CC BY
102
--^п^фт»*-
Е.Е. Земскова (Москва)
ПЕРЕВОДЧИКИ С ЯЗЫКОВ НАЦИОНАЛЬНЫХ РЕСПУБЛИК В СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ СЕРЕДИНЫ 1930-Х ГГ.
Аннотация. В статье рассматривается позиция советской литературной критики по отношению к переводчикам с языков национальных республик в период возникновения и активного развития государственного заказа на этот тип писательской работы. На материале публикаций в литературной периодике середины 1930-х годов рассматриваются стратегии контроля критикой «качества перевода». Анализируются представления советских критиков о достоинствах и недостатках переводческой работы, как в контексте идеологии, так и в связи с художественной стратегией переводчика. На примере отношения критиков к переводам Н. Тихонова и Б. Пастернака из грузинских поэтов прослеживается стратегия создания репутаций «образцовых переводчиков», необходимых для правильного функционирования многонациональной советской литературы.
Ключевые слова: советская литература; история перевода; литературная критика.
E. Zemskova (Moscow)
Translators from the Languages of the National Republics in Soviet Literary Criticism in Early 1930s
Abstract. The article deals with the position of the Soviet literary criticism to the interpreters with the languages of the national republics in the period of occurrence, and the active development of the state order for this type of literary work. On the material of literary periodical publications in the mid-1930s considered the strategy of "translation quality" control in criticism. The article analyzes the representation to the merits and demerits of translation work in Soviet critics, in the context of ideology, and in connection with the artistic translation strategy. For example in critics relation to N. Tikhonov's and Boris Pasternak's translations from Georgian poets is traced the strategy of creating "best translators" images, that were necessary for the proper functioning of the multinational Soviet literature.
Key words: Soviet literature; history of translation; literary criticism.
В этой статье рассматривается позиция советской литературной критики по отношению к переводчикам с языков народов СССР в середине 1930-х гг. Именно на это время приходится, с одной стороны, начало активной государственной политики в области создания «многонациональной советской литературы»1, а с другой - окончательное закрепление того положения литературной критики в советской культуре, в котором она, по словам Е.А. Добренко, «не только перестает выполнять какие-либо самостоятельные функции, но и фактически становится интегральной частью сталинского тотального политико-идеологического проекта»2.
В случае с нарастающим потоком переводов с языков национальных республик, заполнявших полосы центральных газет и журналов, от критики требовалось новое обоснование критериев «качества перевода». Всем
участникам этого процесса было очевидно, что работа с языками народов СССР в условиях, когда подавляющее большинство переводчиков с этими языками не знакомо, не может строится на тех же основаниях, что и переводы с европейских языков. Критерии «точности», основанные на сличении с оригиналом, в данном случае могли оказаться зыбкими, поскольку переводчики работали по подстрочникам. Это обстоятельство, скорее, могло иметь обратный эффект - критерии точности перевода памятников, заданные академической традицией, размывались в ходе так называемой «борьбы с буквализмом»3.
Не претендуя на полноту охвата источников, рассмотрим несколько характерных примеров из публикаций «Литературной газеты» и ведущих литературных журналов, которые дают определенную картину контроля критики за «качеством перевода»: создание и продвижение представлений о «некачественном» переводе, с одной стороны, и образцов для подражания - с другой.
За что критиковали переводчиков?
В «Литературной газете» от 23 октября 1933 г. была помещена большая подборка материалов о художественном переводе. Передовица гласила: «Выше качество художественного перевода!», а второй разворот открывался лозунгом «Художественный перевод - на высоту оригинала!» тем самым сразу удостоверяя текущее низкое качество перевода. Карикатура Б. Прохорова изображала автора, в ужасе отшатывающегося от собственного отражения «в кривом зеркале перевода». Несколько статей были посвящены критике перевода, в частности, резкое выступление Мариэтты Шагинян о новых переводах Гете. В нашем контексте интересна заметка Гайши Шариповой с характерным названием «Качество ошибок», посвященная переводу Марка Тарловского из татарского поэта Такташа.
«В ряде случаев мы видим безответственное отношение к оригиналу как со стороны переводчика, так и со стороны редактора. За такой перевод переводчика разносят и автор и читатель, редактор же остается в тени. <.. .> Примеров ошибок в переводах можно найти много, но суть в качестве ошибок. Не при каких обстоятельствах переводчик не имеет права искажать художественный замысел автора и перемещать его идеологическую установку»4.
Этой небольшой заметке свойственны многие черты критических отзывов о переводах с национальных языков: критик не приводит цитат из оригинала, не оперирует литературоведческими терминами. При этом «ошибки» переводчика сразу же переводятся в идеологический регистр: татарские поэт позиционируется как верный социалистическому реализму, а следовательно, оптимистически настроенный участник общей жизни, тогда как в переводе Тарловского критик обнаруживает отрешенность авторского «я» и его стремление стать лишь наблюдателем происходящего.
Приведем более обобщенную характеристику типичных «ошибок»
--■■^т'^тзг----
переводчиков с национальных языков из статьи критика Тарасенкова:
«До недавнего времени поэзия братских национальных республик не пользовалась у нас сколько-либо значительным успехом. Причина этого на первый взгляд непонятного явления - без сомнения дурная работа переводчиков. Унылые, ремесленно сделанные строки, бледные, истасканные эпитеты, а часто и просто художественная безграмотность. Правда, в основных наших журналах уже появляются теперь грамотные, поэтические отделанные переводы Д. Бродского, М. Тарловского и Б. Брика, но и у товарищей, всерьез относящихся к поэтическому переводу, еще часты срывы в безвкусицу, штамп, унылую риторику»5.
Весной 1935 г. в «Литературной газете» появился подписанный инициалами Б.Н. критический отзыв о переводе Б. Пастернаком поэмы «Змееед» Важа Пшавела. Высоко оценивая шедевр грузинского классика, автор отмечал, что перевод Пастернака совершенно не передает специфику грузинского стиха и, таким образом, не отражает в полной мере и другие его особенности, делая текст не интересным для читателя.
«Перевод поэмы сделан Б. Пастернаком и имеет то несомненное достоинство, что он не умаляет той мощной энергии, которой богата вся поэма. Прибавим, что в русских созвучиях вам слышится речь поэта-переводчика не мертвой буквы. Из этого, однако, еще не следует, что Пастернак, по нашем мнению, вполне удачно справился со своей трудной задачей. Порывистая, напряженная, по простоте почти народная напевность поэмы В. Пшавела не нашла в переводе достаточно чистого музыкально верного отзвука: изменяя метр и размер стиха, чередование рифм, Пастернак отказался от притязания сделать поэму такой, какой она звучит у «дикого» Важа. Но ведь перевод именно простейших эпических произведений этого рода представляет наибольшие трудности. Здесь общий закон невозможности вполне адекватного поэтического переложения утверждается со всей совей неумолимостью. Но все-таки можно было бы избежать некоторых погрешностей... К сожалению, Б. Пастернак заключил специфический ритм Важа Пшавела в размер трехстопного, спокойного амфибрахия со смежными и перекрестными рифмами, не имеющими ничего общего с оригиналом. В результате несоблюдения размера и ритма поэмы Пастернак вынужден был игнорировать и другие аксессуары поэтической техники Важа, принося его в жертву логической точности. В общем, перевод Пастернака не такой, чтобы хотелось заучить его наизусть, но он может оставить впечатление, достаточное для проникновения в творческий замысел автора»6.
Этот отзыв интересен как пример критики перевода с позиций «точности», критика не устраивает отказ переводчика подбирать аналоги в репертуаре русского стиха. Сама возможность критики по такому параметру определяется двумя фактами: Важа Пшавела считался классиком грузинской литературы, а Борис Пастернак - выдающимся русском поэтом современности. Однако такого рода критика не попадала, как мы покажем ниже, в нерв текущей литературной ситуации в краткий период с 1934 по 1936 гг.
От первого съезда писателей до конференции переводчиков: Борис Пастернак и Николай Тихонов как образцы
Одной из важнейших тем Первого съезда советских писателей стали литературы национальных республик, первое место среди которых сразу же заняла Грузия7. Практически все выступавшие на Съезде писателей представители Грузии говорили о прорыве, которым стали переводы Пастернака, а также его ленинградского коллеги Николая Тихонова, в процессе знакомства русскоязычной аудитории с грузинской поэзией. Особенно подчеркивалось, что переводчиками с грузинского оказались очень талантливые авторы оригинальных произведений, в этом отношении особенно важно, что на съезде Бухарин дал высокую оценку Пастернаку как поэту. Все выступавшие, в том числе и авторы переведенных Тихоновым и Пастернаком текстов, Паоло Яшвили и Тициан Табидзе, называли Пастернака и Тихонова «талантливыми мастерами».
По словам Михаила Джавахишвили, русские переводчики не изучают грузинский язык, поэтому качество переводов очень низкое. Однако это не сказалось на переводах Пастернака и Тихонова:
«Литература народов нашего Союза, в частности, грузинская, теряет в стилистическом отношении более обычного. Это объясняется тем, что ни один русский литератор не владеет и не владел грузинской речью, тогда как наш я зык изучали и продолжают изучать многие европейцы. Ввиду отсутствия у наших северных братьев любознательности мы вынуждены сами переводить себя и друг друга. Но мы не владеем в совершенстве русским языком, и поэтому результаты получаются очень неудовлетворительные. Все это относится по преимуществу к прозе. Нашей поэзии повезло больше: ее переводили такие высокоталантливые мастера, как Тихонов и Пастернак.
(Голос с места: правильно!)»8.
Сергей Третьяков, в тот момент редактор журнала «Интернациональная литература», говоривший о необходимости изучения национальных языков, парадоксальным образом высоко оценил переводы, сделанные по подстрочникам:
«Неужели мы, профессионалы, не сможем изучить [национальные языки]? Это нам открывает пути подлинного общения. Недавно здесь была встреча с грузинскими поэтами, где читали свои переводы Тихонов и Пастернак. Мы впервые увидели громадную поэзию, увидели и застыли: ну и силища! А ведь забор, разъединявший нас, сломан Пастернаком и Тихоновым даже не лобовой атакой. Они взяли его обходным движением, не зная грузинского языка. Какого же результата можно ждать, если люди будут знать этот язык!»9
Примечательно, что представители других национальных республик либо вообще не говорили о переводах на русский, либо критиковали переводчиков. Так, делегат от Азербайджана Рафили заявил:
«Мы имеем многих поэтов, русских писателей, переведенных на тюркский язык. Но слабо переводят наши стихи, стих поэтов советского Айзербайджана на русский язык и другие языки. Для Грузии т. Пастернак и т. Тихонов многое сделали. Они значительно подняли авторитет грузинской поэзии, и справедливо подняли, потому что в Грузии имеются замечательные поэты. .. .Нужно усилить переводы. Нужно сделать так, чтобы Тихонов и Пастернак перевели не только Табидзе, но и Чаренца, С. Рустама, С. Вургуна... и других поэтов советского Закавказья»10.
Таким образом, Пастернак и Тихонов с самого начала стали в официальном дискурсе образцовыми переводчиками, и это было связано с их репутацией как лучших русских поэтов (в наивысшей степени это относилось к Пастернаку). Именно поэтическое мастерство оправдывало их незнание языка, с которого они переводили. Такое понимание было еще раз закреплено на Первой всесоюзной конференции переводчиков в январе 1936 г.11, где Пастернак был избран одним из членов президиума. В опубликованной в «Литературной газете» речи представителя Грузии Валериана Гаприндашвили вновь был дан отпор неким не названным прямо оппонентам:
«.существует миф, будто бы Пастернак и Тихонов выдумывают грузинских поэтов, а не переводят их: даже создались слова "опастерначить" и "отихоно-вить". Я утверждаю, что слова эти придуманы людьми, абсолютно не знающими грузинского языка.
Высокое мастерство Пастернака проявилось в переводах самым абсолютным образом. Его переводы звучат как самостоятельные стихи. Но это совсем не значит, что его переводы не связаны с оригиналом. В целом ряде стихотворений, когда я сравнивал грузинский текст с его отражением в переводе Пастернака, я убеждался в близости перевода и оригинала» 12.
Отзывы на переводы Пастернака и Тихонова в печати
Возражения на анонимную критику перевода Пастернака в «Литературной газете», которые мы цитировали выше, т.е. фактически возражения «попыткам дискредитировать грузинско-пастернаковскую "линию", выдвинутую на съезде»13, были почти сразу же даны влиятельным на тот момент критиком Дмитрием Мирским в обзоре поэзии 1934 г., где он назвал «подлинное открытие поэзии братских народов нашего Союза» главным событием поэтической жизни всего года, а работу Пастернака и Тихонова «ценнейшим взносом в наше общее поэтическое достояние»14.
Первым из критиков о книге переводов Пастернака «Грузинские лирики» высказался сам редактор сборника Корнелий Зелинский, в публичном докладе «Вопросы построения истории советской литературы», опубликованном затем в журнале «Литературный критик». Зелинский стал единственным критиком, подметившим, что у Пастернака «поэзия переводчика явно заслоняет поэзию переводимую» и что национальные особенности грузинской поэзии стираются в русском переводе. Вместе с тем, Зелинский высоко оценил переводы Пастернака, назвав их «в художественном
отношении превосходными»15.
И в данном случае на попытки снизить значение переводов Пастернака резко возразил Мирский в программной статье «Пастернак и грузинские поэты», опубликованной в «Литературной газете»: «Существует мнение. что Пастернак, переводя грузинских поэтов, обезличивает их, заменяя их собою, что они их, так сказать, "опастерначивает"... Мнения подобного рода могут быть основаны только на поверхностном чтении переводов Па-стернака»16.
Чтобы доказать, что Пастернак передает индивидуальность каждого из грузинских поэтов, Мирский сравнивает переводы Пастернака и Тихонова: «И Пастернак и Тихонов, переводя Леонидзе, дают нам одного и того же поэта с очень яркой индивидуальностью, которого ни с каким другим не смешаешь.». Достигает он этого, передавая особыми способами поэтическую систему каждого из них, используя все приемы поэтической речи: «Пастернак пишет по-русски как поэт, т.е. не как раб языка, а как его хозяин». Одновременно с этим переводы Пастернака демонстрируют его индивидуальный поэтический талант: «Это, конечно, не значит, что мы не чувствуем и не слышим все время и Пастернака. Переводчик, который сам является большим и самобытным поэтом, не может не наложить своей руки на каждый свой переводов в самом стихотворном почерке, в самом способе располагать ткань стиха.»
По мнению Мирского, Пастернак, благодаря своему поэтическому мастерству, способствует «рождению новых поэтов», «русского Леонидзе, русского Табидзе». Лексический репертуар Пастернака «дает им то богатство словаря, которое так отличает грузинский язык и до которого далеко русскому поэтическому языку дофутуристкой эпохи».
Для того чтобы отличить более удачные переводы Пастернака от менее удачных, Мирский говорит о степени «конгениальности» Пастернака отдельным грузинским поэтам, т.е. о сходстве их поэтического мира. Так, Пастернак, в большей степени, чем Тихонов, конгениален поэту Леонизде, а наиболее близок ему Тициан Табидзе. В наименьшей степени конгениален классику XIX в. Важа Пшавела, поэтому в переводе его поэмы «Змее-ед» «пятен и поэтических вольностей значительно больше».
Полную поддержку позиции Мирского выразил другой заметный критик Анатолий Тарасенков в журнале «Знамя»17. Он начинает свою статью с парадокса. Переводы Пастернака из европейских авторов, с языков, которые он прекрасно знает, «при всей своей сделанности не поднимаются над уровнем средней грамотной и культурно сделанной работы. Индивидуальность, творческое своеобразие большого поэта исчезли почти без остатка». Между тем, не зная грузинского, Пастернак создал настоящие поэтические шедевры, поскольку ему помогло «творческое освоение той страны, природе, истории и современности которой посвящены великолепные стихи переводимых Пастернаком авторов».
Тарсенков вступает в полемику с некими не названными прямо «мнениями», распространенными в «окололитературных кругах», о том, что популярность грузинских поэтов вызвана, прежде всего, тем, что их пе-
реводил такой известный поэт, как Пастернак. Возражения Тарасенкова близки по сути позиции Мирского.
«Пастернак, вложил, конечно, немалое количество своего творческого "я" в переводы с грузинского. Но это не помешало самобытному звучанию стихов Па-оло Яшвили или Тициана Табидзе, а наоборот, придало им ту художественную неповторимость, без которой не может существовать произведение искусства. Мы узнали и почувствовали грузинскую поэзию через Пастернака, но узнали ее, тем не менее, с той возможной долей объективности, которая не помешала понять ее собственные индивидуальные особенности. Сладкий вкус сахара в чае не мешает чувствовать горьковатый вкус самого напитка. Вот также растворены пастерна-ковские особенности в грузинском поэтическом материале. Он стал от этого слаще, вкуснее, если хотите, но собственного запаха и вкуса не потерял»18.
Близкие идеи о достоинствах передов Пастернака высказываются в статье Виктора Гольцева, опубликованной в начале 1936 г. в журнале «Красная новь»19. Здесь еще раз с предельной четкость сформулировано идеологическое значение этих переводов: «Книга "Грузинские лирики" -настоящее литературное событие, культурно-политическое значение которого огромно. Только после пролетарской революции она могла появиться в свет. Она свидетельствует о совершенно конкретной дружбе писателей народов СССР, возникшей на основе ленинско-сталинской национальной политики партии»20.
Гольцев, так же как и Тарасенков, считает вполне возможным перевод с помощью подстрочника. Этот способ, по его мнению, далек от совершенства, однако с пояснениями подстрочникиста и, главное, при понимании «духа» оригинала, может принести впечатляющие результаты: «Но ведь перевел же Жуковский "Одиссею" Гомера, не зная языка эллинов и пользуясь немецким подстрочником!...»21. Считая, в отличие от рецензента Б.Н., что в подборе для наиболее близкого к грузинской силлабике русского стихотворного размера нет необходимости, Гольцев полагает «точность» перевода менее важной, чем воплощение в переводе индивидуальной поэтической манеры.
«В конце концов, стихотворный перевод почти всегда является или художественной интерпретацией подлинника, или попыткой скопировать оригинал, приводящей почти всегда к утрате художественной высоты. Требовать соблюдения полной метрической и лексической точности перевода, передачи текста слово в слово.. Основано на непонимании того, что является самым существенным в понимании художественного перевода. Гораздо важнее поэту-переводчику уловить «дух» подлинника, увидать его сердцевину, понять ритмическую походку
поэта-автора, чем давать упорядоченные и зарифмованные подстрочники»22.
* * *
Обобщая основные черты официального дискурса об образцовом переводе и переводчике, можно отметить следующее. Прежде всего, для
удачного воплощения идеи «семьи народов» и представления на всесоюзном уровне одной из национальных литератур годился не просто переводчик, а знаменитый поэт. Его имя, в отличие от имен переведенных авторов, стояло на обложке книги. Требования к работе переводчика с национальных языков в литературной критике существенно отличались от требований к передаче зарубежных классиков, когда критики имели возможность сравнить перевод с намного более авторитетным для них оригиналом. В статьях о пастернаковских переводах с грузинского подобное сравнение встречается один раз, причем в качестве «оригинала» выступает подстрочный перевод на русский. «Правила» хорошего перевода с незнакомых ни критике, ни переводчикам языков формировались, таким образом, без ссылок на оригинальные тексты.
С позиций критиков, образцовый перевод не должен быть «выдумкой» или «отсебятиной», он обязан не просто быть близок к подлиннику лексически или стилистически, но передавать его «дух», его внутреннюю поэтическую форму. С другой стороны, такой перевод может быть сделан только настоящим поэтом, в совершенстве владеющим «поэтическим мастерством». Он является плодом проникновения в культуру переводимого автора, ее творческим переосмыслением. В таком представлении о качестве перевода отчетливо заметны черты концепции «реалистического перевода» А.И. Кашкина, подробно сформулированной им позднее, в конце 1940-х гг.23 Очевидно, что такого типа рассуждения часто встречаются в истории европейской переводческой традиции и связаны, прежде всего, с представлением немецкой романтической культуры о переводе как репрезентации поэтического духа оригинала и гения его автора24. В русской традиции этих взглядов придерживался, например, В.Г. Белинский25, ставший непререкаемым авторитетом для советской литературной критики и, в частности, критики перевода.
Однако в контексте советской культуры 1930-х гг. любое высказывание критики имело, прежде всего, нормативный, предписывающий смысл и агрессивный, дисциплинирующий характер26, что в данном случае являлось определенным указанием «официальной линии» для других переводчиков, привлеченных к идеологически важной работе по переводу художественной литературы с языков народов СССР. И в качестве такой инструкции описание грузинских переводов Пастернака и Тихонова как образцов носило достаточно двусмысленный характер: неверным подходом к переводимому автору могло оказаться как точное следование оригиналу, так и отступление от него, связанное с попыткой его «творчески переосмыслить» в том случае, когда переводчик недостаточно владел «мастерством». Не получает однозначного толкования в этой связи и вопрос о переводе по подстрочникам: настоящий «мастер» может не знать языка текста оригинала, но именно незнание языка часто ставится в вину остальным переводчикам.
Статья подготовлена в результате исследования (проект N° 15-01-0112) в рамках Программы «Научный фонд Национального исследовательского
университета "Высшая школа экономики" (НИУ ВШЭ)» в 2015-2016 годах и с использованием средств субсидии на государственную поддержку ведущих университетов Российской Федерации в целях повышения их конкурентоспособности среди ведущих мировых научно-образовательных центров, выделенной НИУ ВШЭ.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 WittS. Between the Lines: Totalitarianism and Translation in the USSR // Contexts, Subtexts and Pretexts: Literary Translation in Eastern Europe and Russia / ed. B.J. Baer. Amsterdam; Philadelphia, 2011. P. 149-170.
2 Добренко Е.А. Русская литературная критика: история и метадискурс // История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи / под ред. Е. Добренко и Г. Тиханова. М., 2011. С. 21.
3 Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы. М., 2013.
4 Литературная газета. 1933. № 49 (304). С. 3.
5 ТарасенковА. О грузинских переводах Пастернака // Знамя. 1935. № 9. С. 205.
6 Б.Н. Пшавела и Пастернак // Литературная газета. 1935. № 18 (509). С. 3.
7 ФлейшманЛ. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб., 2005. С. 264-265.
8 Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934: стеногр. отчет / ред. И.К. Луппол. [Репр. воспроизведение изд. 1934 года]. М., 1990. С. 147.
9 Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934: стеногр. отчет / ред. И.К. Луппол. [Репр. воспроизведение изд. 1934 года]. М., 1990. С. 345.
10 Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934: стеногр. отчет / ред. И.К. Луппол. [Репр. воспроизведение изд. 1934 года]. М., 1990. С. 529.
11 Witt S. Arts of Accommodation: The First All-Union Conference of Translators, Moscow, 1936, and the Ideologization of Norms // The Art of Accommodation: Literary Translation in Russia / eds. L. Burnett, E. Lygo. Oxford, 2013. P. 141-184; Земства Е.Е. Стратегии лояльности: дискуссия о точности художественного перевода на Первом всесоюзном совещании переводчиков 1936 года // Новый филологический вестник. 2015. № 4 (35). С. 70-84.
12 Перевод - двойник оригинала. Речь т. Гаприндашвили // Литературная газета. 1936. № 3 (566). 5 января. С. 4.
13 Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб., 2005. С. 309.
14 Мирский Д. Стихи 1934 года. Статья первая // Литературная газета. 1935. № 21 (512). С. 4.
15 Зелинский К. Вопросы построения истории советской литературы // Литературный критик. 1935. № 2. С. 8-9.
16 Мирский Д. Пастернак и грузинские поэты // Литературная газета. 1935. № 59. С. 2.
17 Тарасенков А. О грузинских переводах Пастернака // Знамя. 1935. № 9. С. 203.
18 Тарасенков А. О грузинских переводах Пастернака // Знамя. 1935. № 9. С. 205.
19 Гольцев В. Поэты Грузии и Борис Пастернак // Красная новь. 1936. № 1. С. 228-237.
20 Гольцев В. Поэты Грузии и Борис Пастернак // Красная новь. 1936. № 1. С. 228.
21 Гольцев В. Поэты Грузии и Борис Пастернак // Красная новь. 1936. № 1. С. 230.
22 Гольцев В. Поэты Грузии и Борис Пастернак // Красная новь. 1936. № 1. С. 234.
23 Азов А. Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-1960-е годы. М., 2013.
24 Poltermann A. Die Erfindung des Originals. Zur Geschichte der Übersetzungskonzeptionen in Deutschland im 18. Jahrhundert // Die literarische Übersetzung: Fallstudien zu ihrer Kulturgeschichte / hrsg. von B. Schulze. Berlin, 1987. S. 14-52.
25 Левин Ю.Д. Об исторической эволюции принципов перевода (к истории переводческой мысли в России) // Международные связи русской литературы / под ред. М.П. Алексеева. М.; Л., 1963. С. 4-63.
26 Гюнтер X. Советская литературная критика и формирование эстетики соцреализма // История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи / под ред. Е. Добренко и Г. Тиханова. М., 2011. С. 248-280.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Zemskova E.E. Strategii loyal'nosti: diskussiya o tochnosti khudozhestvennogo perevoda na Pervom vsesoyuznom soveshchanii perevodchikov 1936 goda [Strategies of Loyalty: Discussions on Translation Fidelity at the First All-Union Conference of Translators, 1936]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2015, no. 4 (35), pp. 70-84. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Witt S. Between the Lines: Totalitarianism and Translation in the USSR.
Baer B.J. (ed. Contexts, Subtexts and Pretexts: Literary Translation in Eastern Europe and Russia. Amsterdam; Philadelphia, 2011, pp. 149-170. (In English).
3. Dobrenko E.A. Russkaya literaturnaya kritika: istoriya i metadiskurs [Russian Literary Criticism: History and Metadiskurs]. Dobrenko E., Tikhanov G. (eds.) Istoriya russkoy literaturnoy kritiki: sovetskaya i postsovetskaya epokhi [History of Russian Literary Criticism: The Soviet and Post-Soviet Epoch]. Moscow, 2011, p. 21. (In Russian).
4. Witt S. Arts of Accommodation: The First All-Union Conference of Translators, Moscow, 1936, and the Ideologization of Norms. Burnett L., Lygo E. (eds.) The Art of Accommodation: Literary Translation in Russia. Oxford, 2013, pp. 141-184. (In English).
5. Poltermann A. Die Erfindung des Originals. Zur Geschichte der Übersetzungskonzeptionen in Deutschland im 18. Jahrhundert . Schulze B. (ed.) Die literarische Übersetzung: Fallstudien zu ihrer Kulturgeschichte. Berlin, 1987, pp. 1452. (In German).
6. Levin Yu.D. Ob istoricheskoy evolyutsii printsipov perevoda (k istorii pere-vodcheskoy mysli v Rossii) [On the Historical Evolution of the Translation of the Principles (the History of the Conceptualization of Translation in Russia)]. Alekseev M.P. (ed.) Mezhdunarodnye svyazi russkoy literatury [International Relations of Russian
Literature]. Moscow; Leningrad, 1963, pp. 4-63. (In Russian).
7. Günther H. Sovetskaya literaturnaya kritika i formirovanie estetiki sotsrealizma [Soviet Literary Criticism Under Formative Period of the Socialist Realism Aesthetics]. Dobrenko E., Tikhanov G. (eds.) Istoriya russkoy literaturnoy kritiki: sovetskaya i postsovetskaya epokhi [History of Russian Literary Criticism: The Soviet and PostSoviet Epoch]. Moscow, 2011, pp. 248-280. (In Russian).
(Monographs)
8. Azov A. Poverzhennye bukvalisty. Iz istorii khudozhestvennogoperevoda v SSSR v 1920-1960-e gody [Defeated Literalists. From the History of Literary Translation in the USSR in 1920-1960-ies]. Moscow, 2013. (In Russian).
9. Fleyshman L. Boris Pasternak i literaturnoe dvizhenie 1930-kh godov [Boris Pasternak and literary movement of the 1930s]. Saint-Petersburg, 2005, pp. 264-265. (In Russian).
10. Fleyshman L. Boris Pasternak i literaturnoe dvizhenie 1930-kh godov [Boris Pasternak and literary movement of the 1930s]. Saint-Petersburg, 2005, p 309. (In Russian).
11. Azov A. Poverzhennye bukvalisty. Iz istorii khudozhestvennogo perevoda v SSSR v 1920-1960-e gody [Defeated Literalists. From the History of Literary Translation in the USSR in 1920-1960-ies]. Moscow, 2013. (In Russian).
Елена Евгеньевна Земскова - кандидат филологических наук, доцент Школы филологии факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».
Область научных интересов: компаративистика, история перевода. Автор ряда статей об истории художественного перевода в СССР 1930-х годов и истории журнала «Интернациональная литература».
E-mail: ezemskova@hse.ru
Elena Zemskova - Candidate of Philology, Associate Professor at the School of Philology, Faculty for Humanities, National Research University - Higher School of Economics.
Research interests: comparative literature and translation history. She published a number of articles on the history of translation in the USSR in 1930s and history of the 'International literature' magazine.
E-mail: ezemskova@hse.ru
