CC BY
99
рально-дискретных представлений о ситуативной нравственности «здесь и сейчас».
Итак, исследование трансформации моральных норм и принципов в информационном социуме свидетельствует о неоднозначном воздействии медиатехнологий на моральное сознание современника. Моральная поливалентность и дискретность, моральная дистанцированность и дезадаптация личности стали печальной приметой современной реальности. Сегодня необходимо корректировать моральное сознание соотечественников на основе фундаментальных гуманистических ценностей; влиять на нравственный выбор аксиологических приоритетов в политике, экономике, образовании, производстве с позиции моральной континуальности и «повседневного гуманизма» [10, с. 120].
1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования : пер. с англ. 2-е изд., испр. и доп. М. : Academia, 2004. 788 с.
2. Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М. : Прогресс, 1992. 574 с.
3. Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа / пер. Г. Шпета. СПб. : Наука, 1992. 443 с.
4. Газгиреева Л. Х. Экзистенциально-ценностные отношения как движущая сила в управлении духовными процессами современного российского общества // Проблемы социально-экономического развития общества. Saint-Louis, MO : Publishing House "Science & Innovation Center", 2013. С. 20-39.
5. Heller A. General Ethics. Oxford : Oxford University press, 1988. 400 p.
6. Горнова Г. В. Антиномичность культуры // Вестн. Ом. гос. пед. ун-та. Гуманитарные исследования. 2014. № 3 (4). С. 16-19.
7. Гартман Н. Этика / пер. А. В. Глаголева. СПб. : Владимир Даль, 2002. 712 с.
8. Артюхович Ю. В. Нравственные ценности «среднего» россиянина // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2010. № 2. С. 16-20.
9. Порус В. Н. Рациональность. Наука. Культура. М. : Гриф и Ко, 2002. 352 с.
10. Лапин Н. И. Пути России: социокультурные трансформации. М. : ИФ РАН, 2000. 194 с.
© Артюхович Ю. В., 2015
УДК 215:001.9
ПОЧЕМУ НЕВОЗМОЖЕН «НАУЧНЫЙ КРЕАЦИОНИЗМ»?
В работе рассматриваются гносеологические основания так называемого научного креационизма, претендующего на создание новой научной картины мира, согласующейся с постулатом о сверхъестественном Творении или Замысле. Показано, что подобные попытки не соответствуют принятым сейчас стандартам научности и выполняют скорее апологетическую, чем познавательную функцию. «Научный креационизм» рассматривается как феномен массовой культуры, эксплуатирующий в своих целях социальные мифы и заблуждения, связанные с понятиями «наука» и «научность».
Ключевые слова: «научный креационизм», естественно-научная картина мира, научное знание, массовая культура, эволюционное учение.
M. B. BuHapcKuu M. V. Vinarskiy
WHY THE "SCIENTIFIC CREATIONISM" IS IMPOSSIBLE?
The article deals with the epistemological foundations of the so-called scientific creationism that pretends to develop a new scientific worldview consistent with the postulate of supranatural Creation or Design. It is shown that such attempts are not compatible with the standards of scientific work universally accepted today. The functions of the "scientific creationism" are apologetic rather than cognitive. The "scientific creationism" is considered here to be among other phenomena of the mass culture. It exploited various social myths and prejudices concerned with science and scientific knowledge.
Keywords: "scientific creationism", scientific worldview, scientific knowledge, mass culture, evolutionary theory.
Проблема «научного креационизма» встала перед отечественными учеными (в первую очередь биологами) около четверти века назад в результате либерализации интеллектуальной жизни в нашей стране и устранения идеологических фильтров, жестко противостоявших любым формам знания, не соответствующим официально принятым догмам. В течение почти всей советской истории наша наука была фактически ограждена от полемики с креационистами за счет плотной опеки со стороны партийных идеологов и «философских нянюшек» (выражение
А. А. Любищева [1]), следивших за чистотой официально признанной научной картины мира, основанной на диалектическом материализме [2] и полностью исключавшей саму возможность сверхъестественного объяснения появления жизни на Земле, формирования биологического многообразия и, естественно, происхождения человека разумного.
В те же самые годы естествоиспытатели на Западе постоянно полемизировали с креационизмом в различных его изводах, начиная от прямого буквалистского прочтения библейского мифа о Сотворении и заканчивая более тон-
кими его формами, пытающимися примирить библейскую образность с точным научным знанием, а также создать новую научную (или наукообразную?) картину мира, в который бы признавалась творческая роль Высшего Разума. Подобные течения носят названия "Creation Science" или "Theory of Intelligent Design" и уже длительное время борются (в целом безуспешно) за признание их научной респектабельности [3; 4]. Здесь все разновидности этих подходов будут объединены под общим названием «научный креационизм». Это, безусловно, упрощение ситуации, потому что принято выделять не менее четырех разновидностей современного креационизма, различающихся в ряде принципиальных вопросов, таких как оценка возраста Земли [5]. Тем не менее все они едины в признании ведущей роли Творца в формировании Земли и жизни на ней, что и позволяет рассматривать их здесь под единой «вывеской».
Хотя интеллектуальные корни «научного креационизма» уходят далеко в глубь истории европейской мысли, и прямые аналогии ему можно найти, например, в «натуральной теологии» Уильяма Пэйли и других мыслителей XVIII-XIX вв. [3], «научный креационизм» в его современной форме возник довольно поздно, а именно в 1950-1960-е гг. в среде протестантских фундаменталистов в США [6]. Целью этого движения, не имевшего изначально никакого отношения к науке, было спасти Америку от аморальной атеистической секуляризации, а для этого христианизировать все аспекты общества, включая образование, бизнес и политику [7].
Литература о полемике между сторонниками «научного креационизма» и представителями современного естествознания огромна и трудно обозрима, равно как и литература, посвященная многочисленным фактическим ошибкам, подтасовкам и прочим «издержкам» «научного креационизма» [5]. Поговорить хотелось бы не об этом. Более важен вопрос о гносеологическом статусе «научного креационизма», самом его праве называться наукой и претендовать на место в учебных планах школ и университетов. Это тем более актуально, что подобные претензии находят поддержку у ряда профессиональных философов, таких как П. Фейерабенд, автор концепции «эпистемологического анархизма» и нашумевшей в свое время книги «Против метода» [8].
Между тем многие мыслители даже довольно отдаленного прошлого прекрасно понимали бесплодность рационально-научного истолкования мифа о Творении, любых попыток до последней запятой согласовать научные данные с библейским креационизмом. Сошлемся на мнение И. Г. Гердера, высказанное более двухсот лет назад: «Как много нелепых космогонических доктрин извлекалось из возвышенного и простого рассказа Моисея о сотворении мира... В течение долгих столетий сорок дней потопа служили тем непременным крючком, к которому естествоиспытатели прицепляли все феномены строения земли. Сколько исторических событий было искажено, извращено, только чтобы согласовать их с каким-нибудь еврейским словом, и все было обужено - и строение человека, и строение Земли, и даже строение самого мироздания, только чтобы "спасти" остановившееся на небе солнце Иисуса На-
вина и указанный возраст мира, точное определение которого, конечно же, не могло быть целью этих сочинений» [9, с. 331]. Но и сейчас, в начале XXI в., приходится говорить и писать о том же самом.
С нашей точки зрения, точки зрения практикующего биолога, не занимающегося профессионально разработкой эволюционной теории и до некоторой степени стоящего «над схваткой», «научный креационизм» в буквальном смысле этого слова невозможен, и само это выражение представляет собой хороший пример того, что филологи называют оксюмороном, т. е. сочетанием несочетаемого. Доказательству этого тезиса и посвящена настоящая работа.
Все аргументы, выдвинутые против попыток создания креационной науки, можно, по нашим наблюдениям, свести к следующим трем группам:
1. Многие критики апеллируют к тому, что «научный креационизм» в его наиболее распространенной форме не соответствует принятым сейчас нормам научного познания, т. е. представляет собой не науку, а наукообразный вид деятельности, своего рода мимикрию под естествознание. Это, пожалуй, самый распространенный аргумент противников «научного креационизма», которые обычно ссылаются на попперовский критерий фальсифицируемос-ти, которому положения «научного креационизма» никак не соответствуют. Действительно, постулат о сверхъестественном происхождении Земли, живых организмов и человека в принципе неопровержим, являясь объектом веры, а не точного знания. Сама постановка вопроса о статусе истины в естествознании и «научном креационизме» принципиально разнится. Для естествознания истина относительна, так как может хотя бы в принципе быть опровергнута. Более того, сама возможность такого опровержения, или (по Попперу) фальсификации, должна быть предусмотрена научной теорией, претендующей на статус научности. Основополагающим для «научного креационизма» является постулат о сверхъестественном характере миро-творения, который носит абсолютный характер и потому принципиально не фальсифицируем.
Аргумент «от Поппера», разумеется, тоже не абсолютен. Можно сказать, что выдвинутые им критерии научности сами по себе не являются истиной в последней инстанции и могут быть оспорены. Существуют, наконец, и альтернативные подходы к определению специфики научного знания (один из них представлен тем же Фейерабендом). Более того, в полемике с биологами сторонники «научного креационизма» нередко ссылаются на то, что сам Поппер отнес дарвинизм к разряду «метафизических», т. е. не фальсифицируемых в принципе, научных программ, наряду с марксизмом и фрейдизмом. Отсюда делается вывод, что дарвинизм ничем не лучше креационизма и обе концепции имеют равные права на объяснение природных явлений.
Здесь следует заметить следующее: во-первых, вопрос об отношении Поппера к дарвинизму решается вовсе не так прямолинейно. Он был детально рассмотрен недавно О. Э. Костериным [10], к специальной статье которого мы и отсылаем читателей. Во-вторых, и это более важно, даже если признать «метафизичность» дарвинизма как ис-
следовательской программы, это еще не означает правоты креационизма, отрицающего биологическую эволюцию. Хотя бы потому, что дарвинизм - это одна из многих, самая популярная, но далеко не единственная из существующих эволюционных теорий [3; 11; 12]. Такие выдающиеся российские эволюционисты прошлого века, как Л. С. Берг, А. А. Любищев, С. В. Мейен, не были дарвинистами, но в еще меньшей степени они разделяли креационные убеждения, рассматривая эволюцию как естественный объективный природный процесс, происходящий по естественным же закономерностям.
То, что научное представление об эволюции как объективном природном процессе легко фальсифицируется, было понятно уже очень давно. Известнейший аргумент такого рода был выдвинут выдающимся британским биологом Дж. Холдейном, который как-то заявил публично, что откажется от «веры в эволюцию», если будут найдены ископаемые кости кролика в докембрийских отложениях [13, р. 66], т. е. в слоях земной коры, сформировавшихся задолго до выхода животных на сушу и появления класса млекопитающих. Хотя происхождение этого высказывания темно, и сама фраза, приписываемая Холдейну, может оказаться апокрифом, значимость этого аргумента не меняется.
Впрочем, против «попперианского» аргумента можно возразить, что стандарты научности сами по себе подвержены изменениям, и то, что не считается научным сейчас, может оказаться вполне научным при смене философской парадигмы. Тот же креационизм был вполне респектабельной научной теорией в эпоху Нового времени, от XVII до середины XIX в., и принимался без возражений практически всеми крупными естествоиспытателями [3].
2. По нашему мнению, существует более сильное возражение против «научного креационизма», никак не связанное со взглядами Поппера. Оно состоит в том, что «научный креационизм» как вид деятельности не направлен на поиск нового знания о природе. Цель сторонников «научного креационизма» - не выдвижение новых научных гипотез или теорий, а поиск доказательств в пользу принятого ими априори постулата о реальности сверхъестественного Творения или Замысла. Иными словами, «научный креационизм» преследует не исследовательские, а апологетические цели, что однозначно выводит его за рамки науки. Это напоминает образ действий школьника, решающего математическую задачу. Ответ ему известен заранее, он дан на последней странице учебника, поэтому все попытки направлены на то, чтобы подогнать свои расчеты под этот ответ. Предсказание новых, еще неизвестных фактов о природе тоже не входит в задачи «научного креационизма» [7], хотя именно это требуется от ученых, претендующих на создание новой научной теории. Итак, «научный креационизм» выполняет охранительную функцию, стремясь защитить более или менее буквально понимаемый ветхозаветный миф о Творении от разрушения под натиском новых научных данных.
На практике это означает поиск разного рода пробелов, логических несостыковок, реальных или воображаемых «фальсификаций» в научной картине мира [6], без ясного понимания того, что научная картина мира в принципе не
может быть совершенно законченной и «непогрешимой». Она постоянно меняется и развивается, в том числе за счет открытия новых фактов о природе, не объясняемых уже существующими теориями. Незавершенность научной картины мира - это скорее ее достоинство, чем недостаток, который вытекает из относительности научной истины как таковой (см. выше). Американский католический мыслитель (и обладатель ученой степени по физике) С. Яки предельно четко высказался по этому поводу: «Заниматься креационизмом, т. е. наукой о способе и порядке творения, значит избрать, пожалуй, самую гибельную стратегию, которую может избрать христианин в этот век науки. Эта стратегия равносильна тому, чтобы отказаться от всех своих тузов и дать противнику все карты в руки... Не удивительно, что сторонники креационизма неизбежно деградируют до состояния крохоборов, пытающихся обнаружить то там, то здесь дыру в массиве научных данных» [14, с. 269].
3. Наконец, последний и тоже очень серьезный аргумент против «научного креационизма» состоит в том, что не бывает «креационизма вообще». Любой извод креационизма, в том числе и научного, связан с определенной конфессией, с какой-то совершенно конкретной религиозной традицией. Более того, креационизм присущ в основном представителям «религий Книги», т. е. монотеистических религий, возникших на древнем Ближнем Востоке» и являющихся, по терминологии Е. А. Торчинова [15], «догматическими религиями Откровения». Сюда относятся иудаизм, христианство и ислам. Даже внешне внеконфес-сиональный философский деизм европейских мыслителей эпохи Нового времени порожден этой монотеистической традицией и может быть лишен всякого смысла в иных религиозных традициях, не имеющих представления о божестве как Личности.
Само представление о сверхъестественном творении мира не равносильно религиозности как таковой. Существуют очень влиятельные религиозные традиции, в которых это представление полностью отсутствует. Например, в традиционной китайской культуре «мир не творится извне неким Богом, или демиургом, но развертывается из себя, из некоей латентной основы, потенциального существования, подобно цветку, раскрывающемуся из бутона» [16, с. 54]. Идея личного Бога-Творца оказалась столь чужда китайскому мировоззрению, что европейские миссионеры-иезуиты, пытаясь в XVII-XVШ вв. перевести Библию на китайский язык, не смогли найти в нем эквивалента для слова «Бог» [16].
В греческой философии идея креационизма также практически отсутствует. Так, Аристотель настаивал на вечности Космоса, его несотворенности [17]. Бог в его картине мира не более чем безличный равнодушный перво-двигатель, механический источник всякого движения, но никак не Творец мира. У атомистов идея личностного Бога вообще не была развита.
Неизбежная конфессиональная ограниченность «научного креационизма» означает, что любая картина мира, предлагаемая его сторонниками, будет не более чем частной точкой зрения, пусть и разделяемой значительным числом людей. Напротив, научная картина мира принци-
пиально наднациональна и надконфессиональна. Законы ньютоновой механики или классической генетики выполняются во всех странах и на всех континентах одинаково, а попытки создать, к примеру, «пролетарскую мичуринскую биологию» в отдельно взятой стране, как известно, привели только к разгрому подлинной науки и глубокому отставанию отечественной генетики, занимавшей в 1920-е гг. лидирующие мировые позиции.
Такой же ограниченный поневоле характер имеют и опубликованные в нашей стране учебники «с преподаванием биологии на православной основе» (наиболее известны издания С. Ю. Вертьянова). По сути, это обычные школьные учебники, из которых старательно вычищено все, что по идеологическим мотивам не нравится их авторам (в первую очередь - теория эволюции, а также представление о большом возрасте Земли, составляющем несколько миллиардов лет). Для страны, пережившей вакханалию лысенковщины, новые попытки создать «истинно верную» биологию едва ли приемлемы.
Итак, «научный креационизм» невозможен в той же самой степени, как невозможны «научный атеизм» или «научная астрология». Все эти виды деятельности имеют право на существование, но их претензии на научность должны быть отвергнуты как не соответствующие самому понятию «наука».
Заметим, наконец, что и сам «научный креационизм» не присущ безусловно всем монотеистическим концепциям и вполне возможны ситуации, когда верующий христианин принимает отдельные положения научного эволюционизма. Интересен случай современного католицизма. Не стараясь создать «научную» альтернативу современному естествознанию, католицизм пытается совместить, насколько это возможно, веру в библейское Откровение и научные знания. Так, в октябре 1996 г. папа Иоанн-Павел II официально признал, что с точки зрения католической церкви тело человека (но не его душа!) возникло в результате естественного природного процесса, т. е. эволюции. Он подчеркнул, что факт реальности эволюции подтверждается множеством научных данных и уже не может считаться «только гипотезой» (обычный довод креационистов), а является вполне обоснованной научной теорией [18]. Естественно, что с критикой папы выступили не только представители других конфессий (например, консервативные протестанты в США), но и фундаменталистов настроенные католики. Его мнение восприняли как утверждение, противоречащее и Библии, и «христианской позиции». Вот один из характерных откликов: «Конечно, у папы много сторонников, и, если он скажет, что луна состоит из зеленого сыра, немало людей поверят ему; но это не значит, что данное утверждение истинно» [18, р. 402]. С другой стороны, высказывание папы лишний раз подчеркивает внутриконфессиональную полемику между консервативными и либеральными теологами, а также наличие плюрализма мнений внутри одного из самых влиятельных течений в христианстве.
Но если «научный креационизм» - это не наука, то как же квалифицировать его место среди других современных форм духовной культуры? По нашему убеждению, наиболее точным определением было бы рассмотрение научно-
го креационизма как одного из феноменов массовой культуры, сознательно эксплуатирующего образ «научности» с опорой на бытующий в массовом сознании миф об объективности и «всемогуществе» научного знания. Парадокс современного креационизма состоит в том, что, критикуя и опровергая «официальную» научную картину мира, он не имеет ничего против науки как таковой, рассматривая «научность» как значимый довод в споре с противниками. Речь идет о замещении «неправильной» научной картины мира на «единственно верную», но никак не об отказе от науки как таковой. Совершенно понятны становятся апелляции сторонников «научного креационизма» к доказательствам и новым интерпретациям ранее известных фактов. Это тот же маркетинговый ход, который заставляет авторов рекламных роликов утверждать, что польза некоего лекарства Х или моющего средства Y якобы «экспериментально доказана» и т. п. Подобные ходы соответствуют каким-то глубинным ожиданиям целевой аудитории, а стало быть, позволяют успешно продвигать рекламируемый товар. В глазах широкой публики, далекой от реальной повседневной научной деятельности, наука до сих пор сохраняет ореол некоторого эзотерического занятия, знания «для избранных», требующего особого склада ума, специального образования и специального же образа жизни (почти «не от мира сего»). Выражение «научно доказано» воспринимается как синоним высшей достоверности, хотя реальные (а не демонстрируемые в рекламных роликах) ученые отлично знают, что проблема доказательства относится к числу сложнейших и даже в эталонно точной науке - математике - далека от однозначного решения [19].
Как феномен массовой культуры, «научный креационизм» обращается не к естествоиспытателям, а к широким общественным слоям, активно эксплуатируя такие социальные мифы, как «теория заговора» (имеются в виду поиски фальсификаций и разоблачения «умалчиваемых официальной наукой» неудобных фактов), апеллирует к традиционным ценностям, таким как вера, моральные устои, благочестие. В этом отношении «научный креационизм», несомненно, представляет благодатный предмет для изучения с точки зрения социологии знания, но рассматривать создаваемый им образ мира наравне с собственно научными картинами мира, космологической или биологической, было бы большой ошибкой.
Автор признателен д-ру биол. наук, профессору Г. Н. Сидорову (ОмГПУ) за плодотворную дискуссию по поводу затронутых в статье вопросов. Хотя наши позиции в отношении креационизма полностью противоположны, обсуждение проблемы позволило автору более четко и логично сформулировать свои взгляды.
1. Любищев А. А. В защиту науки : статьи и письма. Ленинград : Наука, 1991. 295 с.
2. Грэхэм Л. Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М. : Изд-во полит. лит., 1991. 480 с.
3. Bowler P. Evolution: The History of an Idea. Berkeley etc : University of California Press, 2009. 464 p.
4. Pennock R. T. Creationism and intelligent design // Annual Reviews in Genomics and Human Genetics. 2003. V. 4. P. 143-163.
5. Nieminen P., Mustonen A.-M. Argumentation and fallacies in creationist writings against evolutionary theory // Evolution: Education and Outreach. 2014. V. 7, № 11. URL: http://www.evolution-outreach.com/content/7/1/11 (дата обращения: 11.05.2015).
6. Ruse M. The Evolution Wars: A Guide to the Debates. New Brunswick etc. : Rutgers University Press, 2001. 326 p.
7. Смит Дж. Псевдонаука и паранормальные явления: Критический взгляд. М. : Альпина нон фикшн, 2014. 566 с.
8. Фейерабенд П. Против метода: очерк анархистской теории познания. М. : АСТ : Хранитель, 2007. 413 с.
9. Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М. : Наука, 1977. 704 с.
10. Костерин О. Э. Дарвинизм как частный случай «бритвы Оккама» // Вестн. Вавилов. о-ва генетиков и селекционеров. 2007. Т. 11, № 2. С. 416-432.
11. Воронцов Н. Н. Развитие эволюционных идей в биологии. М. : КМК, 2004. 432 с.
УДК 316.61
АРХЕТИПЫ ВНУТРИГРУППОВОГО ЕДИНСТВА
В статье рассматривается взаимодействие архетипов корпоративности и иерархии в процессе становления групповой общности. Исследуются возникающие в этом процессе противоречия.
Ключевые слова: архетип, иерархия, корпоративность, идентичность.
Концепция коллективного бессознательного создавалась К. Г. Юнгом как инструмент для изучения обычно неосознаваемых человеком оснований его социального поведения. Ключевое для данной концепции понятие архетипа «заточено» на выявление и исследование механизмов и закономерностей формирования представлений о феноменах социальной реальности, общих для всех участников социальных взаимодействий. Однако данный термин самим Юнгом использовался в существенно различных контекстах. Дополнительной путанице способствовало введенное им близкое по смыслу, но не тождественное понятие «архетипический образ». К тому же в процессе активного использования различными авторами термин обогатился множеством трактовок и коннотаций.
Исследовать феномен коллективного бессознательного оказалось намного труднее, чем бессознательное личное. Из общей логики рассуждений К. Г. Юнга можно заключить, что под архетипами он понимает унаследованные от предшествующих поколений и закрепленные в коллективном бессознательном схемы отражения инди-
12. Колчинский Э. И. Неокатастрофизм и селекцио-низм: вечная дилемма или возможность синтеза? (Истори-ко-критические очерки). СПб. : Наука, 2002. 554 с.
13. Ridley M. Evolution. Malden (MA) etc : Blackwell Publishing, 2004. 751 p.
14. Яки С. Спаситель науки. М. : Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1992. 320 с.
15. Торчинов Е. А. Религии мира: опыт запредельного. СПб. : Петербургское востоковедение, 1998. 384 с.
16. Торчинов Е. А. Пути философии Востока и Запада: Познание запредельного. СПб. : Азбука-классика : Петербургское востоковедение, 2007. 480 с.
17. Гайденко П. П. История греческой философии в ее связи с наукой. М. : Либроком, 2009. 264 с.
18. Scott E. C. Creationists and the Pope's statement // The Quarterly Review of Biology. 1997. V. 72, № 4. P. 401-406.
19. Клайн М. Математика: утрата определенности. М. : Мир, 1984. 434 с.
© Винарский М. В., 2015
Ю. В. Грицков, Д. В. Львов Yu. V. Gritskov, D. V. Lvov
ARCHETYPES OF IN-GROUP UNITY
The interaction between corporativity and hierarchy archetypes in the process of becoming a group community is considered in the article. The emerging contradictions in this process are investigated.
Keywords: archetype, hierarchy, corporativity, identity.
видуальным сознанием типических для социокультурной реальности феноменов и ситуаций. Формирование таких схем - результат накопления в генетической памяти многовекового коллективного опыта взаимодействий в одинаковых по структуре ситуациях, в которые человек попадает в течение своей жизни (например, принятие в сообщество нового члена, опознание своего места в иерархии, конфликт и пр.).
Экзистенциальные образы, возникающие при наложении бессознательных схем на социальные ситуации, обусловливают включение соответствующих (априорных) программ реагирования. В этом смысле архетип можно определить как «программу» коллективного бессознательного, конституирующую восприятие индивидом феноменов социальной реальности, а через восприятие -и его социальное поведение. Архетип не предписывает детали, а задает общую схему восприятия социальных феноменов и выступает структурообразующим фактором в пространстве социальных взаимодействий (подробнее о структурообразующей роли архетипов см. в [1, с. 376]).
