CC BY
182
УДК 82(091)
ПОЭТ И РЕВОЛЮЦИЯ: ВЗГЛЯД БЕНЕДИКТА САРНОВА НА ТВОРЧЕСТВО В.В. МАЯКОВСКОГО
© Дмитрий Александрович Бестолков
Мичуринский государственный педагогический институт, г. Мичуринск, Россия, аспирант кафедры литературы, e-mail: Dima7intellact@mail.ru
В статье ставится вопрос о своеобразии подхода Бенедикта Сарнова к творчеству В.В. Маяковского. Системному анализу и контраргументации подвергаются ведущие положения книги критика «Маяковский. Самоубийство» (2007).
Ключевые слова: Маяковский; лирика; поэт; революция.
Не первый год в отечественном литературоведении одним из самых популярных исследовательских направлений остается изучение жизни и творчества Владимира Маяковского. Однако в начале ХХ1 в., по мысли В.А. Зайцева, интерес к писателю стал проявляться, прежде всего, как к «гениальному лирику, великому поэту-новатору ХХ столетия» [1]. Книга Бенедикта Сарнова «Маяковский. Самоубийство» [2], вышедшая в 2007 г., вполне это подтверждает.
Сущность «концепции» работы критика сводится к формулировке: «Маяковский -один из величайших русских лириков ХХ века» [2, с. 229], вершины его творчества составляют только стихи о любви; однако намеренное «уродование» в себе дара создателя любовной лирики1, а также разочарование в социализме, строящемся в советской России, неизбежно привели поэта к самоубийству. В качестве аргументов Сарнов использует целый комплекс поставленных и своеобразно, как ему кажется, решенных задач.
Задача первая. Критик пытается доказать несостоятельность классической периодизации творчества В. В. Маяковского на дои послереволюционный периоды. Согласно убеждению Сарнова, этого разделения не должно производить вовсе, т. к. любовная лирика поэта связывает его творчество воедино, что, в свою очередь, подтверждает ее главенствующее значение в наследии писателя.
Задача вторая. Автор стремится мотивировать очевидные художественные различия в поэзии Маяковского до и после 1917 г.
1 По мысли Сарнова, В.В. Маяковский отличался «патологическим стремлением наступать на горло собственной песне, насиловать, уродовать свой лирический дар» (с. 55).
сменой творческих методов художника. По Сарнову, до революции Маяковский был «поэтом-пророком», а после стал «поэтом-мастером», что, в сущности, и привело к «ис-калечиванию» лирического дара писателя.
Задача третья. Сарнов осуществляет попытку охарактеризовать динамику отношения Маяковского к строящемуся в России социализму и доказать, что разочарование в нем стало закономерным этапом в жизни ху-дожника2.
Задача четвертая. Сарнов пытается выявить в творчестве В.В. Маяковского свидетельства морально обоснованной критики советской номенклатуры («Помпадур») и черты системного высмеивания советского режима (пьесы «Клоп», «Баня»).
Мысль критика о том, что творчество Маяковского делить на периоды до 1917 и после 1917-го года не стоит, представляется нам несостоятельной. Мы поддерживаем точку зрения маяковсковедов (В.А. Зайцев,
А.М. Ушаков, А. А. Михайлов), которые видят разделение творчества В.В. Маяковского на до- и послереволюционный период принципиальным. А.М. Ушаков в статье «Маяковский - вчера и сегодня» пишет: «если в дореволюционные годы его поэзия питалась протестом против многих форм и явлений самодержавного строя, богоборческими мотивами, желанием коренным образом преобразовать искусство, найти для него новые,
2 Б. Сарнов убежден: стихи Маяковского о революции в своей лирической ипостаси родственны стихам о любимой женщине. Главной любовью поэта, по разумению критика, была не Татьяна Яковлева и не Лилия Брик, и никакая другая женщина, «главной его любовью была Революция» [2, с. 308]. Иными словами, именно романтическая «увлеченность» писателя революцией «запрограммировала» его разочарование в социализме.
более яркие формы, соответствующие «зову новых губ», создать новый более энергичный и емкий язык, то в послеоктябрьские годы в мироощущении поэта появляется ряд принципиально новых черт... После 1917 года. особенно с началом 1920-х годов в его поэзию хлынул поток явлений и фактов социальнополитического характера, чего раньше в таком объеме не наблюдалось» [3]. Следует заметить: это обстоятельство никоим образом не могло предопределить значение в наследии поэта исключительно любовной лирики.
Очевидные различия в художественном методе писателя до 1917 г. и после 1917-го автор книги «Маяковский. Самоубийство» объясняет по-своему. Он полагает, что после Октябрьской революции Маяковский «изменил» «исконному предназначению русского поэта... самоощущение гордого своим уменьем поэта-мастера окончательно вытеснило из его сознания свойственное ему прежде самоощущение пророка» [2, с. 169]. «Главная беда, случившаяся с Маяковским из-за того, что высокое назначение пророка он сменил на роль мастера, была в том, -подчеркивает Сарнов, - что, положившись на «механическую способность писать, совершенно независимую от содержания», он стал писать стихи, вовсе лишенные какого бы то ни было содержания. Но этот путь, на который он встал, таил в себе еще и другую, гораздо большую опасность» [2, с. 178]: «на голой технике выполнять любой социальный заказ, то есть ПИСАТЬ, ЧТО ВЕЛЯТ, и - мало того! - ХОТЕТЬ, ЧТОБЫ ЕМУ ВЕЛЕЛИ» [2, с. 190], - восклицает критик, в русле собственных антисталинских убеждений «интерпретируя» пятикратные «Я хочу.» В.В. Маяковского из стихотворения «Домой!».
В своей работе Б. Сарнов выдвигает «предположение» о существовании как бы «двух Маяковских»: одного - грубого, циничного хама, а второго - нежного проникновенного лирика. «ОБА Маяковских являются нам в стихах. И - главное! - каждый из них двоих, таких разных, казалось бы, не имеющих друг с другом ничего общего, считает себя единственным и настоящим. Вот -первый из этих двух «разных Маяковских»:
Небольшие деньги -
поживи для шику -
нет,
интеллигент,
взбивая грязь вихров,
будешь всучивать ей
швейную машинку,
по стежкам
строчащую
шелка стихов.
А вот - второй:
Я
по существу
мастеровой, братцы,
не люблю я
этой
философии нудовой.
Засучу рукавчики:
работать?
драться?
Сделай одолжение,
а ну, давай!
Самое поразительное, что эти два разных Маяковских могут явиться перед нами (как мы это только что видели) - в одном стихотворении» [2, с. 279], - увлеченно рассуждает критик и не замечает, как допускает ошибку фактического характера. Первый из двух приведенных отрывков взят из стихотворения «Домой!», а второй - из «Послания пролетарским поэтам» (1926).
На протяжении всей книги автор исповедует убеждение, что коммунизм нужен был
В.В. Маяковскому только для того, «чтобы навсегда исчезло, кончилось, наконец, это вековое проклятье, когда «каждый за женщину платит» [2, с. 54].
Скорее всего, критик существенно упрощает отношение поэта к революции, которое на самом деле было гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Революционные завоевания ассоциировались у художника, прежде всего, со сменой социально-исторической формации, с «переделкой» всего мира:
Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде»,
Сегодня пересматривается миров основа.
Сегодня
до последней пуговицы в одежде
жизнь переделаем снова [4].
«Революция. Поэтохроника», 1917
Если «последняя пуговица в одежде» (пуговица на брюках, надо полагать) и была символом «переделки» любви, т. е. раскрепощением, уходом от консервативных традиций
во взаимоотношении полов, то разговор об этой пуговице шел в последнюю очередь, т. к. эта пуговица «последняя». Главным, первостепенным для художника было то, что уже сегодня «рушится тысячелетнее «Прежде» и весь мир будет «переделан».
Обращаясь к стихотворению В. Маяковского «Товарищу Нетте. Человеку и пароходу» (1926), Б. Сарнов приходит к мысли, что в нем речь идет «не столько об идее, сколько об одержимости идеей. О том, как прекрасно встретить свой смертный час - как подобает мужчине, с оружием в руках, всем своим существом веря в справедливость той цели, во имя которой ты погибаешь. Дело тут совсем не в том, что поэт «видит наше будущее без Россий, без Латвий», а в преклонении его перед готовностью человека отдать жизнь, до конца оставаясь верным некоему высокому и прекрасному делу. Нелишним, наверное, будет тут так же отметить, - акцентирует Сарнов, - что эта давняя, вековая мечта вылилась у Маяковского именно в такую форму («Без Россий, без Латвий») по той простой причине, что сам он был русский, а друг его, к которому он обращался, - латышом. Если бы его погибший друг был не латышом, а, положим, французом, он бы сказал: без Рос-сий, без Франций. И это ни в коем случае не означало бы, что он предлагает упразднить Францию или присоединить ее к Советскому Союзу. Говоря проще, злополучные строки Маяковского - это все-таки метафора. За ней - правда душевного порыва, правда души поэта» [2, с. 75]. Здесь с Сарновым трудно согласиться. Строки стихотворения
Мы живем.
зажатые
железной клятвой.
За нее -
на крест,
и пулею чешите:
это -
чтобы в мире
без Россий,
без Латвий,
жить единым
человечьим общежитием (т. 7, с. 164).
скрывают в себе твердое убеждение поэта в неизбежности мировой революции, прихода эпохи всеобщего блага, когда все люди земли будут равны и станут «жить единым / человечьим общежитием», что, в понимании по-
эта, является одним из основополагающих факторов в построении коммунизма во всем мире.
В творческом сознании писателя вера в «приход» коммунизма является определенной духовной установкой, подменяющей традиционную приобщенностью человека к религии. Именно поэтому христианская идея о жизни вечной, о продолжении жизни после физической смерти обретает у Маяковского-«голгофника» (за клятву - «на крест») свое воплощение - «в пароходах», «в строчках» и «других долгих делах». Смерть не пугает художника, строки о конце земного бытия наполнены гражданским пафосом и желанием подражать товарищу Нетте:
Мне бы жить и жить,
сквозь годы мчась.
Но в конце хочу -
других желаний нету -
встретить я хочу
мой смертный час
так,
как встретил смерть
товарищ Нетте (т. 7, с. 164).
В связи с «Дачным случаем» В. Маяковского автор книги «Маяковский. Самоубийство» приходит к выводу, что «весь эмоциональный смысл его. яснее ясного твердит: революция дряхлеет, умирает» [2, с. 393]. Стихотворение «Дачный случай» (1928), конечно же, отнюдь не о дряхлении революции, не о ее смерти. Наоборот, художник пишет о силе революции, о силе, вселяющей страх. Завоевания Октября, по Маяковскому, должны были принести лучшую жизнь для всех людей, а на деле оказалось, что гости поэта в стихотворении «Дачный случай» -одни из тех немногих, кому революция действительно дала возможность жить в комфортабельных условиях и красиво одеваться:
Приехали гости.
По праздникам надо.
Одеты -
подстать гостью.
И даже
один
удержал из оклада
на серый
английский костюм (т. 9, с. 142).
Поражает открытие художника: революцию защищает только тот, кому она принесла материальное благо. И раз этим людям в английских костюмах с браунингами и маузерами в задних карманах революция дала возможность жить обеспеченно, они расстреляют любого, кто встанет на их дороге -пути «революционных завоеваний», как расстреляли пень, встретившейся на лесной поляне. Революция в лице гостей поэта «всегда молода» (сильна) и всегда «готова» к сражению за достижение своих идеалов.
Владимир Маяковский - поэт-патриот, революция в его понимании должна была дать все самое лучшее его родной стране, а потом и всей планете. В этом был главный смысл разрушения «тысячелетнего “Прежде”». Чем сильнее разочаровывался поэт в революционных преобразованиях, тем острее была его боль за Россию, когда этого вдруг не случилось. Во второй половине 1920-х гг. романтическую веру поэта в революцию действительно мог поколебать новый взгляд на исторические последствия Октября.
По мысли Б. Сарнова, разочарование Маяковского в революции 1917 г. во многом повлияло на то, что художник в своем творчестве начал поднимать вопрос о роли советской номенклатуры в жизни страны. Он убежден: стихотворения «Верлен и Сезан»
(1925) и «Помпадур» (1928) продемонстрировали общественности отрицательное отношение поэта к этой «касте «ответственных работников» [2, с. 470]. Однако мы полагаем, что не к целой «касте.», а к порокам ее отдельных представителей. Ошибочно в морализме поэта искать протест против советской власти.
Обращаясь к драматургии Маяковского, Сарнов отмечает, что в пьесе «Клоп» (19281929) «бросается в глаза» «сходство картины будущего. с механическим, геометрически
правильным миром замятинской антиутопии» [2, с. 498]. «По мере того как все глубже и непоправимее становится конфликт Присыпкина с людьми будущего, наше сочувствие ему растет. И вот - финал. Присып-кин в клетке. Директор зоологического сада демонстрирует его публике, как редкое, экзотическое животное» [2, с. 507]. Присыпкин в этой сцене, по разумению критика, выглядит «человеком, вдруг увидавшим родные человеческие лица, которых он уже не чаял увидеть. А те, что посадили его в клетку, и те, кому его тут демонстрируют, - не люди, а рычаги, детали какого-то гигантского бездушного механизма. Или, как они называются у Замятина, - «нумера» [2, с. 508].
Взгляд Бенендикта Сарнова на творчество В.В. Маяковского, очевидно, имеет в большей степени политизированный характер. Скорее всего, антисталинский, в целом антисоветсткий настрой автора книги «Маяковский. Самоубийство» обусловливает его тупиковый путь осмысления произведений классика.
1. Зайцев В.А. Успехи и гримасы маяковедения в конце ХХ века. Заметки критика // Творчество В.В. Маяковского в начале ХХ1 века: новые задачи и пути исследования. М., 2008.
С. 222.
2. Сарнов Б. Маяковский. Самоубийство. М., 2007.
3. Ушаков А.М. Маяковский - вчера и сегодня (вместо предисловия) // Творчество В.В. Маяковского в начале ХХ1 века: новые задачи и пути исследования. М., 2008. С. 31.
4. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 1 (1912-1917). М., 1955. С. 136. Далее цит. это издание с указанием тома и страниц в тексте.
Поступила в редакцию 7.08.2010 г.
UDC 82(091)
POET AND REVOLUTION: VIEW OF BENEDICT SARNOV ON WORK OF V.V. MAYAKOVSKY Dmitriy Aleksandrovich Bestolkov, Michurinsk State Pedagogical Institute, Michurinsk, Russia, Post-graduate Student of Literature Department, e-mail: Dima7intellact@mail.ru
The article raises the issue of originality of the approach of Benedict Sarnov to the creativity of V.V. Mayakovsky. Leading statements of the book “Mayakovsky. Suicide”(2007) are exposed to system analysis and contra argumentation Key words: Mayakovsky; lyrics; poet; revolution.
