CC BY
431
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 8 (337).
История. Вып. 59. С. 30-35.
ПЛАН СОВЕТСКОЙ МОНУМЕНТАЛЬНОЙ ПРОПАГАНДЫ: ПРОБЛЕМЫ РЕАЛИЗАЦИИ. 1918-1921 ГОДЫ
В статье на основе архивных и опубликованных источников как официального, так и личного происхождения рассмотрен процесс реализации плана монументальной пропаганды. Проведен анализ и дана характеристика плана монументальной пропаганды, который стал теоретической основой советской монументальной скульптуры. Выделены политические, технические и материальные проблемы и трудности реализации плана.
Ключевые слова: революционный период, советская власть, культура план монументальной пропаганды, Наркомпрос, А. В. Луначарский.
12 апреля 1918 г., после выхода Декрета советской власти «О памятниках республики», началась работа по его реализации, которая в общей сложности затянулась более чем на полгода. На заседании Наркомпроса была поставлена задача к 1 Мая - новому советскому празднику Интернационала - установить в Москве памятники тем, кто своей деятельностью способствовал развитию революции или олицетворял ее. Но к указанному сроку в Петрограде и Москве все памятники имперской истории оставались на своих местах. Поэтому в период майских празднований большинство памятников имперского периода было решено накрыть чехлами1, драпировать красными тканями, камуфлировать декорациями с лозунгами и эмблемами советской власти и различными цитатами2.
Поводом к изданию Декрета послужила идея В. И. Ленина, высказанная А. В. Луначарскому в частной беседе3. В советской историографии беседа А. В. Луначарского с
В. И. Лениным традиционно представлялась как некий план действия для Наркомпро-са, четко и последовательно приведенный в жизнь, и полностью опускались моменты сложностей и просчетов его реализации4. Но анализ документов показывает, что воплотить декрет в жизнь оказалось гораздо труднее, чем его издать. Проблемам реализации плана монументальной пропаганды посвящена данная статья.
СНК, утвердив Декрет «О памятниках Республики», не разработал механизм его реализации, не определил список памятников, подлежащих снятию и установке новых, не назначил ответственных, не выяснил вопросы финансового характера. Обозначив только общую задачу, СНК не возвращался к вопросу о памятниках до 30 мая 1918 г.5
Первоначально идея монументальной пропаганды была понята как необходимость только снятия старых памятников. Но и здесь деятельность Наркомпроса была организована слабо, и снятие памятников шло достаточно медленно. Не был проработан вопрос
о том, как утилизировать старые памятники, куда их складывать. Основная проблема реализации плана заключалась, во-первых, в срочности его введения в действие, во-вторых, в отсутствии финансирования, и, в-третьих, неясности в вопросах ответственности ведомств.
Рассмотрение и реализация плана монументальной пропаганды были возложены на Наркомпрос, руководимый А. В. Луначарским, Комиссариат имуществ республики (после реорганизации Наркомат имуществ республики), возглавляемый П. П. Малиновским, и на Моссовет, председателем которого весной 1918 г. был М. Н. Покровский (с октября 1918 г. Л. Б. Каменев). Эта тройная ответственность не позволяла ведомствам договориться о совместных действиях. Все было осложнено еще и личной неприязнью между
А. В. Луначарским и П. П. Малиновским, вызванной ликвидацией Народного комиссариата имуществ республики и передачей его функций в ведение Наркомпроса. П. П. Малиновский возглавил Моссовет, сохранив сложные отношения с Наркомом просвещения. В Моссовете помощником П. П. Малиновского стал Н. Д. Виноградов, которому, по его словам, мандат на осуществление руководства по реализации декрета о памятниках вручил сам Владимир Ильич. «Передо мной мандат, выданный 3 августа 1918 г. и гласящий: “Тов. Виноградов является ответственным лицом, а потому все, кто может быть полезен в его работах и в состоянии их выполнить, обязан ис-
полнять его просьбы, связанные со снятием памятников царей и их слуг, а так же и по вопросам, связанным с постановкой памятников революционному народу и его героям”»6. Эта встреча происходит 3 августа 1918 г., когда работа Изобразительного отдела (ИЗО) Нар-компроса по сооружению памятников была на стадии реализации Декрета «О памятниках Республики». Вручение Н. Д. Виноградову особых полномочий ставило Наркома Просвещения в щекотливое положение. По мнению В. Е. Татлина, который возглавлял работу петербургских скульпторов и художников по реализации плана монументальной пропаганды, Н. Д. Виноградов тенденциозно освещал работу ИЗО отдела по памятникам, делая регулярно доклады лично В. И. Ленину7, что усугубляло межведомственный конфликт и затягивало реализацию декрета.
Еще одним осложняющим фактором в деле реализации ленинского плана была запоздалое структурирование Наркомпроса. Получив задание от СНК, фактически НКП не был готов к его воплощению, т. к. отсутствовали необходимые силы и структуры. На заседании Отдела изобразительных искусств (ИЗО) Наркомпроса, созданного только 22 мая 1918 г., в середине июня на заседании СНК был поставлен вопрос о сроках и темпах реализации плана монументальной пропаганды. Несмотря на то, что идея В. И. Ленина вызвала определенный интерес, члены отдела ИЗО сразу же обратили внимание на сложность ее воплощения, в первую очередь из-за «крайней скорости»8. Вопрос о памятниках неоднократно ставился и на заседаниях коллегии по изобразительному искусству при Московском совете, где также указывалось на очень короткие сроки реализации декрета. Постановка новых памятников требовала проведения конкурса, что тоже не давало возможности быстрого воплощения плана монументальной пропаганды. Требовался конкурс эскизов на постановку памятников, который должен был проводиться в течение нескольких месяцев. Закладка первого памятника предполагалась только к 1 сентября 1918 г.
Для отдела ИЗО Наркомпроса, руководимого Д. П. Штеренбергом и В. Е. Татлиным, и скульптурного подотдела, возглавляемого
А. М. Родченко, было не понятно, имена каких деятелей революции должны были быть увековечены в памятниках. Это приводило к тому, что скульпторы-художники сами опре-
деляли список, кому необходимо установить памятники9. В разное время назывались имена Сезанна, Баженова, Бочиоли. При этом Наркомпрос давал художникам достаточно большую творческую свободу в выполнении заказов по подготовке проектов памятников. «Усмотрению художника представляется полная свобода выразить идею памятника <...>, а также соотношение между постаментом и бюстом этой фигуры»10.
Третьей проблемой, тормозившей реализацию декрета, стал вопрос о финансах. Исходя из декрета к 1 мая 1918 г., необходимо было снести ряд старых памятников, установить новые и сделать надписи к ним и агитационно-пропагандистские вывески на здания. Но как установка, так и утилизация памятников, требовала больших финансовых затрат. Вопрос о средствах стал решаться только к концу июля 1918 г. На заседании комиссии при СНК от 22 августа 1918 г. (протокол № 101) было принято решение «ассигновать Народному комиссариату просвещения Отделу изобразительных искусств на постановку в Москве и Петербурге 80 памятников великим людям в области революционной и общественной деятельности, философии, литературы, науки и искусства авансом в счет сметы второго полугодия 1918 г. 560000 руб. с зачетом в эту сумму ассигнованные на тот же предмет 200000 (двухсот тысяч)»11. Эта сумма предполагала: постановку памятников - 30000 р.; снятие памятников - 150000 р.; изготовление проектов памятников - 250000 р.12
На одном из заседаний художественной коллегии ИЗО Наркомпроса С. Т. Коненковым была предложена смета на создание и установку временных памятников из гипса. Общая сумма составляла 7910 р.13 В. И. Ленин на заседании СНК 30 июля 1918 г. согласился с тем, что «именно такая сумма должна быть выделена каждому скульптору вне зависимости от его имени» на сооружение памятников14. На установление мемориальных досок смета была гораздо ниже. За создание бумажного эскиза платилось 700 р., за скульптурный макет - 1000 р.15 На что Президиум Моссовета в письме в СНК конкретизирует суммы, говоря, что на снятие памятника Александру III «требуется до 60 тыс. руб., на снятие обелиска Дома Романовых, окончание разборки памятника Скобелева, кричащих орлов, корон и надписей на зданиях - остальная сумма»16.
B. И. Ленин в первый год существования советской власти лично контролировал ход реализации плана, что нашло отражение в переписке с Наркомпросом и лично А. В. Луначарским и его заместителями. О том, что Председатель СНК придавал большое значение этому плану, говорит то, что он неоднократно выносил вопрос о реализации плана на заседание Совнаркома. Так, например, этому вопросу были посвящены заседания СНК 8,
17 и 30 июля, 2 августа 1918 г.17 Затягивание реализации вызывало резкое раздражение и едкую критику со стороны председателя СНК. В одном из своих писем к А. В. Луначарскому 13 апреля 1918 г. В. И. Ленин выразил недовольство по вопросу о реализации плана монументальной пропаганды: «Удивлен и возмущен бездеятельностью Вашей и Малиновского в деле подготовки хороших цитат и надписей на общественных зданиях Питера и Москвы»18. Летом, 15 июня, он активно интересовался и просил предоставить сведения о ходе выполнения Декрета СНК «О памятниках Республики». В частности, председателя Совнаркома волновали сведения о снятии старых и установке новых памятников, «по замене надписей на общественных зданиях новыми»19. Но и к осени 1918 г. ситуация не изменилась, и В. И. Ленин продолжал посылать гневные письма: «.Возмущен до глубины души; месяцами ничего не делается <...> Бюста Маркса для улицы нет, для пропаганды надписями на улицах ничего не сделано. Объявляю выговор за преступное и халатное отношение, требую присылки мне имен всех ответственных лиц для предания их суду. Позор саботажникам и ротозеям»20. В ответ на это письмо В. И. Ленина Нарком просвещения отвечал на следующий день: «Принимаются все усилия, чтобы осуществить план монументальной пропаганды. Прошу верить, что у всех есть полное желание всячески поспешить с этим делом, но все время встречались непредвиденные препятствия. Раз начавшись, дело пойдет ускоренным темпом»21.
C. Т. Коненков одной из причин медленной реализации плана указывает ведомственную неразбериху и короткие сроки воплощения идеи, обозначенной В. И. Лениным22. Его объяснения нашли свое подтверждение в переписке Председателя СНК с Наркомпро-сом. В ответ на очередную критику В. И. Лениным медленной и слабой реализации плана
заместитель Наркома просвещения М. Н. Покровский в сентябре 1918 г. объяснял все проблемы тем, «что нет ни одного ответственного лица» за установку памятников23. Более того, А. В. Луначарский в одном из писем
В. И. Ленину еще летом 1918 г. жаловался на то, что с Моссоветом договориться о совместной работе невозможно и просил возложить все полноту ответственности на какую-либо одну из организаций (либо Моссовет, либо Наркомпрос), призванных к реализации плана монументальной пропаганды24.
Ведомственная несогласованность и личностные взаимоотношения продолжали влиять на реализацию плана и осенью 1918 г. В середине октября, чуть меньше чем за месяц до главного торжества первого года советской власти, В. Татлин - руководитель петроградской группы художников, работавших над памятниками, в письме к А. В. Луначарскому писал, что «т. Виноградов (помощник т. Малиновского) тенденциозно освещает направление и результаты работ по созданию памятников, свое ни на чем не основанное мнение доводит до сведения т. В. И. Ленина и таким образом пытается набросить тень на деятельность Отдела изобразительных искусств»25.
В отношении постановки новых памятников предлагалось провести конкурс, в котором могли принять участие не только маститые, но и молодые скульпторы. В течение трех месяцев они должны были предоставить «эскизы-проекты в виде ли бюста, фигуры и барельефа из легкого материала, гипса, цемента и дерева и поставить на соответственное место»26. Аналогичные конкурсы проводились и на сооружение мемориальных досок. В роли жюри в этом конкурсе должен был выступить народ, который бы и определял, автор какого памятника победил. Форма проведения жюри - плебисцит27. Правда, в документе совершено не оговаривался механизм выявления мнения жюри. В одном из отчетов Наркомпроса говорилось, что «памятники в натуральную величину будут расставлены в той приблизительно обстановке, в какой они должны будут воздвигнуты впоследствии. Народ сам решит, что его удовлетворяет, что наиболее полно выражает его мечту о том или другом из его вождей и любимцев»28. Временно установленные памятники должны были получить одобрение зрителей и только потом переводиться в постоянные монумен-
ты. Идея плебисцита была активно подхвачена властью, так как напрямую отвечала ее интересам, способствовала развитию диалога с обществом, подчеркивая значимость его мнения. С целью усиления степени вовлеченности общества в новое культурное строительство Наркомпросом были разработаны анкеты для проведения плебисцита о постановке памятников в Москве. В проект анкеты было включено всего три вопроса, которые предполагали: выявление знаний по искусству скульптуры; какой из временно поставленных памятников соответствует требованиям скульптуры; ассоциируется ли «творчество скульптора с творчеством лица, которому ставится памятник»29. В реальности это было либо мнение компетентного жюри, как в случае с постановкой памятника Ф. Достоевскому (скульптор С. Меркулов), где членами комиссии стали В. Фриче и Н. Виноградов, либо это было мнение самого В. И. Ленина -по вопросу памятника М. Бакунину.
План монументальной пропаганды изначально предполагал его реализацию только в городе. О деревне или крупных поселковых пунктах, станицах в нем не говорилось ни слова. Анализ газет показал, что информации о реализации плана монументальной пропаганды в деревне практически не было. За период 1918-1919 гг. в крестьянской газете «Беднота» встречается только единожды заметка в разделе редакционного обзора «По уездам» о том, что «в Козлове и Ельце открыты памятники К. Марксу. Намечены и открыты памятники в других местах»30. Несмотря на активную пропаганду и агитацию советской власти в деревне на протяжении всех 1920-х гг. посредством политики и прямого воздействия в форме митингов, праздников и т. д., идея постановки памятников не вызывала активного интереса. Конечно, смерть В. И. Ленина привела к тому, что в деревне уже весной-летом 1924 г. стали активно воздвигаться его монументы и бюсты31. Хотя, как правило, это были скульптуры невысокого художественного достоинства. Но даже в этот период все еще продолжали звучать голоса непонимания: «Сам Ленин был против портретов Николая и вышло сняли Николая повесили Ленина. Партия была против етого правительства упрекали что генералам ставят памятники. <...> Большие миллионы тратят народных денег на памятники тогда когда вся промышленность стоит и хозяйства деревень разрушены»32.
Агитационно-властный эффект от плана был направлен исключительно на рабочий класс. Так, например, в честь празднования первой годовщины Октября были открыты памятники в городах центральной России и Поволжья.
По плану монументальной пропаганды уничтожению подлежали не все памятники имперского периода. Так, например, если уже установленные памятники отвечали основной пропагандистской идее плана и задачам революционного воспитания масс, то такие памятники сохраняли, какие-то памятники уцелели случайно, например, скульптурная композиция Д. Пожарский и К. Минин (скульптор И. Мартос). Памятник стоял в неудачном для советской власти, с точки зрения его прочтения, месте - напротив кремлевской стены у торговых рядов (ГУМ), и жест К. Минина был обращен на здание Сената, где находилось советское правительство, а впоследствии на мавзолей. Если учитывать семантику жеста, то К. Минин указывал на захвативших Кремль поляков и призывал к освобождению от них Москвы. Ситуация с символикой памятника была вполне двусмысленной, поэтому в дальнейшем (1930 г.) он был перенесен от кремлевской стены в сторону собора Василия Блаженного, потеряв при этом свое изначальное звучание.
2 августа 1918 г. Совнаркомом утвердил «список предполагаемых к постановке памятников выдающимся деятелям в области общественной и культурной жизни»33. В один ряд с революционерами для увековечения истории борьбы пролетариата попали люди, которые никогда не призывали к революции (в понимании большевиков) и никогда за нее не боролись. Так, например, наравне с Марксом и Энгельсом были названы Спартак и Гракх Бебеф, Робеспьер и Степан Разин, Сен-Симон и Пушкин и т. д.34 Казалось бы, несочетаемые имена, которые мало что объединяло. Но для советского мифотворчества они были важны тем, что олицетворяли собой в той или иной степени тираноборчество и должны были воплощать предысторию борьбы обездоленных, униженных и оскорбленных за свои права и свободу, за светлое будущее. Семиотическое понимание роли личности в данном случае было связано с соединением прошлого и настоящего, одновременно создающим условия для самого процесса мифотворчества.
Утвержденный декретом СНК список лиц, которым должны быть установлены памятники в Москве и Петрограде, вызвал удивление и непонимание в Наркомпросе. «Не могу сказать, что я был в восхищении от пестрого списка пятидесяти героев, который составлен в Москве, да еще к тому же снабжен безграмотной парафразой моего объявления, над которой справедливо хихикает буржуазная пресса...», - высказал свое мнение по списку Декрета в письме к В. И. Ленину Нарком Просвещения35.
В городе так же слабо представляли пропагандистскую значимость плана. Для этого власти приходилось вести разъяснительную работу даже среди партийных работников. При этом объяснять было необходимо не столько значимость плана, сколько имена тех, кому должны были по плану поставить памятники. Так, например, в пояснениях В. Фриче, будущего советского академика и главного редактора журнала «Литература и марксизм», братья Гракхи стали «римскими чернопере-дельцами», Брут - «республиканец, убивший тирана Цезаря, Гарибальди - «красный генерал» и т. д. Он назвал этот план «Пантеон международной культуры» или «Пантеон бессмертия»36. Исходя из трактовки плана
В. Фриче, памятники должны были стоять в определенном порядке, создавая некое линейное культурно-историческое пространство. «На каждом шагу перед созерцающим будут подниматься воплощенные в граните <...> воспоминания о героических людях <...> То там, то тут встают бессмертные образы борцов за социализм <...> Так куда бы ни шел гражданин Советской Республики, куда бы не падали его взоры, его будут окружать, рождая в душе героические чувства, воспоминания о героическом прошлом, героических людях и не только всех веков, но и всех народов»37.
Одна из первых разработок монументального памятника была посвящена основоположникам марксизма К. Марксу и Ф. Энгельсу, приуроченная к 100-летию рождения К. Маркса. 30 мая 1918 г. на заседании СНК (протокол № 128) было принято решение:
«1. Ассигновать 1 мил. руб. на постройку памятника на могиле Карла Маркса;
2. Поручить Народному комиссариату просвещения объявить конкурс на проект памятника;
3. Поручить Представителю России Республики в Лондоне вступить в переговоры
с наследниками Карла Маркса на предмет исполнения данного постановления»38. Летом 1918 г. обращение Петросовета с предложением конкурса на скульптурную группу К. Маркса и Ф. Энгельса большинство скульпторов проигнорировала. И только небольшая их часть во главе с И. Гинцбургом и В. Беклемишевым поддержала инициативу власти. Между художниками развернулась дискуссия по вопросу о месте и материале памятника. Среди художников высказывались сомнения о необходимости постановки этого памятника сейчас, т. к. многие еще не поймут его ценности и значения в силу своей низкой художественной грамотности.
У советской власти не было достаточно средств на строительство памятников из мрамора или гранита. В. И. Ленин предлагал ставить памятники временные из гипса или бетона. Важен был не материал, а символика памятника, его пропагандистское значение и звучание, доступность массам. «Открытие таких памятников придает революционному истекшему году особый колорит.»39. По воспоминаниям С. Коненкова, который в 1918 г. был председателем Московского союза скульпторов и входил в отдел ИЗО Наркомпроса, «большинство произведений, созданных в первые годы революции, рождалось в обстановке горения и революционных исканий. Именно тогда резец скульптора стал оружием в борьбе за советскую власть»40.
Примечания
1 Протокол заседания коллегии по делам изобразительных искусств при Московском Совете о снятии памятников и объявлении конкурса на проект памятника жертвам пролетарской революции // Художественная жизнь советской России. 1917-1932. События, факты, комментарии : сб. материалов и док. М., 2010.С. 43.
2 Известия ВЦИК. 1918. 1 мая.
3 Ленин о монументальной пропаганде // Луначарский, А. В. Воспоминания и впечатления // Лит. газ. 1933. № 4-5. 29 янв.
4 Гущин, А. С. Изо-искусство в массовых праздниках и демонстрациях. М., 1930; История советского искусства. М., 1967; Агитационно-массовое искусство первых лет Октября : материалы и исследования. М., 1971; Архитектурно-художественные памятники Ленин-
града. Л., 1982; Галин, С. А. Отечественная культура XX века. М., 2003.
5 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 130. Оп. 2. Д. 1. Л. 46. Только 30 мая 1918 г. (Протокол № 128 заседания СНК) был рассмотрен вопрос о постановке памятника К. Марксу на его могиле в Лондоне.
6 Виноградов, Д. Н. Встречи с вождем. // Воспоминания о Владимире Ильиче : в 5 т. Т. 3. М., 1969. С. 295.
7 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 5. Оп. 1. Д. 2729. Л. 15.
8 Художественная жизнь советской России. С. 46.
9 ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 23. Д. 8. Л. 8.
10 ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 23. Д. 7. Л. 56.
11 ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 3. Л. 88.
12 ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 23. Д. 8. Л. 275.
13 ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 23. Д. 7. Л. 56.
14 Коненков, С. Т. Мой век. М., 1971. С. 214215.
15 Художественная жизнь советской России.
С. 54.
16 Там же. С. 51.
17 ГАРФ. Ф. 130. Оп. 2. Д. 2.
18 Ленин, В. И. Письмо Луначарскому // Ленин, В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. М., 1970.
С. 73.
19 Там же. С. 101.
20 Ленин, В. И. Телеграмма В. И. Ленина А. В. Луначарскому о невыполнении Декрета Совнаркома о памятниках // Там же. С. 182.
21 РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1170. Л. 9 об.
22 Коненков, С. Т. Мой век. М., 1971. С. 213, 220.
23 Письмо зам. наркома просвещения М. Н. Покровского В. И. Ленину о причинах задержки работ по постановке и снятию памятников // Художественная жизнь советской России... С. 66.
24 РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1170. Л. 7.
25 РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2729. Л. 15.
26 Известия ВЦИК. 1918. 24 июля.
27 Коненков, С. Т. Мой век. С. 43.
28 ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 2. Д. 16. Л. 7; Художественная жизнь советской России.
С. 84.
29 Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 2701. Оп. 1. Д. 137. Л. 6 об.
30 Беднота. 1918. 25 нояб.
31 ГАРФ. Ф. 391. Оп. 3; Ф. 1244. Оп. 2; РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1-3; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 60.
32 Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 396. Оп. 3. Д. 5. Л. 129. В цитате сохранена стилистика и орфография автора. Необходимо заметить, что письма, содержащие резкую критику советской власти, как правило, анонимны. Исходя из грамотности автора, его нельзя заподозрить во враждебности к власти. Но в то же время он не является и активным ее сторонником, заявляя, «что верить целиком советской печати нельзя».
33 Известия ВЦИК. 1918. 2 авг.
34 Известия ВЦИК. 1918. 2 авг.; Собрание указаний и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1918. № 31. 15/2 апр. С. 391.
35 РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1170. Л. 3.
36 Фриче, В. Пантеон международной культуры // Правда. 1918. 7 авг. Эта статья была растиражирована и перепечатана многими местными газетами в российских городах. См. например: Крас. газ. Орган Саратовского Комитета Коммунистической партии (большевиков). 1918. 11 авг.
37 Фриче, В. Пантеон международной культуры // Правда. 1918. 7 авг.
38 ГАРФ. 130. Оп. 2. Д. 1. Л. 466.
39 Крас. газ. 1919.
40 Коненков, С. Т. Слово к молодым. М., 1958.
С. 98.
