CC BY
86
УДК 415.642:8.085
М.А. Скрипка ОСОБЕННОСТИ СОГЛАСОВАННЫХ И НЕСОГЛАСОВАННЫХ ОБОСОБЛЕННЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И.С. ШМЕЛЕВА
Статья посвящена исследованию одной из составляющих богатства сказового языка И.С. Шмелева, а именно, рассмотрению особенностей согласованных и несогласованных обособленных определений. Особое внимание уделено крайней детализации описания предметов, символичности авторских эпитетов. В статье рассмотрены в том числе и причастные обороты, отражающие суть описываемых художественных образов.
Ключевые слова: Шмелев, согласованные и несогласованные определения, идиостиль писателя.
Шмелев по праву именуется златоустом Замоскворечья. Удивителен богатый сказовый язык этого писателя. В данной статье речь пойдет об особенностях употребления согласованных и несогласованных обособленных определений в произведениях И.С. Шмелева.
Обособленными являются члены предложения, выделенные по смыслу и интонационно. Существо обособленных членов предложения заключается в том, что они содержат элемент добавочного сообщения, следовательно, обособление тесно связано с сообщительной функцией предложения, то есть с его смысловой целенаправленностью. Выделенные члены предложения, приобретя относительную самостоятельность, получают большую по сравнению с обычными членами, смысловую значимость.
В примерах, приведенных ниже, мы видим целые цепочки нанизанных друг на друга обособленных определений. «Знаковые» предметы характеризуются со всевозможных сторон их описания: с точки зрения самых различных обстоятельственных характеристик, например, формы, места изготовления или цветовых и световых характеристик, а также их украшений, описанных самым детальным образом. «Все нужное, оставшееся ему в наследство, праздничное: с детства забытые тарелки, в цветных каемках, «рождественские», с желтой каемочкой - для сыра, с розовой - для колбас, с черно-золотенькой -икорная...» (С. 190). Явна крайняя детализация описания предметов. Здесь автор делает акцент на том, что эти предметы очень дороги герою, вследствие чего и происходит это подробнейшее описание, которое на первый взгляд может показаться излишним. К герою приходят воспоминания его детства, он вспоминает каждый дорогой ему предмет посуды именно по мелочам его
внешнего вида, постепенно. И читатель, таким образом, вместе с ним осматривает предметы поочередно, видит их и вместе с тем невольно сопереживает герою. «День был предпраздничный, сутолочный, яркий, с криками торгашей, с воздушными шарами, с палатками у Страстного, где...» (С. 170) В этом предложении для создания определенного образа автор прибегает к эпитетам, которые ярче всего могут говорить о ярмарочном и праздничном дне, настроении, хотя субстантива «ярмарка» непосредственно в тексте мы не встречаем. Зато ряд согласованных и несогласованных определений-эпитетов описываемого дня искусно подобран, и все они символичны. «... бинокль и веер, заграничные, в перламутре, с тончайшей золотой прокладкой, с красавицами на синих медальонах...». (С. 177) На этом примере хорошо видна одна из особенностей Шмелева-писателя. Он часто подробнейшим образом описывает, казалось бы, совсем не значительные мелочи, например, деталь костюма или как в данном случае аксессуары. Почему? Чаще всего эти мелочи, а точнее, их описание, самым красноречивым образом говорят о той или иной конкретной ситуации, в которой находятся герои, помогают психологически глубже раскрыть эту ситуацию. В данном случае автор дает целый ряд несогласованных обособленных определений, которые подчеркивают, что это самые изысканные и очень дорогие вещи.
Причастные обороты Шмелев чаще всего использует для указания на нечто особенно важное и значительное в описании своих художественных образов, иногда некоего судьбоносного события. Он, очевидно, предпочитает причастные обороты придаточным определительным предложениям. Согласованными определениями-причастиями выражается особенность сущности описываемых художественных образов, причем
причастия могут быть самыми «обычными», непримечательными, а могут быть и развернутые причастные обороты-описания. И в том и в другом случае они отражают сущность, как бы самую сердцевину того особого, что отличает этого человека, событие, предмет от таких же рядовых, похожих. «.. .как сверкающая бескрайняя завеса, осыпанная пылающими мирами, и там...» (С. 89) Автор нанизывает лексемы с единым семантическим ядром. Одна из характерных черт языка этого автора. И определяемое и согласованное обособленное определение объединены семами «сверкание» и «безграничность». Таким образом, передается ярко увиденная героем картина не просто звездного неба, а неба как образа, скрывающего в своей глубине нечто еще более величественное, чем эта видимая бескрай-ность. И именно синтаксисом своего предложения автор подчеркивает эту идею. «.кажется, женщина?.. сжавшаяся, в платке... какая-нибудь несчастная...» (С. 95) Лаконичные определения приведенного примера подобно трем ярким мазкам кисточки рисуют тот образ, к которому автор хочет привлечь внимание читателя. В краткости, но яркости (и это весьма характерно для Шмелева) и заключается секрет запоминающегося образа. Ничего особенного, кажется, не сказано, но мы видим и понимаем, что это один из главных моментов повести. Наше внимание заинтриговано и привлечено подобно вниманию главного героя, вместе с которым мы и переживаем эту ситуацию наблюдения со стороны. А ситуация непосредственного нашего присутствия создается автором благодаря сказовому стилю повествования. Мысль героя пролетает мгновенно, вслед за впечатлением, которое на него произвела увиденная незнакомка. И из увиденного он выделяет самое запомнившееся и яркое в человеке, то, что более всего бросалось в глаза, обращало на себя внимание. «Ее напряженное лицо, скорбно захваченное большой заботой, обмякло.» (С. 173) Шмелев емко выражает сущность происходящего, в особенности, это касается человеческих эмоций, жизни человеческой души. В одном определении собраны лексемы, которые помогают читателю составить целостную картину эмоциональной ситуации. Авторский эпитет, выраженный страдательным причастием, именно свой, исключительный эпитет, яркий, точный, сконцентрированный на главном. « .новым даром, кем-то ему дарованным.» (С. 175) В этом
предложении мы видим вроде бы очевидную тавтологию. Однако автор лишь нарочито подчеркивает, во-первых, то, чем являлась героиня для рассказчика-героя, то есть действительным и великим даром, а во-вторых, это безусловный намек на само имя героини - Дарья. «.оторвавшийся красный шар, пропадавший в дымах лиловых, красные.» (С. 176) В этом предложении автор замечательно играет красками. Обособленным определением усиливается красный цвет всего предложения. Лиловый фон, тем более дым, идеально оттеняет летящий красный шар. Яркое пятно на нежном фоне. К тому же важна и сама символика цветовой гаммы, то есть психология восприятия цветов. Лиловый цвет один из мистических и поэтому сказочный и торжественный, и по символике означает интуицию, индивидуальность, одухотворенность, скрытые возможности, он символизирует мудрость, это цвет внутренних сил. Не случайна и постпозиция определения «лиловых», которая усиливает высокий стиль, к которому здесь прибегает автор, чтобы показать, что речь идет о высоких чувствах. Ведь главная литературно-культурная ассоциация, которая, прежде всего, возникает в связи с красным цветом - это цвет любви. И именно красный шар мы видим на лиловом фоне. «.старинный род, давший Святого и стольких грешников» (С. 180) Здесь расставляются акценты. Не уточняется, какого именно святого дал род, потому что это не главное, а главное, что этот Святой в роду был, но были и грешники, о чем и упоминается здесь же. Одно из самых глубоких и значимых моментов для всего произведения. Святость и грех совсем рядом, всегда соседствуют. В одном и том же роду может быть как Святой, так и грешники.
Одиночные причастия в отличие от одиночных прилагательных выражают временный признак предмета, образа, то есть он не постоянно присущ художественному образу Автор удивительно тонко чувствует и использует в своих произведениях категорию времени причастий. Некий признак или был характерным, и в этом случае иногда возможен оттенок данности признака-определения, то есть того, что превращается в постоянный признак. Или же признак является характерным на данный момент времени, причем часто, совсем на краткий, мимолетный временной отрезок. И еще один вариант, когда признак только будет являться характерным для художественного образа. Таким образом, с помощью
одиночных причастий выделяется самое характерное, то, что было, есть или будет присуще только этому конкретному образу. Она была новая для меня, явленная... иконная! (С. 160) Слово явление и соответственно обособленное определение «явленная» имеет значение: проявление, выражение сущности, то, в чем она обнаруживается Я и сущность. Она проявилась для героя, он начинает проникать в ее глубинное, сущностное Я. И поэтому здесь же далее автор употребляет эпитет «иконная», а сущность иконы состоит в том, что она является видимым образом невидимого Первообраза, первообразы же иконы -Спаситель, Богородица, святые - пребывают в Царстве Небесном. Согласно православному учению об иконе, икона не просто изображает Спасителя, Богородицу или святого, но являет их. Святые реально присутствуют на своей иконе, как первообразы в образе. Героиня приобретает это качество, ставшее присущим ей вследствие определенных событий, оно только становится ее данностью, проявляется.
Встречаем в текстах Шмелева обособленные одиночные определения в постпозиции, хотя такое обособление обязательно только при логическом выделении существительного, которое поясняется следующими за ним определениями. Благодаря неординарным авторским эпитетам образы становятся именно «шмелевскими». Особенно в тех примерах, в которых мы видим обособление определений, относящихся к именам собственным. Одна из характеристик человека выбирается автором как приоритетная, характеризующая героя наиболее ярко в той или иной ситуации. «И тот, «отчаянный», тоже ее свету поклонился?» (С. 181) Шмелев использует обособленное одиночное определение в постпозиции как сильное и яркое уточнение того, о ком именно идет речь. И одновременно семантика употребленного эпитета проясняет отношение к тому, о ком идет речь.
При обособлении определения в постпозиции, когда перед существительным уже есть определение, подобные постпозитивные определения не просто приобретают характер дополнительного сообщения. Читателю становится сразу ясно, какая черта выделяется автором, ставится на первое место по актуальности в описании предмета. Предметы получают более полное, четкое описание, автор конкретизирует, на что должно быть обращено внимание, определяется
сущность описываемого. То есть существительное и так уже имеет некоторое определение, а определение в постпозиции отвечает на само собой разумеющийся вопрос: «Какой (-ая) именно?», «Что является особенным и выделяющим этот образ из ряда других?». «Таинственный свет, святой.» (С. 78). «.в золотую хоругвь, родную: Светлое Воскресение Христово.» (С. 260) «Комната совсем другая, яблочная.» (С. 279) «Отец подарил ему старую свою, хорьковую , а себе заведет новинку, «катюшкину». (С. 283) Интересный пример, в котором пропущено само определяемое, оно лишь подразумевается автором и, видно, понятно читателю из предыдущего контекста повествования. И автор вводит здесь обособленные определения-уточнения, отвечающие на вопрос: «Какую именно?» «.и воз лучины березовой, сухой-рассухой , как порох, для подрумянки чтобы , как пропекут.» (С. 290) «.вместо «настурций» - цветы такие, осенние.» (С. 300) «Большие, светлые, именно - осветляющие, звездистые, глаза.» (С. 116) «И на этой живой игре - солнца, цветов и света - нежно дышали розы на столике, привезенные докторами, как победа.» (С. 159) Почему «живая игра»? Она какая? Это игра «солнца, цветов и света» (всего того, что олицетворяет саму жизнь), поэтому она самая живая, в ней жизнь. И далее автор упоминает розы, которые являются символом победы над смертью. То есть с помощью обособленных определений Шмелев в этом предложении полно и ярко выражает главную мысль - торжества хрупкой жизни над смертью.
Также весьма интересны и своеобразны у И.С. Шмелева одиночные несогласованные определения, которые функционально схожи с одиночными согласованными определениями. Они столь же ярко маркируют выделяемые предметы и события. Достаточно одного несогласованного определения, чтобы у читателя возник особый ассоциативный ряд. «.пяльцы у изразцовой печи, с голубым атласным одеялом, «для ново-брачующихся», сказала матушка Агния» (С. 121). В данном случае важен не сам предмет, а именно то, что его выделяет, глубокий смысл, который он в себе содержит, так как символизирует собой главную мысль и тему переживаний героев. Как раз эту тему-мысль автор и выражает с помощью обособленных несогласованных определений, описывающих «пяльцы». «В ней была чудесная капля Света, зернышко драгоценное, от-
туда, от Неба, из Лона Господа» (С. 161). Эпитеты, описывающие образ возлюбленной героя, очень возвышенны. Каждый из эпитетов связан семантически с иным, одухотворенным миром. Тем самым, автор заявляет о своей героине, что она часть этого самого - иного, божественного мира. Слово «Небо» употреблено с прописной буквы, так как здесь оно в значении имени собственного. Автор выстраивает постепенную цепочку из эпитетов: каждый последующий эпитет глубже, яснее раскрывает уже сказанное. «Оттуда» - несогласованное определение, имеющее значение из того места, от того места, изнутри, то есть уже становится понятно происхождение из какого-то особенного места и одновременно принадлежность к этому месту. Во втором определении «от Неба» уже дано четкое понимание происхождения нездешности, присутствующей в героине, то есть от Бога. И, наконец, последний эпитет «из Лона Господа», то есть из самого недра. Заметим, что одно из значений слова «оттуда» -изнутри, то есть из глубины чего-либо. «. веяло от нее, от влажных, в блеске, ее зубов .» (С. 175) Может показаться, что детали внешности описаны излишне подробно. Взгляд героя пристально прикован к чему-то, и автор, подбирая точные определения, помогает читателю максимально погрузиться в происходящее событие, быть не просто свидетелем, а как бы соучастником той или иной ситуации, полностью ее прочувствовать, прожить. «. цветы бумажные, к образам, смешной поросенок - с хвостиком! - выпавший из кулька у дамы.» (С. 177) В этом предложении определения несут на себе функцию как бы кратких мимолетных заметок, которые отмечает сознание героини. На пути, мимоходом она примечает то, что видит случайно, просто по дороге, но ее сознание фиксирует все увиденное по мелким, но запоминающимся характерным чертам, которые автор выражает обособленными определениями. «Теперь оно (небо) было смутно, с редкими огоньками в мглисто-морозном воздухе, в сонном гуле колоколов». (С. 192) Здесь несогласованные определения как бы раскрывают смысл составного именного сказуемого. Небо было смутно потому, что огоньки были редкими (мало света), а воздух мглисто-морозный, то есть не совсем прозрачный. Также автор удивительным образом передает эту смутность неба через дополнительное описание слухового ощущения героя «в сонном гуле колоколов». Тем самым авто-
ру удается точно изобразить, как герой не только на уровне душевного восприятия, но и физически ощущает состояние природы, созвучное его собственному внутреннему состоянию.
У Шмелева есть замечательная способность: он словно просто описывает внешность с помощью, казалось бы, самых обычных определений. Но при вдумчивом прочтении ясно видно, что с помощью этих «простых» определений автор очень кратко, но доходчиво и понятно для читателя характеризует любого героя, пусть даже фрагментарного. Как талантливый художник умело подбирает цвета к картине, которую пишет, так и И.С. Шмелев всегда выбирает самые точные и содержательные эпитеты в каждом конкретном случае. «Он был высокого роста, сухощавый, крепкий, брюнет, с открытым, красивым лбом, с мягкими, синими глазами .» (С. 82) Как и в большинстве описаний внешности героев Шмелев несколькими мазками умелого художника рисует нам полностью облик героя. Так что читатель легко может представить описываемого человека. «Такие же, бесстрастные, восковые, с по-блекшимиустами, в бархатных куколях-колпачках, Христовы невесты, девы». (С. 191) В этом предложении все подобранные дефиниции с общей семантикой безжизненности. Каждое из определений предназначено для того, чтобы выразить главную авторскую мысль о безжизненности, бесстрастности, непосюсторонности лиц монахинь, как они виделись герою. У читателя создается реальное впечатление, что эти лица были настолько неживыми, что скорее походили на лица восковых фигур. «. милое личико, полудетское, нежное, бледное в наливавшемся рассвете, и трогательный.» Совершенно по-своему подобраны лексемы. Здесь он, описывая лицо героини, делает акцент на его юности. Весь ряд определений, а особенно, слова «в наливавшемся рассвете» тонко и точно подчеркивают создаваемый образ очень юного лица героини, только-только начинающей жить. Рассвет начинающегося дня отражается на лице, а поэтому и возникает это сравнение с рассветом человеческой жизни. «Она была восхитительна под поникшей от инея березой, у сугробов, на похрустывавшем снежку, в зимне-червонном солнце, ожившая Снегурка: в бархатных меховых сапожках, в котиковой атласной шапочке, повязанной воздушно шалью, в бархатной распашной шубке, -пышно-воздушно-легая, бойкая, необычайная».
(С. 168) Все предложение фактически «соткано» из многих несогласованных обособленных определений к местоимению «она». Автор нанизывает определения одно за другим, все подробнее описывая и украшая рисуемый на глазах читателя образ. С каждым новым определением добавляется еще одна существенная деталь, и мы, таким образом, можем увидеть образ еще ярче и, естественно, полнее. «Он пошел из храма, мысленно напевая - «.звездой учахуся.» - счастливый, влюбленный в Дариньку, прелестно-новую, соединяющую в себе и женщину, и ребенка, очаровательную своей наивной тайной». (С. 192) Сначала автором определяется главный герой, его душевное состояние и в одном из определений, относящихся к нему, делается плавный переход к описанию Да-риньки, и следует ряд определений, уже относящихся к ней. Таким образом, с помощью синтаксиса достигается полное единение героев, в сознании читателя они все чаще становятся едины.
Описания природы Шмелевым заслуживают особого внимания, они необыкновенно своеобразны и самобытны. Его глазами можно увидеть
первозданную красоту природы. Ее живость и животворность, которую, пожалуй, можно воспринять лишь ясным и по-детски восприимчивым ко всему прекрасному взглядом. И главная мысль, на которую наталкивается читатель: за такой красотой должна непременно скрываться еще большая и гораздо более глубокая по своей сущности красота создавшего ее Творца. Авторские описания природы полны неподдельной любви и чуткости, с которыми Шмелев вглядывается в окружающий мир. И он настолько чуток к слову, что и читатель невольно начинает сопереживать: «.живой и поющий свет, хрустальный, синий, в морозном гуле колоколов». (С. 187) Эпитеты необыкновенно объединяющие. Образ получается цельным и законченным. И на этом примере замечательно видна особенность этого автора -придавать неосязаемым понятиям, явлениям фактически видимую или ощутимую оболочку. С помощью обособленных определений автор сближает, делает некий художественный образ близким для читателя, и мы максимально вживаемся в описываемое явление таким образом.
УДК 808.2 Т 665
И.Ю. Третьякова
ОККАЗИОНАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ МИКРОИДИОМ И ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ С СОЧИНИТЕЛЬНОЙ СВЯЗЬЮ КОМПОНЕНТОВ
В статье рассматриваются особенности семантики и структуры двух групп фразеологических единиц: фразеологизмов, образованных по моделям словосочетаний с сочинительной связью, и устойчивых словоформ. Исследуется преобразовательный потенциал фразеологизмов, влияние особенностей значения и формы фразеологических единиц на возможность их окказиональных трансформаций.
Ключевые слова: фразеологическая единица, окказиональный фразеологизм, приёмы окказионального преобразования фразеологизмов, трансформация, модель, моделирование.
Одно из ведущих направлений современной фразеологии - коммуникативно-прагматическое. «Объектом фразеологической прагматики являются коммуникативно-стилистические свойства фразем, которые служат говорящим средством воздействия, убеждения и побуждения в процессе их общения и дис-курсообразования [1, с. 5]. Одним из таких средств являются окказиональные фразеологизмы или окказиональные варианты фразеологических единиц (далее ФЕ) - намеренно преобразованные фразеологизмы, выполняющие различные авторские интенции.
ФЕ, обладающие образностью и экспрессивностью, часто используются говорящими для характеристики явлений, процессов, предметов, лиц. Преобразованные же фразеологизмы увеличивают степень свого воздействия на адресата речи. Авторы текстов (речи), преобразуя языковые ФЕ различными способами, добиваются изменения не столько формы фразеологизма, сколько - через форму - изменения его семантики; происходит конкретизация, экспликация, буквализация значения фразеологизмов.
Окказиональные трансформации ФЕ в речи -явление достаточно частое. Фразеологизмы, не-
