CC BY
243
Василий СТАТИ
ПАПА РУС, МАМА РУС,
А ИВАН - МОЛДАВАН
Молдавская этнонимика в произведениях русских авторов
В 1711 г. население Молдавии впервые входит в контакт с русскими, прежде всего, с русскими армиями. С 1739 г., примерно через каждые 15-20 лет, русские армии кантонировались в Молдавии по 5-6 лет подряд (1769- 1774, 1788-1792, 1806-1812, 1828-1834 гг.). Фактически около 20 лет Молдавия (и Валахия) были под русской администрацией. «Молдова прожила почти половину этой эпохи (1768-1812) под управлением диванов (государственных советов), руководимых и контролируемых русскими командующими, под влиянием идей и чувств, которыми были воодушевлены русские в это время. Тем самым мы можем утверждать, что Молдова на протяжении 20 лет из 50 состояла в государстве, политическое устройство и культурная ориентация, материальные и духовные проявления которого были европейскими»1. Молдавские обществоведы, а также политические деятели разных эпох подчеркивали «положительное влияние присутствия в Молдавии русских войск, которое во многом способствовало политическому, экономическому и культурному развитию края»2, ибо в рядах русских войск было, как утверждает молдавский государственный деятель, историк и писатель М. Когэлничану, «много великих мужей, поднявшихся с низов до самых высоких чинов, они порвали завесу предрассудков, скрывавшую от нас цивилизацию Европы, и приблизили нас к справедливости и либеральным ценностям Запада»3.
В Пруто-Днестровской Молдове в разные периоды подолгу жили и работали администраторы довольно высокого ранга, специалисты по государственному устройству, офицеры генштаба, впоследствии ставшие известными политиками, деятелями науки и культуры России: И. Аксаков, А. Защук, Ал. Вельтман, П. Киселев, И. Липранди, Ф. Вигель, А. Ланжерон, П. Свиньин и многие другие. Исполняя разные ответственные, впервые проводимые в крае работы, такие, как военно-топографические съемки, реорганизация административного управления, переписи населения, они, например, Ал. Вельтман, который работал в Восточной Молдове около 12 лет, исходили и изучили каждое село, каждый двор, каждую речку, каждый холм. Среди высокообразованных сотрудников российского Генштаба были офицеры, прово-
дившие статистические этнодемографические исследования (А. За-щук и др.), переписи населения 1773-1774 гг., планирование и устройство дорог (И. Липранди и др.). Тогда в режиме референдума - свободного опроса - было доказано:
а) Восточная, Пруто-Днестровская Молдова - многонациональный край;
в) основное (мажоритарное) население именует себя молдаванами (молдованами).
Среди подробно исследовавших и картографировавших восточномолдавский край были офицеры с признанными задатками этнологов. А. Вельтман, например, профессионально занимался историей и культурой славян, опубликовав в 1840 г. труд «Древние славянские имена».
Записи и наблюдения русских путешественников, произведения русских писателей, статьи и монографии русских исследователей о Молдавии, о своеобразии этой земли и ее материальной культуре, о молдаванах и их особенностях, о молдавском языке, о его романском происхождении и его славянском словарном компоненте - все это составляет неотъемлемую часть молдавской этнической истории, раскрывающей, как имя данной, возникшей и исторически утвердившейся коллективности - молдаван - отражается в глазах других - русских.
Этноним молдаван, молдовень или Молдова в русской историографии более распространен и древнее, чем принято считать. В силу далеких от науки соображений западно-ближние авторы не признают этих терминов, а для других эта проблематика периферийная. В результате, ценный источник, содержащий и сведения о молдавской этнонимике, - «Скифская история» А. Лызлова - до сих пор неизвестен восточнороманской историографии. В этой написанной в 1690 г. работе впервые, насколько нам известно, в русском научном исследовании утверждается имя тех, кто создал, по определению Н. Карамзина, «новую знаменитую державу - Молдавское княжество» - имя молдаван. Поскольку восточнокарпатское романизованное население издавна известно восточным славянам и как волохи, А. Лызлов, по традиции, использует и термины Волошская Земля, волохи. Примечательно, однако, что уже в XVII в. в русскую историографию проникают и утверждаются термины молдавский воевода, молдаване.
А. Лызлов знал, что Бессарабия - это всего лишь южная, приморская, зона Пруто-Днестровской Молдовы: «Нижнюю Волошскую Землю иже Бессарабия называется»4.
В 1420 г. через Карпато-Днестровские земли проезжал русский дьякон Зосима, узнавший, что этот край называется Волошская Земля и живут здесь волохове, то есть молдаване5. Исторический месяцос-лов (1770-1771 гг.) Российской Академии публикует статью И. Фише-
ра «О происхождении молдавцев, об их языке, знатнейших приключениях, вере, нравах и поведении» (Bezviconi 1962, 334). Описывая приднестровские земли, которые посетил в 1799 г., П. Сумароков тоже пишет о молдаванах6.
Этноним молдаване к началу XIX в. отмечается уже в первых русских энциклопедических словарях: «Народ молдавцы, поселенный по разным местам в Екатеринославской губернии»7.
Изучая социально-политическое положение крестьян Тираспольского уезда в 1802 г., историк Е. Дружинина проследила по материалам допросов путь беженцев из других российских губерний, поселившихся на левобережье Днестра. «Характерно, что почти все поселенцы данного района, за немногим исключением, причисляли себя к нации молдавской; в качестве выходцев из-за границы они надеялись сохранить свою свободу»8. Создавшаяся этносоциальная ситуация объясняется тем, что многие русские, украинцы, стремясь избежать крепостной зависимости, объявляли себя молдаванами-переселенцами, которых было запрещено закрепощать. «Но чтобы записаться молдаванами, нужно было знать о таком этнониме, а если беглые из России и Украины его знали, то значит он был очень распространен»9. Отметим, что именно в этом кроются социальные и этнопсихологические корни народной присказки, бытующей и поныне в Молдавии: папа рус, мама рус, а Иван - молдаван.
Приобретение Россией после Бухарестского мира (16 мая 1812 г.) Пруто-Днестровской Молдовы, официально названной после 1813 г. Бессарабией, потребовало от российских государственных институтов ее изучения с целью максимального использования экономического потенциала и людских ресурсов. В августе 1815 г. в адрес управляющего Бессарабской областью поступило сообщение: «...Постановлено для обозрения настоящего управления Бессарабии и описания сообща тамошнего края отправить туда служащего в Государственную комиссию иностранных дел коллежского асессора Свиньина. Оказывать ему необходимое содействие»10. В результате изучения социально-экономической и этнодемографической ситуации на месте, при содействии комитета, в который входил и молдавский писатель и общественный деятель К. Стамати, П. Свиньин опубликовал «Описание Бессарабской области», где указывается, что коренное население именует себя молдаванами и они романского/римского происхождения. Знакомясь с этнической ситуацией в Запрутской Молдове, П. Свиньин заметил: «. Молдаване (с правого берега Прута) смотрят с упованием на Бессарабию, как на предтечу их судьбы, а турки, со своей стороны, всячески стараются охладить преданность ее народа к России»11.
Среди авторов, которые оставили разнообразные любопытные сведения о Молдавии и молдаванах с 1787 по 1830 гг., были западноевропейцы, которые волею судьбы поставили себя на службу Российскому государству и, как патриоты новой родины, воевали и отдавали свои знания и способности интересам России. Среди бывших «западников», достигших высоких чинов в русской армии, а затем занимавших высокие должности в управлении регионов России и воевавших с оттоманами на молдавских землях, был граф Александр де Ланжерон. Как русский генерал де Ланжерон участвовал в русско-турецкой войне 1787-1792 гг., когда Российская империя достигла Днестра; в войне 1806-1812 гг., когда Пруто-Днестровская Молдова была присоединена к России; в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. В 1815-1823 гг. он был генерал-губернатором Новороссийского края12, в который входили и молдавские районы левобережья Днестра. В примечаниях к «Письмам из провинции» (1991) И. С. Аксакова уточняется: «Ланже-рон Александр Федорович (1763-1831), граф, генерал-губернатор Новороссийского края (1815-1823), в 1823 г. был заменен новым наместником Воронцовым М. С.». У высокообразованного российского генерала и администратора французского происхождения было достаточно возможностей изучать Молдову и ее население, обычаи и особенности. Мы отметим лишь его этнонимические наблюдения.
Неоднократно было отмечено, что представители любой осознанной общности - «мы» - при контакте с представителями противоположных/иных - «они» - замечают прежде всего различия: в облике, в речи, в быту. Воспоминания Ланжерона о Молдове и молдаванах -это суждения графа-эмигранта, не избавившегося от чувства превосходства выходца из общества, находящегося на более высокой ступени цивилизации в эпоху, когда воображаемые или реальные представления о других нациях выражались без «условностей» и без оглядки на возможные обвинения в ксенофобии13. Разумеется, этот русский генерал и русский генерал-губернатор французского происхождения волен был комментировать быт, проявления культуры, обычаи края с высоты воображаемого им собственного превосходства, но он не мог себе позволить искажать объективно существующие этнические реалии. Граф Ал. де Ланжерон знает о романском происхождении молдаван и валахов (мунтян). Он один из немногих зарубежных авторов, который на месте убедился, что Бессарабия обозначала территорию, известную с Х^-Х^1 вв. под именем «Буджак», которую оттоманы и валахи оторвали от Молдовы в 1484 г. С нескрываемым превосходством пишет французский граф и русский генерал о перепуганном «моем молдаванине», обалдевшем от бесчисленных набегов, кампаний, оккупаций со стороны турок, валахов, татар, поляков, русских, опять
татар, опять турок, опять русских...Он снисходительно наблюдает «этих молдаван - бояр (boyards), которые теперь стали принцами, графами, баронами. Иные из этих молдаван-бояр очень богаты., почти все были в Константинополе, путешествии, необходимом для становления маленького властителя-молдаванина. Молдаване неоднократно пытались освободиться от любого порабощения.».
Особенно не понравились Ланжерону местные танцы и мелодии: «Признаюсь, что когда увидел, как танцуют молдаване, долго колебался: они учили медведей танцевать или, может быть, медведи учили танцевать молдаван». Эта его оценка молдавского народного хореографического искусства остается уникальной в этнографической литературе. Трудно представить, что и кого увидел русский генерал/французский граф. Он пытается смягчить суровую «медвежью» оценку молдавских танцев, сообщая о неизвестном молдавском танце: «Все-таки есть у молдаван танец из Константинополя - гряка (la greque), он великолепен». Ланжерон каким-то образом выяснил, что «дамы -молдаванки, узнав из цивилизованных стран (видимо, из Франции -
В. С.), что женщина bon ton должна иметь хоть одного любовника, приобрели себе по два.».
Помимо подобных милых французским авторам пикантностей, записи Ланжерона содержат все же много верных деталей быта и хозяйствования молдаванина-крестьянина, молдаван вообще, которых объем этой работы не позволяет воспроизвести.
Как и абсолютное большинство зарубежных авторов, в том числе и русских, Ланжерон четко отделяет молдаван от валахов/мунтян, тонко примечая извечные «претензии» последних на извечное романство: «Мунтянский (валашский) крестьянин, гордый своими претензиями быть потомком римлян, смелее молдаванина».
При всем своем скорее воображаемом превосходстве граф де Лан-жерон, воевавший за избавление Молдовы от оттоманского сюзеренитета, за освобождение молдаван, в своих записях объективно представил этническую характеристику мажоритарного населения Молдовы, подчеркивая его романские корни. Как и все авторы той и последующих эпох, он обоснованно различает две страны: Молдавию (la Moldavie) и Валахию (Valachie). Граф отмечает, что Буковина - это северная часть Молдовы, которая была отдана «германской (sic!) королеве Марии-Терезии в 1774 г.»
Об объективности этнических наблюдений Ланжерона свидетельствует и то, что он, высокообразованный французский граф, потомок романизованных галлов, так и не узнал в ни 1787-1792 гг., ни в 18061812 гг. и даже позже, когда опять подолгу пребывал в Валахии, что валахи якобы называли себя «румынами». Ни в 1824, ни в 1829 гг.,
когда в очередной раз редактировал свои мемуары, Ланжерон не нашел свидетельства об осознанном бытовании этнонима «румын». Видимо, сложно было выявить то, что еще тогда не установилось. В 1812 г. «Мы - Румыния, мы - румынское племя (neamul romanesc), Румынии не существовало... и никто не помышлял о том, что какая-то Румыния могла быть возможной»14. Забавно, что в последних комментариях румынских историков записей Ланжерона Valachie (Валахия) переводится как «Румынская страна» (Tara romaneasca); les valaques (валахи) переводится «romani» (sic!), а вот valaques turcs не переводится как «romani turci» (турецкие румыны), а «valahi turci» (турецкие валахи)15.
Среди российских иноземцев, оставивших свои мемуары о Молдавии и молдаванах, Моро де Бразе не числится. Он до сих пор остается неизвестным молдавской историографии и этнологии. Этот французский дворянин, офицер по каким-то причинам оставил свой полк и, прельстившись обещаниями Петра I, в 1711 г. стал полковником русской армии. Участвовал в печально известном Прутском походе, а после был освобожден от службы в чине бригадира. В 1735 г. опубликовал «Политические, забавные и сатирические мемуары.».
Записи Моро де Бразе для молдавских историков и этнологов вдвойне примечательны. Во-первых, отмеченные им молдавские этнические сведения прошли тестирование через французский язык и через французское самосознание автора. Во-вторых, этническая прочность самосознания молдаван выдержала суровое испытание русского языка и особенно такого переводчика, коим был сам А. С. Пушкин: мемуары Моро де Бразе доступны нам благодаря переводу на русский язык этим русским поэтом.
Французский дворянин, ставший полковником русской армии, невзлюбил Россию и не проникся уважением к Петру I. Эта неприязнь вперемежку с самомнением француза-дворянина, попавшего в «варварские» края, повлияли на общую тональность его мемуаров, и не только на описываемое им все российское, но и на молдавскую действительность тех лет. Приведем несколько фрагментов, учитывая, что здесь нас интересуют топонимические данные, но в основном этноними-ческий ряд. «.Генерал-фельдмаршал граф Шереметев пошел к Могилеву., переправился через Днестр в трех разных местах и занял Молдавию. Господарь (Д. Кантемир). привел к нему до шести тысяч плохой молдавской кавалерии. 23 июня (1711 г.) государь (Петр I) принял в подданство молдавского господаря. Не считаю 10 ООО казаков и 6000 молдаван, годных только для опустошения земли, как и татаре. У Рене было 8 драгунских полков да 5000 молдаван ... Фельдмаршал приказал казакам и молдаванам прогнать и пре-
следовать неприятеля.». Моро де Бразе записал «старинную легенду о могиле одного молдавского господаря. Молдаване следовали за армией, из коих многие хорошо говорили по-латыни (sic!). Первым повелением нового государя было каждому воину, каждому молдавскому жителю принести по три фута земли на сие место. Мы спросили нашего молдавана. Со всем своим молдавским двором. Армия наша вся вместе состоявшаяся из 79 8000 человек, не считая казаков и молдаван.16.
Впервые опубликованные в 1837 г. на русском языке А. Пушкиным неизвестные до сих пор молдавской историографии мемуары Моро де Бразе содержат малоизвестные сведения о русско-турецкой войне 1711 г. , о социально-политической обстановке в Молдавии того времени, о молдавско-русских отношениях. Прутский поход 1711 г. был первой попыткой осуществления положений первого молдавско-российского военно-политического союза, заключенного в Луцке 2 апреля 1711 г.
Комментируемые записи ценны и тем, что они подтверждают устоявшееся в европейском научном и информационном обороте имя страны - Молдавия, имя народа, сотворившего ее - молдаване. Молдавские исторические, географические и этнические сведения из мемуаров Моро де Бразе особенно примечательны тем, что они удостоверены авторитетом А. С. Пушкина, который молдавские реалии, в том числе этноним молдовень, узнал и усвоил из первоисточника, от носителей этого этноидентифицирующего признака - от самых молдаван еще в 1820-1822 гг.
Методология изучения этнонимов, отмеченных в письменных источниках, требует учесть не только время, конкретные события и место их совершения, но и мировоззрения самих авторов: гордый за свое графское происхождение русский генерал де Ланжерон, временно служивший России бывший полковник французской армии и бригадир русской армии, обиженный царским двором Моро де Бразе или выполняющий важное поручение в Молдавии русский высокопоставленный чиновник И. Липранди.
Среди русских офицеровбыл Александр Вельтман, ставший впоследствии известным писателем и исследователем, который после 1812 г. исходил, изъездил вдоль и поперек всю Пруто-Днестровскую Молдову. Восемнадцатилетним прапорщиком в марте 1818 г. он поступил на службу в военно-топографическую комиссию, начавшую съемки Бессарабии. А спустя 8 лет непрерывной работы по всему краю, в 1826 г., возглавил службу по топографическим съемкам всей Восточной Молдовы уже в чине штабс-капитана. Тогда же он был назначен начальником Исторического отделения Главной квартиры армии, дислоцированной здесь.
Как кишиневский старожил А. Вельтман знакомил А. Пушкина с молдавскими песнями (одна из первых - «Черная шаль»)17. С середины 1820 г. А. Вельтман предпринимает первые попытки обобщить свои наблюдения о Восточной Молдавии: в 1828 г. печатает книгу «Начертание древней истории Бессарабии». Отрывки публиковались в журнале «Московский Телеграф», который высказал надежду, «что занятие военною службой не навсегда отвлечет г-на Вельт-мана от занятий историей и что со временем можем мы надеяться увидеть дальнейшие труды его»18. В конце 20-х годов он решился описать то, что увидел и познал во время своего длительного пребывания в Бессарабии. Тем более, что, как он признавался, «выучил наизусть этот край». Но, поскольку «о Бессарабии уже писалось неоднократно» (В. Сумароков, 1800; Д. Бантыш-Каменский, 1818; П. Свиньин, 18181823; И. Яковенко, 1828 и др.), А. Вельтман решил прибегнуть к жанру «свободного романа»; сюжет его - история молодого человека, особенно в первой части, на фоне молдавской действительности, молдавского пейзажа. Под влиянием вышедших в 1830 г. глав «Евгения Онегина» задуманное произведение А. Вельтмана должно быть «энциклопедией бессарабской столичной и провинциальной жизни». Писатель так определил свое творение:
Мое житье, мое бытье,
Ты путешествие мое,
Моя энциклопедия19.
С первых глав «Странника», отмечая свой путь «от Атак Днестром мимо с. Мерешовки, на гору, через Окницу до м(естечка) Бричан, от Бричан еще 50 верст и мы в Хотине», писатель приглашает своих читателей:
Смотрите пристально на карту:
Вот Бессарабия! вот свет!
Я в нем чуть-чуть не десять лет,
Как шар, катался по бильярду!
Все его «катание», вся его бессарабская жизнь наполнены, усыпаны молдавскими географическими, этнографическими и бытовыми реалиями. Его «свободный роман» «Странник», другие художественно-документальные творения - «Джок», «Радой», «Два майора», «Счастье - несчастье», «Костештские скалы», «Урсул» - это перечень наиболее этнически насыщенных произведений автора о Пру-то-Днестровской Молдове, нередко на причудливой смеси русского языка и молдавской речи. Писатель основательно изучил историю и этнографию края. Он знает, что страна между Восточными Карпатами и Днестром всегда называлась Молдавией: «Народные экипажи в Молдавии называются каруцами» (с. 16). В монастыре Городище (Орге-
евского цынута) молдавский монах рассказал ему, что «все молдавские москали (= солдаты) были вооружены пушками, то есть ружьями». На базаре, где «молдаван с поджаренным лицом кричал "плацинда! плацинда!", можно было купить много чего: кушмы (головной убор из мерлушки), кочковал (кашкавал - овечий сыр кусками). Рядом:
Толстый молдаван-бояр,
Недвижно так, как идол древний.»
Прогуливаясь вдоль улиц, «встречая повсюду русских, молдаван, греков, сербов, болгар, турков, жидов и др., я не смел сделать им вопроса: «всякую шатася языцы?» (с. 28). Познакомившись «с одним знатным бояром молдавским, тот спросил "Молдовенешти нушти?" (молдавского не знает?). "Нушти ",- отвечал мой товарищ» (с. 31).
В «свободном романе» А. Вельтмана немало печальных романтических драм, характерных, по сути своей, для этнической истории края: В Молдавии, в одной деревне Я заболел.
.Лишь хозяйка,
Все целомудрие храня,
Ходила около меня.
И исповедовалась:
- У нас здесь полк стоял пехотный.
Меня любил фельдфебель ротный.
Уж кажется, прошло два года,
Парентий (отче, священник) нас благословил И вот до самого похода Со мной Илья Евсеич жил.
Я много слез по нем лила.
С полгода, как я вышла замуж.
Мне молдаванская земля
Мила: хоть здешняя я родом Но вылита я в москаля,
Поручика, который взводом В деревне нашей с год стоял. (с. 55).
.Не счесть, сколько только в XIX в. взводов, полков, сколько фельдфебелей, поручиков, майоров, полковников, бесчисленное количество солдат благословил, а еще больше не благословил парентий, после чего сотни тысяч Марвелиц (Маргьолиц) подолгу или понемногу лили слезы и качали красивых русоволосых Ванюшек и Марусь, которых в Молдавии и сегодня многое множество. В этом шутливом, но в то же
время и грустном поэтическом экспромте А. Вельтмана своеобразно отражается определенная сторона этнодемографических процессов в Молдавии XIX в.
Много лет прожив в Молдове, А. Вельтман, в отличие от большинства других российских авторов, смог более объективно оценить качества молдаван, их облик. В отличие от того же И. Липранди и особенно А. Пушкина он искренне восторгается красотой молдавских кукониц (барышень), которые, оказывается, могут устоять натиску не только фельдфебелей: «.Мне кажется, что я уже в толпе красавиц Молдавии, иду по полю, очарованный их прелестью! Вот та, которая лучше всех.
Она
- Не знаю, чем вы не довольны?
Я
- Понятно все: вы молдаванка,
А я москаль! (с. 161)
.Равнодушие красавицы так на меня подействовало, что выскочил из каруцы и пошел в сторону, воображая, что удаляюсь от жестокой молдаванки» (с. 162).
Раскрывая процесс по составлению карт Молдавии, писатель не упускает и этническую константу этих мест - молдаван:
.Уткнув на план перст,
Он говорит, что близ Бужоры Не могут быть так круты горы,
Что от Бужор до Котоморы (Котул Морий)
Двенадцать, а не десять верст,
Что все в деревнях - молдаване Его боятся. (с. 180).
Документальный рассказ «Костештские скалы» (что в Рышкан-ском районе) был опубликован в «Одесском альманахе» за 1840 г. Все герои его - офицеры, прикомандированные к военно-топографической комиссии (фамилии изменены). Все остальное: названия мест, молдавские бытовые детали, фрагменты молдавской речи, этнонимичес-кие реалии - передано адекватно и уважительно. .Ленкуца, «дочь мазыла, или молдаванского однодворца», провожает их постояльца, который уже сел в каруцу и решает, кому править: «Молдавану или другому. Молдаване гикнули. Хайд! повторили лихие кала-раши (всадники). Едва выбрались на отлогий скат к реке Пруту, каруца повернула к Костешть и вскоре очутилась на пространстве Ста могил» (корректно: сута де мовиле - сто курганов - В.С.). Далее пересказывается легенда, как «река Прут течет сквозь брешь,
пробитую волнами в Костештских скалах, что выдаются из крутого берега Прута и берега реки Чугура.». Спор о том, кто сотворил это чудо природы, заканчивается выводом: «черт строил, только не русский, а молдавский по имени Драку» (с. 320).
Опубликованный в 1841 г. рассказ «Урсул» - документальный эпизод о поимке разбойника Урсула (медведя) на Малой Малине в Кишиневе в 1824 г. «Смуглый, суровой наружности человек в молдаванской кушме стоял, облокотясь на одну из лошадей. Я спросил у него по-молдавански, не продаст ли мне одного жеребца. Вдруг из ворот выбежал молдаван, а вслед за ним другие. Они бросились к корчме, на которую указывал молдаван и кричал: «Талгарь!» (тэл-хар - вор). На крик молдавана бросился с площади и народ.».
Александр Вельтман - единственный русский автор, который долго беспрерывно жил и работал в Пруто-Днестровской Молдавии и который, на основании детального изучения края, достоверных, неоднократно проверенных на месте информаций, оставил наиболее богатые, разнообразные и искренние сведения о молдавском крае. Он хорошо изучил и знал не только великосветское общество и губернаторский дом в Кишиневе, как А. Пушкин; он не был здесь лишь в двухмесячной командировке, как И. С. Аксаков, узнавший молдавскую действительность, жизнь и быт молдаван, побывав по 1-2 дня лишь в некоторых населенных пунктах; он не интересовался только лишь статистикой этнодемографических процессов в крае, как А. Защук. А. Вельт-ман многие годы подряд жил жизнью молдаван всей Восточной Молдовы от Хотина до Аккермана, от Скулян до Дубоссар. Автор до того впитал и усвоил образ жизни, традиции, предания, обычаи, язык молдаван, что порою кажется, что он чувствует себя настоящим молдаванином. Его молдавские рассказы, роман «Странник» густо насыщены сугубо молдавскими народными выражениями: обичеюл пэмын-тулуй (обычай земли), сараку де мине! (горе мне!), маре калаба-лык! (большой беспорядок!) и др.
В научных и литературных произведениях «бессарабского периода» А. Вельтмана этнические самоидентифицирующие признаки основного населения края - Молдова, молдаване, молдаванский/молдавский язык - составляют богатый свод достоверных сведений о молдавскости Молдавии и, разумеется, Пруто-Днестровской Молдовы с XIV века до наших дней.
О широком ареале распространения этнонима молдовень писал в 1791 г. академик И. Гюльденштедт: «Большинство Молдавского полка (в Прибужье). называли себя молдаване, молдовень.»20.
В работах А. Скальковского, прежде всего в «Хронологическом обозрении Новороссийского края», в 2-х частях (Одесса, 1836-1838),
«Опыте статистического описания Новороссийского края», в 2-х частях (1850-1853) представлен обширный материал о молдаванах, украинцах, русских, татарах, поляках и др. В 1857 г. была опубликована статья И. Енакиевича «О некоторых особенностях аккер-манских молдаван»21. «Локальный вариант культуры аккерманских молдаван И. Енакиевич связал с культурой других народов - украинцев и русских»22. Здесь также отмечается особое «почитание молдаванами властей и церкви». Опубликованная в 1862 г. статья В. Марти-новского «Черты нравов молдаван» написана по материалам, собранным в 50-е годы XIX столетия в Подольской губернии23. В результате изучения населения юга России академик П. Кеппен составил в 1851 г. первую этнографическую карту европейской части империи. По его данным, перенесенным на карту, «в Бессарабии жили молдаване, болгары, немцы и частично евреи»24.
Обзор и систематизация молдавской этнической номенклатуры из зарубежных письменных источников как существенный компонент основы этнической истории молдаван, как сумма бесспорных доказательств континуитета молдавской этничности подтверждают мысль: чем дольше автор знакомится и изучает явления непосредственно на местах, в полевых условиях, чем шире ареал изучаемого им предмета, тем обоснованнее авторские результаты. Самый убедительный пример тому - бессарабские произведения А. Вельтмана. И наоборот: если предпринимаются исследования с заранее заказанным результатом, итог может не соответствовать ожиданиям.
Действительный тайный советник П. Батюшков несколько десятилетий был связан с Западнорусским краем. Главное направление его деятельности - это доказать, что «вся площадь Западного края заселена русскими, православным населением, за исключением Ковенс-кой и отчасти Виленской губерний, где преобладает племя литовское.». Его усердие было направлено на то, чтобы «опровергать те ложные сведения о составе населения в Западном крае, которые распространяли поляки, заявившие свои притязания на эти исконно русские области». С такой целью он и издал свой «Атлас народонаселения Западнорусского края по исповеданиям» (1863 г)25. В последующем П. Батюшков выпустил книги «Холмская Русь» (1887 г.), «Волынь» (1888 г), «Белоруссия и Литва» (1890 г) и «Подолия» (1891 г.), которые прослеживали «исторически сложившиеся судьбы разных частей Западной Руси, освещая факты ее прошлого с русской точки зрения., поскольку наша литература еще не дала общедоступных сочинений, в которых исторические судьбы Западной Руси были бы изображены с национальной - русской - точки зрения.». После описания двух губерний Забужья (Люблинской и Сед-
лецкой), входящих в управление Варшавского генерал-губернаторства, и других западных областей, стараниями П. Батюшкова был подготовлен однородный с ними по плану труд о Бессарабии с той же целью
- «освещать факты ее прошлого с русской точки зрения»26.
П. Батюшков лично ни разу не бывал в Бессарабии, ставшей губернией в 1873 г. Тем не менее, он издал книгу о Пруто-Днестровском крае лишь «на основании специальных местных исследований (неизвестно только, каких? — В.С.) и документальных, почерпнутых в правительственных и частных архивах и книгохранилищах лицами, посвятившими себя изучению истории и настоящего быта, которые по поручению издателя посетили описанные ими местности»27. Составители сборника «Бессарабия. Историческое описание» с первых строк введения, отмечая «разнообразие нынешнего ( 1892 г.) населения Бессарабии», выделяют «племена румынское (sic!) и русское» и комментируют «общую оценку исторических прав их на страну (Бессарабию)». Парадоксальным образом они пытаются аргументировать «необходимость обозрения истории Бессарабии «с русской точки зрения» усердным распространением румынской точки зрения на Бессарабию, «особенно выделяя румынское племя (Бессарабии), как самое многочисленное.». Упорно подчеркивая, что «из разнообразия состава населения особенно выделяются по своей численности два главных племени: румынское , самое многочисленное., а затем русское, составляющее ветвь великой славяно-русской земли», составители констатируют: «То и другое племя, в лице своих отечественных историков и исследователей старины, одинаково считает себя исконными, коренными жителями этой страны и заявляет свои исторические права на нее. Некоторые румынские ученые-патриоты и доселе продолжают смотреть на русскую Бессарабию как на часть румынской территории.»28.
Издатель заверяет, что «счел бы преступным преклониться от истины из каких бы то ни было видов или побуждений», а в примечаниях делается ссылка на работу Д. Анучина «Кто вводит в науку большие недоразумения» (1888 г.). Тем не менее, издатель и составители, выпуская сборник «Бессарабия. Историческое описание» (1892 г.), преследовали лишь одну основную цель: «представить историю Бессарабии с русской точки зрения», полностью игнорируя 533-летнюю (на то время) историю Молдавии и молдаван. По статистическим данным А. Защука, в 1862 г. в Пруто-Днестровской Молдове (Бессарабии) насчитывалось 600 000 молдаван (66,4% всего населения), 20 000 русских (2,1%) и ни одного румына. В 1871 г. в Бессарабии был следующий национальный состав: 692 000 молдаван (67,4%), 162 252 (15,0%) русских и ни одного румына. По первой пере-
писи населения Российской империи (1897 г.) в Бессарабии насчитывалось уже 920 919 молдаван (47,6%), 155 774 русских (8,05%) и тоже ни одного румына. Так кто же вводит в науку большие недоразумения? Было бы крайне поучительно узнать: на основе каких документальных данных и как определили порученцы-составители и издатель, что «в нынешней (1892 г.) Бессарабии. особенно выдаются два главных племени: румынское и русское»?! Представляется малопродуктивной попытка утвердить «русскую точку зрения на Бессарабию», всячески пропагандируя ложный тезис о принадлежности молдавского этноса, чей этноним молдовень возник еще в XIII в., к населению Румынии - политоним, который начал распространяться через средства массовой информации лишь после 1862 г.
К концу XIX в. молдавский пруто-днестровский край все чаще стали изучать и писать о нем высокопоставленные чиновники российского правительства. В 1888-1892 гг., почти одновременно с «Бессарабией» П. Батюшкова, в Москве выходят три тома под общим названием «Иван Сергеевич Аксаков в его письмах», которые содержат и его послания из Бессарабии. В отличие от П. Батюшкова, И. Аксаков, выполняя задание правительства, лично объездил и изучал Бессарабию в ноябре - декабре 1848 г. от Бендер, Аккермана и Вилково до Кишинева через Скуляны до Хотина и Сорок. Высокообразованный интеллигент, одаренный литератор, искусный описатель новых земель, житья и быта незнакомых наций, И. Аксаков оставил потомкам свои тонкие, хотя и не всегда верные наблюдения о жизни молдаван, о ситуации Пруто-Днестровского края в 1848 г. Как и П. Батюшков, он был славянофилом, русским патриотом, но менее одержимым «освещать факты лишь с русской точки зрения». Как и А. Пушкин, И. Липранди, П. Батюшков, Ф. Вигель и др., И. Аксаков тоже волей-неволей при описании молдавской действительности впадает в позу представителя высшей цивилизации, попавшего волей случая в край ленивых и бестолковых туземцев. Но в отличие от И. Липранди, А. Пушкина или Ф. Вигеля, И. Аксаков более снисходителен, более осторожен при характеристике молдаван, признавая их достоинства и добрые качества, не скрывая в то же время, пусть и очень редко, что представители и его нации не всегда безупречны.
Относительно этнической терминологии - аспект, интересующий нас здесь - письма из Бессарабии И. Аксакова (ноябрь - декабрь 1848) -это документальные свидетельства, удостоверенные умными глазами и тонким умом человека высокой культуры и, в силу этого, по мере возможности беспристрастного, который доверяет своим чуть ли не ежедневным записям лишь то, что сам увидел, сам познал и в чем сам убедился. Это, прежде всего, относится к этнониму молдовень.
И. Аксакову было известно, что мажоритарное население Пруто-Дне-стровской Молдовы - это особый народ романского происхождения с романской речью. «Бессарабия, - писал он, - это не то, что Новороссийский край. В ней туземцы, коренной православный народ: это молдаване, которые, в свою очередь, потомки римских колоний; язык их очень близок к итальянскому и физиономии сродни»29. Он довольно хорошо знал историю стран Придунайского региона. В первый же день пребывания в наших краях он пишет: «Молдаванскому движению в пользу объединения Молдавии, Валахии и Бессарабии в одно государство здесь сочувствия не было» (с. 255). Хотя бы потому, что княжества Молдавия и Валахия были под сюзеренитетом Турции. «На пути от Тирасполя к Бендерам проехал я болгарскую колонию (видимо, Парканы — В. С.) и встретил болгар, мало отличающихся зимним своим костюмом от наших. Все они, равно и молдаване, попадавшиеся мне на дороге, довольно зверообразны, особенно последние: какие-то крепкие, налитые желчью и кровью лица» (с. 256). «.В церкви (в Бендерах), слава Богу, было тесно, но молдаван зажиточных почти не было. Есть что-то такое в способе ношения одежды, что сильно отличает их.. Я рассказываю вам костюм молдаванских крестьян или царан; настоящего богатого молдаванского наряда я не видел. В Телице (село) поселянский стряпчий. угостил меня довольно скромным обедом и молдавским вином» (с. 259). Кукуруза -«это любимый хлеб молдаван. Во время завоевания (Бессарабии) большая часть молдаванских бояр уехали в Молдавию (Запрутскую)».
«16 ноября 1848 г. Кишинев. Город довольно красив. Досадно, что негде мне увидеть здешнего общества молдаванских бояр. Их очень мало здесь. Молдавская аристократия, говорят, гораздо более отуречилась, чем низшие классы. Ходил по базару. Все жиды и частично молдаване. Молдаване, кажется, вполне заслуживают название «тяжелых», расположенных к тучности. Физиономии молодых молдаван и молдаванок довольно приятны. На базаре мало русских. Зашел я обедать к здешнему ресторану. Там нашел трех молдаван-дворян.» (с. 263).
И. Аксаков зорко улавливает и метко обобщает отдельные межнациональные ситуации, характерные для этнической истории молдавского общества. «.Ламбрович (земский начальник вЯловень - В.С.)
- примечательное лицо, которому как-то прилично быть в Бессарабии. Он родился в Смирне, от тамошних уроженцев, первоначально воспитывался там, потом в Петербурге, служил в военной службе, в турецкую кампанию. Жена его родилась от отца-немца и матери-польки в Грузии, воспитывалась в Петербурге, вышла замуж в Бессарабии!.. И здесь все так. Самые чиновники - какой-то сбродный на-
род, и почти все говорят по-молдавански. Горы почти все покрыты зеленью, многие еще девственны, потому что ленивая рука молдаван не касалась их богатой почвы.» (с. 266). «Часто в самом глухом месте вы встречаете колодезь, сделанный молдаваном (видимо, самым ленивым — В.С.) в память родителей или других, близких ему, на пользу проходящим. Хаты всегда чисты внутри и снаружи. Это дело женщин, которые здесь гораздо трудолюбивее мужчин. Молдаванин еще ленивее хохла». По мнению проезжающего в бричке по Бессарабии И. Аксакова, «молдаван пашет только то пространство, которое ему нужно для ежегодного прокормления себя и своего семейства мамалыгой» (с. 267). Если бы это было так, как показалось И. Аксакову, то невозможно было бы объяснить известную борьбу молдаван за гектар земли, десятки восстаний «за землю и волю». Если бы молдаване, которых проездом увидел И. Аксаков, были «ленивыми», даже «ленивее чем.», то как объяснить то, что он заметил раньше: «Нигде магазины (склады) так хорошо не устроены, как здесь. Магазины полны хлебом всякого рода, и есть особый амбар для кукурузы...» (с. 260). «Войдя в хату, вы удивитесь чистоте, порядку и даже вкусу» (с. 268). Далее он пишет несовместимое, педалируя воображаемый им негативный стереотип «ленивого, примитивного молдаванина». По субъективному мнению И. Аксакова, «москвича по воспитанию, убеждениям, по приверженности к московскому направлению, служившего в Министерстве юстиции», «в этих чистых (!) хатах живет самый грубый и глупый, нелепый, жалкий народ, способный вывести из терпения всякого привыкшего к уму русского мужика.». (с. 268). Полагаем, что даже у «привыкшего к уму москвича» хватит разумения понять, что для того, чтобы построить со вкусом и поддерживать в чистоте молдавскую хату, требуется немало постоянного труда и не меньшего уменья, ума, то есть. Иногда у высокопоставленного столичного визитера в Бессарабию прорываются и самокритические нотки: «Не мешало бы и русскому человеку жить не так свино-вато» (с. 268).
Порою кажется, что один из лейтмотивов «бессарабских писем» И. Аксакова - это беспробудная «лень молдаванина»; он самозабвенно ищет ее и отмечает, даже там, где ее быть не может. Эту мифическую лень он связывает с генетическим кодом молдаван, она у И. Аксакова этнически окрашена: «Эта итальянская лень! - восклицает он. - Мудрено в них узнать потомков римлян!» (с. 267). Переезжая из одного села в другое, на пути из Бужор в Збероая («Збирой» пишет этот вояжер - В.С.), И. Аксаков вдруг вспомнил: «Да, забыл рассказать еще образчик молдаванской лени. Когда вырастет кукуруза,- пишет он как многоопытный кукурузовед, - то молдаван не
срезывает ее, а ломает самые головки или кочаны; при ломании, -воображает И. Аксаков, - выпадают, высыпаются зерна на землю; он затопчет их ногами и больше не сеет» (с. 268). Вот так! Если верить И. Аксакову, который судит о тяжелой работе из проезжающей мимо брички, то это - вершина молдавской агрокультуры, кукурузной агротехники! А хлебороб-молдаванин выглядит не только ленивым, но и непобедимо глупым. Справедливости ради отметим, что любой молдаванин, читая эти нелепости (растиражированные в 1988 и в 1991 гг.), усомнится в здравости ума того, кто доверил бумаге эти «открытия». Во-первых, осенью, когда завершаются все полевые работы в садах, виноградниках, огородах и когда одновременно надо готовиться к следующему урожаю, молдаване, если не успевают, иногда срывают созревшие кочаны кукурузы, чтобы не попали под осенние дожди. А стебли они срезают позже: это будет корм для их скота. Во-вторых, любой крестьянин, даже русский, знает, что кукуруза - это не подсолнух, ее зерна не высыпаются. Для того, чтобы лущить их, есть ручные и механические приспособления. Однако, как мудро напоминал Станислав Ежи Лец: «Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Конго инструкцию, как вести себя во время жары».
К сожалению, нередко случается, и даже в наши дни, даже в исторических трудах, даже с просвещенными путешественниками: свое высокомерие и элементарное незнание выдают за лень и глупость других.
Представитель передовых кругов России, человек, несомненно, широкой эрудиции, И. Аксаков знал, что Бессарабия - это лишь часть исторической Молдавии, что оба берега Прута - молдаванские, что и там, и тут живут молдаване. Доехав до «Збероаи, на самом берегу Прута, на самой границе», он пишет: «Прут, очень небольшая река, которую летом во многих местах и курица может перейти, сдерживает здесь напор так далеко и широко раскинувшейся Руси! Противоположный берег молдаванский - такие же издали белеют деревни, такой же язык, но там уже не то. Влияние русское легло на Бессарабию, на самый народ. Здесь, в этой пограничной области, сильнее, живее чувствуется благодетельная сень русской силы - и нет ни малейшего сочувствия. Молдаване или собственно царане не переходят туда, хотя нет ничего легче. Но оттуда часто приходят толпами селиться в России.» (с. 270, 271).
Добравшись до Новоселицы, что в Хотинском цынуте, И. Аксаков не смог сдержать своих эмоций: «Как я обрадовался, перейдя от молдаван к руснакам... Я не поскупился на водку и искренне радовался, услыхав снова русский язык в устах народа!» (с. 274).
Немалый путь в Сороки, немощенная дорога, скверная погода опять отразились на суждениях И. Аксакова о молдаванах: «Дорога грязная,
вез нас бестолковый молдаван». Вдобавок: «лошади обывательские (видимо, аристократических не нашлось — В. С.) были невообразимо плохи.» (с. 276).
Верноподданническая душа путешественника немного успокоилась, убедившись, что «у руснаков и у молдаван уважение к нему (царю) беспредельное» (с. 277).
И. Аксаков завершал свою инспекцию Бессарабии в конце декабря. Как известно, ноябрьско-декабрьская пора в Молдавии для путников не самая благоприятная. Почти двухмесячные скитания по Бессарабии вконец испортили настроение и повлияли на добрые, в общем-то, впечатления И. Аксакова о Молдавии и о молдаванах, что заметно в не самых приятных определениях, участившихся в его записях. В Хотине жена хозяина квартиры «плохо говорит по-русски», «дочь невыносимо скучна», к тому же «пыталась голодного, уставшего от подлейшей дороги и молдаванской телеги поучить молдаванскому языку.» (с. 281).
Но вот «Измаил, славный городок, можно сказать, столица Буджа-ка. Когда татары оставили Буджак (были депортированы в 1807 г. в Крым — В. С.), эта пустынная сторона быстро населилась русскими всякого рода, выходцами из Турции (из-за Дуная — В.С.), беглыми из России, малороссийскими бродягами. Здесь почти не встретите молдаван; всюду увидите вы умные, добрые лица, могучие осанки русских людей» (с. 285). Очевидно, эмоции перехлестывают «этнографа» И. Аксакова, и он явно выпячивает положительный автостереотип представителей своей нации на фоне негативного стереотипа туземцев - «грубого и глупого, нелепого, жалкого и ленивого народа» (с. 268). «Что за народ эти великорусские вилковцы? Все молодцы, у всех умные лица, но все как-то важны, степенны, грустны; ходят они в русском платье, женщины (а какие славные женщины!) в сарафанах. Одно заняли они у здешних людей, или, лучше сказать, не они, а жены: чистоту и опрятность в хатах, которые так же, как и молдаванские, делаются из камыша с глиной и вымазываются белой известью как снаружи, так и внутри.» (с. 287) .У аккерманского уездного предводителя Донича «увидел трех молдаванских барышень, не очень хорошеньких. не было тут ни одного молдаванского платья.» (с. 292, 293).
Заканчивает И. Аксаков свои «письма из Бессарабии» (ноябрь -декабрь 1848 г.) вполне по-христиански, в духе библейского послания апостола Павла к римлянам (10;12) о равности всех перед Всевышним: «Верно, уж Богу нужны в его хозяйстве также и жиды, и немцы, и русские!.. » (с. 295).
И, судя по тому, как И. Аксаков последовательно и даже настойчиво выделяет исторически сложившийся и утвердившийся повсемест-
но в Молдавии выражаемый этноним молдовень, насыщенно этнически окрашивает все, что слышит, ест, пьет, видит - молдавский, молдаванский: дом, одежду, средства передвижения, образ жизни, способы хозяйствования, веру и обычаи «туземцев Бессарабии - коренного православного народа Бессарабии» (с. 260), «нужны Богу в его хозяйстве» и молдаване, которых он сохранил и оберегает до сих пор.
Молдавско-этнические свидетельства, лаконично воспроизводимые из отдельных произведений лишь некоторых русских авторов, отражающие исторические корни и континуитет самосознания основного этноса Пруто-Днестровского ареала, представляются как откровение для российского общества и тем более для молдавского. Для молдаван, как и для русских, в первую очередь для этнологов данных народов, эти письменно удостоверяемые основные признаки этнически осознанной сообщности - молдаван, воспринимаются как открытие. «Твои живые письма, - признавался отец писателя, - для меня открытие новой Америки».
«Бессарабские письма» И. Аксакова, как видно из приводимых выше примеров, покрывают молдавской этнической терминологией - молдаване, молдавский, молдаванский язык - всю Восточную (Пруто-Дне-стровскую) Молдавию: от Хотина и Новоселицы до Аккермана, Вил-ково и Измаила, от Бендер и Телицы до Скулян и Збероаи, пересекая Кишинев, Яловены и др.; автор постоянно и обоснованно подчеркивает романское происхождение молдаван - «потомки римских колоний», латинские корни молдавского языка.
Русский исследователь отмечает этническую общность/идентичность, унитарный характер языка, культуры, истории молдавского Карпатско-Днестровского пространства, правого и левого берегов Прута
- всей исторической Молдовы: «Противоположный берег (правый реки Прут — В.С.) - молдавский: такие же издали белеют деревни, такой же язык.»30.
Тонкий наблюдатель и, в принципе, объективный комментатор, И. Аксаков констатирует реальную, сложившуюся на протяжении многих веков этноязычную ситуацию Восточной Молдавии: превалирование и усиление влияния на момент 1848 г. молдавской этнической среды. Государственные служащие, чиновники всех рангов, как правило русские, «почти все говорят по-молдавански. Земские начальники в большинстве мало говорят по-русски, управляющие и царане ни слова не понимают по-русски, тем более, что вся местная полиция говорит по-молдавански; только официальная писанина ведется на русском земскими писарями». Трудности в связи с незнанием молдаванами русского языка, а русскими - молдавского писатель испытал на себе: «Я не могу объясниться по-молдавански, а возница и наши всадники. не понимают по-русски32.
Ситуацию мирно сосуществующего молдавского этноязыкового Вавилона подтвердил 60 лет спустя губернатор края (в 1903-1904 гг.) С. Урусов: «Прием посетителей/просителей в Кишиневе - это целое представление, неизвестное в России. Просители говорили на почти десяти языках: русские, украинцы, поляки, евреи, греки, турки, армяне, немцы, колонисты швейцары из Шабо, гагаузы и, наконец, в огромном количестве - молдаване. Для них выучил несколько молдавских слов»32.
.Заночевав в поместье Болотино по приглашению помещика Бо-дарева, И. Аксаков уточняет: «Вопреки русскому окончанию его фамилии он - (Бодарев) исконный молдаванин».
И. Аксаков неоднократно отмечает исторически сложившийся многонациональный характер Пруто-Днестровской Молдовы, в которой изначально мажоритарным, доминирующим этносом были и остаются молдаване.
«Бессарабские письма» И. Аксакова, впрочем, как и молдавские записи, дневники, воспоминания, научные труды и литературные произведения некоторых других русских авторов о Молдавии и молдаванах (или только касающихся этих сюжетов), содержат чрезвычайно богатую и разнообразную, до сих пор неисследованную историческую, социально-экономическую, этнодемографическую, политическую и конфессиональную, нередко беспристрастно отмеченную и профессионально комментируемую информацию о Молдавии; исключительно ценные достоверные сведения о молдаванах, о молдавских реалиях, о древних неоспоримых корнях и непрерывности этнонима молдо-вень, лингвонима молдавский язык - как фундаментальные признаки молдавского самосознания, этнической идентификации молдавской общности. При всем своем не всегда скрываемом чувстве превосходства представителя великой нации, проявляемом при беглом рассмотрении из «молдаванской телеги по подлейшей дороге», по отношению к «туземцам Бессарабии» И. Аксаков, может быть, как никакой другой русский автор, проникновенно, с сочувствием пишет о молдаванах, об их тяжелой судьбе, с восхищением отзывается о молдаванках, хранительницах чистых, со вкусом обставленных очагов, достоверно и достойно подтверждает имя романизированного основного населения края - молдовень, название их родного языка - молдавский и даже вернее - молдаванский язык - краеугольные камни возникновения и континуитета молдавской этнической общности.
ЛИТЕРАТУРА
1. IorgaN. Istoria literaturii romane in secolul al ХУШ-lea. V0l. II. Bucuresti, 1901. P. 9.
2. Бережан С., Бахнарь В. Молдавская терминология // Развитие терминологии на языках союзных республик СССР. М., 1987. С. 114.
2. Enciclopedia sovietica moldoveneasca. Vol. 8. Chisinau, 1981.P 413.
2. ЛызловА. Скифская история. М., 1990. С. 225.
5. Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым. Т. 2. Кн. 8 СПб., 1849.С. 60; ГросулВ. О терминах «молдаван» и «молдавский язык». Тирасполь, 1991. С. 17.
6. Сумароков П. Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 г. М., 1799. С. 224, 226, 228, 231, 235; Гросул В. Указ. соч. С. 2.
7. Словарь географический Российского государства. Ч. 4. М., 1805. С. 304; Гросул В. Указ. соч.
8. ДружининаЕ. Южная Украина. 1800-1825. М., 1970. С. 79.
9. Гросул В. Указ. соч. С. 3.
10. Лукьянец О. Русские исследователи и молдавская этнографическая наука в XIX - начале XX в. Кишинев, 1986. С. 8.
11. Свиньин П. Описание Бессарабской области // Записки Одесского общества истории и древностей (далее ЗООИД). Т. 6. Одесса, 1867. С. 244.
12. Bezviconi Gh. Profiluri de ieri si de azi. Chisinau, 1992. P. 36.
13. Spinei V., Spinei M. Insemnarile cu caracter istorico-etnografic asupra Principatelor romane ale contelui de Langeron // Patrimoniu, 1992. Nr. 2. P. 10.
14. IorgaN. Comemorerea pierderii Basarabiei // Neamul romanesc in Basarabia. Vol. II. Bucuresti, 1997. P. 52.
15. Spinei V., SpineiM. Op. cit. P. 32.
16. Пушкин А. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. Л., 1978.
C. 281-330, 401.
17. Пушкин. Исследования и материалы. Е. III. М; Л., 1960. С. 411.
18. ВельтманА. Странник. М., 1977.С. 338.
19. Там же. С. 110.
20. GuldenstadtI. Reisen durch Rusland und im Caucasischen Gebirge. T. 2. St.-Petersburg, 1791. S. 174; ШишмаревВ. Романские поселения на юге России. Л., 1975. C. 53.
21. Вестник Российского географического общества. 1857. Ч. 19.
22. Лукьянец О. Указ. соч.. С. 14.
23. Этнографический сборник 1862 г. Вып. V; Лукьянец О. Указ. соч.. С. 15.
24. Кеппен П. Об этнографической карте Европейской России. СПб., 1852; Лукьянец О. Указ. соч. С. 15-16.
25. Батюшков П. Бессарабия. Историческое описание. СПб., 1892. С. XXIII.
26. Там же. С. XXIX- XXX.
27. Там же. С. 3.
28. Там же. С. 1, 2.
29. Аксаков И. Письма из провинции. М., 1991. С. 260.
30. Там же. С. 270; см. также: Barba Gh. Basarabia vazuta la 1848 de I. S. Acsacov // Romanul, 7-13. 11. 1994.
31. Barba Gh. Op. cit.
32. См. Cazacu P. Moldova dintre Prut si Nistru. 1812 - 1918. Chisinau, 1992. P. 105.
