CC BY
32
ТЕОЛОГИЯ
УДК 2.23/28
Л. К. Кузнецова
ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ОБРАЩЕНИЯ В БОГОСЛОВСКОМ ДИСКУРСЕ
В статье исследуются особенности функционирования обращения в богословском дискурсе. На примере толкования «Молитвы Господней» митрополит Вениамин (Федченков) акцентирует внимание читателя на функции обращения. В частности, «обращение — это сокращение отношений между двумя лицами, это фундамент, на котором будет стоять вся последующая просьба, беседа, письмо. И потому чрезвычайно важно, с какого первого слова научил нас молиться Сын Божий».
Ключевые слова: Молитва Господня, «Отче наш», литургия, покаяние, грех, искупительная жертва, Сын Божий, крещение, богословский дискурс, обращение, функционирование.
Цель статьи — исследование особенностей функционирования обращения в богословском дискурсе на примере толкования «Молитвы Господней» митрополитом Вениамином (Федченковым).
Проповедник и богослов, владыка Вениамин оставил богатое духовное наследие: богословские трактаты, труды по литургике, апологетике, художественные зарисовки, воспоминания, дневниковые записи. Глубоко промыслительно, что большая часть его творений приходит к нам именно сейчас, когда народ наш переживает период духовного возрождения.
Врамках структурно-семантического подхода в лингвистикеской науке обращение сегодня исследовано всесторонне (А. М. Пешковский, А. А. Потебня, А. Н. Гвоздев, А. Т. Абрамова, В. П. Проничев, А. В. Велтистова, Л. К. Дмитриева и мн. др.) [2, с. 4-6; 3, с. 496-498].В большинстве лингвистических работ оно определяется как «слово или сочетание слов, обозначающее лицо (или предмет), к которому обращена речь» [8, с. 125].
Обращение изучено: а) с точки зрения интонации: звательная или вводности; б) местоположения: в составе предложения или вне его; в) способа выражения: однословное или неоднословное; г) структуры: расчленённое или нерасчленённое; д) коммуникативной значимости (может выражать желание расположить к себе, ласку, сочувствие, призыв, напоминание, удивление, угрозу, уничижение, порицание, неодобрение); е) эмоциональной окраски: — О, Волга, колыбель моя!; ё) с позиций отграничения от сходных конструкций: вокативных и номинативных предложений, именительного темы, двусоставных неполных предложений, обособленного приложения [1, с. 412-415]; ж) формы выражения: именительный падеж существительного или других субстантивных частей речи: Неверная, лукавая, коварная — пляши! (Блок); косвенный падеж существительного с предлогом, личные местоимения и т. д.; з) с позиций истории языка.
Так, в древнерусском языке обращение первоначально выражалось особой формой звательного падежа имени существительного. В роли обращений чаще всего выступают собственные имена, названия лиц по родству (брате, сыну, отче), по социальному положению (княже, господине): Великый княже Всеволоде! Не мысли-ют и прилетети издалеча, отьня злата стола поблюсти (Сл. о п. Иг.) [8, с. 125]. Однако в памятниках письменности ХГУ-ХУ вв. наблюдается замена звательной формы формой именительного падежа, что свидетельствует о её утрате. Ср.: А ты, сын мой князь Иван, держи матерь свою во чти и въ матерстве (Дух. гр. 1406 г.) [там же]. В последующей истории языка звательная форма в обращении окончательно была вытеснена формой именительного падежа. Лишь изредка она употребляется как средство создания исторического колорита или стилизации старинной народной речи: Отпусти ты, старче, меня в море (П.). В украинском языке звательный падеж в обращении сохранился: Цв1ти, моя втчизно, молода безмежна... (А. Малышко) [8, с. 126].
Подробно исследованы также сфера употребления и стилистические функции-обращения. Сфера употребления: обращения чаще всего встречаются в диалогической речи, где их функция сводится к называнию лица, к которому речь адресуется: — Сергей Сергеич, это вы ли! (Гр.). В языке художественной литературы они употребляются в прямой речи: — Здорово, здорово, няня: — повторял он, прижимая к сердцу добрую старуху (П.). Нередки обращения в речи ораторской: До каких пор, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим долготерпением? (Цицерон). Естественно использование обращений в деловой речи (в официальной или личной переписке), ими обычно начинается письмо. Особую функцию выполняют обращения в поэзии, где они большей частью имеют риторический характер (ср. обращения к отсутствующему лицу, к животным, к неодушевлённым предметам: О ты, чьей памятью кровавой мир долго, долго будет полн... (П., обращение к Наполеону); Что ты ржёшь, мой конь ретивый, что ты шею опустил... (П.); Что, дремучий лес, призадумался? (Кольц.) [7, с. 260]. Но может вводить основную тему, называть предмет, которому посвящено последующее повествование: Унылая пора! очей очарованье, Приятна мне твоя прощальная краса (П.) [3, с. 489].
Стилистическая функция обращений в текстах с эмоциональной и экспрессивной окраской заключается не столько в назывании адресата речи с целью привлечь его внимание, сколько в его характеристике, выражении отношения к нему, общем повышении выразительности речи. Распространённое обращение может давать развёрнутую характеристику адресата: Подруга дней моих суровых, Голубка дряхлая моя! Одна в глуши лесов сосновых Давно, давно ты ждёшь меня (П.). К различным стилистическим разновидностям обращений Д. Э. Розенталь относит:
1. Обращения-метафоры: — Послушайте, кладбище законов, как вас называет генерал... (М. Горький).
2. Обращения-метонимии: — Куда лезешь, борода? Говорят тебе, никого не велено пускать (Гоголь).
3. Обращения-перифразы: А вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов... Таитесь вы под сению закона... (Л.).
4. Обращения-иронии: — Отколе, умная, бредёшь ты, голова? (Кр.).
5. Обращения-повторения: О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями? (П.).
6. Обращения-риторические: Шуми, шуми, послушное ветрило, волнуйся подо мной, угрюмыйокеан (П.).
7. Обращения-присловья: Батюшки-сватушки, выносите, святые угодники! (Г.).
8. Обращения фольклорные: Ты прости-прощай, сыр дремучий бор, с летней волею, с зимней вьюгою! (Кольц.).
9. Обращения архаические: — Двор мне, княже, твой недиво... (А. К. Т.) [7, с. 261].
Для разговорной речи и просторечия характерны обращения в усечённой форме, без окончания: — Микит!.. Не докличешься (Л. Т.); обращения, образованные двукратным повторением слова, с частицей а перед вторым из них: — Барин, а барин! — Промолвил вдруг Касьян своим звучным голосом (Т.). Такое усиленное обращение выражает настойчивое желание добиться ответа, когда не ожидают легко получить его [там же]. Подробнее о наиболее употребительных формах официального и неофициального обращения к знакомым и незнакомым лицам (типа сынок, браток, мужик, уважаемый, почтеннейший, сударь, сударыня, женщина, мужчина, девушка, бабуля, голубчик, товарищ, гражданин начальник, доктор, сестра, коллега, Михалыч, батюшка, благодетель, друзья, колхозники и колхозницы и мн. др.) см. в книге Н. И. Формановской [9, с. 83-113].
Анализ данных структурно-семантического подхода позволяет сделать вывод о том, что обращение вносит в предложение свою собственную информацию; обозначая адресата речи, оно уточняет коммуникативную направленность к адресату. По своей природе обращение функционально двойственно: оно включает два взаимодействующих и взаимосвязанных признака — вокативность (эмотивную адре-сованность) и императивную модальность (побуждение). Признак императивной модальности в обращении теснейшим образом связан с признаком вокативности, поскольку, выражая направленность речи к собеседнику, обращение не может не иметь побудительного значения [2, с. 6].
Однако в рамках коммуникативного подхода функционирование обращения в богословском дискурсе изучено ещё недостаточно, хотя коммуникация как форма человеческого взаимодействия является сегодня одним из самых востребованных понятий различных отраслей научного знания: лингвистики, философии, социологии, психологии, культурологии, журналистики, возрождающейся риторики, теологии и других.
Богословский дискурс как специфический вид коммуникации имеет ряд структурных особенностей хронотопа и контента (то есть времени, места и содержания речи). Другие же компоненты структуры коммуникации в нём постоянны: адресант, адресат, интенции, способ передачи информации (или запроса).
Поводом к дерзновенной попытке владыки Вениамина написать истолкование Молитвы Господней послужило, по его словам, случайное обстоятельство. «Одно лицо, даже не православного исповедания (но глубоко сочувствующее Святому Православию), наблюдая современное «христианское» общество разных исповеданий, пришло к печальному и ужаснувшему его факту: люди почти не молятся! Мир запутался в неразрешимых вопросах. Все в беспокойстве и ожидании еще худших бедствий. Все ищут разрешения мировых узлов. И почти не молятся Богу о помощи в столь великих бедствиях... Мало того, верующие разных направлений, даже и те, ко-
торые исповедуют себя открыто христианами, все-таки ищут разрешения мучительных вопросов теми же путями, как и неверующие, то есть умом, политикой, войной, соглашениями, а не молитвой к Премудрому. Хуже того, заявляя себя верующими, люди в ежедневной жизни или не молятся совсем, или ограничиваются посещением своих приходских храмов в праздничные дни. Наступило какое-то время «пустой» веры! Если прежде повторяли слова апостола Иакова: «Вера без дел мертва есть», то теперь приходится добавлять: «Вера без молитвы — мертва». Исчезает из жизни молитва. И такое опустошение души привело данное лицо в мучительное состояние» [6, с. 8-9].
Ища душевного выхода, этот человек решил выпустить книжечку о молитве. Для этого он остановился на Молитве Господней. Причины понятны. Во-первых, авторитетность этой молитвы исключительна: ее дал миру Сам Бог, Спаситель наш Иисус Христос. Во-вторых, эта молитва самая распространенная среди христиан. В-третьих, она общая для разных Церквей. А в четвертых, — и это самое важное — в этой молитве Господь указал человечеству на содержание наших молитв: как и о чем нужно молиться. Никто уже не осмелится возражать этому, ибо Сам Богочеловек дал такую, а не иную молитву. Так и должно молиться. А чтобы заинтересовать читателей вопросом о молитве вообще, и Господней в особенности, этот человек захотел предпослать читателям толкования Молитвы Господней тремя основными исповедованиями: православным, католическим и протестантским; чтобы верующие разных исповеданий могли заинтересоваться и книгой, и молитвой. С подобной целью он обратился и к митрополиту Вениамину, как представителю Православной Церкви, с просьбой дать авторитетное толкование Молитвы Господней. Владыка отмечает, что у нас есть краткое истолкование её в Катехизисе, но этого было недостаточно: нужно было более обширное и отвечающее современному состоянию умов и душ читателей. В нашей литературе есть также специальная книга, изданная известным богословом епископом Феофаном Затворником, где им собраны толкования знаменитых отцов Церкви: Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Максима Исповедника и др. Но тогда (в эмиграции) эту книгу за границей невозможно было достать. Есть толкование у епископа Игнатия (Брянчанинова), но оно является слишком возвышенно-аскетическим, не под силу обычному верующему. Есть на английском языке толкование Иоанна Кассиана Римлянина (православного), которым пользовался и епископ Игнатий; но и его толкования аскетичны. Итак, толкование Молитвы Господней было вновь востребовано, поэтому владыка и дерзнул записать для общей пользы то, что ему приходилось читать и переживать.
Одной из особенностей адресации в богословском дискурсе являются очень частотные обращения ко Господу, Богородице, Ангелу хранителю, апостолам-евангелистам, святым отцам [5, с. 168, 176, 254, 255 и др.; 4, с. 125]. То же видим и в Молитве Господней.
Молитва Господня
Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь [6, с. 12].
Главная мысль Молитвы Господней. Обычно при толкованиях Молитвы Господней объясняются отдельные её части (или прошения), а потом и отдельные слова. «И я не помню, — пишет митрополит Вениамин, — чтобы где-нибудь мне пришлось читать общий синтез этой молитвы, то есть её основную мысль, главный дух, который проникает все отдельные части. Я и сам нередко задавал себе этот вопрос, но не сразу находил на него ответ: отдельные, частные моления еще понимал, но обобщить их в нечто цельное, единое, господствующее было трудно» [6, с. 13]. Поставив цель, — вскрыть эту основную, всепроникающую мысль и дух её, а также связь отрывочных мыслей с единым центром, — владыка был обязан найти цельность и единство уже по одному тому, что религиозная жизнь требует исключительной сосредоточенности, концентрации всего человека, всецелой устремленности души. Как Сам Бог есть высочайшая Простота, Единство, свободное от всякой сложности и разделённости, так и от молитвенников Своих Он требует того же. И потому Слово Его, Сын Божий, в данной Им молитве. непременно должен был дать как нечто цельное, единое, всеохватывающее, как и Он Сам был един со Отцом. Что же в ней центральное, объединяющее? Лишь после выяснения отдельных прошений молитвы митрополиту Вениамину с Божией помощью удалось увидеть необыкновенное единство всей молитвы. В самом деле, если основной вопрос религии: в чём суть веры? - то очевидный ответ: в Боге! Бог — для верующего всё. Решительно всё, без малейшего ограничения, должно быть отдано Богу. И Сын Божий не мог иначе учить людей молиться, как только при всецелой отдаче их Богу. Он и Сам так молился и жил, творя не Свою волю, а волю Отца, и учеников мог учить тому же самому. Потому и наставлял: «Возлюби Бога Твоего всем сердцем твоим, всею мыслию твоею, всем разумением твоим». И ещё: «Не можете Богу работать и маммоне». Бог как единственное благо: «Никто же благ, токмо един Бог», — говорил Сын Божий. Как единый «Сущий», как единственный источник жизни, и всякого благобытия, и блаженства, и смысла, и цели всего существующего, сотворенного Им, — Бог должен быть единственным предметом молитвы и жизни для всей твари: не только для ангелов, но и для людей. Это и есть основная идея молитвы, которая выражается именно одним этим словом — Бог. Или более пространно: всё к Богу и всё от Бога. Уже самое обращение к Богу, наши просьбы к Нему как Единому Дародателю всего сразу приковывают нашу душу к Нему. Мы устремляемся сердцем и умом «туда», к Нему. И содержание последующих молитв-просьб показывает, что действительно Он — единый центр всего как на небе, так и на земле. И даже самая форма прошения — «даждь», «остави», «избави», и обращение к Богу как живому слушателю молитв, во втором лице — «имя Твое», «Царствие Твое», «воля Твоя», — всё это вводит наш дух в непосредственное общение с Богом. Человек весь устремляется к Богу. Единственное место, где упоминается о «земле» (третье прошение), не нарушает этой основной сосредоточенности в Боге, а, наоборот, ещё более утверждает её. Подобным образом и упоминание о «хлебе насущном» является лишь новым подтверждением всецелой обращенности души к Богу, за самым незначительным попечением её о необходимейшем. А всё прочее прямо относится к Богу. Итак, основная идея, главная мысль Молитвы Господней есть Бог; сущность обращенности души — Бог.
Вторая, уже выводная мысль из этой первоосновной есть идея об отношении к миру. Митрополит Вениамин отмечает, что иногда (особенно у мирских толкователей) проявляется склонность использовать слова Молитвы Господней для оправда-
ния этой, то есть земной, жизни, для освящения человеческой суетности в создании культуры или для создания «царства Божия на земле». Для этого такие толковники старались приспособить слова молитвы «да приидет Царствие Твое» — на землю, на социально-моральное устройство гражданских порядков, и «да будет воля Твоя»... на земле. Такая тенденция, по словам владыки Вениамина, особенно была и есть у протестантов, а одно время у живоцерковников и обновленцев, захватывала широкие круги интеллигенции («неохристиан» Санкт-Петербурга), и даже значительные ряды духовенства в России. Но в Молитве Господней не только решительно нет подобного материала, а, наоборот, она вся проникнута совершенно противоположным духом мироотречения, надземности. Использовать Молитву Господню для подобной «заземлённой» цели — значит, идти против очевидной истины. В этой молитве, наоборот, всё отвлекает нас от земли, отрывает от привязанности к ней и от много заботливости, влечёт к тому же Единому, от Которого — всё. Все прошения молитвы носят надземный характер. А указанные прошения о «земле» только еще сильнее утверждают нас в том, как мало отводится места земному: всего лишь «хлеб... даждь нам днесь», да и то только на один всего день. Другие прошения тоже говорят не о привязанности к земле, а, наоборот, о небесном, о Боге. И это совершенно необходимо: мироотречение есть лишь обратная сторона религии, мера любви к Богу. И не может быть иначе в молитве, данной нам Самим Богом — Сыном Божиим. Он пришел звать нас не к земле, а от земли к небу!
Третье направление молитвы митрополит Вениамин обозначает как спасение души. Это особенно можно видеть в последних трех прошениях (о грехах, искушениях и лукавом); но им проникнуты и прочие слова молитвы. Характер Молитвы Господней — духовный. Всякая религия имеет целью не материальное попечение о человеке, а духовное — душу его. Можно повторить, что главная мысль Молитвы Господней есть устремление к Богу. Всё к Богу, всё — от Него. В дополнение к этому владыка оттеняет ещё одно душевное настроение, которое должно пребывать в нашем сердце при чтении молитвы, — настроение надежды. Молитва Господня с самого первого слова и до просьбы об избавлении от лукавого вводит нас в такое упование на Бога, как дети надеются на отца и на мать. И эта надежда не есть простое легкомыслие, вызываемое нашей греховной слепотой. Нет, это христианское благо-вестие Христова Евангелия, которое Он Сам не только преподал нам в словах, но и исходатайствовал его на Кресте Своем. И потому пусть приступает всякий из нас — как бы он ни был грешен — с этим светлым настроением надежды! Ведь Бог только того и желает, чтобы давать, святить, спасать, избавлять нас! И притом Он всё это делает Сам, нам же остаётся лишь просить Его, молиться! Так мало! Так легко! И даже от грешника не требуется в молитве ни подвигов особых, ни усиленной борьбы, а лишь просить: оставь, прости, покрой! Одно лишь ставится условие — «как и мы прощаем». А в прочих прошениях не ставится уже никаких наших дел. Только молись, только проси! И Он всё устроит. Даже и о «хлебе» позволено молиться. Значит, и с нашими маленькими нуждами мы с надеждой можем прибегать к нашему Отцу. И потому, когда читаешь Молитву Господню, пусть в твоё сердце войдет мирный дух, дух надежды, что Он всё слышит, Он всё может, Он всё хочет сделать нам (благое). Пусть не подходит дух лукавый с внушениями, что Бог есть суровый Судия, что Он всегда наказывает нас, что Он не простит, что Он не даст! Нет! Он — Отец и всё даёт даром: только проси и молись по-детски, с доверием, с надеждой. И эта надежда
будет Ему лучшей жертвой с нашей стороны, вместо всех наших подвигов и добрых дел. Именно так молиться научил нас не человек, а Сам Сын Божий — Бог! Но, приступая к молитве, нам нужно устремиться всецело к Богу, и непременно с надеждой на Него, оставив «всякое житейское помышление» за малым изъятием (хлеб).
Есть и ещё одно общее для всех прошений молитвенное состояние: это моление не в одиночку, не от себя, не за себя лишь, а за всех, от имени всех нас. О всеобщности молитвы мало кто думает. Многие же просто впервые слышат об этом. Ещё, по слову митрополита, полезно внести маленькое успокоение в наши земные сердца и умы. У нас на земле так много забот, печалей, нужд, вопросов, бед, скорбей, задач и личных и служебных, общественных и мировых, что иной невольно впадет в малодушие от такой «строгости» и надмирного духа Молитвы Господней: неужели Бог не позволил просить о наших нуждах? Неужели Ему нет дела до наших бед, до нашей планеты с миллионами бедных детей Его? Нет, это не так! Не для огорчения дана нам эта молитва, а для успокоения и радости ещё здесь, на земле. Но каков выход из скорбей? И ответ на это даётся в Молитве Господней. Правда, ответ особенный, Божественный, премудрый, поразительно простой при своей глубине. И если бы мы следовали ему, то легче бы разрешались и все «мировые» вопросы! Ответ этот — возвышенный, идеальный, как и вся молитва,и посильный для людей, как и всё Христово учение.
Начало Молитвы Господней: «Отче наш», Отец наш! Молитва Господня начинается обращением, или воззванием: Отче наш, Иже еси на небесех! Это естественно и необходимо. Всякую беседу, просьбу мы начинаем с имени того, к кому обращаемся, а в особых случаях называем и его чин, и положение, и все регалии. И эти обращения с первого же момента говорят об отношениях обеих сторон друг к другу. В них сразу чувствуется тот основной дух, которым потом будет проникнуто прошение, или беседа, или письмо.«Обращение — это сокращение отношений между двумя лицами, это фундамент, на котором будет стоять вся последующая просьба, беседа, письмо. И потому чрезвычайно важно, с какого первого слова научил нас молиться Сын Божий» [6, с. 24].
«Отче! Отец! Очень долгое время, — пишет митрополит Вениамин, — я не обращал внимания на это слово и не чувствовал его силы. Когда-то в школьном Катехизисе, конечно, объяснялось оно, но вот каков печальный опыт: оно не осталось в моём сердце как живое и постоянное чувство, и даже умственная память не толкала меня на внимание к этому чрезвычайному имени. Слово это было для меня почти мертвым, сухим, безжизненным. И я потом много раз задумывался: отчего это случилось? Отчего нужно употреблять усилие ума и внимания, чтобы установиться и ныне на сердечном чувстве этого драгоценнейшего слова? А ведь это так важно: от первой установки сердца зависит вся молитва дальнейшая не только во мне самом, но и в отношении ко мне Бога. Каковы мы, таков и Бог к нам: Он открывает Себя в меру нашей восприемлемости и нашего отношения к Нему» [6, с. 25].
«С самого детства мне никто почти не говорил о Боге как об Отце, — отмечает владыка. — Отец!.. Да это значит, что Бог мне близок, как папа, мама — мои родители. Это значит, Он любит меня с исключительною силою и нежностью, Он заботится обо мне, как и родители. И совсем кратко и сильно: Он — родной мне, а я — Ему. Никто не учил меня этому — ни дома, ни в школах. Правда, говорилось, что Бог есть Любовь. Но не внедрили в моё сердце живого ощущения Его любви. Наоборот,
с детства — представление о Боге как о Судии,Воздаятеле!» [6, с.26]. Хотя владыка неоднократно испытывал на себе милосердие Божие, но это всё же было ближе к Милующему Судии, чем к Отцу. А Отец было до такой степени далёкое, немыслимое, что сердце не смело даже и подумать подобное. Конечно, умом он много раз слышал слова о любви Божией, но до сердца они дошли точно в первый раз. А потом опять долгое время не было живого отклика в душе, как об Отце.
Православные больше думают не о Боге любви, а о Боге правды. В православном восприятии христианства — а особенно у русского народа — всегда господствовало покаяние. И это не от того, что русские более грешны, чем иные православные и инославные христиане, а наоборот — от высоких требований христианского учения. Идеал Христов так высок и совершенен, что внимательная душа всегда будет недовольна своим состоянием, несоответствующим ему. Святые люди всегда почти считали себя великими грешниками. В этом духе и воспитывалась Православная Русь. Владыка приводит случай из прошлого. Одному человеку была подарена икона с надписью: «Просите у Бога благодати». Казалось бы, что тут невозможного? Просить о радости, о милости Божией? Но в ответ на это пожелание было написано: «Где уж мне просить о благодати? Вот хоть бы пощадил меня Господь, окаянную грешницу». И это по-православному, по-русски. А была она совсем не великая грешница, по мнению нашему, даже была — «жизни хорошей»: чистой, богомольной, скромной, терпеливой. И это покаянное восприятие христианства так укоренилось в русских душах, что нам совершенно невмоготу переносить сектантские постоянные «благодарения» «дорогому Христу». Нам вообще неприемлемо протестантское учение о «легком» спасении «верою».
Известно, что самой распространенной молитвой в православном богослужении являются два слова: «Господи, помилуй!» — Будь милосерд! «Боже, милостив буди мне грешному!» (слова мытаря). И вообще покаянные молитвы, в частности псалмы Давида, занимают значительное место в приготовительных частях наших служб: на вечерни, на утрени, на часах, на домашних молитвах. И только на литургии Церковь поднимает нас на свою высоту «Евхаристии» (с греческого языка — благодарения, хвалы) — гимна Богу за спасение человечества, за восстановление сыновства людей Богу Отцу. Но таково воззрение Церкви, живущей духом Божиим, она в высоте своей достигла вершины славословия чадами своего Отца Небесного. Но её немощные, слабые дети и доселе неспособны подниматься до такой высоты. Известно, что едва ли не большинство присутствующих на литургии верующих исполнены не чувства восторга и хвалы Отцу, а постоянным покаянным сознанием своего недостоинства и просьбами о прощении, помиловании да ходатайством о даровании им недостающего в земной жизни. Отчего всё так сокрушенно и грустно? Причина проста. Наша греховность, личное несовершенство не позволяют подниматься каждому из нас (за малыми исключениями) на высоту благонадёжного торжества, а снижают всегда на покаянные просьбы. Потому мы, чувствуя себя всегда виновными, не смеем даже останавливаться на мысли об «Отечестве» Божием по отношению к нам. Подобно ветхозаветным евреям, мы, недостойные, видим в Боге Судию, Всемогущего, Бога Сил, Воздаятеля, а не Отца своего. И от этого, а не от ошибочного воспитания мы мало чувствуем это дорогое слово «Отец». Трудно нам оно. Непосильно ещё. Мы — ещё не настоящие дети Отца. Плохие дети. Впрочем, даже хорошие дети не только любят своего отца и ждут от него милостей, даров и нежности, но и боятся его. Прав-
да, боятся совсем иначе, чем чужие дети, или виновные боятся судью: боятся сыновним страхом потерять любовь своего отца. Благочестиво боятся. И ангелы от страха закрывают свои лица пред величеством Творца. Но дети всегда сознают себя детьми своего отца и потому с надеждой, с доверием обращаются к нему. Так и святые люди: пребывают и в страхе, и в надежде на милосердие Отца Небесного. Это даже и не страх, а скорее благоговение. И хорошо, что православные люди не дерзают, при своей греховности, возноситься до сектантской фальшивой радости и постоянной хвалы «дорогого Иисуса». Покаянное чувство постоянного сознания своего недо-стоинствасмиреннее, справедливее, богоугоднее, легче, спасительнее, полезнее, чем самомнительное самодовольство и легкомысленное упование на «Отца». И такое покаянное православное настроение угоднее Богу Отцу, чем дерзкое напоминание Ему о своём сыновстве и Его Отечестве.
Владыка приводит также притчу о «блудном сыне»: вернувшись с трудов на поле (жизни), старший сын с обидой говорит отцу о своей сыновней верности, однако же недостаточно будто бы оценённой отцом, а вот блудного сына, который недостойным считал себя даже именоваться «сыном», а лишь просился в ряд последних рабочих наёмников, отец принял с распростёртыми объятьями и устроил ему пир. Есть много оснований и святой правды в нашем покаянном сознании считать себя недостойными детьми Божиими, лишь бы хоть оказаться неизгнанными совсем и быть принятыми в число последних наёмников. Потому мы и не чувствуем душой этого чудного слова Молитвы Господней — «Отче», Отец. Мы не только ещё не дети, но даже пока и не «рабы» Его, не наёмники, а блуждающие вдали от Отца, ушедшие и отрекшиеся от Него дети, живущие в грехах. И подобно тому как опустившийся душевно принц скрывает свое прежнее высокое происхождение от знатного отца, так и мы, грешные, не смеем даже внутри своего сердца, перед собственной совестью, а тем более перед лицом Всевидящего Бога, именовать Его Отцом. Это высокое имя заставляет нас ещё более смиряться и нагибать повинно голову.
Мытарь, стоя у стены храма, не смел даже поднять очей к небу и лишь бил в грудь себя и говорил: «Боже! (а не — Отче!) будь милостив мне, грешному!» [6, с. 32].
Молитву эту Иисус Христос дал грешникам. Слушали Его грешники. И тем не менее Он назвал Бога Отцом, уча и нас так же именно называть Его во все века. И по одному этому мы не смеем отрекаться от данного поучения: Сам Бог так повелел. Как же совместить указанное выше покаянное настроение с этим радостным именем? Очень просто. Как бы грешны мы ни были, но Бог Сам в Себе всегда остаётся Любовью. Бог всегда пребывает к нам в отношении Отечества. Это Его неизменяемое свойство — если только мы добровольно не отречёмся от Него сами, как это случилось с бесами, бывшими ангелами. И если мы прибегаем к Нему, Он тотчас же обращается к нам стороною Отечества. Такова первая причина обращения: Отче. А вторая заключается в Сыне Его Иисусе Христе. До Спасителя человечество не смело именовать Бога Отцом, близким себе. Но когда Сын Божий принял на Себя грехи людей и принес Себя в искупительную жертву за них, этим Он исходатайствовал право именовать Бога Отцом, Аввою, а нас — детьми и Ему «братьями». Таким образом, в этом слове «Отец» сокровенно заключена идея искупления. Оно тогда ещё не совершилось, когда Господь говорил это. Но уже самое Его пришествие было началом искупления, и Он о будущем мог говорить уже, как о настоящем. Ещё при
крещении Христа Отец сказал Иоанну: «Сей Крещаемый есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих», то есть возвратил Свое отеческое благоволение к людям. И при рождении Его в Вифлееме ангелы пели пастырям: «Слава в вышних Богу... в человецех благоволение», конечно, Божие. Ради Сына Единородного нам возвращено сыновство благодатное у Отца Небесного. Итак, и Сам в Себе, и ради Сына Искупителя Бог есть воистину Отец. Сын Божий учил так. Ради этого одного мы обязаны именовать Бога Отцом Своим. И какое счастье заключается в этом слове!
Еврейский народ (как и язычники) за грехопадение был лишён отеческой милости. И именовал Бога преимущественно — Правосудный Мздовоздаятель [6, с. 35].
«Дети мои! — пишет апостол Иоанн. — Сие пишу вам, чтобы вы не согрешали; а если бы кто согрешил, то имеем мы ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, праведника. Он есть умилостивление за грехи наши, и не только — за наши, но и за грехи всего мира» [1 Поел. 2, 1-2]. Ему — слава, со Отцем и Духом. Заключительное славословие: «Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь». Господь Иисус Христос подводит основание, как бы фундамент, под все предыдущие прошения, очень кратко. Господи Отче! Ты всё содержишь в Своей власти! Твоё Царство! Ты и заботишься о нас. А мы на Тебя надеемся во всём, как дети на отца своего. Твоя сила! Ты всё можешь! Тебе всё повинуется — даже и преисподняя. Наше дело только просить и надеяться на Тебя, потому что сами мы — немощны. Ты же — всесилен. Твоя слава! Ты всё творишь во славу Твою. И мы этого же желаем, и исповедуем, и в самом начале просили: «Да святится имя Твое!». Да прославляешься Ты всегда, везде и во всём! Это истина! Аминь. С этого начал молитву Христос, этим же её и заканчивает. Слава Богу во веки!
Теперь в конечном славословии прибавляются слова: «Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков», то есть обычный конец возгласов. Но когда Господь говорил Свою молитву, тогда Он ещё не мог добавлять этого конца, потому что не открыл тайну Пресвятой Троицы и Своего равенства со Отцем, как например, при вознесении на небо, при исповедании Его Петром, в беседе с Никодимом [Ин. 3: 12-17]. А после открыл — вот потому и добавляем.
Выводы
В богословском дискурсе акцентируется внимание на функции обращения, а именно: обращение — это сокращение отношений между двумя лицами, это фундамент, на котором будет стоять вся последующая просьба, беседа, письмо. И потому чрезвычайно важно, с какого первого слова научил нас молиться Сын Божий.
В богословском церковнославянском дискурсе в отличие от современного русского языка обращение сохранило форму звательного падежа.
Главная мысль Молитвы Господней есть Бог; сущность обращённости души —
Бог.
Все прошения молитвы носят надземный характер, говорят не о привязанности к земле, а, наоборот, о небесном. Мироотречение есть лишь мера любви к Богу. И не может быть иначе в молитве, данной нам Самим Богом — Сыном Божиим. Он пришел звать нас не к земле, а от земли к небу!
Литература
1. Валгина Н. С. и др. Современный русский язык. М.: Высшая школа, 1971. С. 412-415.
2. Дмитриева Л. К. Обращение и вводный компонент. Л.: ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1976. 48 с.
3. Краткая русская грамматика / Белоусов В. Н., Ковтунова И. И., Кручинина И. Н. и др.; Под ред. Н. Ю. Шведовой и В. В. Лопатина. М.: Рус. яз., 1989. 639 с.
4. Кузнецова Л. К. Адресаты дневниковых записей митрополита Вениамина (Федченкова) и интенции автора по отношению к ним / Сборник материалов Международной научно-практической Свято-Тихоновской конференции «Православное теологическое образование: состояние и перспективы развития» 18-19 ноября 2014 года. Псков: Изд-во ПсковГУ, 2014. С. 123-129.
5. Митрополит Вениамин (Федченков). Дневники 1926-1948. М.: Правило веры, 2008. 592 с.
6. Молитва Господня: По трудам митрополита Вениамина (Федченкова). Москва: Сибирская Благо-звонница; 2013. С. 5-37.
7. Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского языка. М.: ВШ, 1977. С. 260-261.
8. Стеценко А. Н. Исторический синтаксис русского языка: Учебное пособие для пед. институтов и филол. фак. ун-тов. М.: ВШ, 1977. С. 124-125.
9. Формановская Н. И. Речевой этикет и культура общения. М.: ВШ, 1989. С. 83-113.
Об авторе
Кузнецова Людмила Константиновна — кандидат филологических наук, доцент кафедры теологии, Псковский государственный университет, Россия. E-mail: lk-kuznetsova@rambler.ru
L. K. Kuznetsova
FEATURES OF THE ADDRESS FUNCTIONING IN THE THEOLOGICAL DISCOURSE
This article explores the features of the address functioning in the theological discourse. Taking 'The Lord's Prayer' as an example, Metropolitan Veniamin (Fedchenkov) focuses on the address functioning: 'address is the contraction of the relationship between two people, it's a foundation upon which the following request, conversation or letter will be based. And consequently, it is very important to know which word the God's son taught us to use to start our prayer'.
Key words: The Lord's Prayer, liturgy, confession, sin, atoning sacrifice, theological discourse, address, functioning.
About the Author
Liudmila Kuznetsova — Candidate of Philological Sciences, Associate Professor at the Theology Department, Pskov State University, Russia. E-mail: lk-kuznetsova@rambler.ru
