CC BY
87
С.А. Сергеев, З.Х. Сергеева
ПОИСКИ «ГЕНИЯ МЕСТА» КАЗАНИ КАК РЕГИОНАЛЬНЫЙ, ЦЕННОСТНЫЙ И КУЛЬТУРНЫЙ КОНФЛИКТ
Аннотация:
В статье дается определение понятия «гений места» как исторического или мифологического персонажа, имеющего особое значение для данной местности, и характеризуется процесс поиска «гения места» в г. Казани. Делается вывод, что этот процесс представляет собой постоянное противоборство различных социальных, политических и культурных тенденций.
Ключевые слова:
гений места, социальное пространство, поле политики, символическая легитимация власти, культурный конфликт, ценностный конфликт, Казань
S.A. Sergeev, Z.H. Sergeeva
THE SEARCH OF GENIUS LOCI OF KAZAN AS A REGIONAL, VALUE AND CULTURAL CONFLICT
Abstract:
In article the definition of concept «genius loci» as the historical or mythological character having special value for this district is made and the search process genius loci in Kazan is characterized. The conclusion is drawn that this process represents a constant conflict of various social, political and cultural trends.
Key words:
genius loci, social space, field of politics, symbolic legitimating of power, cultural conflict, value conflict, Kazan
Согласно римской мифологии, не только у каждого человека, но и у каждого места, здания, учреждения был свой гений, или дух-покровитель. Такой дух-защитник именовался genius loci, или гений места, и имел антропоморфный облик: обычно genius loci изображался в виде молодого человека, держащего рог изобилия щит и/или змею. Последняя является напоминанием о хтоническом происхождении гения места: о гении места как священной змее, в частности, писал Вергилий в «Энеаде» [5, v. 90-95]. В Западной Европе сохранилось множество римских алтарей, посвященных гению места, а в ряде стран Юго-Восточной Азии божеств или духов, покровительствующих данному месту, до сих пор почитают в святилищах, располагающихся как в общественных местах, в парках, магазинах, бизнес-офисах, так и в частных жилищах. Упоминания о духах-хранителях места нередки и в классической литературе, и в литературе мейнстрима, и в фантастической литературе (особенно фэнтези).
Однако понятие «гений места» вышло за рамки мифологических, религиозных или литературных представлений, приобретя историкосоциокультурное значение. П. Вайль в книге очерков «Гений места» (и в
одноименном цикле телепередач») связал тот или иной город как социальное, историческое, культурное явление с определенной творческой личностью. Так, гением Дублина, по мнению П. Вайля, является Дж. Джойс, гением Толедо - Эль Греко, гением Флоренции - Н. Макиавелли, а гением Киото - Ю. Мисима. Выбор П. Вайля исключительно субъективен, так что в некоторых случаях гениями того или города он делал людей, лишь посетивших данный город или даже никогда в этом городе не бывавших, но описавших его в своих произведениях: так, У. Шекспир стал гением не Стратфорда, а Вероны, а Дж. Байрон и И. Бродский - гениями Стамбула [4]. (Но, в конце концов, Дж. Джойс тоже провел в Дублине лишь детские и юношеские годы.)
Если рассматривать концепт «гения места» не как литературную метафору, а научное понятие, можно говорить о двух основных подходах к его пониманию. Во-первых, это реальная историческая личность или мифологический персонаж, являющиеся неотъемлемой и важной частью культурной идентичности данного места, определяющие в той или иной степени его уникальное культурное своеобразие. В этом случае гений места целиком и полностью является феноменом, относящимся к сфере идеологии и/или культурной политики.
Есть и другое понимание «гения места» как особой духовной атмосферы, которая присуща тому или иному месту и составляет его уникальность. Эта концепция, развивавшаяся, в частности, К. Норберг-Шульцем [28], принадлежит к философии архитектуры - области знания, достаточно далекой и от цели данной статьи, и от тематики журнала, и поэтому не будет затрагиваться нами далее.
В данной статье мы рассмотрим возможных претендентов на роль «гения места» Казани (исходя из первого определения «гения места») и попытаемся объяснить, какими политическими и социальными механизмами обуславливается выдвижение того или иного претендента.
Наряду с физическим пространством, в котором существуют здания, парки, скверы, улицы и т.д., а также памятники, существует также социальное пространство. П. Бурдье определял его как «распределение в физическом пространстве различных видов благ и услуг, а также индивидуальных агентов и групп, локализованных физически... и обладающих возможностями присвоения этих ... благ и услуг» [3, с. 40].
Несколько упрощая, можно сказать, что социальное пространство представляет собой взаимодействие различных социальных групп и индивидов, борющихся за присвоение различных благ. Примером тому могут служить рассмотренные П. Бурдье эффекты «клуба» или «гетто»: в первом случае речь идет об объединении людей, объединяемых «избранностью», во втором - объединяемых некоей обделенностью, лишенностью и тем самым стигматизируемых [25, р. 125]. Кстати, именно социальная топология
дореволюционной Казани дает нам яркий пример гетто: местом проживания татар до 1920-х гг. были Старо-Татарская и Ново-Татарская слободы.
Присвоение или пользование местом, считающимся престижным -одна из форм осуществления власти, а возможность воздействовать на чье-либо пространственное расположение всегда было важным средством манипулирования индивидами или группами [3, с. 44]. Социальное пространство включает в себя несколько полей (например, поле политики, поле религии, поле экономики), т.е. систем взаимосвязи между позициями различных агентов, находящихся в конфликте или сотрудничающих друг с другом. Те, кто доминирует в данном поле, используют это положение для того, чтобы поле функционировало в их пользу, однако наталкиваются на встречные требования или сопротивление тех, кто находится в подчиненном положении.
Поэтому для агента или группы агентов важно не только присвоить то или иное место, но и легитимизировать обладание им. Эту легитимацию обеспечивают СМИ, находящиеся в их руках, система образования и пр. Группы, занимающие доминирующее положение в социальном пространстве, также занимают ее и в поле производства смыслов, или производства символической продукции. Политика как раз и понимается П. Бурдье как поле для осуществления символической деятельности [3, с. 90].
Весьма важным видом этой символической деятельности, как нам представляется, является маркирование физического пространства. Доминирующая группа стремится «разметить» наиболее важные, существенные для поддержания господства фрагменты физического пространства (а иногда и все физическое пространство данного города или страны) знаками своего присутствия - флагами, транспарантами, плакатами и пр., одновременно стараясь ограничить или не допустить присутствия оппозиции. С этим связана, в частности, символическая функция биллбордов (рекламных щитов) в избирательной кампании. Закупка рекламного пространства на большом количестве биллбордов или на биллбордах, расположенных в престижных местах, образует следующий мессидж: мы могучи, мы сильны, мы богаты, мы никого не боимся. Оппозиция же, в свою очередь, также всячески пытается символически обозначить свое присутствие. Так, в 1992 - 1994 гг., когда население Республики Татарстан было расколото по вопросу о суверенитете республики, одной из форм выражения мнения оппозиции стала «война граффити» на казанских улицах. Сторонники сохранения Татарстана в Российской Федерации писали на стенах домов «Здесь Россия» или «Татарстан - это Россия», татарские этнонационалисты вписывали частицу «не», потом эту частицу вновь перечеркивали или стирали и т.д. Символическую борьбу за физическое пространство могут вести и недоминирующие группы агентов. Когда во второй половине 2000-х гг. на улицах многих российских городов появи-
лись граффити нац-скинов - свастики, кельтские кресты, аббревиатуры организаций, антисемитские лозунги и пр., ответом стало появление символики движения «антифа» [6].
Но война граффити - это партизанская война в символическом поле. Возведение статуй, наименование (и переименование) улиц и площадей (а иногда и целых городов) - более мощные средства в этой символической борьбе. Это хорошо понималось и большевиками, вскоре после своего прихода к власти разработавшими план «монументальной пропаганды». Поэтому вопрос о «гении места», символическом покровителе данного населенного пункта, становится лишь частью вопроса о символической легитимации власти тех или иных социальных или этнических групп.
Кто может претендовать на роль «гения Казани»?
В первую очередь надо назвать мифического змея Зиланта и царицу Сююмбике. Наиболее ранние изображения змея Зиланта относятся, вероятно, к периоду Казанского ханства, но устойчивое воспроизведение данного образа относится к более позднему периоду: в 1781 г. Зилант царским указом был помещён на герб Казанской губернии (хотя изображение Зиланта встречается и в царском титулярнике 1672 г., и на печати Ивана Грозного, и др.). Что же касается царицы Сююмбике, жившей в середине XVI в., ее имя оказалось прочно связано с башней, возведенной в казанском Кремле, скорее всего, в конце XVII-начале XVIII вв. (возможно, на более древнем фундаменте) [21]. В частности, С. Саначин на основе анализа картографических и письменных источников определяет время строительства башни 1694-1718 гг., хотя само название «башня Сююмбике» («башня Сумбекина») появляется лишь в 1832 г. в очерке «Казань», опубликованном в казанском журнале «Заволжский Муравей» [14]. Постепенно оно становится общеупотребительным.
Весьма примечательно, что и Зилант, и Сююмбике - архетипические образы. Архетипы, являясь структурой коллективного бессознательного, проявляются у всех народов и во все эпохи (разумеется, в различной степени) и воспринимаются доосознанно (а не вследствие научения).
Хотя змей не относится к числу наиболее часто упоминаемых архетипов, в «Тэвистокских лекциях» К. - Г. Юнг в числе первых трех примеров архетипических образов упоминает дракона (он упоминает, что этот образ всегда связан с образом героя, а также пещеры или склепа, в котором обитает змея [24, с. 55]. Змея - это не только устрашающее и несущее опасность животное, это символ исцеления и хранитель сокровища (вспомним, кстати, что гений места первоначально представлялся в виде змеи) [24, с. 167-168]. Победа над Зилантом связана с основанием города Казани. Но город - это еще один образ, символизирующий целостность индивида: «город с четырьмя вратами символизирует идею тотальности; это индивид,
обладающий четырьмя воротами в мир, четырьмя психологическими функциями и, следовательно, пребывающий в самости» [24, с. 167].
Что касается Сююмбике, то ее образ, как он бытует в народных легендах, имеет сходство, по нашему мнению, с архетипом анимы, воплощение женского элемента в мужчине (К. Кереньи и К.-Г. Юнг сближают этот архетип также с образом Коры или «Предвечной девы») [23, с. 178-201]. Как известно, легенда гласит о желании Ивана Грозного жениться на Сююмбике, просьбе-условии Сююмбике построить башню за семь дней и гибели Сююмбике, сбросившейся с седьмого яруса этой башни. Понятно, что эта легенда не имеет почти ничего общего с исторической реальностью, но тем сильнее выражается архетипичность образа казанской царицы.
Нетрудно заметить, что, несмотря на политическое и административное доминирование в Казани с середины XVI в. русской части населения, первые «гении места» Казани имели татарское происхождение. Тем самым мы сталкиваемся с парадоксом: доминирующая группа использует образы и символику, принадлежащие группе подчиненной.
Можно предложить следующие объяснения, не противоречащие друг другу. Возможно, такие культурные символы, как дозорная башня Казанского Кремля, символически «присваивались» подчиненной группой, чтобы как-то уравновесить свой неравный статус в политической и культурной сферах (вплоть до 1766 - 1767 гг. татарам запрещалось даже строить в Казани каменные культовые здания). Не исключено, что диффузии культурной символики способствовала и часть ассимилированного татарского населения, в том числе и элит, инкорпорировавшихся путем крещения в русскую элиту.
Появление новых «гениев места» (думается, у города-миллионника с многовековой историей их может быть несколько), их сосуществование и соперничество друг с другом связано со сменой исторических эпох.
Лишь в XIX в. на роль «гения места» начинают претендовать представители русской интеллигенции. Первым из них был поэт Г.Р. Державин (1723-1816). Памятник ему был воздвигнут в Казани в 1846 г. (и простоял до 1932 г., пока не был снесен и сдан в металлолом). Еще одним «гением места» Казани должен считаться основатель неэвклидовой геометрии, ректор Казанского университета Н.И. Лобачевский (1792-1856), бюст которому был сооружен в 1895 г.
Относительно недолгий советский период (1917-1991 гг.) распадается на три этапа, каждый из которых характеризуется особой идеологической политикой, в результате чего каждому из периодов соответствуют новые претенденты на роль «гения места» Казани.
В середине 1930 г. было принято решение о переименовании большинства улиц Казани с целью увековечения памяти деятелей большевистской партии и революционного движения. Центральная улица была на-
звана в честь Н. Баумана (1873-1905), уроженца Казани, одного из первых российских марксистов. Памятник Н. Бауману был установлен в центре Казани в 1934 г., но через три года перенесен к зданию ветеринарного института (где в свое время учился Н. Бауман) [10]. В период сталинизма на роль «гения места» Казани выдвигается Максим Горький: в 1940 г. в Казани основан музей Горького, а в 1949 г. открыт памятник.
В 1951 г. в Казани возводится и памятник И. Сталину: он был воздвигнут на площади 1 Мая перед казанским Кремлем, для чего памятник В. Ленину пришлось переместить на площадь Свободы. До памятника Ленину на площади 1 Мая стоял памятник Освобожденному труду, а еще ранее -памятник Александру II (воздвигнут в 1895 г., а снесен в 1918 г.).
Представляется вполне понятным мотив республиканских и городских властей, которым они руководствовались при сносе одних памятников и установке новых, а также мессидж, который они хотели донести до населения. Сносились памятники историческим деятелям, квалифицировавшимся как «слуги царизма», вместо них воздвигались изваяния деятелей «новой эры». Последующие коррективы внес идеологический поворот середины 1930-х гг. (иногда даже западными авторами называемый «контрреволюцией сверху» [7, с. 259-260]), в ходе которого ценности революционного энтузиазма и экстремизма заменялись ценностями, связанными с сильным государством и национальной историей [1, с. 57-79]. Возможно, именно этот ценностный сдвиг отражает перенос памятника Н. Бауману: как «гений Казани» Н. Бауман уже не годился. Герои русской истории (Александр Невский, Дмитрий Донской, Юрий Долгорукий) только еще начинали свое восхождение в советском идеологическом пантеоне, к тому же в национальной республике обращение к этим фигурам было не вполне уместным. Исторические фигуры, связанные с прошлым татарского народа, практически исключались. За неимением иных вариантов как раз и возводятся памятники универсальному набору героев периода сталинизма - самому И. Сталину, В. Ленину и М. Горькому. Как отмечал Р. Такер, в это время «культы героев подчинялись определенной иерархии, в которой наивысшее место принадлежало культу Сталина или Ленина - Сталина. Ниже располагались культы ушедших из жизни лидеров., а затем шли «культики» здравствующих сотоварищей Сталина» [19, с. 699].
В начале «оттепели» в центре Казани был поставлен новый памятник В. Ленину взамен старого (1954), и еще один памятник молодому Ульянову воздвигается напротив главного здания Казанского университета (1954); в 1956 г. сооружается памятник А. Пушкину.
Но, на наш взгляд, ни Горький, ни Пушкин, ни тем более Ленин не могут считаться «гениями места» Казани, хотя все они были в нашем городе, а М. Горький и В. Ленин даже жили здесь некоторое время. И не только потому, что с М. Горьким советская традиция пыталась прочно
связать Нижний Новгород, переименованный в Горький, а с Лениным -Ленинград и Ульяновск. Ленин, как и Горький, начиная с 1920-х и по 1980-е гг. включительно предстают не локальными «гениями места», а «гениями» всего СССР, подобно тому, как гений правящего императора в Римской империи становился общеимперским культом, поклонение которому было обязанностью всех подданных империи. И в десятках и сотнях советских городов были памятники Ленину, улицы Ленина, музеи Ленина (филиал центрального музея Ленина был создан в Казани уже в 1980-е гг., хотя уже существовал дом-музей Ульяновых), улицы Горького, парки культуры и отдыха, которым также присваивалось имя Горького и т.д. Поэтому ни Горький, ни Ленин не могут считаться специфическими «гениями места» Казани.
Но именно во время «оттепели» начинаются сознательные поиски нового «гения места» Казани. Он должен был удовлетворять следующим неписаным условиям: представлять по преимуществу локальную, республиканскую историю и тем самым укреплять локальную идентичность и при этом быть представителем «прогрессивных сил». Этим условиям удовлетворяла фигура национального татарского поэта Г. Тукая (памятник ему в Казани был воздвигнут в 1958 г.). Вероятно, на выбор фигуры Г. Тукая повлияли и другие мотивы: популярность поэзии как литературного жанра на протяжении всего «хрущёвского десятилетия» 1954 - 1964 гг., а также необходимость соблюдения этнического баланса в культурной сфере, как и в других сферах жизни ТАССР: воздвигнут памятник русскому поэту А. Пушкину - следует воздвигнуть памятник и татарскому поэту.
Но Г. Тукай все-таки считался идеологами правящей партии не совсем «своим» (хотя его близость к передовым демократическим силам всячески подчеркивалась биографами и комментаторами): нужен был татарин - коммунист, убежденный сторонник Советской власти, фигура, которая, используя известное выражение, была бы национальной по форме, социалистической по содержанию. И на роль еще одного «гения места» был уже в 1960-е гг. выдвинут Муса Джалиль - татарский поэт, Герой Советского Союза, казненный гитлеровцами в тюрьме Моабит. Памятник М. Джалилю, возведенный в 1966 г., и по сей день стоит на площади 1 Мая, где ранее стояли памятники И. Сталину, В. Ленину и Александру II. Кроме того, в 1985 г. в центре Казани был сооружен гигантский памятник М. Вахитову (татарскому революционеру-большевику, расстрелянному белыми в 1918 г.). Ранее, в 1970-е гг., в честь М. Вахитова был назван один из центральных районов Казани. Кстати, в конце 2000-х гг. мэрия Казани предложила перенести памятник М. Вахитову на одноименную площадь, чему воспротивились коммунисты, но планы были отложены не из-за них, а из-за кризиса 2008 - 2009 гг.
Провозглашение суверенитета Татарстана в 1990 г., распад СССР, образование Российской Федерации, отношения с руководством которой у татарстанских лидеров были, мягко говоря, непростыми, повлекли поиски новых «гениев места». В 1996 г. перед зданием национально-культурного центра «Казань» (ранее - филиал центрального музея В. Ленина) была установлена 40-метровая стела, увенчанная сверху вращающейся скульптурой женщины-птицы Хоррият, символизирующей свободу (вероятно, образ Хоррият восходит даже не к татарской, а к общетюркской мифологии). В том же году в казанском Кремле началось сооружение мечети Кул-Шариф, названной так в честь сеида Кул-Шарифа, возглавившего в 1552 г. оборону Казани от войск Ивана Грозного (открылась эта мечеть к тысячелетию Казани в 2005 г.).
Кроме того, с начала 1990-х гг. татарские этнонационалисты ставят во-прос о возведении памятника павшим при взятии Казани в 1552 г. Взятие Казани войсками Ивана Грозного занимало и занимает одно из центральных мест в рамках созданного и культивируемого ими политического мифа. Но татарские этнонационалисты не являются (и не являлись, за исключением, может быть, периода 1991-1993 гг.) политически самостоятельным актором. И в 1990-е, и в 2000-е гг. татарские этнонациона-листы почти всегда либо были орудием в руках региональной правящей элиты Татарстана, либо координировали с ней свои действия [15].
Вместе с тем, разделяя мнение о необходимости возведения памятника защитникам Казани, региональная правящая элита действовала осторожно и постепенно, опасаясь как реакции федерального центра, так и роста напряженности в межэтнических отношениях. В 1991-1993 гг. следствием совокупных усилий этнонационалистов и правящей региональной элиты по достижению максимальной самостоятельности Татарстана как раз и был рост напряженности.
В 1999 г. Кабинет Министров РТ принял постановление, в котором констатировалась необходимость возведения памятника защитникам Казани, и был объявлен открытый конкурс на создание его проекта. В 2002 г. макет лучшего, по мнению жюри, проекта в натуральную величину был установлен у подножия древней Пятигранной башни кремлевской стены. Он выглядел как абстрактная геометрическая композиция: пирамидальная скала, олицетворяющая Казанское ханство, и врезавшийся в нее шар - пушечное ядро, символ разрушения [12]. Этот вариант проекта памятника вызвал разноречивые отклики, и от него было решено отказаться.
В августе 2008 г. была предпринята вторая попытка установки памятника защитникам Казани. Он представлял собой несколько видоизмененный вариант предыдущего проекта: пирамида, на усеченной вершине которой лежит каменный шар [17]. Изначально предполагалось, что памятник будет стоять возле мечети Кул Шариф в Казанском Кремле, одна-
ко запротестовало ЮНЕСКО: Казанский Кремль как памятник исторического наследия никаким изменениям не подлежит. Новое место для скульптуры было отведено между цирком и Кремлем.
Через некоторое время макет памятника был убран, но памятник так и не появился. Некоторые из архитекторов (авторы альтернативного проекта памятника) назвали идею памятника в виде пирамиды и шара «сырой и невыразительной», а сам памятник - «дешевой халтурой» [11]. Заметим, что абстрактная геометрическая композиция, при всем уважении к разным художественным направлениям, никак не могла претендовать на роль «гения места» Казани XXI в.
Вместо памятника защитникам Казани под стенами Казанского кремля в августе 2008 г. появился памятник Благотворителю. Скульптурная композиция изображает пожилого человека, который ведет лошадь, запряженную в телегу с детьми. Прототипом Благотворителя стал почетный гражданин Казани Асгат Галимзянов. Работая возчиком одного из казанских магазинов, он брал по договору бычков в хозяйствах республики, откармливал их пищевыми отходами колхозного рынка Казани и затем сдавал по государственным закупочным ценам, а деньги переводил в детские дома [22].
Нельзя не отметить того, что, при всем благородстве фигуры А. Га-лимзянова, образ благотворителя, передаваемый скульптурной композицией, получился нарочито архаизированным: телега с лошадью, бабай в сапогах и в тюбетейке. Возможно, именно такая нарочитая архаичность, сельская патриархальность импонирует бывшему президенту, а ныне госсоветнику РТ М. Шаймиеву и его семье, на чьи личные средства был изготовлен памятник. Своим жестом М. Шаймиев попытался поставить точку в спорах о памятнике защитникам Казани. После этого в официальных кругах вопрос об этом памятнике уже не поднимается. И, конечно, установленный на средства М. Шаймиева памятник Благотворителю не вызывает настороженного отношения федерального центра.
В то же время попытки проводить на пространстве под стенами Казанского Кремля какие-либо культурно-развлекательные мероприятия наталкива-ется на оппозицию со стороны татарских этнонационалистов и близких к ним мусульманских кругов. Они неоднократно обращались к республиканским властям с просьбами запретить проведение рядом с Казанским Кремлем рок-фестиваля «Сотворение мира», считая недопустимым его проведение там, где пали «тысячи мусульман», защищавших Казань от войск Ивана Грозного, и характеризуя фестиваль как «нерусский» и «сатанинский» [13, с. 204].
Нельзя не сказать и еще об одном весьма значимом символе, получившем широкое распространение в Татарстане с начала 1990-х гг. - это крылатый барс, бывший, вероятно, одним из тотемных знаков древних
булгар. Поскольку с 1992 г. крылатый барс является государственным символом республики и изображен на государственном гербе, он имеет, конечно, не только культурное, но и политическое значение. Он является, можно сказать, «гением места» всей республики. В связи с этим неудивительно, что статуя самки крылатого браса, выполненная скульптором Даши Намдаковым в стиле, который мы назвали бы «этноготика», получила название «Хранительница».
Однако намерение фонда «Возрождение» (председателем попечительского совета этого фонда является бывший президент РТ, госсоветник РТ М. Шаймиев) установить эту статую в музее-заповеднике в Болгарах между памятным знаком принятия ислама Волжской Булгарией и соборной мечетью вызвало в марте 2012 г. яростные споры среди общественности Татарстана.
Вероятно, причиной тому стали необычная стилистика скульптуры, ее откровенная агрессивность, а также сам факт установки статуи животного вблизи мусульманских святынь. Некоторые участники обсуждения даже назвали скульптуру «сатанистской» [16]. На специальном совещании по вопросу размещения скульптуры, прошедшем 21 марта 2012 г., М. Шаймиев заявил, что «Хранительница» символизирует связь современного Татарстана и мусульманской Булгарии с языческим прошлым булгар. «До принятия ислама Булгарское государство уже было! ... Мы восстанавливаем исторический памятник Булгарского государства - и для нас важно все, что связано с этой землей. Мы восстанавливаем эту историю - и принимаем во внимание абсолютно всё» [9]. Итогом обсуждения стал компромисс: установить скульптуру крылатого барса в стороне от мусульманских святынь, неподалеку от речного вокзала, на берегу Волги. Фактически же было, вероятно, принято решение во избежание дальнейшей эскалации конфликта повременить с установкой статуи «Хранительницы»: ни в мае, ни в июне 2012 г. она установлена не была. В конце 2012 г. она продолжала находиться на складе музея-заповедника в Болгарах [2].
Справедливости ради следует сказать, что публичные дискуссии об их уместности или неуместности нахождения в данном месте вызывали и другие работы Д. Намдакова - например, сюрреалистическая статуя Чингисхана.
Возвращаясь к «гению места» Казани, следует отметить, что в течение последних 15 лет неоднократно предпринимались попытки обрести и «русского гения места» Казани, но фигуры, которая бы безоговорочно могла занять это место, пока нет. В качестве претендентов на эту роль следует отметить Ф.И. Шаляпина (памятник ему в Казани был заложен в 1998 г. около Богоявленского собора, в котором певец был крещён в феврале 1873 г., и открыт 29 августа 1999 г.), Г.Р. Державина (памятник, открытый ему в Казани 3 декабря 2003 г., является воспроизведением памятника, существовавшего в 1846 - 1932 гг.) и В.П. Аксёнов. Хотя в Казани нет ни
памятника В. Аксёнову, ни улицы его имени, начиная с 2007 г. в Казани ежегодно проводится международный литературно-музыкальный фестиваль Аксёнов-фест, в 2009 г. воссоздан дом, в котором он провел детство (в нем создан литературный дом-музей В. Аксёнова).
Но попытки предложить образ, символически противостоящий «русскому колониализму», не прекращаются. Так, в ходе открытого конкурса на разработку эскиза-идеи центральной архитектурной композиции Привокзальной площади Казани (проводился девелоперской компанией при организационной поддержке Управления архитектуры и градостроительства горисполкома) был предложен памятник основателю Казанского ханства Улу Мухаммеду (1405-1445) [8]. 2012 год Союз татарской молодежи «Азатлык» объявил годом Батырши (предводитель восстания мусульман Среднего Поволжья против религиозной политики Елизаветы Петровны в середине XVIII в.), а 2013 год - годом хана Батыя [18]. В марте 2012 г. Союз татарской молодежи «Азатлык» обратился к властям Татарстана с предложением снести памятники В. Ленину и М. Вахитову, а на их месте поставить памятники Батырше и основателю Казанского ханства Улу-Мухаммеду [20]. Впрочем, это скорее арьергардные бои: данные требования выглядят все более маргинальными даже в среде татарских этно-националистов.
Говоря о «гениях места», выдвинутых на эту роль в последние два десятилетия, следует отметить, что все они принадлежат либо к досоветской (Хоррият, крылатый барс, Кул Шариф, Г. Державин) либо несоветской культуре (Ф. Шаляпин, В. Аксёнов).
В ситуации постмодерна, которую мы переживаем, героическая возвышенность заменяется непафосностью, ироничностью, стремление охватить всё и вся - фрагментарностью, а приподнятость над окружающим миром - стремлением к органичной включенности в культуру повседневности [26, р. 44; 27, р. 123-124]. Вероятно, именно этой общемировой тенденцией руководствуются авторы памятников животным и неодушевленным предметам: таковы установленные в Казани памятники коту казанскому, телефону, водовозу, селезню, кошельку. Они, конечно, разнообразят городской ландшафт, но не претендуют и вряд ли когда смогут претендовать на роль «гения места».
Таким образом, «гений места» Казани не является неким статичным, сформированным и целостным образом. Население Казани неоднородно, и у различных составляющих его групп - административноуправленческой элиты и интеллигенции, консерваторов и либералов, русских и татар - свое представление о том, как должен выглядеть «гений места» Казани. «Гений места» - это, в сущности, воплощенный групповой социокультурный идеал, и нередки столкновения и конфликты групп по поводу этого идеала. И не исключено, что борьба и конфликты,
проходящие в символической форме, в форме образно-смыслового «захватывания ландшафта» отчасти предотвращают трансформацию существующих межгрупповых противоречий в реальные этносоциальные и этно-политические конфликты.
Литература
1. Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931 -1956). СПб: Академический проект, Изд-во ДНК, 2009.
2. Беляева В. «Хранительница» перезимует на складе [Электронный
ресурс]. URL: http: // intertat.ru/ru/kul-tura/item/9522-hranitelnitsa-
perezimuet-na-sklade.html (дата обращения: 07.10.12).
3. Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993.
4. Вайль П. Гений места. М.: КоЛибри, 2007.
5. Вергилий Публий Марон. Буколики. Георгики. Энеида. М.: Художественная литература, 1971.
6. Вражда на заборах. Неонацистские и ксенофобные граффити на улицах российских городов. М.: Центр «Демос», 2006.
7. Даниелс Р.В. Взлет и падение коммунизма в России. М.: РОССПЭН, 2011.
S. Дефисов Р.В Казани намерены поставить памятник хану, совершавшему набеги на Москву [Электронный ресурс]. URL: www.regnum.ru/news/fd-volga/tatarstan/1607574.html (дата обращения: 05.10.12).
9. Катаргин Д. Минтимер Шаймиев: «А если бы мы сейчас заново начали обсуждать Зиланта?» [Электронный ресурс]. URL: www.business-
gazeta.ru/article/56344 (дата обращения: 05.10.12).
10. Милицын Б. Памятнику Бауману не повезло. // Звезда Поволжья. 2012. №35. 27 сентября-3 октября.
11. Обращение группы архитекторов в связи с обсуждением проекта памятника павшим защитникам Казани [Электронный ресурс]. URL: http://ke.ucoz.ru/publ/1-1-0-S (дата обращения: 05.10.12).
12. На памятник защитникам Казани можно посмотреть // Время и деньги. 2002. 6 декабря.
13. Салагаев А.Л. Новые проблемы и противоречия социокультурного развития Республики Татарстан. Казань: КНИТУ, 2011.
14. Саначин С. Иконография и планы Казанского Кремля о возрасте Сююмбекиной башни // Казань. 2001. №9.
15. Сергеев С.А. Татарский этнонационализм в Республике Татарстан: от рассвета до заката // ПОЛИТЭКС. 2009. №1.
16. «Скандал уже есть, значит будет и слава, как у церетелевского
Петра 1 в Москве» [Электронный ресурс]. URL: www.business-
gazeta.ru/article/56352 (дата обращения: 05.10.12).
17. Степанцов А. Памятнику защитникам Казани - быть [Электронный ресурс]. URL: http: // 116.ru/text/news/63206.html (дата обращения: 05.10.12).
18. Сулейманов Р. Татарские сепаратисты объявили 2013 год «годом Батыя» [Электронный ресурс]. URL: http://www.kazan-center.ru/osnovnye-razdely/9/346 (дата обращения: 10.10.12).
19. Такер Р. Сталин-диктатор. У власти. 1928-1941. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2013.
20. Татарские националисты предлагают снести памятники Ленину и Вахитову [Электронный ресурс]. URL: http://www.kazan.aif.ru/society/news/58128.
21. Халит Н. (Халитов Н.Х.) Башня Сююмбике в Казанском Кремле [Электронный ресурс]. URL: http://www.rusarch.ru/halitov1.htm (дата обращения: 05.10.12).
22. Ханжин Ю. Меценат, альтруист Асгат Галимзянов [Электронный ресурс]. URL: http: //zvezdapovolzhya.ru/obshestvo/metsenat-altruist-asgat-
galimzyanov-21-04-2012.html (дата обра-щения: 05.10.12).
23. Юнг К.-Г. Душа и миф: шесть архетипов. М.-Киев: ЗАО «Совершенство» - Port-Royal, 1997.
24. Юнг К.-Г. Тэвистокские лекции. Аналитическая психология: ее теория и практика. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009.
25. Bourdieu P. et al. The Weight of the World: Social Suffering in Contemporary Society. Stan-ford: Stanford UP, 1999.
26. Harvey D. The Condition of Postmodernity: An Enquiry into the Origins of Cultural Change. Oxf.: Blackwell Publishers Inc., 2000.
27. Hassan I. The culture of postmodernism // Theory, Culture and Society. 1985. №2(3).
28. Norberg-Schulz Ch. Genius Loci, Towards a Phenomenology of Architecture. N. Y.: Rizzoli, 1980.
