CC BY
47
УДК 811.161.1 + 003.349.3
© А.П. Майоров
Отражение в региональной деловой письменности XVIII в. фонетических явлений в области согласных русского языка
В статье рассматривается возможность отражения фонетических явлений в письменных памятниках XVIII в. На материале вариативного написания согласных букв в забайкальской деловой письменности указанного периода прослеживается отражение таких фонетических особенностей забайкальского региолекта того времени, как произношение долгого твердого шипящего на месте мягкого [шит’], нейтрализация твердых и мягких согласных, утрата интервокального j в формах косвенных падежей прилагательных, неразличение шипящих и свистящих и другие, присущих материнским северновеликорусским говорам.
Ключевые слова: памятники забайкальской деловой письменности XVIII в., орфографические нормы, отражение фонетических явлений, региолект, материнские говоры.
A.P. Mayorov
Reflection in the regional current documentation of the XVIII c. the phonetic phenomena in the field of the Russian language consonants
The paper analyzes a possibility of reflection the phonetic phenomena in the written monuments of the XVIII-th century. On a material of variable spelling of consonants in the Trans-Baikalian current documentation of that period the reflection of Trans-Baikalian regiolect's phonetic features of the time can be traced, such as long pronunciation of solid hissing instead of soft [ss'], neutralization of hard and soft consonants, the loss of intervocalic [j] in adjective declination’s forms, hissing and whistling nondifferentiation, etc. All these phonetic phenomena were typical to the parent dialects of Northern Russia.
Keywords: Trans-Baikalian current documentation of XVIII c., spelling rules, reflection of phonetic phenomena, regiolect, parent dialects.
Письменные памятники, в том числе памятники деловой письменности, наряду с говорами выступают одним из главных источников реконструкции звукового строя языка исторического прошлого. Чем шире жанровый диапазон письменных текстов, разнообразнее социальный статус писавшего, тем больше вероятность и надежность реконструируемых фактов языковой системы прошлого.
В связи с этим любопытны памятники забайкальской деловой письменности XVIII в., лингвоисточниковедческий и собственно лингвистический потенциал которых позволяет восстановить в определенной степени достоверные черты звукового строя региолекта.
Правописание ши щ в связи с обозначением одного и того же звука. В связи с изучением орфографических принципов, действующих в деловой письменности XVIII в., и возможности отражения фонетических явлений на письме особо необходимо отметить правописание в исследуемых памятниках шипящих ш и щ. Прежде всего, стоит отметить, что в забайкальских памятниках буквы ш и щ дублируют друг друга, употребляясь одна вместо другой. С одной стороны, встречаем написание буквы ш на месте щ: обшаго [НАРБ, ф.88, оп.1, д.47, л.70 об., 1771], ушербовъ [НАРБ, ф.88, оп.1, д.79, л. 194, 1771], зачиншик [НАРБ, ф.88, оп.1, д.219, л.268, 1779]. С другой стороны, возможно написание щ вместо ш: щнуром [РГАДА, ф.634, оп.1, д.9, л.19 об., 1742], ясащных [там же, л.19], рубащечнаго
[НАРБ, ф.88, оп.1, д.40, л.514 об., 1768]. По мнению ученых, неразличение букв ш / щ может представлять собой графическую особенность какой-либо школы письма или индивидуального почерка писца (по устному сообщению В.М. Живова). Вместе с тем не исключено, что эти буквы-дублеты могли обозначать твердый долгий шипящий, характерный для говоров южно- и северновеликорусского наречия [ДАРЯ, вып. 1, карта 48].
Как известно, показателем твердого шипящего считается написание буквы ы или ъ (для ранних памятников) после ш, ж [Горшкова, Хабур-гаев, с. 77]. В забайкальских памятниках деловой письменности XVIII в. встречаются не только написания с буквой ы после этимологических ш, ж - ис продажы [ГАЧО, ф.482, оп.1, д.4, л.65 об., 1728], сержаншы, но и после букв ш, щ, обозначавших отвердевший долгий шипящий [шш’]: клещы [РГАДА, ф.22, л.41, 1754), плащы [НАРБ, ф.262, оп.1, д.9, л.10 об., 1731], дищътлими [НАРБ, оп.1, д.28, л.93, 1770], приобщыть
[РГАДА, ф.1069, оп.1, д.71, л.170, 1740], вещы [РГаДа, ф.413, оп.1, д.3, л.3, 1780]. Кроме того, отдельные написания, представляющие собой отклонения от обычных, могут также свидетельствовать о данном фонетическом явлении. Например, сочетание букв шо на месте ще, скорей всего, указывает на твердое произношение долгого шипящего: урочишо [РГАДА, ф. 1092, оп. 1, д. 4, л. 7, 1731]; следуюшои [НАРБ, ф.88, оп.1, д.75, л.161, 1771]. Такая фонетическая черта ха-
Майоров А.П. Отражение в региональной деловой письменности XVIII в. фонетических явлений в области согласных русского языка_______________________________________________________________________________________________________
рактерна для русских старожильческих говоров Забайкалья [Эрдынеева, 1986, с. 46]. Она восходит к материнским северновеликорусским говорам, носители которых в XVIII в. составляли основную часть населения Забайкалья. Возможно, произношение [шш] в этот период в данном региональном узусе было общепринятым и поэтому на письме его обозначение буквами-дублетами ш и щ приобрело характер узуальной нормы.
Другой особенностью в обозначении долгих шипящих было употребление сочетаний букв сч, шч, сщ: клешчи (РГАДА, ф.1092, оп.1, д.22, л.317, 1755), урожаюшчеи (там же, л.188), дош-чаничнои (РГАДА, оп.1, весщи [НАРБ, ф.88, оп.1, д.494, л.139, 1793], сусщаго [там же, л.139 об.], лежасщаго (там же, л.139 об.), следуюсчия ГАЧО, ф.31, оп.1, д.4, л.47, 1737). В отличие от функционирования букв ш и щ употребление буквосочетаний сч, сщ, шч является редким. Альтернативное использование этих диграфов, возможно, также говорит о стремлении писца передать свое аффрикативное произношение шипящего [ш’ч’] или [шч’], восходящее к северным и/или северо-западным говорам русского языка [ДАРЯ, карта 48]. На мягкость аффрика-тивного шипящего (в отличие от [шч]) может указывать написание буквы ю после данных буквосочетаний: счюрупная [ГАЧО, ф.31, оп.1, д.7, 1747].
Нейтрализация твердых и мягких согласных. В забайкальских памятниках нередки случаи отражения нейтрализации твердых/мягких согласных: воиня (с китаицами паки воиню на-чалъ); всакой [безо всакои разни - ГАИО, ф. 783, оп. 1, д. 70, л. 16 об., 1785]; тучекъ [запечатавъ оные с регистромъ в сумку или тучекъ - НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 40, л. 248, 1768]; тюлейка, заклу-ченный [данъ сеи ярлыкъ по заклученному контракту - ПЗДП, 115, 126, 1770]; луди (лудеи) [РГАДА, ф. 1069, оп. 1, д. 1, л. 210 об., 1729]; пошлына (пошлыны); облызывать [там же]*.
Широко распространенным является варьирование твердых и мягких согласных в заимствованных словах: слюда - слуда, слюдяной - слудя-ной (одно окно с оконшинои слудянои шитухои) [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 102, л. 434, 1772]; сексюр-ка - сексурка [сексурокъ девять негодных и побитых молью - РГАДА, ф. 1092, оп. 1, д. 22, л. 315 об., 1755]; экспедичной - экспедычные, шуф-ля - шуфла, ширя - шира. Очевидно, это связано
* В силу действия слогового принципа русской графики показателем чтения твердого или мягкого согласного в русском письме XVIII в. так же, как в современном языке, являлось написание соответствующей гласной буквы после нее: луди [луди] - люди [л'уди]. Между тем вариативное написание гласных букв указывает на дефонологизцию признака твердости/мягких согласных в забайкальском региолекте.
с особенностями освоения иноязычных слов, не имеющих для носителя принимающего языка внутренней формы. Так, аналогичное неразличение указанных согласных наблюдается у заимствованных слов, широко распространенных в литературном языке: полюс - полус.
Косвенно с неразличением твердости/мягкости связано чередование н/н’ в исходе основы существительных ж.р.: наковальня - на-ковальна, конюшня - конюшна, гвоздильня -гвоздильна, мыльня - мыльна и т.п. На наш взгляд, морфонологическое чередование твердых и мягких согласных поддерживается неразличением их в фонетической системе вторичного говора Забайкалья.
Отдельно следует выделить явление диспла-тализации [р’]: каструля [ГАЧО, ф. 282, оп. 1, д. 17, л. 378 об., 1759]; крук (дверь на круках железных [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 103, л. 122 об., 1772]; распра (но видевши онъ между ими разпру [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 528, л. 31, 1796]); Видимо, лексикализованным фактом является произношение твердого сонанта в слове крык и его однокоренных (крычать, закрычать и др.). Широко распространенное явление нейтрализации [р] -[р’] преимущественно в позиции перед гласными переднего ряда в русских говорах объясняется по-разному. В говорах европейской части России диспалатализация этого сонанта считается либо результатом влияния фонетики западноукраинских и белорусских говоров (южновеликорусские говоры), либо влиянием финноугорских языков (севернорусские говоры). В русских говорах Сибири диспалатализация [р’] считается унаследованной из материнских говоров, в то же время, поскольку она носит более широкий характер (не только перед гласными переднего ряда), произношение твердого сонанта объясняется влиянием языков коренного населения, в частности бурятского языка в Забайкалье [Эрдынеева, 2006, с. 95-97].
Отражение утраты интервокального ]. Яркой особенностью, характеризующей фонетическую систему вторичного говора Забайкалья, является утрата интервокального j с последующим стяжением гласных. Данное явление наблюдается исключительно в формах имен прилагательных: переметна нога [РГАДА, ф. 1092, оп. 1, д. 22, л. 34, 1754]; права и лева рука [РГАДА, ф. 1069, оп. 1, д. 1, л. 100, 1727]; в пяту восму и де-вяту роты [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 25, л. 102, 1767], каку за то <... > плату [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 48, л. 37, 1772], Нижну Кудару [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 48, л. 72 об., 1772]. Анализируемое явление устойчиво сохраняется на протяжении всего 18-го столетия в формах относительных прилага-
тельных, образованных от топонимов с суффиксом
-ск-: Кабанску приказную избу [РГАДА, ф. 1069, оп. 1, д. 1, л. 157, 1727]; в Архангелску слободу [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 48, л. 52 об., 1772]; в Удинску коменданску канцелярию [ПЗДП, 71, л. 208, 1773].
Данная фонетическая черта была унаследована из материнских северновеликорусских говоров. Стяжение гласных при утрате интервокального j широко сохранилось в современных русских говорах Севера и старожильческих говорах Забайкалья, а шире - в русских говорах Восточной Сибири и Дальнего Востока.
Нерегулярное отражение некоторых фонетических явлений в области согласных. Помимо отмеченных характерных для исследуемого региолекта явлений в забайкальских письменных памятниках фиксируется неразличение шипящих и свистящих: два жипуна вм. зипуна [РГАДА, ф. 1069, оп. 1, д. 1, л. 75, 1722]; из сыл-ных пошелшиковъ вм. посельщиков [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 367, л. 73, 1782]; Вашилья вм. Василья [там же]. Редкость отражения данной фонетической черты связано, скорее всего, с соблюдением фонетико-орфографических норм в деловом письме, составляемых в основном профессиональными писцами. Приведенные примеры представляют собой отклонение не только от произносительных норм литературного языка того периода, но и для забайкальского региолек-та, они являются показателем неоднородности его звуковой системы, отражающей многообразие идиолектов носителей данного вторичного говора, т.е. тех идиолектов, которые содержат фонетические особенности различных материнских северновеликорусских говоров.
Достоверность отражения этих фонетических фактов подтверждается примерами малограмотности составлявших документы писцов, которые в силу слабого владения орфографическими нормами русского языка, естественно, ориентировались при написании тех или иных слов на свое произношение. В частности, в первом документе безграмотность письма подтверждается случаями искажения в виде вариантов написания хорошо известного и орфографически освоенного в русском языке заимствованного слова ам-бурский : арбунскова. В другом документе, отражающем неразграничение звуков [с] и [ш], - написание слова суббота как савота, редкие для орфографии конца столетия написания слов не-премено, имяно с одним н, фонетическая запись слова дествително - все это сигнализирует, что орфографические навыки тех, кто взялся за составление документа, не обращаясь за помощью к профессиональным писцам (канцеляристам, подканцеляристам, копиистам и т.п.), были до-
вольно слабыми. Еще раз подчеркну, что ценность таких документов как раз заключается в том, что, не зная правильного написания, писавший обращался к своему произносительному опыту - т.е. к узуальным нормам произношения языковой единицы, которую надо было представить на письме.
В основном лексикализованными явлениями представлено неразличение аффрикат [ц] и [ч] в таких лексемах, как чапли, чепь. Однако о чоканье как живой фонетической черте забайкальского региолекта может свидетельствовать вариативное написание слова цейхгауз с буквой ч: в мирскомъ чехаузе [НАРБ, ф. 88, оп. 1, д. 40, л. 36, 1767]. Надежность этого свидетельства, на наш взгляд, подкрепляется тем, что заимствованное слово и его адаптация не могли опираться на осознание внутренней формы слова, немаловажного фактора верной интерпретации орфографического облика слова.
Таким образом, в результате проведенного анализа правописания согласных букв в забайкальских памятниках XVIII в. следует сделать вывод о том, что в орфографии деловой письменности того времени было возможно проявление черт регионального узуса. К орфографическим признакам, характеризующим письменный узус Забайкалья восемнадцатого столетия, относится неразличение букв ш и щ при обозначении твердого долгого шипящего. Ввиду широкой распространенности и регулярности использования этих букв как дублетов данную графикоорфографическую черту следует интерпретировать в качестве узуальной нормы региональной деловой письменности изучаемого периода. Характерно то, что эта орфографическая особенность соотносится с широким ареалом употребления твердого долгого шипящего в русских говорах - его функционирования в южновеликорусских, северновеликорусских и среднерусских говорах. Очевидно, что в исследуемый период произношение твердого долгого шипящего являлось характерной чертой звукового строя забайкальского региолекта.
Из других фонетико-орфографических особенностей, присущих языку забайкальской деловой письменности, следует назвать неразличение твердых и мягких согласных, которое отражает произносительные черты говора выходцев из севернорусских земель; утрату интервокального j с последующим стяжением гласных в падежных формах имен прилагательных. Из них также можно выделить те фонетические свойства, которые характеризовали отдельные говоры, и те, которые являлись общими для всего пестрого состава забайкальского региолекта русского языка XVIII в.
Блохинская А.В. О степени сохранности украинских говоров на территории современного Приамурья (на материале говоров Октябрьского района)_______________________________________________________________________________________
Литература
Горшкова К.В., Хабургаев Г.А. Историческая грамматика русского языка. - М.: Высшая школа, 1981.
Эрдынеева Э.Д. Диалектная речь русских старожилов Бурятии. - Новосибирск: Наука, 1986.
Эрдынеева Э.Д. Русские говоры Бурятии: дис. ... д-ра филол. наук. - Улан-Удэ, 2006.
Сокращения
ГАЧО - Государственный архив Читинской области
ДАРЯ - Диалектологический атлас русского языка
НАРБ - Национальный архив Республики Бурятия
ПЗДП - Памятники забайкальской деловой письменности XVIII в.
РГАДА - Российский государственный архив древних актов
Майоров Александр Петрович, доцент кафедры общего и исторического языкознания Бурятского государственного университета, доктор филологических наук. Тел.: (3012)554070. E-mail: map1955@mail.ru
Mayorov Alexander Petrovich, associate professor, department of general and historical linguistics, Buryat State Uneversity, doctor of philological sciences.
УДК 811.161.1’282.2
© А.В. Блохинская
О степени сохранности украинских говоров на территории современного Приамурья
(на материале говоров Октябрьского района)
В статье рассматривается вопрос сохранности украинских диалектных черт в речи потомков украинских переселенцев в Приамурье.
Ключевые слова: переселение на Дальний Восток, речевой потрет, украинский говор.
A.V. Blokhinskaya
On the degree of safety of the Ukrainian dialects in the territory of the modern Amur area (based on dialects of Oktyabrisky region)
The article is devoted to the safety of the Ukrainian dialect features in the speech of Ukrainian descendants of migrants in the Amur area.
Keywords: migration to the Far East, speech portrait, Ukrainian dialect.
С 50-х гг. XIX в. территории Дальнего Востока (Приамурье и Приморье) активно заселялись русскими, украинцами и белорусами из разных губерний России, Украины и Белоруссии [Аргу-дяева, с. 17]. При этом, как замечает
Ю.В. Аргудяева, исследователь в области традиционной и современной этнографии русских, украинцев и белорусов на Дальнем Востоке, заселение юга Дальнего Востока в конце XIX - начале XX в. - это «прежде всего крестьянская восточнославянская колонизация с преобладанием на первом этапе русских, а на последующих -украинцев» [Аргудяева, с. 36].
Многообразие природных условий Дальнего Востока привело к некоторому разграничению национальных групп территориально: «Українці
- вихідці зі степу з теплим кліматом - після прибуття на Далекий Схід, природно, стали шукати такі місця, які за своїми фізико-географічними умовами ближче за все підходили б до України. Це, власне, й спонукало їх зайняти Південно-Уссурійський край і горнутися до державного кордону з Китаєм, де більша частина місць була вільна від лісу» [Українці на Далекому Сході]. На территории Амурской области украинцы осели в таких безлесных районах, как на-
пример, в Белогорский Завитинский, Ивановский и Тамбовский [Шиндялов, с. 11].
Потомки украинцев проживают и в селах Октябрьского района Амурской области. Во время фольклорно-диалектологических экспедиций
2010-2011 гг. преподавателями и студентами кафедры русского языка Амурского государственного университета были обследованы следующие села: Николо-Александровка, Максимовка, Покровка, Песчаноозёрка, Варваровка, Кутило-во, Борисоглебка, Переясловка, Преображеновка, где встречаются потомки украинских переселенцев. Среди местного населения бытует специальный этноним для наименования украинских переселенцев - «хохлы». Данное наименование, с одной стороны, противопоставляет приезжих из Украины переселенцам из других районов (например, тамбошам - переселенцам из Тамбовской губернии), а с другой - населению Украины. Заметим, что подобный этноним с таким же значением встречается и в других регионах России, где проживали или проживают украинцы. Например, в Томской области [Кутилова, с. 79], Волгоградской области [Супрун, с. 140], Воронежской области [Сьянова, с. 29].
Украинское влияние ярко проявилось и в ре-
