CC BY
24
Политическая элита
Я. Василевски
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА СРЕДНЕЙ СТУПЕНИ: ПРОБЛЕМАТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ1
В статье представлено конкретное исследование, выполненное в 2004-2005 гг. Институтом политических исследований Польской Академии Наук. Изучались формирование локальных элит и их роль в консолидации польской демократии. Показано, что проведенная перед вступлением страны в Европейский Союз децентрализация публичного управления существенно расширила автономию региональных и локальных элит как репрезентантов интересов местных общностей. Реформа 1998 г. восстановила поветы2 — ликвидированную в социалистический период традиционную для Польши среднюю территориальную единицу. Но действительно ли поветы представляют собой самоуправляемые общности жителей, как это записано в законе? Институты политического представительства и самоуправления рассматриваются с обращением к современным концепциям элитологов, а также к теории демократического плюрализма с точки зрения выполнения ими роли посредника между государством (с его центральными элитами) и гражданами. Исследование проводилось в шести сельских поветах, расположенных в разных частях страны. Изучались местная политическая элита (избранные населением рад-ные и члены правления повета, лидеры местных отделений политических партий) и локальная общность (сеть личных связей, групповые контакты, традиции и образцы поведения). Проверялась гипотеза о «политическом вакууме», т. е. низком уровне участия основной массы представителей локального сообщества в осуществлении властных и управленческих функций. Приведены характеристики поветов (территориальные особенности, плотность населения, характер занятости, уровень безработицы, демографические показатели и т. д.), представлены программа и процедуры исследования, сообщаются основные результаты.
Ключевые слова: повет, локальная политика, локальная общность, самоуправление, публичная администрация, элита, демократический плюрализм, политическое участие.
Реформа 1998 г. воссоздала традиционную для Польши ступень публичной администрации — поветы. Поскольку они возникли
1 Jacek Wasilewski. Wprowadzenie. Elita polityczna sredniego szczebla // Powiatowa elita polityczna / Pod redakj prof. J. Wasilewskiego. Warszawa: Wyd. Instytutu Studiow Politycznych PAN, 2006. S. 9-37.
Перевод с польского А. А. Зотова.
2 Повят (powiat, в русской литературе распространено наименование «повет») — средняя единица в административно-территориальном делении Польши. Низшей единицей является гмина. Территория страны делится на 16 воеводств, они включают 308 сельских повятов и 65 городских повятов (города на правах повятов), которые разбиты на 2489 гмин. Каждый повят имеет устав. Население выбирает совет повята, председателя совета, старосту повята, заместителя старосты. — Примечание переводчика.
© Я. Василевски, 2009
недавно, постольку о них известно немного, что стало одной из причин выбора их для исследования. Но это не главная причина. Повет как специально выделенная структура публичного самоуправления и как общность жителей располагается выше локальных структур, т. е. над основанными на непосредственных и личностных связях гминами, и вместе с тем ниже региональных (воеводских) структур, основанных на безличных и опосредованных связях3. К чему он ближе: к «локальности» или к «региональности»? Не оказывается ли он своеобразным гибридом, который, по сути, не вписывается ни в локальную общность, ни в региональную структуру? Законодатель определил, что поветы являются элементом локального публичного управления, а также «локальной самоуправляемой общностью»4. Но как социологи мы знаем, что общности появляются не на основе принятия юридических актов, но в ходе длительных и в значительной мере автономных социальных процессов. Их не вводят декретами, а с социологической точки зрения такого рода начинания законодателей не имеют существенного значения. Составляют ли поветы общности? И нужны ли они вообще? А если да, то кому? Жителям или властям? Улучшают ли они или, напротив, затрудняют обслуживание жителей? Формируют ли поветы над-гминные общности, или же оказываются свободными федерациями гмин? Вопросы такого рода могут быть умножены, они вполне оправданны и требуют ответа.
Очевидно, что в одном исследовании нет возможности ответить на все возникающие вопросы, и надо очертить более узкий круг проблем. В нашем проекте этот круг обозначает теоретическая перспектива демократии и элитизма, т. е. рассмотрение гражданской и политической жизни повета через призму теории элит и теории демократии. Основной целью станет формулировка выводов в области теории демократии (конкретно: на тему консолидации польской демократии) на основе исследования элит. Мы стремимся показать роль элит средней ступени (поветовых) как важного с теоретиче-
3 Реформа ориентирована на развитие самоорганизации населения и укрепление соседских общностей, на принятое в конвенциях Совета Европы разделение территориального самоуправления на локальный и региональный уровни. Повет, как и гмина, обладает правами юридического лица, а самостоятельность его деятельности защищается законом. Повет исполняет общественные задачи, определенные законодательством, которые имеют надгминный характер. — Примечание переводчика.
4 В ст. 1 «Закона Республики Польша о местном самоуправлении — повет» от 05.04.1998 сказано: «Жители повета образуют на основании закона локальную самоуправляемую общность. Всякий раз, когда в законе говорится о повете, под ним следует понимать ло-
кальную самоуправляемую общность и соответствующую территорию». — Примечание переводчика.
6 _
ской точки зрения посредничающей институции между государством с его центральной (общенациональной) элитой и его гражданами. При таком подходе исследование оказывается ближе к изучению механизмов осуществления власти вообще и локальной власти в частности, чем к рассмотрению локальных общностей и публичной администрации. Однако в работе представлена и эта линия.
При исследованиях локальной власти десятилетиями доминировали два конкурирующих подхода: элитизм и плюрализм. Первый получил свое выражение у Флойда Хантера (Hunter, 1953), второй — у Роберта Даля (Dahl, 1961). Наилучшим обобщением и подведением итогов этих двух ориентаций стала книга под редакцией Роберта Васта (Waste, 1986), которая содержит предложения к примирению конкурентов и в отношении новых направлений исследований. Оба подхода с самого начала были обращены к спорам о демократии, о роли элит в демократических структурах и о репрезентации интересов. Все эти теоретические линии присутствуют в нашем исследовании.
В последние годы в мировой литературе доминирует подход, основанный на разграничении понятий government и governance (см.: John, 2001, p. 6-22). Понятие government относится к формальным процедурам и к иерархии институтов власти. На принимаемые ими решения, на способы управления и иные практические аспекты осуществления власти оказывает влияние не только внутренняя, формально-институциональная система, но и социальное окружение, в том числе общественно-политические движения, господствующие ценности, социальная структура, а также экономическое окружение и структура отношений собственности.
Между миром government и его окружением всегда существовали взаимосвязи. Новшеством, связанным с governance, стало включение этого окружения в мир публичной власти. Это уже не просто окружение как нечто внешнее, но составляющая властных структур, например локальной публичной администрации. Governance охватывает не только государственные институты плюс структуры самоуправления в поветах, но также негосударственные организации и неформальные объединения, в том числе структуры ad hoc (например, организованные вокруг какого-либо дела граждане), группы интересов и влиятельных индивидов. Governance — это открытая и изменчивая сеть отношений, только одной из составляющих которых является government, понимаемый в значении традиционных институтов государственного управления. Остальные составляющие governance меняются в зависимости от ситуации, но всегда присутствуют.
В связи с появлением теорий социальных сетей (network analysis) можно говорить в данном случае о слабых и свободных связях (weak ties; loose networks). Именно благодаря тому, что эти
связи «слабые», или «свободные», они обеспечивают гибкое «вхождение» элемента в систему власти, когда это желательно в силу особенностей рассматриваемого вопроса, а также его «выход» из нее, когда рассматриваемый вопрос имеет иной характер. Так, в процесс выработки и принятия решения включаются разные социальные круги, и тем самым процесс управления обретает более широкую общественную легитимность. Принятые таким способом коллективные решения связывают политических и неполитических акторов и основываются скорее на взаимном убеждении и на взаимном доверии, чем на формальных процедурах (в том числе голосовании) и кабинетной политике. Главным критерием успешности и эффективности управления становится умение осуществлять координацию и сотрудничество с меняющимися участниками процесса governance, а также их способности мобилизоваться. Публичная власть, понимаемая как governance, прилагает старания к тому, чтобы «вовлекать» в принятие совместных решений возможно более широкие круги, поскольку так ее решения окажутся более удачными, а публичные средства будут использоваться лучше. Тем самым она повышает свои шансы на переизбрание. Это классическая ситуация игры с положительной суммой, при которой все игроки выигрывают, в противоположность ленинскому принципу «кто кого?», который, похоже, и ныне играет существенную роль в польской политике, поскольку убеждение, что политика представляет собой игру с нулевой суммой, широко распространено в польском политическом классе.
На начальном этапе концептуализации исследования идея governance выступала одной из основных детерминант нашего размышления о поветовой системе власти, но вскоре выяснилось, что в польских условиях было бы сейчас преждевременным делать ее главной исследовательской парадигмой. Расширение круга активных участников управленческого процесса путем вовлечения организаций, социальных групп и отдельных лиц, формально не принадлежащих к правящему кругу, как свидетельствуют наши субъективные впечатления, воспринимается представителями публичной администрации как предосудительное или, по крайней мере, рискованное.
Этот процесс трактуется скорее как потенциальное проявление своекорыстных интересов, непотизма, коррупции, «круговой поруки», или «partyjniactwa»5 чем как желаемое расширение сферы общественного участия в управлении поветом. Даже среди тех, кто понимают и одобряют идею governance, доминируют перестрахо-
5 Стремление руководствоваться исключительно интересами своей партии, когда оно идет в ущерб интересам государства и его граждан. — Примечание переводчика.
8 _
вочные позиции. Здесь, на наш взгляд, имеет значение и та общая атмосфера подозрительности, недоверия и поиска «подвохов», которая с давнего времени отличает нашу публичную жизнь на всех уровнях. В итоге мы отказались от непосредственного обращения в исследовании к концепции governance. И все же она, как полагаем, в будущем окажется полезной перспективой рассмотрения локальной политики, хотя бы для простой оценки того, приближается ли она, или отдаляется от идеи governance.
Исследования локально-территориальных образований проводятся в Польше во многих центрах и по разным направлениям. Лишь немногие из них сосредоточены на элитах и властных отношениях. Эта проблематика поднималась до 1989 г. (в многолетних исследованиях группы Ежи Вятра6). Однако ввиду сильных отличий политико-экономического контекста их методы и результаты сегодня имеют ограниченную применимость. Среди работ, непосредственно относящихся к интересующей нас области, следует упомянуть изучение локальных элит (см.: Bartkowski, 1996), локального функционирования политических партий (см.: Grabowska, Szawel, 2000), рекрутации локальных элит (см.: Halamska, 2001), влияния регионального и локального контекста на политическое поведение (см.: Zarycki, 2002), а также изучение процессов институционализации локального и регионального самоуправления (см.: G^ciarz, 2002; 2004).
Все эти ценные исследования выступали для нас источником знаний и вдохновения и позволили осознать необходимость иного аналитического видения и такой концептуализации исследования, для выполнения которых должны были быть выполнены следующие три условия:
Во-первых, чтобы локальная система власти трактовалась как открытая сеть отношений (привязка к governance), образованная теми элементами (акторами), которые фактически действуют на данной территории независимо от их формального статуса. Это предотвращает сегментацию исследований (отдельно радные и самоуправление, отдельно служащие локальной администрации, отдельно политические партии, отдельно неформальные лидеры и т. д.) и обеспечивает включение в область анализа всех действительных «ячеек» сети, а не только тех, которые должны в ней оказаться на основании формального положения.
Во-вторых, чтобы локальная властная структура виделась как
6 Лонгитюдные исследования, проводившиеся с 1966 по 1990 г. Их объектом выступали лидеры местной администрации шести средних городов и двух воеводств (Вятр Е. Местные элиты и демократические перемены. Польша, 1900-2002 // Социологические исследования. 2005. № 2). — Примечание переводчика.
_ 9
составляющая той общей системы, какой является государственное устройство и его структура. Отсюда акцент на посредничающую роль локальных элит (и сети отношений, в которых они участвуют) между государством с его центральными политическими элитами и гражданами. Это открывает возможность для получения выводов, относящихся не только к локальному уровню, но и к политической системе (и особенно степени его консолидации) как целому.
В-третьих, чтобы властные отношения на среднем уровне были исследованы через призму вопросов, важных и для граждан, и для государства, а также чтобы они были важными для всех анализируемых локальных систем власти (требование сопоставимости).
Три точки соотнесения: консолидация демократии, тройная трансформация и посредничающие институты между элитами и массами
Консолидация демократической системы осуществления власти требует формирования на всех уровнях и у всех акторов политического процесса — институциональных, коллективных и индивидуальных — научно выверенных действий в демократическом духе. Это — условие стабильной демократии, которое, соглашаясь друг с другом, упоминают теоретики (см.: Przeworski, 1991; Linz, Stepan, 1996). Такая рутинизация демократических действий начинает складываться в Польше (например, в преемственности власти), но не все акторы обрели ее. В последнее время в политической жизни наблюдается расширение популистского репертуара, недемократичного по определению. Одной из черт популизма является обращение популистских лидеров непосредственно к массам, в обход общепринятых процедур, над головами государственных институтов и правящей элиты. Возрастание популизма неизменно свидетельствует о кризисе доверия масс к элитам и к политическим институтам, о разрыве связей между элитами и массами.
За короткий период, охватывающий неполные два десятилетия, в Польше происходила кумуляция перемен. После радикальных политических и экономических преобразований последовали новый виток перемен и новый вызов в облике европейской интеграции. Изменения следуют настолько быстро, что это не позволяет «сложиться» новой социальной конфигурации. Едва акторы адаптируются к ситуации, как следует очередное изменение и очередной нажим на модификацию еще не застывших структур, что нередко приводит к состояниям, описываемым как «трансформационный невроз» (см.: Frentzel-Zagorska, 1994) и «травма великих перемен» (см.: Sztompka, 2000).
«Тройная трансформация» находится в разных фазах. Полити-
ко-административная трансформация наиболее ангажирована, но не стабилизирована. Об этом свидетельствуют изменения в канун выборов 2002 г., относящиеся к прямым выборам войтов, бурмистров и президентов (мэров) городов или изменения перед выборами 2006 г., касающиеся «блокирования» списков. Трансформация в сфере экономики и отношений собственности также не завершена. Это выражается в замедленном темпе приватизации, в долгом сохранении гибридных приватно-государственных структур в экономике, а также на стыке государства и рынка. Трансформация наднациональная, связанная с вхождением в Европейский Союз, в общих чертах определена и реализована на макроуровне, но на мезо- и микроуровне находится в начальной фазе. К тому же Европейский Союз сам быстро изменяется.
В современной элитистской парадигме (именуемой также «демократическим элитизмом») подчеркивается относительная автономия элит, которая следует из того, что они располагают разными политическими ресурсами (см.: Etzioni-Halevy, 1993). Основным ресурсом бюрократической элиты является монополизация административного регулирования, парламентарной элиты — составление законов, экономической элиты — распоряжение капиталом, интеллектуальной и «духовной» (например, религиозной) элиты — распространение ценностей и оперирование символами, элиты масс-медиа — формирование общественного мнения. Плюралистическая демократия заключается в представлении на публичном форуме расходящихся интересов и соперничестве вокруг выгодных политических решений согласно установленным и строго соблюдаемым правилам игры. Существенным элементом этих правил является соблюдение автономии элит, т. е. воздержание от присвоения ресурсов, принадлежащих другой элите. Например, нарушением правил будет стремление бюрократической элиты подчинить себе СМИ, чтобы благодаря этому формировать проправительственное общественное мнение. Другим примером нарушения правил игры является популизм, сущность которого состоит в использовании одного из политических ресурсов в целях присвоения другого ресурса. В типичной ситуации это принуждение к определенным административным решениям (овладение путем шантажа ресурсами бюрократической элиты) через кратковременную, чаще всего агрессивную, мобилизацию масс (основной ресурс популизма).
Современные политические элиты в широком смысле определяются как состоящие из лиц, занимающих высшие позиции в организациях и оказывающих благодаря этому устойчивое и существенно влияние на принятие политических решений (см.: Higley, Gunther, 1992, S. 8). Какие организации следует рассматривать, зависит от
того, какое конкретное общество исследуется и каков уровень анализа (центральный - региональный - локальный). Здесь имеются в виду не только политические в узком смысле организации, но и все другие, играющие существенную роль (религиозные, экономические, профсоюзные, этнические), независимо от того, участвуют ли они в осуществлении власти, или остаются в оппозиции.
В теориях элит внимание сосредоточено главным образом на центральных политических элитах. Тем не менее во всех подходах подчеркивается значение субэлит7, т. е. лиц, занимающих срединные ступени структур власти и влияния8. Это связано с еще одним важным аспектом теории элит, каким является вопрос об отношениях между элитами и массами. Внимание обращается на то, что для исправной демократии необходимы институты, выступающие посредниками между центральной (общенациональной) элитой и массами (см.: Ваег, Bositis, 1993; Etzioni-Halevy, 1997). Элиты среднего звена занимают в этих посредничающих институтах высокие позиции и на этом основании должны исполнять роль ключевых элементов в связях между общенациональными элитами и массами. Чтобы исполнять эту роль, субэлиты должны располагать значительной автономией также по отношению к своим центральным элитам. Они не могут быть просто «приводным ремнем» между «верхом» и «низом», как это было при государственном социализме.
Гипотеза о политическом вакууме в поветах
Элиты среднего уровня исследовались на уровне поветов, так как здесь, по нашему мнению, проходит граница между элитист-ским и народным видением демократии и репрезентации интересов. На уровне повета и ниже гипотетически мы имеем дело с вне-политической организацией публичной жизни. Выражением этого является доминирование на локальных выборах независимых (внепартийных) кандидатов; по крайней мере, это следует из данных,
7 В литературе появляется много разных наименований: кроме субэлиты также «рекру-тационный слой элиты», «региональные элиты», «локальные элиты», «посредничающие элиты» и т. д. Здесь мы придаем значение не названию, но роли, которую локальные элиты и субэлиты исполняют в политическом процессе.
8 Исследование субэлит и локальных элит возвращает к спорам вокруг демократии, а также о роли элит в демократических обществах. Классические теории элит, предложен-
ные Вильфредо Парето и Гаэтано Моска, выросли на критике идеалистически понятой демократии. Классики стремились показать, что «правление народа» (большинства) в зна-
чительной мере выступает «прикрытием» для правления меньшинства. Этот тезис проверялся эмпирически, и одним из результатов этого стала эволюция от субстанциальной и народной концепции демократии к демократии процедурной и к демократическому элитиз-
му (см.: Schumpeter, 1995; Sartori, 1994).
12 _
которые сообщила Государственная избирательная комиссия. На уровнях регионов (воеводств) и высшем мы имеем дело с политической организацией публичной жизни, выражением чему является абсолютное доминирование на выборах политических партий и партийных кандидатов. Этот образ представляет собой существенное упрощение реальности, поскольку политический аспект публичной жизни на локальном уровне различным образом закамуфлирован.
Общей гипотезой, сопутствовавшей процессу концептуализации исследования, стала гипотеза «политического вакуума», утверждающая, что демократическая система власти в Польше в значительной мере еще не консолидировалась в силу слабости институтов и акторов, посредничающих между центральными политическими элитами и массами. Ввиду продолжающихся и наслаивающихся изменений (таких, как вступление в Европейский Союз, попытка разрыва политической преемственности, выражающаяся в проекте IV Речи Посполитой) его полная консолидация произойдет нескоро. Одной из главных причин того является, по нашему мнению, слабость институтов и акторов, выступающих посредниками между центральными государственными органами, национальной политической элитой и гражданами. Нарушен процесс коммуникации между элитой и массами: не обнаруживается обратной связи между «верхами» и «низами» системы. Такое впечатление четко складывается на основе результатов исследований (см.: Mach, Niedzwiecki, 2002; Kurczewski, 2001; Szczepanski, Rojek, 2001; Zarycki, 2002). Эта ситуация напоминает диагноз Стефана Новака (Nowak, 1979) о социальном вакууме, поставленный более четверти века назад. Тогда речь шла об отсутствии институтов гражданского общества: социальный вакуум проявлялся между национальной общностью как структурой высшего уровня, и первичными группами (семьями, дружескими кругами) как структурами низшего уровня. Теперь речь идет о слабости политического общества. Политический вакуум возникает между гражданами-избирателями и центральными институтами, центральной политической элитой, оформленной в политические партии9. Говоря обыденным языком, политические структуры разрастаются «наверху» — в Варшаве и нескольких крупнейших городах, гораздо слабее они проявляются в воеводствах и менее крупных городах, а в глубинке, в поветах и гминах, едва прослеживаются. Там существует политический вакуум. Он благоприятствует «приватизации» публичной жизни по тем же правилам, какие при-
9 В аналитических целях мы выделяем «политическое общество» из «гражданского общества», хотя разделяем многие из аргументов, высказываемых в пользу их совместного рассмотрения (см.: Szawel, 2000).
_ 13
менительно к гражданскому обществу 1970-х годов описывал Стефан Новак, с той только разницей, что та «приватизация» гражданственности (obywatelstwa) встретила враждебную реакцию государства. Теперь же государство остается безразличным.
Сосредоточение внимания на средних звеньях системы осуществления власти не означает, что мы признаем его «верхи» и «низы» в качестве безупречных. Мы замечаем там немало изъянов и не сомневаемся, что происходит кумуляция негативных явлений, наблюдаемых на каждом из трех уровней. Например, фрагментация партийной системы на общенациональном уровне непосредственно воздействует на средние уровни (например, отсутствие либо слабость локальных отделений партий) и на граждан (например, в ощущении, что никто не представляет их интересов). И наоборот: изъяны на низшей ветви (например, низкая электоральная активность, недемократичная политическая культура) передаются на действие средних ветвей (например, поддержание системы патрон-клиентских отношений ввиду слабости общественного контроля), а также «верхов» (например, строительство партийных стратегий на примитивном эгалитаризме и жонглирование обещаниями удовлетворения притязаний).
Мы сознаем, что три аналитически выделенных уровня составляют своего рода систему сообщающихся сосудов. Ориентирование на средний уровень следует из того факта, что он представляет собой сравнительно слабо разведанную территорию, и прежде всего из того, что в контексте вхождения Польши в Евросоюз он стал ключевой ступенью, которая в огромной мере будет определять успех интеграции. Центральные элиты смогут устанавливать лучшие либо худшие граничные условия, но региональные (воеводские) элиты станут играть определяющую роль в распределении средств Евросоюза10. Граждане могут более либо менее одобрительно относиться к интеграции, но основная работа должна осуществляться локальными институтами — в поветах и гминах. С одной стороны, именно они находятся в непосредственном контакте с гражданами, информируют о связанных с интеграцией проблемах, с другой — их
10 Локальные и территориальные сообщества могут теперь рассчитывать на поддержку
ЕС: (см.: http://funduszeunijne.onet.pl/vademecum_programyOperacyjne.html). Ресурсы выделяются
Европейским фондом регионального развития и Фондом интеграции в виде грантов. Комиссар Евросоюза по вопросам региональной политики Данута Хюбнер в октябре 2007 г. объявила о начале реализации Программы развития Восточной Польши (Варминьско-
Мазурское, Подляшское, Люблинское, Подкарпатское и Свентокшиское воеводства). Ее приоритеты: инфраструктура образовательных учреждений; модернизация линий широкополосной связи; местный общественный транспорт и дорожная сеть; развитие туристического потенциала. — Примечание переводчика.
14 _
задачей будет подготовка предложений, а затем и реализация совместных программ Евросоюза. Этого не сделают ни центральные элиты, ни предоставленные самим себе граждане.
На среднем уровне, как мы полагаем, будет происходить соединение политического лидерства и политического представительства. Это связано с тем, что в ситуации тройной трансформации присутствует большая потребность в лидерах-наставниках, т. е. в людях, способных понимать происходящие события, объяснять их смысл, указывать на правильный выбор и подтверждать собственным примером его правильность (см.: Jakubowska, 1999; Wilkins, 1986)11. Но на этом уровне ожидалось, что политическая репрезентация12 будет осуществлена в соответствии с моделью представительной демократии, идущей от традиции Ж. Ж. Руссо, что избранные репрезентанты будут делегатами избирателей, воплощающими в жизнь общую волю народа™. Иными словами, репрезентанты должны принимать решения, которые приняли бы те, кого они представляют, если бы они сами могли непосредственно участвовать в этом процессе.
Полагаем, в польской политической системе возникает лакуна: на макроуровне действует элитистическая (либеральная) система политического представительства по Шумпетеру (избранные являются доверенными лицами избирающих и автоматически принимают решения, не придавая большого значения воли избирателей), в то время как на микро уровне функционирует народная модель демократической репрезентации интересов. Эмпирические данные показывают, что демаркационная линия между элитистким и народным видениями демократии проходит в Польше между уровнями воеводства и повета. Упрощая, можно сказать, что выше повета
11 Существует много типологий политического лидерства (см.: Jakubowska, 1999). Суть понятия политического предводительства в значительной мере включает элементы наставничества, поскольку оказание влияния со стороны лидера осуществляется, в частности, через указание целей, формулирование программ, разрешение конфликтов и споров, разъяснение значения политических процессов.
12 В соответствии с господствующим в политических науках пониманием «политическая репрезентация означает действия в интересах репрезентируемых так, чтобы при этом учитывались их позиция и точка зрения («in a manner responsive to them» (см.: Pitkin, 1967, p. 209; Esaisson, 2001). Каждая из трех составляющих этой дефиниции — действия, интересы и ответная реакция — вызывает дискуссии. Меньше всего расхождений и споров вызывает условие, предписывающее признавать за политическую репрезентацию исключительно лишь фактические действия респондентов (а не их мнения или социальные характеристики). Главным здесь оказывается вопрос о том, руководствуются ли (или не руководствуются) репрезентанты в своих действиях волей тех, кого они репрезентируют.
13 Вильям Рикер характеризовал этот тип политической репрезентации (а также демократии и голосования) как популистский. Элитистическую модель репрезентации Рикер называет либеральной (Riker, 1982).
_ 15
мы имеем дело с «идущей сверху» политической репрезентацией (доминирует точка зрения «от центра»), тогда как на уровне повета с «идущей снизу» репрезентацией доминирует точка зрения от масс. Об этом свидетельствуют итоги выборов. На выборах в воеводские сеймики в 2002 г. победили почти исключительно кандидаты по спискам ведущих политических партий (получили выше 95% мандатов). На выборы в советы поветов и гмин независимые и локальные кандидаты получили около 50% мандатов.
Постановка проблемы исследования
Основные вопросы исследования касаются фактического (а не декларируемого в законе) статуса поветов, политического представительства и политического руководства на среднем уровне системы власти в Польше. Они представляют интерес сами по себе, как крайне важные (и в соответствии с исходной гипотезой — несовершенные) элементы политической системы, в значительной мере определяющие то, что польская демократия еще не консолидировалась. Иными словами, мы намерены описать те элементы политического общества, которые посредничают между элитой и массами. Кроме того, на основе анализа среднего уровня мы хотим сформулировать выводы в отношении всей системы осуществления власти в Польше.
Ответы на эти вопросы мы станем искать также путем анализа места повета в системе публичной власти, его задач и его роли, хотя бы в некоторой мере присоединяясь к дискуссии «Необходимы ли поветы?» Самоуправляемый повет может быть противопоставлен административному повету. Самоуправляемый повет — это политический повет, поскольку орган самоуправления — совет повета — вырисовывается через политический механизм демократических выборов, в ходе которых мандата радного добиваются кандидаты, представляющие различные политические ориентации, не обязательно принадлежащие к той или иной партии или приверженные определенной политической идеологии. «Политический» означает в этом контексте «плюралистический» и «демократический», т. е. являющийся ареной борьбы вокруг разных концепций и проектов, на которой решения принимаются через использование демократических правил. Повет административный — это чисто бюрократический орган, локализованный в иерархической административной структуре, принимающий решения согласно правовым положениям. Неполноценными заменителями такого административного повета были административные районы, существовавшие до 1999 г. Фактически ту же роль выполняли и «старые» поветы, несмотря на декорации, в которые их наряжали, в качестве квази-
представительского органа, каким были поветовые народные советы. В деятельности наших нынешних поветов административный элемент также проявляется. Мы рассмотрим задачи поветов, их стратегии действий и приоритеты через призму соотнесения: самоуправляемый - административный; в поисках среднего пути будет проанализирована аргументация на предмет сохранения либо ликвидации поветов. Мы представим также ответы на этот вопрос, данные поветовыми лидерами.
Исследовательское внимание будет обращено в первую очередь (но не исключительно) на три типа институтов и тем самым на три субэлиты, исполняющие функции политического представительства. Это локальное самоуправление, политические партии и иные институты гражданского характера, действующие в политическом пространстве. Локальное самоуправление (радные поветов и гмин, войты и бурмистры) — это, по определению, представители масс, монополизирующие в своих руках принятие наиболее существенных для локальной общности решений. Политические партии (и другие политические организации, например молодежные партийные пристройки) — это прежде всего сфера лидерства и трансляции наказов снизу вверх (от нас к элитам) и сверху вниз (от элит к нам). Третий тип институтов (и субэлит) очерчивается только в общих чертах, так как мы не хотим наперед говорить о том, какие институты встретим на местах. Именно они станут определять основную компоненту governance. Во всех таких случаях мы имеем в виду любые гражданские инициативы, которые действуют непосредственно в политической сфере либо в примыкающих к ней областях и выражают интересы жителей. Типичными институтами такого рода будут сообщества, оказывающие поддержку данной территории, организованные деловые группы (например, локальные объединения предпринимателей или профессиональные объединения), местные этнокультурные организации, отделения некоторых негосударственных (например, экологических) организаций, локальные сМи (пресса, радиовещательные станции), действующие на ее благо территориальной общности (локальные фонды).
В общем, эти институты составляют форум выражения общественного мнения и интересов, оказания влияний, обнаружения и формирования локальных лидеров, и шире, также политического предводительства. Заполняя пространство между властью и гражданами, они «социализируют» политические процессы и «политизируют» общественную жизнь14. Хоть это выглядит парадоксально,
14 Такие институты представляют собой элементы гражданского общества. Мы их (наряду с политическими партиями) включаем в содержание понятия «политическое общество».
_ 17
являясь негосударственными организациями, они упрочивают государство: действуя в его рамках, дополняют его, придают его функционированию эластичность.
Важнейшей начальной задачей является диагностика ситуации. Существует ли на среднем уровне политическое общество? Как выглядит в политическом отношении поветовая Польша? Ближе ли она к модели, при которой имеются самоуправление (та как оно должно быть), объединенная администрация (так как она должна быть), а далее пустота? Или она ближе к модели, при которой действует много политических партий, на публичном форуме сталкиваются различные интересы, действуют институты общественного контроля и частыми оказываются гражданские инициативы? Ответ на этот вопрос будет зависеть от состояния не только элит, но и масс. Для оценки степени политической и гражданской активности жителей будут использованы различные критерии. Здесь найдется место для проверки гипотезы «самоуправляемость без участия» (см.: G^ciarz, 2004). С другой стороны, внимание будет сконцентрировано на элитах: каковы состав и форма локальной элиты: будет ли это властвующая элита по примеру Миллса (Mills, 1961), плюралистическая элита по модели Даля (Dahl, 1961) или же стратегическая элита по модели Сьюзан Келлер (Keller, 1963)? Проявляется ли на локальном уровне наблюдаемое на уровне регионов явление «политической камеры хранения» (см.: Wasilewski, Kocor, 2001), т. е. находят ли в нем место бывшие политики высшего звена, которым в силу тех или иных обстоятельств не посчастливилось? Каковы главные ресурсы отдельных сегментов локальных элит? Какую роль среди этих ресурсов играют персональные контакты (знакомство с влиятельными лицами)? Насколько локальные элиты взаимно автономны? В какой мере субэлиты сохраняют автономию по отношению к собственным элитам? Кем являются «собственные» элиты для отдельных субэлит: на кого «наверху» ориентируются радные, на кого — партийные деятели и на кого — активисты организаций политического общества? В какой мере эта ориентация направлена «наверх», а в какой — «горизонтально» на различные локальные структуры?
Вторая группа вопросов касается политического представительства. Как репрезентанты (радные, партийные деятели) понимают представление интересов? Откуда они черпают знания об ин-
В нашем проекте не рассматриваются организации гражданского общества, которые именуются также как non-profit, «третий сектор», негосударственные организации в сфере образования, охраны прав работников, здравоохранения и социальной помощи, физической культуры, любительские организации и т. д. Если окажется, что в обследуемых поветах они играют заметную политическую роль, то будет ясно, что их надо включить в исследование. 18 _
тересах и предпочтениях тех, кого они представляют (вопрос о responsiveness)? Что конкретно делают они для того, чтобы распознать эти интересы (форма и частота контактов с теми, кого они представляют), а также что делают, чтобы их представить (требование действия)? Проявляются ли различия в понимании политической репрезентации, а также ее субъективной успешности между избранниками, выдвинутыми «снизу», т. е. через локальные комитеты, и избранниками, идущими «сверху», т. е. избираемыми по партийным спискам? Вопрос о политической репрезентации оказывается особо важным потому, что результаты исследований локальных элит (см.: Bartkowski, 1996; Halamska, 2001) свидетельствуют о значительных (и увеличивающихся) различиях в статусных характеристиках между репрезентирующими и репрезентируемыми.
Третья группа вопросов относится к политическому лидерству. Имеются ли политические предводители на среднем уровне? Кто они? Связано ли предводительство с формальными ролями (например, бурмистра, старосты, председателя территориального отделения партии)? Имеются ли неформальные предводители (локальные лидеры), и если да, то кто они? Какими инструментами влияния обладают политические предводители на среднем уровне? Как они привлекают сторонников? Какие инструменты оказываются, по их мнению, наиболее эффективными? Какому стилю политического руководства они отдают предпочтение? Имеются ли среди них предводители-наставники и предводители-популисты? Кем являются первые и кем — вторые?
Четвертая группа вопросов касается внутренних отношений между элементами поветовой governance и их отношений с внешним миром, в том числе с центральными институтами и элитами, а также с гражданами. Сотрудничают ли друг с другом представители отдельных институтов или же между ними скорее имеет место соперничество? Каковы отношения между властями и гражданскими организациями? Как выглядят отношения между властями и локальными СМИ? Каковы формы коммуникации поветовых элит с «верхами» (воеводского и центрального уровней)? Какие коммуникативные каналы используются и насколько они эффективны? Оказываются ли разными каналы коммуникации «сверху вниз» и «снизу вверх»? Какое место занимают в поветовой политике представители локального бизнеса и крупнейшие локальные работодатели? Включаются ли они в политическую и публичную жизнь или скорее изолируются от нее? Как выглядит поветовый стык бизнеса и политики?
Метод и предмет исследований
Исследование было проведено методом изучения случаев (case
studies) в шести сельских поветах: Дзержонювский (Нижнесилезское воеводство); Картуский (Поморское воеводство); Лимановский (Малопольское воеводство); Луковский (Люблинское воеводство); Ост-ровецкий (Свентокшиское воеводство); Тчевский (Поморское воеводство).
Мы не включили в исследование городов на правах поветов и расположенных вблизи таких городов сельских поветов, так как там значительная часть активности сосредоточивается на конкуренции города и его властей (президента города, городского совета) с поветом (старостой и советом повета). Также мы не принимали во внимание поветов, расположенных вблизи метрополий, чтобы соседство с большим городом не вносило нарушений в локальные процессы.
Сельские поветы были выбраны произвольно из группы с самой высокой (Лукув, Лиманова, Картузы) и с самой низкой (Островец-Свентокшиски, Тчев, Дзержонюв) явкой избирателей на выборах в самоуправление в 2002 г. В «наилучшем» в этом отношении Луков-ском повете в локальных выборах 2002 г. к урнам для голосования пришло 58,4% от числа граждан в списке избирателей, а в «наихудшем» Дзержонювском повете — только 42,4%15. Мы предположили, что высокая (в польских условиях) степень участия в локальных выборах может рассматриваться как приблизительный показатель осознания жителями их гражданского долга. В таком случае поветы сопоставляются на основе характеристик, отражающих активность политического общества. Скорее всего, это предположение не было верным. В Польше существует простая зависимость: наиболее высокая явка всегда отмечается на выборах в округах сельских и аграрных, а наиболее низкая — в округах городских и индустриальных. Похоже на то, что здесь нет непосредственной связи между «осознанием гражданского долга» жителями и активностью гражданского общества.
Выборка была сформирована исходя из двух базовых положений. Главенствующую роль исполняет политическая элита повета, выделенная с помощью позиционного критерия. В ее состав входят радные повета, члены правления повета, а также лидеры действующих в повете политических партий. В каждом из обследованных поветов эта совокупность насчитывала около 30 человек. Также была обследована отчасти совпадающая с первой — элита влияния. Она определялась на основе политического и репутацион-ного критериев. На основе политического критерия в элиту влияния
15 В остальных поветах явка составила: Картуский — 58,0%, Лимановский — 56,7, Остро-вецкий — 43,5, Тчевский — 42,8%.
20 _
входят: правление повета (староста и его заместители, члены правления), исполняющие функции в совете повета радные (председатель и его заместители, председатели ведущих комиссий совета), лидеры политических партий и живущие на территории повета депутаты. На основе репутационного критерия к элите влияния отнесены лица, выявленные в ходе разведывательного исследования и формализованных интервью как считающиеся влиятельными и формирующими общественное мнение. В этой группе оказались люди с разным общественным положением: радные, войты, бурмистры, лидеры общественных организаций, журналисты.
Полный перечень исследовательских процедур включает:
1) разведывательное исследование в каждом повете, подготовку документации по ним на основе данных статистики и итогов разведывательного исследования;
2) проведение формализованных интервью с политической элитой повета. В шести поветах проведено 155 интервью на основе опросников. Подавляющее большинство респондентов (137 человек) — радные поветов, так как большинство лидеров политических партий также являются радными;
3) свободные интервью с представителями элиты повета с записью на магнитофон. Проведено 139 интервью;
4) концентрированные групповые интервью (фокус-группы) с жителями шести поветов. В каждом повете проводилось одно интервью в группе из 7-10 жителей. Их материал содержит ценные дополнительные данные об отношении граждан к власти, их мнения о пользе существования поветов и по проблематике политического представительства;
5) почтовый опрос радных сельских поветов. Охвачено 129 поветов, т. е. половина от общего числа. Всем радным (2551 человек) высылалась короткая почтовая анкета, содержавшая ключевые вопросы из опросника для формализованного интервью, реализованного в шести поветах. Получено 854 анкеты (возврат составил 33,5% — хороший результат для почтового опроса). Целью опроса было получение данных в отношении политического представительства и задач поветов, а также материала для оценки репрезентативности выбранных поветов в отношении всей поветовой Польши.
Общая характеристика обследованных поветов
За исключением численности населения, которая во всех поветах приблизительно одинакова (105-120 тыс. человек), поветы значительно отличаются друг от друга. Имеются аграрные Луковский, Лимановский и Картуский поветы с преобладанием сельского населения (в Лимановском — более 80%). В Лимановском и Луковском
поветах явно превалируют традиционные семейные сельские хозяйства (мелкие и очень мелкие). Достаточно сказать, что средняя площадь аграрного хозяйства в Лимановском повете оказалась менее 5 га, что, если учесть горный характер этих мест16, не позволяет прокормить семью. Эти два повета характеризуются незначительной плотностью населения. В Луковском повете она составляет 78 чел. / кв. км, что намного ниже средней по стране (123 чел. / кв. км). Самый крупный город на территории повета — административный центр Лиманова насчитывает чуть более 14 тыс. жителей; имеется еще один город — Мшана Дольна с семитысячным населением. В Луковском повете также два города: его столица Лукув насчитывает 32 тыс. жителей, а Сточек Луковски — немного менее 3 тысяч. В сельском Картуском повете хозяйства оказались крупнее (средний размер — немного выше 12 га), но уровень урбанизации близок к лимановскому: только 20% населения проживают в городах. Административный центр — Картузы насчитывает 15 тыс. жителей, а второй город повета — Жуково — один из самых молодых городов Польши (статус города присвоен в 1989 г.), в нем свыше 6 тыс. жителей.
Но есть и сильно урбанизированные и индустриализированные поветы Дзержонювский, Тчевский и Островецкий. Плотность населения в них значительно выше. В Дзержонювском повете она составила 220 чел. / кв. км. В этом повете пять городов: Дзержонюв, Белява, Пилава Гурна, Пешисе, Немча. Дзержонюв насчитывает 37 тыс. жителей, Белява — 33 тыс. В Островецком и Тчевском поветах доминирует население одного города: в Островце-Свентокшиски (74 тыс.) проживает почти две трети населения повета, а в Тчеве (60 тыс.) — почти половина. В Островецком повете имеются еще два города — Чмелув и Кунюв, как и в Тчевском — Гнев, Пельпин.
Уровень безработицы высокий. В урбанизированных и индустриализированных поветах она доходит до 30% (см. таблицу). Проявляется общая закономерность: в сельских поветах отмечается меньший уровень безработицы.
Поветы отличаются и по демографической ситуации, наиболее неблагоприятной в Дзержонювским и Островецком поветах, где самая низкая доля молодежи и наиболее высокая доля населения старше репродуктивного возраста; показатель естественного прироста населения отрицательный. Люди выезжают из этих поветов: за последние десять лет численность их населения заметно уменьшилась. Иная ситуация в Картуском и Лимановском поветах, наиболее молодых в демографическом отношении, естественный прирост здесь высокий, численность населения за последние де-
16 Бескиды — северо-западная часть Карпат. — Примечание переводчика.
22 _
сять лет возросла, особенно в Картуском повете (на 11%). Эти данные трудно интерпретировать иначе, чем как выражение общей тенденции: миграции населения из менее благоприятных для жизни индустриальных зон в экологически чистые территории вне города. В наиболее развитых странах мира она проявилась еще несколько десятилетий назад. Конечно, в польских условиях влияют такие факторы, как уровень безработицы, особенности культурных образцов и т. д., но наводит на размышления тот факт, что прирост населения мы наблюдаем только в поветах с хорошими экологическими характеристиками и богатыми природными ландшафтами.
Занятость в обследованных поветах (состояние конец на 2004 г.)
Повет
В сельском хозяйстве
«
п
ов
3 ю О
о
ят ет 2 «
о к о й Л X
и о в
та
л
и
0
И *
л Й Й Л
1 £ 8 Й
в
а л § 15
Ч. о ей
О "
в
«
с о
о а а
В
с
>у
е а
е
■е
с В
2 '8
¡з а
в ю
я о
н
о
ю
Л
а
з е
ю
ь
И
е в
о £
о ^ в
о О
в
£ I
О се
9 «
а ю » о
И С 1
Дзержонювский
Картуский
Лимановский
Луковский
Островецкий
Тчевский
10,9 40,3 50,0
58.2
24.3 16,8
7,9 20,4 27,0 36,7 12,9 9,5
11,0 12,2 4,7 7,3 5,5 18,5
47,3 25,5 17,1 17,8 33,0 35,3
41.8 34,2 33,0 24,0 42,7
47.9
30,7 20,6
23.4 18,9 27,6
28.5
В заключение остается отметить, что ресурсы поветов оказались различными. Объективные показатели свидетельствуют о лучшей ситуации в отношении инфраструктуры в городских и промышленных поветах, но там хуже демографическая ситуация, как и ситуация на рынке труда. Сельские поветы имеют худшие показатели развития инфраструктуры, но в них выше демографический потенциал, и они привлекают новых жителей. Вероятно, здесь имеют определенное значение и культурные ресурсы, хотя этот момент особо мы не рассматриваем. Можно предположить, что в данном отношении выделяются Лимановский и Картуский поветы. В обоих случаях (горные бескидцы и кашубы) мы имеем дело с высокой долей коренных жителей с сильной культурной идентичностью, богатыми местными традициями, сильными социальными связями и высоким уровнем религиозности.
Структура монографии «Powiatowa elita polityczna»
В открывающей книгу первой главе, озаглавленной «Набросок социологического портрета политической элиты уровня поветов», Яцек Василевски дает социологическую характеристику поветовой политической элиты. Акцент сделан на рекрутацию элит среднего уровня и их отбор из локальных сред. Поветовые политические элиты рекрутируются из семей со статусом выше среднего, а их профессиональная и общественная карьера проходит на высших ступенях стратификационной лестницы. Кроме того, мы наблюдаем сильную дискриминацию в доступе женщин и молодых людей к локальным позициям власти, а также значительную вовлеченность (в прошлом) представителей нынешних поветовых элит в публичную жизнь периода ПНР.
Об отборе поветовых элит из окружающей их среды пишет также Ирена Панькув в главе «О значении семейного социального и лидерского капитала в формировании польской локальной элиты». Оказалось, что представители локальных элит отличаются от остальных жителей не только по традиционно учитываемым социологами «объективным» характеристикам (уровень образования, профессиональная принадлежность, материальная обеспеченность и т. д.), но и по семейным ресурсам, влияющим на «лидерский капитал». Автор обратилась к рассмотрению наследования членами поветовых элит богатых семейных традиций, культурных, обществен-нических и политических ресурсов, что существенно дополнило портрет локальных элит, позволив иначе взглянуть на их общественную деятельность, в том числе на вовлеченность в нее до 1989 г.
Витольд Беткевич в одной из двух глав, посвященных теме институционного статуса повета («Демократическая и самоуправленческая реформа поветов: поражение или успех нового института?»), кратко представил историю реформы и задает ряд вопросов: нужны ли поветы, а также нужны ли они в самоуправленческом (демократическом и политическом) статусе? смогут ли они благодаря этому лучше отвечать на потребности жителей? Альтернативной моделью является административный повет, размещенный в иерархичной и бюрократичной управленческой структуре, который не подвержен непосредственному контролю граждан как своего рода продолжатель районных управлений, существовавших до реформы 1998 г. В другой главе этого же автора («Самоуправление или администрирование? Статус повета, воспринимаемый через призму выполнения им его задач») проблема статуса поветов анализируется подробно, а главным критерием являются реализуемые ими задачи. Ход рассуждения оказывается следующим: обследованные поветы во многих отношениях различаются. В этой ситуации было бы есте-
ственным ожидать, что они будут реализовывать разные задачи с различной интенсивностью. Это будет отражать отличия объективных условий, разные предпочтения локальных общностей, которые через использование механизмов самоуправления оказываются в состоянии транслировать эти предпочтения на уровень локальной власти. Если, несмотря на разделяющие поветы различия, реализуемые ими задачи окажутся в принципе одними и теми же, то это будет аргументом в пользу тезиса о том, что самоуправленческий статус повета является лишним, что повет действует скорее как административный орган, чем как репрезентант локальной общности.
Ева Налевайко в главе «Поветовые политические элиты — трудная адаптация» обратилась к одной из основных гипотез исследования, т. е. к гипотезе о политическом вакууме. Акцент сделан на активности местных отделений политических партий. Она оказалась выше, чем мы предполагали. Однако положение партий в поветах оказывается непростым. Им приходится, как образно выразилась автор, «играть на двух спортивных площадках», т. е. балансировать между стратегиями своих центральных отделений и условиями на локальной сцене, где партийная «вывеска» зачастую препятствует, а не помогает мобилизации сторонников и эффективному осуществлению власти. Поэтому поветовые отделения партий порой извлекают, а порой прячут свои партийные знамена, скрываясь за драпировками с виду «независимых» избирательных комитетов. В итоге роль партий в локальной политике камуфлируется, что создает обманчивое впечатление, будто партия в поветах оказывается маргинальным политическим актором.
Авторы двух следующих глав обращаются к классической проблеме политического представительства. В первой из них («Об идее политического представительства») Агнешка Дудзиньска приводит основные положения и дает ключевые понятия теории представительства. В следующей главе («Поветовые особенности политического представительства») Агнешка Дудзиньска и Барбара Пост представили результаты анализа воззрений радных о том, кого они представляют. В сущности, они оказываются перед дилеммой, поскольку, с одной стороны, закон предписывает им быть репрезентантами «самоуправляемой общности повета», а с другой — они сами являются выходцами из определенных территориальных, профессиональных и политических сред, которые, естественно, для них ближе, и вдобавок подвергаются давлению различных групп интересов.
Авторы последней главы («Два образа гражданской активности — видение властей самоуправления и видение жителей») — Софья Киновска и Анна Радюкевич сосредоточили внимание на мобилиза-
ции граждан и их активности. Они сопоставляют позицию поветовых элит с позицией самих жителей. Полученный образ гражданской активности, а если брать шире, то локального гражданского общества, оказался довольно неприглядным. Как заключают авторы: «Дефицит гражданственности в Польше огромен». Утешением может быть только тот факт, что как элиты, так и массы сожалеют об этом и выражают надежду на подъем гражданской активности.
Представляя результаты исследований, мы приводим эмпирический материал, полученный в ходе глубинных свободных интервью, которые обозначены начальной буквой повета и порядковым номером респондента. Однако там, где респонденты предупреждали нас о доверительном характере высказывания, мы скрывали их идентификацию, которая могла бы быть расшифрована, если бы был обозначен повет. В таких случаях мы даем только нумерацию.
В текстах мы используем выражения «политическая элита повета», «элита самоуправления», «локальная элита», «поветовые политики», «поветовые деятели самоуправления», «локальные политики» в основном как равнозначные, означающие исследованную методом формализованного интервью совокупность из 155 человек из шести поветов, в основном это радные поветов (137 человек). Те же термины мы используем при описании элиты влияния повета, которая исследовалась методом глубинных свободных интервью (139 человек) и большей частью совпадает с предыдущей совокупностью. Там, где это принципиально важно, четко указано, где речь идет только о радных и где — только об элите влияния.
Литература
1. Baer D. L., Bositis D. A. Politics and Linkage in a Democratic Society. Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1993.
2. Bartkowski J. Lokalne elity wladzy w Polsce w latach 1966-1995. Warszawa: Interart, 1996.
3. Dahl R. A. Who Governs? New Haven: Yale University Press, 1961.
4. Esaiasson P. Political Representation - A Discussion on Concepts, Measurement and Selected Empirical Findings. Conference of European Consortium for Political Research (ECPR), University of Kent, Canterbury, 6-8.09.2001.
5. Etzioni-Halevy E. The Elite Connection. Problems and Potential of Western Democracy. Cambridge: Polity Press, 1993.
6. Etzioni-Halevy E. Elites and the Working Class. On Coupling, Uncoupling, Democracy and (In)equalities in the West // E. Etzioni-Halevy (red.). Classes and Elites in Democracy and Democratization. New York: Garland Publishing, 1997.
7. Frentzel-Zagorska J. Demokracja, elity i nerwica transformacyjna // Kultura i Spoteczenstwo. 1994. N 4.
8. Gqciarz B. Niezamierzone efekty instytucjonalizacji samorzqdnosci lokalnej i regionalnej. Warszawa: Instytut Filozofii i Socjologii PAN, 2002.
9. Grabowska M., Szawel T. (red.). Korzenie demokracji. Partie polityczne w srodowisku lokalnym. Warszawa: Instytut Studiow Politycznych PAN, 2000.
10. Halamska M. Reprodukcja czy wymiana? Przeksztalcenia lokalnych elit
politycznych w Polsce w latach 1990-1998. Warszawa: Wydawnictwo naukowe Scholar, 2001.
11. Higley J., Gunther R. Introduction: Elite Transformations and Democratic Regimes // J. Higley, R. Gunther (red.). Elites and Democratic Consolidation in Latin America and Southern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.
12. Hunter F. Community Power Structure. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1953.
13. Jakubowska U. Przywodstwo polityczne // K. Skarzynska (red.). Psychologia polityczna. Poznan: Zysk i S-ka, 1999.
14. John P. Local Governance in Western Europe. London: Sage, 2001.
15. Keller S. I. Beyond the Ruling Class. Strategic Elites in Modern Society. New York: Random House, 1963.
16. Kurczewski J. Dwadziescia lat pozniej — spoleczenstwo obywatelskie wedlug Solidarnosci // J. Kurczewski (red.). Solidarnosc w dwadziescia lat pozniej. Krakow: Arcana, 2001.
17. Mach Z, Niedzwiecki D. (red.). Polska lokalna wobec integracji europejskiej. Krakow: Universitas, 2001.
18. Mills C. W. Elita wladzy. Warszawa: Ksiqzka i wiedza, 1961.
19. Nowak S. System wartosci spoleczenstwa polskiego // Studia Socjologiczne. 1979. N 4.
20. Pitkin H. F. The Concept of Representation. Berkley: University of California Press, 1967.
21. Przeworski A. Democracy and the Market. Cambridge: Cambridge University Press, 1991.
22. Riker W. H. Liberalism against Populism. A Confrontation between the Theory of Democracy and the Theory of Social Choice. San Francisco: W. H. Freeman and Co., 1982.
23. Rojek P., Szczepanski M. (red.). Cnoty i instytucje obywatelskie w spolecznosci lokalnej. Tychy: Wyzsza Szkola Zarzqdzania i Nauk Spolecznych, 2001.
24. Sartori G. Teoria demokracji. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 1994.
25. Sztompka P. Trauma wielkiej zmiany. Warszawa: Instytut Studiow Politycznych PAN, 2000.
26. Szumpeter J. Kapitalizm, socjalizm, demokracja. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 1995.
27. Wasilewski J., Kocor M. Obszary wspolzawodnictwa w opiniach elity krajowej i regionalnej // Kultura i spoleczenstwo. 2001. N 1.
28. Waste R. J. (red.). Community Power. Directions for Future Research. Beverly Hills: Sage, 1986.
29. Wilkins L. Leadership as Political Mentorship // Political Psychology. 1986. N 1.
30. Zarycki T. Region jako kontekst zachowan politycznych. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2002.
