П. А. Флоренский: задача постижения природы как Творения Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

К 130-летию со дня рождения П.А. Флоренского

П.А. Флоренский: задача постижения Природы как Творения

В статье рассматривается поставленная П.А. Флоренским задача понимания природы в событии мистически-эстетического переживания и культурно-философского ее осмысления, соединяющего научное познание, мистическое переживание и эстетический опыт. В таком слитном процессе познания знание обретает форму цельного знания, а Природа предстает Творением — живой связью явлений, «воплощенной духовностью» или символом. Творчество символов, их иерархическая с ориентацией на Абсолют организация обретается человеком в культуре. Процесс познания утверждается Флоренским как процесс, погруженный в культуру и определенный культурой. Постижение Природы — это не только познание ее общих законов, но проявление в знании явлений их индивидуальной выразительности.

Ключевые слова: природа, Творение, «двойной лик» природы, познание, научное познание, постижение, истина, «живой религиозный опыт», эстетическое созерцание, цельное знание, символ.

Русская философская традиция, к которой принадлежит и Флоренский, относится к тому типу философствования, где судьба мыслителя, его жизненный путь, сама личность во всей ее полноте становятся важнейшим аргументом в философском творчестве, без знания о них часто невозможно адекватно представить себе философское учение. Ключ к творчеству философа и богослова П.А. Флоренского надо искать в строе его личности: стремясь понять его основные идеи, следует идти не от абстрактной научной проблематики, но от вопроса — что за человек был Флоренский?

Друг и единомышленник Павла Флоренского Сергей Николаевич Булгаков писал: «Из всех моих современников, которых мне суждено было встретить за мою долгую жизнь, он есть величайший... Отец Павел был для меня не только явлением гениальности, но и произведением искусства: так был гармоничен и прекрасен его образ. ...Вообще самое основное впечатление от о. Павла было силы, себя знающей и собою владеющей. И этой силой была некая первоздан-

© Красноярова Н.Г., 2012

Н.Г. Красноярова

ность гениальной личности, которой дана самобытность и самодовлеемость при полной простоте, естественности и всяческом отсутствии внутренней и внешней позы, которая всегда есть претензия внутренней немощи. И в путях духовного развития и самоопределения мы наблюдаем в о. Павле эти же самые черты. Можно сказать в известном смысле, что о. Павел сам себя сделал, подойдя своим собственным путем» [2, с. 394—395].

Флоренский вырос в нерелигиозной семье, но с детства он, как написано в его воспоминаниях, больше всего любил природу, испытывая восторг перед ее красотой и жажду ее познания. Именно эти два пути с детства — эстетическое созерцание и научное познание природы — стали для Флоренского «живым религиозным опытом», приведшим его к вере в Творца, к его призванию священника. С. Булгаков писал, что «священство

о. Павла было его собственным самоопределением», его внутренним голосом, избранием и призванием [2, с. 395]. Биография Флоренского показательна как путь становления интеллигента и путь движения интеллигента в священство. В самом Флоренском встретились и по-своему соединились культурность и церковность. Но, став священником, Флоренский «оставался свободен и в своем богословствовании», не совсем находя места в академической богословской среде с ее особой атмосферой.

Объект размышлений на протяжении жизни Флоренского — «смысл Творца, Творения и твари» — столь грандиозен, что его можно «схватить», как он считал, только многоаспектно и любой науке найдется дело в этом «схватывании». Всю свою энциклопедичность и необъятность Флоренский направляет к одной цели — к Богу.

Но путь к Богу у Флоренского необычен. С детства его привлекала именно природа. Особое поклонение вызывала избыточность природного мира: запахи, цвета, звуки, минералы, растения, водоемы, и т. д. Поразительно, как восторг маленького Павла подвигает его к открытию духовной красоты природы: «Покровами вещества не сокрывались в моем сознании, а раскрывались духовные сущности; а без этих покровов духовные сущности были бы незримы» [8, с. 154]. Категории духа и природы Флоренский рассматривал и понимал не в качестве противоположностей, но как полюса единого целого. Как он писал в своих воспоминаниях, будучи ребенком, он приходил в невыразимый экстаз, в трепет от «самого вещества, с его правдою и его красотою, с его нравственностью» [8, с. 61]. Описывая свое отношение к природе, он сравнивает свое тело с хладние-вой пластинкой, по которой природа ведет своим смычком: в его душе, во всем его организме вибрирует «высокий и упругий чистый звук», а в его мыслях возникают «символы мировых явлений», похожие на хладниевые звуковые фигуры, — «схемы порядка скорее всего математического, и они были моими категориями познания» [8, с. 71—72].

Флоренский описывает, как уже в старших классах гимназии совершился настоящий «обвал» в его духовной жизни и навсегда рухнула вера

в возможность постигнуть Истину с помощью науки. Ему постепенно стало очевидно, что хорошо усвоенные научные воззрения Дарвина и Геккеля не способны не только ответить, но даже сформулировать те вопросы, которые вызревали в глубине его души. «В какую-нибудь минуту пышное здание научного мышления рассыпалось в труху» [8, с. 242]. «Тогда я знал, может быть, даже лучше, чем сейчас, что научное мировоззрение есть душа западной культуры, самое сердце Европы. И когда это сердце на моих глазах вдруг стало останавливаться, когда я увидел, что оно — не сердце, а только резинка, тогда. я осознал и все происходящее ныне в мире как имеющее произойти. В том, что случилось со мною, был пережит разрыв мировой истории» [8, с. 196]. Наука и научное мировоззрение в какой-то момент оказались для Флоренского тем, что препятствовало поиску ответа на волнующие вопросы. И только там, где наука оказывалась бессильной, там затепливалась надежда на доступ к подлинному знанию: «Вот именно там, где спокойный ход жизни нарушен, где разрывается ткань обычной причинности, там виделись залоги духовного бытия» [8, с. 161].

Природа, убежден Флоренский, имеет изначально двойной лик, стороны которого предназначены для познания в духе и для зрительного созерцания и явлены «как воплощенная духовность, как созерцаемая умо-постигаемость». Этот лик Флоренский искал с детства, прокладывая «пути к будущему цельному мировоззрению» [5, с. 38]. Цельность Природы запрашивает творчески-созерцательное, живое, пластическое мышление, которое занято не нанизыванием понятий, а, сохраняя «верность Земле», вырывается из области голого рассудка в сферу «Разума Соборного» или «вселенского Логоса» [7, с. 163].

В «Автореферате» для словаря «Гранат» о. Павел следующим образом характеризовал задачи и метод своего философствования: «Свою жизненную задачу Ф[лоренский] понимает как проложение путей к будущему цельному мировоззрению. В этом смысле он может быть назван философом. Но в противоположность установившимся в новое время приемам и задачам философского мышления, он отталкивается от отвлеченных построений и от исчерпывающей, по схемам, полноты проблем. В этом смысле его следует скорее считать исследователем. Широкие перспективы у него всегда связаны с конкретными и вплотную поставленными обследованиями отдельных, иногда весьма специальных, вопросов» [5, с. 38].

Природа для Флоренского с ее объективной закономерностью через человека (воспринимающего ее субъекта) выражает все свое существо в качестве слова: «Мы говорим: “Природа”. Но природа дана нам ведь не вне нашей жизни с нею, и то, что мы говорим о природе, — сказали тем самым о жизни нашей мысли, о философии. Философия — слово природы, слово тайны мира, слово жизни. Слово же это — подобно розе. Каждый лепесток диалектики благоухает Тайной, каждый есть имя, каждый есть имя Тайны, каждый — истинен, но — в отношении к Истине.» [7, с. 149].

Познание природы, по мысли Флоренского, — это именно постижение, включающее в себя тайну, чудо, возвышенные и прекрасные моменты. Флоренский трактует постижение как «эротический диалог» — не диалог между людьми или социальными событиями, но «диалог» познающей мысли и мировой тайны. «Поцелуем внешнего луча — сжатая и бесцветная почва расправляется в свежую зелень и в пышные цветы. Так, под пристальным взором внимания, распускаются в уме, из невидного и невыразимого зачатка, мысли — богатые, полные. Мысли, т. е. слова, ибо слова-то и суть мысли раскрытыя. Взор любовно ласкает и нежит тайну действительности, — удивившую философа. И чем нежнее эта ласка, чем сосредоточеннее внимание, чем благороднее приятие, тем выразимее становится тайна, — и новые линии выразимости. Плененная тайной, мысль льнет к ней и не может отстраниться от нее — благоуханной розы — не по хищническому расчету — отнять, но движимая эросом. . Мысль волнуется, и приникает, волнуясь, к тайне жизни. И вопрошает себя: «Что есть она, меня удивившая? . И мысли вопрошающей ответствует, устами самой мысли, ласкаемая тайна. Но слышимый ответ жарче волнует мысль, ибо не то он, не сокровенное сердце тайны, недоступное, — лишь благоухание ея. .Но еще более волнуется мысль, еще теснее влечет ее к тайне. И вновь получает ответ, еще имя — и вновь возгорается трепетом неизъяснимым. Так развивается эта «Песнь Песней» — диалог мысли и тайны. Вопросы и ответы, и снова вопросы, ответами возбуждаемые, и новые ответы — радость присного обретения в имени, пиршественное узнание, называемое диалектикой. Ведь диалектика, возникающая как эротический диалог, по внешнему составу есть разговор» [7, с. 143—144].

Почему аналитического или рационалистического миросозерцания недостаточно для познания Природы? По убеждению Флоренского, оно не способно объяснить свободу, веру, подвиг, творчество, красоту, которые являются и характеристиками или именами природы, а не только деяний человека. Познание из механистического акта противопоставления, дробления и деконструирования (традиция европейского рационализма, начиная с эпохи Возрождения) способно стать постижением, когда обретет в себе слитность научного, мистического (религиозного) и эстетического и будет движением к всеобщему, к Истине.

Природа — отнюдь не мертвые и пустые формы, а «живая связь своих органов, сердце своих, — своих именно, — явлений», «наполненных жизнью таинственного первоявления сверхчувственной своей идеи. Лепесток розы — не роза в ее духовной сущности: но роза именно в лепестках своих является, и пренебрежительно общипывая лепестки, как не-розу, мы лишимся именно розы, и потому о лепестке мы говорим, как о розе. Противоречивость всякого воплощения в том и состоит, что воплощение — более себя самого, что оно и А и более чем А — зараз. Всякое ведь воплощение, будучи частью, есть в то же время и целое» [7, с. 147—148]. Иными

словами, постижение имеет дело с Природой, в которой «часть, равная целому, причем целое не равно части», т. е. с символом. Природа символична как Творение, как «воплощенная духовность».

Творчество символов, их иерархическая с ориентацией на Абсолют организация обретается человеком в культуре. Флоренский таким образом рассматривает процесс познания как социокультурный процесс, погруженный в культуру и определенный культурой как иерархической системой символических ценностей, критерием, который является вне культуры, данный Абсолют (Бог).

Таким образом, энциклопедизм Флоренского проистекает из задач построения цельного знания, соответствующего всей грандиозности объекта постижения, который «принуждает» к включению многообразного опыта в единый слитный процесс познания как постижения.

На пути к цельному знанию возможно «огненное терзание» сомнения. О том, как побеждается сомнение подвигом веры, Флоренский написал в своем главном труде «Столп и утверждение Истины» (1914), демонстрирующем возможность творческого подхода к догматам православной веры. Главная тема этого произведения — тема вхождения в Церковь. Флоренский обращается к сложнейшим вопросам религиозно-философского мировоззрения, предлагая опыт православной теодицеи как восхождения человека к Богу и опыт антроподицеи как нисхождения Бога к человеку. Флоренский ждет для своей книги читателя вдумчивого, берущегося пройти с автором весь путь понимания того, как возможно, что «немощный человеческий лик» может соприкасаться с «Божьей правдой» и как Божественная энергия не испепеляет ничтожества твари?» [6, с. 819].

Флоренский даже изобретает особый шрифт (этот шрифт воспроизведен при издании книги в 1990 г.: М.: Издательство «Правда». Приложение к журналу «Вопросы философии»), продумывая, как визуальный образ текста может облегчать или затруднять понимание его содержания. Опыт продумывания визуального образа текста с целью организации его восприятия у Флоренского, на мой взгляд, обретает актуальность и требует осмысления в контексте бурного развития сегодня такой теоретической и художественно-практической области как типографика — графическое оформление текста с целью оптимизации его информационного и эстетического воздействия. О проблемах поиска визуального образа компьютерного текста, с которым мы все более и более имеем дело, и в связи с этим о проблемах типографики [4]. Кроме особого написания букв Флоренский прибегает к изменению размера шрифта, например, считая целесообразным в развитии той или иной мысли вдруг перейти на особо мелкий шрифт для затрудненного чтения чуть ли не с лупой, чтобы читатель подходил к некоторым местам текста с особым вниманием, читал, останавливаясь и вникая в содержание, а не рассеянно пробегая глазами строчки. Для каждого раздела Флоренский использует заставки из редкого издания

петровских времен «Символы и эмблемата», которые дают изобразительный образ основной идеи раздела.

Основой и «единственно законным способом познания догматов» для Флоренского является «живой религиозный опыт». О Боге Флоренский говорит с любовью и одновременно неуверенностью, имеет ли право он о нем говорить. Особый тон интимности и своеобразного сентиментализма присутствует в сложнейшем религиозно-философском произведении, обеспечивая, на мой взгляд, катарсис мысли (со-мыслие — со-чувствие — потрясение) благодаря форме писем к другу, к которой прибегает автор.

Мировоззрение, которое развивает Флоренский, не поддается, по его мнению, систематическому изложению. Он считал, что логическая обрывочность («фрагментарность»), намеренная несистемность и противоречивость — это не недостатки стиля или самой концепции, а неизбежное следствие самого процесса познания. Философия — не только то, что имеет в виду новоевропейская наука, но и «всякое свидетельство о мире духовном», об Истине, свидетельство Истины на познавательном уровне, которое чаще всего имеет внепонятийный, невербальный характер и выражается в антиномиях. Есть Истина и есть истины, т. е. частные формы выражения Абсолюта (Бога): истина не совпадает с Истиной и, являясь выражением Истины, становится ее эмблемой. Антиномия — неустранимое противоречие в идее, сочетание противоположных высказываний, в равной степени убедительных об одной идее — это форма выражения Истины, наиболее полно соответствующая ее содержанию.

Истина выражается на разных уровнях. На уровне бытийственном (онтологическом) Истина выражает себя как София. На индивидуальном уровне сферой выражения Истины является сон. Индивидуальный религиозный опыт свидетельствует об Истине в узрении красоты (в том числе и в искусстве). И, наконец, Истина выражает себя на уровне коллективного соборного сознания в церковном культе, органической принадлежностью которого является культовое художество, храмовое действо как синтез искусств.

Все уровни выражения Истины в идеале взаимосвязаны, в основе своей направлены друг к другу. Познание Истины возможно только через единение с ней через реальное изменение самого существа человека — через обожение его, «стяжание любви как Божественной сущности». Основа познания Истины — религиозное переживание, сама религиозная вера.

На высших уровнях познание оказывается неотделимым от символов, на низших уровнях опирается на модели и схемы, в которые вписывается конкретный, даже технический материал. Единичное явление содержит в своей чувственной форме бытие умопостигаемое. Для Флоренского, духовный предмет всегда выражен в чувственном, дан зримо и пластично. Познание как любовь к Богу имеет три грани: гносеологическую, этическую и эстетическую, выражаемую в триединстве Истины, Добра и Красоты.

Творчество символов, их иерархическая с ориентацией на Абсолют организация обретается человеком в культуре. Флоренский таким образом рассматривает процесс познания природы как социокультурный процесс, погруженный в культуру и определенный культурой как иерархической системой символических ценностей, критерием, который является вне культуры, данный Абсолют (Бог).

Постигаемая Природа — это проявляющая свой лик природа, природа, обнаруживающая свою индивидуальность. Насколько возможна индивидуализирующая ориентация в знании о природе, если до сих пор в науках о ней господствует механистически-редукционистская методология?

Принцип познания мира сформулирован еще Аристотелем: мир, а также явления и предметы в нем познаваемы, если мы сможем разложить их на конечные элементы, которые «сами через себя», т. е на сущности. Сущности — это то, до чего мы дошли в разложении сложного на его составляющие. Сущности или элементы являются, по Аристотелю, абсолютными или универсальными, и «одну только природу можно было бы признавать за сущность в преходящих вещах» [1, 1043Ь].

«Если не утверждать, что сущности существуют отдельно, притом так, как говорится о единичных вещах, то будет устранена сущность, как мы ее понимаем. А если утверждать, что сущности существуют отдельно, то каковы их элементы и начала?» [1, 1087а]. Если же признать сущности за единичное, а не общее, то тогда, рассуждает Аристотель, существующие вещи будут равны их элементам, а «элементы не будут предметом познания». Элементы или сущности, на которые все разлагается, входят как составные части в другие предметы и явления. Познание, следовательно, есть познание повторяющегося — тех начал, которые должны быть общими, но вместе с тем отдельно существующими сущностями. И Аристотель обращает внимание на трудность: «знание, так же как и познавание, двояко: с одной стороны, это имеющееся в возможности, а с другой — в действительности. .Возможность .относится к общему и неопределенно -му, а действительность, будучи определенной, относится к определенному, есть «вот это» и относится к «вот этому»» [1, 1087а]. Но эта аристотелевская «двоякость» знания и познания по сути дела утрачена, если иметь в виду, как пошло развитие науки. М. Мамардашвили замечает, что «в мире новой и новейшей философии и науки (начиная с ХУП-го века) нет качеств и индивидуальностей в аристотелевом смысле. Наука строится как бы ценой дереализации реальности. Как ни парадоксально, — и эту мысль очень трудно ухватить — наука вообще не учит и не рассказывает ни о чем существующем. .У Аристотеля была совсем другая позиция: у него мышление могло быть только о существующем. А современная наука учит и рассказывает о возможностях. Возможности же для Аристотеля менее реальны, чем актуалии. То, что для Аристотеля было наименее реально, стало единственной реальностью для науки. .Мы строим тео-

рию света, отталкиваясь от какой-то совокупности фактов или явлений восприятия света. Но то, что мы рассказываем о световых волнах на языке науки, ни в одном пункте не содержит наших световых ощущений» [3, с. 192-194].

П.А. Флоренский в рамках своего учения поставил вопрос о возможности и необходимости понимания природы в событии мистически-эс-тетического переживания и культур-философского ее осмысления, не отрицающего, но включающего в себя научное познание, которое в существующем виде (познание общего) его как философа и исследователя во многом не устраивало. Соединение «знания и познавания» (Аристотель) в возможности (познание общего, т. е. наука) и «знания и познавания» в действительности (воссоздание «вот этого», т. е. индивидуальности, лика природы) — задача, которую П.А. Флоренский определил как величайшую задачу будущего постижения Природы.

Литература

1. Аристотель. Метафизика // Сочинения в 4-х томах. — М.: «Мысль», 1975.

2. Булгаков С.Н. Священник о. П. Флоренский //Флоренский П.А. Pro et contra. СПб, 1996.

3. Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. — М.: Аграф, 1997.

4. Родькин П. Экзистенциальные интерфейсы. — М., 2004.

5. Флоренский П.А. Автореферат //Сочинения в 4 т. — М.: Изд-во «Мысль», 1994. — Т. 1.

6. Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины // Сочинения в 2 т. — М.: Изд-во «Правда», 1990. — Т. 1.

7. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. Пути и средоточия (вместо предисловия) // Сочинения в 2 т. — М.: Изд-во «Правда», 1990. — Т. 2.

8. Флоренский П.А., священник. Детям моим. Воспоминанья прошлых лет. Генеалогические исследования. Из Соловецких писем. Завещание. — М., 1992.