CC BY
51© Е.А. Смирнова, В.Б. Смирнов, 2004
«ПЕВЕЦ ТИХОГО ДОНА» ФД КРЮКОВ: В ПОИСКАХ «СВОЕГО» ЖУРНАЛА
Е.А. Смирнова, В.Б. Смирнов
Ф.Д. Крюков (1870—1920) был назван современниками «второстепенным, но подлинным создателем художественного слова, которым по праву гордится русская литература»1. «Писатель настоящий, без вывертов, — писал о нем В.Г. Короленко, — без громкого произведения, но со своей собственной нотой, и первый дал настоящий колорит Дона». Его называли Глебом Успенским Дона2, «Гомером казачества»3.
Практически все наследие писателя представлено публикациями в газетах «Сын Отечества», «Речь», «Русские ведомости», «Петербургской газете» и др., в журналах «Исторический вестник», «Бодрое слово» и, главным образом, в «Русском богатстве» (1896—1917).
В «Русское богатство» Ф.Д. Крюков приходит, уже имея за плечами определенный писательский опыт. Его литературным дебютом стали публикации в «Донской речи» статей «Казаки на Академической выставке» и «Что теперь поют казаки»4. В столичной прессе его «Казачьи станичные суды» опубликовал журнал «Северный вестник»5.
После окончания Петербургского историко-филологического института и неосуществленной попытки стать священником Крюков более года (1892—1894) жил на заработок от сотрудничества в «Петербургской газете», печатая короткие рассказы из столичного, сельского и провинциального быта.
В это же время отдельные работы Крюков публикует под псевдонимом А. Березин-цев в «Историческом вестнике», посвящая их донскому казачеству Петровской эпохи. Сам уроженец Дона, Крюков начинает свой путь в литературе, основательно изучив историю казачества. Его первые исторические очерки (Гулебщики // Исторический вестник. 1892. № 2; Казачьи станичные суды // Северный вестник. 1892. № 4; Шульгинская расправа // Исторический вестник. 1894. № 9) представляют собой картины «стародавнего Дона». Писатель осмысливал истоки и своеобразие «донского национального характера» с демократических позиций. Именно казачество, по его мнению, сохранило в себе способность к
самобытному развитию, возможность противостояния западным соблазнам. Казачество, «рыцарство старины», его героизм, свободолюбие, гуманные начала противопоставлены сословной изоляции и бездумному повиновению монархическому начальству. Крюков всю жизнь старался подчеркнуть в казачестве его лучшие черты, унаследованные от предков, а пороки, так или иначе встречающиеся у казачьего люда, связывал с влиянием режима. Поэтому образы романтизированы, однако писатель старается не искажать исторических фактов, объективно их оценивая.
«Сообщу Вам по секрету, — писал Крюков редактору “Исторического вестника” С.И. Шубинскому, — что появление моего имени в Вашем журнале повысило мои фонды даже в глазах моего ближайшего начальства, а внимание начальства для столь маленького чиновника6, каков я, — Вы знаете, сколь много значит. И я ликую. И опять-таки благодарю Вас».
Шубинский был наставником Крюкова на литературном поприще в годы его студенчества. «Участливое отношение Ваше к моим первым литературным шагам я помню и никогда не забуду», — говорил Крюков в письме к Шубинскому7, надеясь что он «не так крепко выбранит» его, «как всякий другой редактор». «Приношу Вам мою глубочайшую признательность за Ваше отеческое отношение ко мне и моим писаниям»8.
Посылая в журнал очередные очерки, которые имели, на взгляд автора, «некоторый этнографический и бытовой интерес и могли бы подойти», Крюков писал Шубинскому: «С благодарностью помня Ваше благожелательное и снисходительное отношение к моим литературным опытам в годы моего студенчества, я и теперь обращаюсь к Вам в надежде встретить такого же снисходительного и благожелательного судью моих новых писаний»9.
Однако рецензия на публикации Крюкова в «Историческом вестнике» была отрицательной. Ее автор — С.Ф. Мельников-Раз-веденков писал: «Этюды... — не плод серьез-
ного изучения данного сословия, а просто смехотворные статейки», причем «это не серьезный юмор, в котором слышатся скорбные нотки, вызванные теми или другими ненормальными явлениями, а разухабистое гоготание человека, не задумывающегося над тем явлением, над которым он смеется». «Мне кажется, — продолжает критик, — что молодой автор по неопытности стал на ложную дорогу, выливая помои на голову земляков. <...> Он нисколько не поспособствует улучшению народной жизни, огульно и голословно потешаясь над казачеством, не указывая серьезно слабых сторон его быта». Причем целью рецензии автор считал не столько «указать на ошибку», сколько «устыдить, дабы тот [Березинцев] проверил наблюдения и познакомил читателя с результатом», апеллируя к редактору «Исторического вестника», как такой серьезный журнал «дает место подобным очеркам, не относящимся к области серьезных произведений»10.
Крюков много работал — после смерти отца на его иждивении были мать, брат и две незамужние сестры, однако «урывал время для литературы»: «Есть во мне какой-то “писательский” дух, который не дает мне покоя», — говорил он 11. Он пытался расширить тематику своих произведений, выйти за пределы этнографии и исторических описаний. Жизнь, которая его окружала,— эта «пестрая, нескладная, но вместе <с тем> и глубоко интересная сутолока человеческих взаимоотношений»12 — давала огромный материал для творчества. Она была для Крюкова «самой интересной книгой»13, которую нужно было изучать. «Жизнь, — писал он, — каждый жизненный акт заключает в себе элемент борьбы, вся история человечества есть борьба — или — иначе — стремление вперед
— к счастью, к красоте жизни и т. п. Чем больше людей могут принять активное участие в этой работе человечества, тем она будет успешнее, и я верю, что наступят времена, когда главное зло — именно обязательность и чрезмерность труда — будет устранено, и труд станет удовольствием, а не средством для добывания пропитания. Тогда наступит свобода, и — может быть — на земле воплотятся более красивые формы. Поэтому наличность свободы и достаточных материальных средств у народа (будут ли это... мещане, мелкие... городовые, учащиеся, дьячки — все равно) не будет непременно обусловлено борьбой и нами — мы уже люди труда, — а вызовет лишь более быстрый посту-
пательный шаг вперед; для примера можно указать на ту же Германию, или Англию, или Америку, или Швецию»14.
Крюков считал себя народником: «Вкус у меня устаревший, — писал он А. Тиняко-ву, своему ученику по Орловской гимназии, — я держусь группы народников и в экономических, и в эстетических взглядах»15.
О том же свидетельствует и А.Г. Горнфельд, говоря, что Крюков был народник по общественным влечениям в своих произведениях»16. Поэтому неудивительно и неслучайно, что именно «Русское богатство» — журнал легального народничества — стало главной литературной трибуной писателя. Характерно, что сотрудники «Русского богатства» употребляли термин «писатель-народник» в очень широком смысле, имея в виду беллетристов, пишущих о жизни крестьян зачастую вовсе не с народнических позиций. Однако основное назначение журнала редакция видела в решении воспитательных задач: в ноябре 1905 года Короленко в письме к Анненскому высказывался о задачах ближайшего будущего. Он писал: «Воспитывать в народе привычки элементарной гражданственности и самоуправления — огромная работа и надолго»17. В целом журнал поддерживал реалистическое направление демократической журналистики, в нем сотрудничали многие писатели-реалисты старшего поколения [Г.И. Успенский, К.М. Станюкович, А.М. Горький, Д.Н. Ма-мин-Сибиряк, Н.Г. Гарин-Михайловский, А.И. Куприн, Е.Н. Чириков, Л. Мельшин (П.Ф. Якубович) и др.]. Редакция взыскательно отбирала к публикации те произведения, которые не вызывали сомнения в прогрессивности содержания. Злободневность, политическая и социальная острота, реализм — вот основные критерии, предъявляемые к авторским материалам.
Будучи редактором «Русского богатства», Короленко считал, что народный писатель, изображая любые события или интимные чувства отдельных людей, сумеет осветить их с общественной точки зрения, вскрыть общественный смысл события, показать, как проявления интимной жизни определяются характером жизни общественной. Короленко видел в журнале «большой рупор для обличения зла»18.
Крюков стремился на литературной ниве осуществить свою давнюю мечту о служении народу, возникшую под непосредственным воздействием идей Л.Н. Толстого 19. Отослав в редакцию свои первые произведения, Крюков записывает в дневнике: «Неужели не при-
мут? Одна только думушка, одна мысль об этом... Ах, если бы приняли... Я ничего не могу делать, меня берет тоска. Я думаю: были люди, были писатели, как Глеб Успенский и др. И я хочу быть писателем, бойцом на поприще пера, а между тем у меня нет ничего. Я люблю свой народ, рад послужить, но не могу, не могу. Господи! Смилуйся! У меня есть пыл, у меня сердце сильно бьется, изнывает при мысли о других, а судьба равнодушно давит. Господи! Пошли утешение!»20
В июле 1903 года, имея в творческом «багаже» опубликованные в «Русском богатстве» «Казачку» и «На тихом Дону», Крюков с гордостью писал Тинякову: «В день своего отъезда из Орла я получил от Короленки письмо, в котором он уведомил меня о том, что принимает второй мой рассказ, так что в портфеле редакции “Русского богатства” лежит два моих рассказа, но ни один из них еще не напечатан. Он предполагал пустить один в летних книжках, поэтому думаю, что в конце июля или августа появится рассказ мой “Из дневника учителя Васюхина”, а осенью рассказ “В родных местах”»21.
Тема казачества, экзотическая и малораз-работанная в то время, была самой судьбой дарована Крюкову и в существе своем отвечала идейной программе и устремлениям народнического журнала, проявлявшего пристальное внимание к жизни российской провинции, нуждам и чаяниям русского мужика. Казак же, как отмечал А. Серафимович в письме Крюкову, — «тот же мужик в особенной обстановке»22.
Была еще одна причина привязанности писателя к «Русскому богатству» — постоянная поддержка, оказываемая молодому автору со стороны редакции, особенно В.Г. Короленко. Крюков считал, что в писателя он выработался в значительной степени благодаря помощи Короленко, который отнесся к нему с большим вниманием, исправлял его рукописи, ободрял и поощрял к дальнейшей работе. По-отечески относился к начинающему писателю и другой сотрудник журнала — Н.Ф. Анненский. После его смерти Крюков писал Горнфельду: «<...> Потеря Ник<олая> Фед<оровича> надолго придавила к земле все «Р<усское> богатство». И ничего неожиданного как будто нет в его смерти, а все кажется невероятным, что его нет, что он смолк навеки, что кресло его пусто... Невероятно, что голоса его милого, всегда доброго такого, не услышим, — бывают, должно быть, такие люди, с которыми представление о смерти никак не вяжется...»23
Позже, став штатным сотрудником журнала и частью единого редакционного коллектива, письма к коллегам Крюков неизменно заканчивал: «Передавайте привет товарищам». Слово «товарищ» бытовало в леволиберальной народнической среде с поры Великих реформ, и им охотно пользовались сотрудники журнала, считавшие себя наследниками революционных демократов, хранителями «наследства». Крюков любил это обращение, и даже когда в редакции возникали разногласия, «товарищи» всегда морально поддерживали друг друга.
Двадцатилетнее сотрудничество Ф.Д. Крюкова в «Русском богатстве» во многом предопределило его творческую судьбу. Журнал стал для писателя серьезной общественной и литературной школой. Лучшее из написанного Крюковым до 1917 года увидело свет именно на страницах этого ежемесячника. Органично вписавшись в журнальный контекст с публикацией «Казачки», Крюков прежде всего своим творчеством снискал заслуженное уважение у коллег, что позволило ему стать одним из редакторов «Русского богатства». «А много ли у нас в “Русском богатстве” таких по форме “хороших” беллетристов? — писал П.Ф. Якубович, один из редакторов журнала, В.Г. Короленко, возглавлявшему редакционный коллектив. — Кроме Вас, я, право, знаю только одного — Ф.Д. Крюкова»24.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Горнфельд А.Г. Памяти Ф.Д. Крюкова // Вестник литературы. 1920. № 6. С. 15.
2 См.: Бирюков Ф.Г. Бытописатель народной жизни // Крюков Ф.Д. Рассказы. Публицистика. М., 1990. С. 18.
3 Автономов П. Бытописатель земли донской // Донская волна. 1918. № 23.
4 Донская речь. 1890. 18 марта и 29 апр. — соответственно.
5 Северный вестник. 1892. № 4.
6 Крюков учительствовал в Орле. «Живу я теперь в Орле, — писал он Шубинскому. — Изображаю из себя воспитателя в здешней классической гимназии и имею еще и уроки истории в женской гимназии» (см.: Письмо Ф.Д. Крюкова С.И. Шубинскому от 19 ноября 1894 года // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 874. Ед. хр. 58. Л. 156. (Далее — ОР РНБ).
7 Письмо Ф.Д, Крюкова С.И. Шубинскому от 14 окт. 1896 г. ОР РНБ. Ф. 844. Ед. хр. 77. Л. 138.
8 Письмо Ф.Д. Крюкова С.И. Шубинскому от 24 сент. 1896 г. ОР РНБ. Ф. 844. Ед. хр. 69. Л. 122.
9 Письмо Ф.Д. Крюкова С.И. Шубинскому от 13 авг. 1894 г. ОР РНБ. Ф. 844. Ед. хр. 69. Л. 107.
10 Мельников-Разведенков С.Ф. Наше казачество в журнальных статьях // Донская речь. 1894. 13 дек.; 15 дек.
11 Письмо Ф.Д. Крюкова С.И. Шубинскому от 24 сент. 1896 г. ОР РНБ. Ф. 844. Ед. хр. 65. Л. 96.
12 Письмо Ф.Д. Крюкова А.И. Тинякову от 8 июля 1903 г. ОР РНБ. Ф. 774. Ед. хр. 22. Л. 4499.
13 Письмо Ф.Д. Крюкова И.Н. Захарову от25нояб. 1912 г. Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 1348. Ед. хр. 35. Оп. 4. (Далее - РГАЛИ).
14 Письмо Крюкова А.И. Тинякову от 8 июля 1903 г.
15 Письмо Ф.Д. Крюкова А.И. Тинякову от 8 авг. 1909 г. ОР РНБ. Ф. 774. Ед. хр. 22. Л. 4501.
16 Горнфельд А. Указ. соч. С. 15.
17 Короленко В.Г. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1956. С. 417.
18 Протопопов С. Воспоминания о В.Г. Короленко // Короленко в воспоминаниях современников. М., 1962. С. 185.
19 Л.Н. Толстой был для Ф. Крюкова примером отважного борца, непримиримого к насилию, лжи, ханжеству, социальному эгоизму, попранию нравственных общечеловеческих норм. Особенно возмущала Крюкова политика тех, кто предавал анафеме имя писателя. Крюковские персонажи неоднократно полемизируют о «толстовском вопросе». Так, например, в очерке «Два мира» (Русские ведомости. 1910. 20 нояб.), посвященном памяти Л. Толстого, Крюков вспоминает об инциденте в одной станице, когда ста-рика-«пропагандиста», предложившего почитать книгу Толстого атаману, «долго таскали по разным инстанциям, допрашивали, стращали. А он с героическим упорством повторял:
— В книжке все — законное... Сама истинность. — И искренне недоумевал, как этого не видят люди».
Симпатии автора, который считает, что книги Толстого — «золотые», на стороне этого несчастного, но честного совестью старика.
Крюков также говорит о том, что между «двумя мирами» — «повинной работе и темноте массой и “городом на горе”, людьми мысли» — «осыпается разделяющая стена, которую, быть может, больше всех нас чувствовал своей гениальной совестью Лев Толстой». Кстати, Короленко, утверждая это «двоемирие» Толстого («мир богатых лазарей земледельческого труда» и «бедных лазарей»), не представляет полной картины жизни: «Тут есть и добродетельные Воо-зы, и бедные Руфи, и неправедные цари, отнимающие у поселянина его виноградник, но совсем нет ни самостоятельной городской жизни, ни фабрик, ни заводов, ни капитала, оторванного от труда, ни труда, лишенного не только виноградника, но и собственного крова, ни трестов, ни союзов рабочих, ни политических требований, ни классовой борьбы, ни забастовок» (см.: Короленко В.Г. Лев Николаевич Толстой // Русское богатство. 1908. № 8. С. 134).
20 Цит. по: Берендюков Б. Бытописец тихого Дона // Кубань. 1991. № 8. С. 31.
21 Письмо Ф.Д. Крюкова А.И. Тинякову от 8 июля 1903 г.
22 Переписка между Ф.Д. Крюковым и А.С. Серафимовичем // Волга. 1988. № 2. С. 155.
23 Письмо Ф.Д. Крюкова А.Г. Горнфельду от 16 сент. 1912 г. РГАЛИ. Ф. 155. Оп. 1. Ед. хр. 356.
24 Письмо П.Ф. Якубовича В.Г. Короленко от 21 сент. 1909 г. ОР РГБ. Разд. 11. Кн. 37. Ед. хр. 3. Л. 21 об.
