CC BY
102
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
Основные теории управления современности и их утопическая составляющая
Статья посвящена сравнительному анализу социализма и либерализма как основных современных теорий социального управления. Сравнение основных содержательных характеристик социализма и либерализма показывает, что содержательная сторона либерального общественного идеала утопична не менее, чем содержательная сторона социалистического идеала.
Ключевые слова: управление, самоуправление, либерализм, социализм, утопия, антиутопия, государство, общественный идеал.
Феномен управления возник практически одновременно с началом собственно человеческой истории. По мере усложнения форм общественной организации социальное управление оформлялось как особого рода деятельность. Рост и развитие философского знания неотъемлемо связаны с развитием теорий социального управления. Исторически первыми теориями социального управления в европейской философской мысли являются теории государства, созданные Платоном и Аристотелем. В эпоху средневековья проблемы социального управления осмысливались в теологическом ключе (наиболее известна дихотомия Града Земного и Града Небесного у Аврелия Августина). Начиная с эпохи Возрождения и связанного с ней развития классической науки, проблемы социального управления переносятся из религиозно-мистической плоскости в область рационалистического осмысления. В этот период прослеживаются начала двух основных теорий социального управления современности: либерализма и социализма.
Социализм как теория берет свое начало от классической утопии, прежде всего от концепций Т. Мора и Т. Кампанеллы. В свою очередь, указанные концепции развивают платоновскую традицию в теориях социального управления. Согласно общепринятой точке зрения, основывавшейся на статье Ф. Энгельса
© Кальней М.С., 2012
М.С. Кальней
«Развитие социализма от утопии к науке», применение материалистического понимания истории к социальному познанию позволило превратить социализм из утопии в научную теорию. В отличие от утопистов, Ф. Энгельс считал, что причины общественных изменений следует искать «не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости... не в философии, а в экономике соответствующей эпохи» [17, с. 147]. Разработанная К. Марксом и Ф. Энгельсом модификация социализма — научный социализм — имела в своей основе исследование экономических процессов как определяющего фактора общественного развития. На этом основании был выведен прогноз о таком развитии общества, когда капиталистическая система не будет более обеспечивать его функционирование и сменится новой. В основе этой новой системы, с точки зрения К. Маркса и Ф. Энгельса, лежал социалистический идеал. Самыми существенными составляющими этого идеала считаются общественный характер производства, всеобщее социальное равенство, включающее в себя право на всестороннюю самореализацию человеческой личности [17, с. 167].
В отличие от ранних утопистов, Ф. Энгельс не сводил преобразование общества к сознательно-волевым действиям обладающих властью субъектов, регулирующих хозяйственную деятельность и имущественные потребности в соответствии с благом всего общества, а не эгоистическими желаниями ограниченного круга лиц. Научность социализма у Ф. Энгельса обусловливается прежде всего тем, что осуществление социалистического идеала связано с объективными естественноисторическими закономерностями, независимыми от субъективных интересов. Вследствие этого, социализм, в качестве теории социального управления, опирается на анализ объективных тенденций, позволяющих вывести объективный и точный прогноз будущего состояния общества.
Однако по мере распространения и развития социалистической концепции появилось множество указаний на то, что социализм как общественный идеал и теория социального управления продолжает оставаться утопией, несмотря на (а, по мнению многих авторов, вследствие) его разработку в качестве научной теории.
Н.А. Бердяев усматривал в социализме (в научном и утопическом равным образом) сходные черты, которые философ считал утопическими. Это абсолютизация идеи пролетариата, приписывание ему мессианской роли, сведение всех факторов человеческого бытия к проблеме экономического господства и распределения материальных благ. Данные черты (в особенности изначально имевшаяся степень догматизма) привели, по мнению
Н.А. Бердяева, к превращению социализма в квазирелигию, причем религию, претендующую на полное господство над жизнью и сознанием индивида, которого не было в традиционных религиях [2, с. 465—473].
Особое значение здесь имеют специфические стороны сознания того социального слоя, который первым в России воспринял социалисти-
ческую концепцию — радикальной русской интеллигенции. Н.А. Бердяев выделял следующие черты менталитета данной социальной группы: «жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера» [1, с. 368]. Иными словами, здесь прослеживаются трансцендентность, псевдорационализм и максимализм русского менталитета.
Помимо этого, для мышления революционной интеллигенции было характерно соединение крайнего пессимизма по отношению к прошлому с крайним оптимизмом по отношению к будущему. Нельзя также не отметить и ориентации русского революционного социализма на полную рационализацию жизни [1, с. 35, 39]. В сочетании с отмеченным выше некритическим восприятием идей, эта ориентация на полную рационализацию действительности дает характерный для утопии псевдорационализм.
На утопические черты в русской модификации марксизма указывает и такая составляющая, как приоритет идей над реальностью. Так, сознание революционной русской интеллигенции, по словам Н.А. Бердяева, воспринимает общественные процессы как результат воздействия негативно направленных субъективных интересов тех или иных классов. Обратной стороной такого восприятия является признание оптимальным средством решения социальных противоречий классовой борьбы как воздействия позитивно направленной человеческой воли. В противоположность указанной точке зрения, Н.А. Бердяев отмечал, что «социальный вопрос есть прежде всего вопрос производительный, а не распределительный, это — вопрос овладения стихийными силами природы» [1, с. 37]. По мнению Бердяева, «если возможен социализм (а он возможен лишь условно, так как он в значительной мере есть абстракция), то он может быть лишь результатом высокого развития производительных сил, интенсификации культуры, лишь порождением народного богатства, той избыточности, которая добывается творческой производительностью во всех сферах жизни» [1, с. 38].
В этом отношении можно было бы согласиться с мыслью Н.А. Бердяева о том, что «поскольку возможен и желателен частичный социализм, то он должен быть подчинен объективным началам государственного, национального, культурного бытия, он не может быть субъективным произволом класса, детищем разъяренной человеческой воли — уединившейся к себе и себя поставившей превыше всего» [1, с. 40]. Иными словами, в социалистической теории произошла замена объективных факторов общественных преобразований субъективными. В свою очередь, приоритет идей над реальностью — один из признаков утопии.
П.И. Новгородцев указывал, что социализм сохранил свое родство с утопией в тех аспектах, что классический марксизм содержит в себе противоречие между «абсолютизмом его конечных практических стремлений и требованием относительности, которое вытекает и из его собственной теории, и из начал научного познания, под знамя которых он становится» [8, с. 240]. Признавая непрерывность общественного прогресса, утверждал П.И. Новгородцев, марксизм останавливается на социалистической формации как на финальной стадии общественного бытия, лишенной всяческих противоречий, завершающей человеческую историю. П.И. Новгородцев усматривал в марксизме «утопию безгосударственного состояния», осуществление которой связано не только с экономическими и политическими преобразованиями, но и с преобразованием самой природы человека. По мнению П.И. Новгородцева, преображение человеческой природы марксизм в первую очередь связывает с полным подчинением личности коллективу, с растворением личности в обществе [8, с. 131, 266—267].
Таким образом, социализм признавали утопической теорией на основании, во-первых, абсолютизации идеала, представления момента реализации утопического идеала как завершения исторического процесса идеальным состоянием общества; во-вторых, социализм признавали утопией ввиду ошибочной трактовки человеческой сущности. С точки зрения П.И. Новгородцева, ошибочность представлений природы человека в марксизме связана с тем, что «отдельные лица в своей разумной сущности однородны и тождественны друг с другом» [8, с. 139]. Однако, указывал П.И. Новгородцев, «в этих представлениях забыта та сторона личности, которая обнаруживается не в общественном ее проявлении, а в ее индивидуальном стремлении, в глубине ее собственного сознания, в ее моральных и религиозных потребностях, в ее притязаниях на свободное самоопределение и творчество» [8, с. 140].
В дальнейшем признание социализма утопией приводило к выводам о том, что содержание социалистического идеала, позитивное само по себе, неосуществимо в реальной практике, а вопрос его осуществления является вопросом неопределенно далекого будущего. Более радикальные критики социализма считали само содержание социалистического идеала теоретическим выражением тоталитарного строя, подавляющего личность. Одним из наиболее известных примеров такой критики является работа К. Поппера «Открытое общество и его враги». К. Поппер противопоставляет два подхода к истории. Один из них — утопическая инженерия — связан с выбором рационально обоснованных действий, которые позволят создать идеальное государство [10, с. 158]. В гносеологическом аспекте утопическая инженерия тесно связана с «историцизмом», под которым К. Поппер понимает ориентацию на поиск происхождения, предназначения и «истинной роли» социальных институтов в жизни общества [10, с. 43]. Знание сущности социальных институтов дает возможность построения идеального государства.
Такого рода действия неизбежно ведут к тоталитаризму. Тоталитаризм, согласно К. Попперу, связан с одним из основных выделенных философом типов общества — закрытым обществом. Для него характерны коллективизм и иррациональное восприятие законов (законы воспринимаются как табу, данные изначально, неизменные, подобно законам природы и регулирующие все стороны жизни индивида) [10, с. 173—174]. Иначе говоря, рационализм как подход к исследованию истории оборачивается иррациональным пониманием социума в результате некритического подхода исследователя к результатам его размышлений. Исторически первыми образцами такого подхода К. Поппер считает социально-философские концепции Гераклита и Платона [10, с. 142—157].
В соответствии с этим вырождение социалистической утопии в антиутопию объясняли либо преждевременностью осуществления социалистического идеала, его осуществлением в несоответствующих условиях и несоответствующими методами, либо утверждали, что сама суть этого идеала закономерно ведет к антиутопии тоталитарного общества. В подобном же ключе оценивали и советский опыт социального управления: либо как искажение социализма, либо как единственно возможное проявление социализма в практике социального управления. Оба эти вывода указывали на необходимость отказа от социалистической теории в пользу иной, более жизнеспособной.
Социализму как теории традиционно противопоставляют либерализм. Более того, исторические судьбы социализма дали основания для выводов о «победе» либерализма над социализмом в историческом процессе и о завершении самого этого процесса окончательным торжеством либерализма. Само по себе представление о финальном состоянии исторического процесса содержит в себе признаки утопизма. В отличие от социализма либерализм отрицает теорию формаций и, вследствие этого, в либерализме не возникло концепции завершающей стадии естественноисторического процесса как таковой.
Однако содержательная сторона идеала либерализма хорошо известна. Анализ содержательной стороны социального идеала либерализма показывает, что этот идеал не менее, если не более утопичен, чем социалистический. Истоками концепции либерализма являются социальный идеализм, идеи Просвещения. Ввиду того, что общество уподоблялось механической сумме отдельных индивидов, движущей силой социального развития считался тот или иной исторический деятель, который способен направить социальное развитие в положительную или отрицательную сторону. Отсюда идет базовое для либерализма представление о приоритете индивида над коллективом. Та же активность индивидов провозглашалась причиной возникновения «гражданского общества» в результате «общественного договора». Целью «общественного договора» считалось создание для всех индивидов условий равного преуспевания на основе свободы, равенства и братства.
С точки зрения К. Манхейма (который рассматривает либерализм как один из видов утопии), либеральное сознание выстроило собственный идеальный мир. Оно утратило всякое понимание материального мира, а вместе с тем и всякую подлинную связь с природой в силу понимания природы в духе Просвещения как соразмерности разуму, соотносящегося с вечными нормативами бытия [7, с. 188]. Нормативно-либеральное сознание, отмечает К. Манхейм, содержит качественную дифференциацию исторического процесса и презирает как дурную действительность все то, что завершило свое историческое становление, и все настоящее. При этом полное осуществление идеала перемещается в далекое будущее, а идеал возникает в пределах тех общественных отношений, чье становление происходит в наличной действительности [7, с. 191]. Подобные признаки сами по себе указывают на утопичность теории социального управления, однако либерализм обнаруживает в себе и другие признаки утопичности, не меньшие, если не большие, чем те, которые обнаруживали в социализме.
Отрицая теорию формаций, либеральное мышление остается в рамках парадигмы линейного общественного развития в сторону прогресса. Отсюда возникает неизбежность ответа на вопрос о том, возможен ли финал линейного прогресса, и каков этот финал. В этом аспекте наиболее известны взгляды таких критиков социализма, как К. Поппер и Ф. Фукуяма. К. Поппер отрицает «историцизм» как представления о направленности исторического процесса в сторону идеального финала и противопоставляет «историцизму» поэтапную социальную инженерию. В свою очередь, поэтапная социальная инженерия, как утверждает К. Поппер, ориентирована не на достижение идеала, а на постепенное устранение негативных сторон жизни социума [10, с. 159]. Для такой деятельности, с точки зрения К. Поппера, нет необходимости в познании исторических тенденций, сути социальных институтов и т. д. Достаточно знания о том, как функционируют социальные институты, чтобы изменить их в соответствии с потребностями индивида [10, с. 42]. Такой подход формирует открытое общество, основанное на конкуренции индивидов, приоритете индивида над обществом и рационально-критическим подходом к законам [10, с. 174]. Образцом такого общества К. Поппер считает либеральное общество, основанное на рыночной экономике.
Иными словами, сущностное содержание общественного идеала достигнуто «здесь и сейчас». При этом само по себе показательно то, что отрицание глобальных социальных прогнозов у К. Поппера завершается глобальным социальным прогнозом торжества «открытого общества». Либеральное общество на своей зрелой стадии преодолело те недостатки, которые были предметом критики социалистов, включая К. Маркса. По мысли К. Поппера и подобных ему апологетов либерализма, рыночная экономика и либеральная демократия преодолели те свои недостатки, которые преодолимы в принципе. Все же прочие противоречия либерального
общества остаются таковыми как общие противоречия человеческой природы, непреодолимые в принципе (в то время как утопия считает возможным преодолеть все противоречия, включая природные). Таким образом, либерализм создает «лучший из возможных» мир, который и завершает линейно-прогрессистское течение истории. Все дальнейшие усовершенствования общества служат предметом не научного анализа, а литературного творчества (фантастической литературы).
Заслуживает внимания точка зрения французского философа П. Ро-занваллона, который выделяет две формы либерализма. Первую форму, основой которой служат представления о расширении и защите прав человека, философ называет позитивным либерализмом. Вторая форма ориентируется на завершение истории достижением всеобщего благосостояния в обществе рынка [11, с. 170—171]. Сохранение первой формы в качестве образца остается желательным в социальном управлении, в то время как социальное управление, ориентированное на построение «конца истории» в утопии «общества потребления», чем дальше, тем больше превращает эту утопию в антиутопию. При этом, в отличие от социализма, сам идеал либерализма еще более утопичен, чем социалистический, так как основан на более упрощенном понимании природы и потребностей человека.
Одним из наиболее известных примеров представлений о завершении истории достижением идеала общества потребления и «минимального государства» является работа Ф. Фукуямы «Конец истории и последний человек». Рыночный либерализм, согласно Ф. Фукуяме, — это «признание права свободной экономической деятельности и экономического обмена на базе частной собственности и рынков» [14, с. 87]. В свою очередь, политический либерализм Ф. Фукуяма определяет как «правление закона, который признает определенные права личности или свободы от правительственного контроля» [14, с. 85]. При этом философ считает неверными доводы, согласно которым либеральная демократия есть оптимальный способ человеческого бытия в силу того, что она экономически эффективней авторитаризма, создает оптимальные возможности для мирного диалога между правящими элитами и соответствует потребностям возникающего в результате роста экономического благополучия образованного среднего класса [14, с. 183—188].
Ф. Фукуяма показывает, что данные предпосылки либеральной демократии не связаны напрямую с экономическими факторами [14, с. 190—191]. Для объяснения соответствия либеральной демократии потребностям человека Ф. Фукуяма обращается к гегелевской трактовке истории. В противоположность англосаксонской традиции, связанной с теорией общественного договора, Г. Гегель связывал начало истории с борьбой за признание, в результате которой один индивид предпочитает ради самосохранения признать господство другого [14, с. 233]. С точки зрения Ф. Фукуямы, в ходе человеческой истории возникла либеральная демократия как форма обще-
ства, дающая всем и каждому признание их прав и их гарантию. Это государство: универсально в силу того, что дает признание всем гражданам; однородно, так как устраняет различия между индивидами; рационально, так как возникает на основе рационального самосознания индивидов [14, с. 310]. При этом все противоречия такого общества Ф. Фукуяма относит лишь к тому неравенству в признании, которое исходит из природного неравенства индивидов [14, с. 450—468]. Таким образом, либеральная демократия оптимальным образом удовлетворяет как материальные потребности индивида, так и его потребности в признании, на основании чего Ф. Фукуяма и признает либерализм лучшей из возможных форм общественного устройства [14, с. 502—503].
Таким образом, здесь подчеркивается то, что рыночные отношения, основанные на частной собственности, удовлетворяют человеческие потребности полнее, чем социалистическая система, навязывающая индивидам аскетический образ жизни во имя процветания в будущем. Однако здесь содержательная сторона идеала сводится к материальным потребностям и потребностям в признании. Если утопическую сторону социализма видели в том, что социализм недооценивает индивидуальность человека, то утопическая сторона либерализма заключается в одностороннем представлении личности как участника процессов производства и потребления. Идеал социализма, ставящий целью свободу и всестороннее творческое развитие личности, включает в себя более полное понимание природы человека, чем идеал либерализма.
Утопической стороной социализма считали абсолютизацию будущего идеального состояния общества, а попытки перенести этот идеал в реальность — закономерным источником превращения марксистской утопии в антиутопию советского строя [5, 6]. Однако такие основы либерализма как рыночная экономика, свободная от вмешательства государства, и либеральная демократия, основанная на равенстве индивидов, оказываются умозрительными концепциями, не осуществляемыми в реальности.
П. Розанваллон показывает, что капитализм не есть практическое выражение социализма. П. Розанваллон определяет капитализм как совокупность конкретных социальных практик [11, с. 219]. Из либерализма как теории социального управления в эту совокупность практик было взято то, что соответствовало их сути — неприкосновенность частной собственности. Что же касается вмешательства государства в экономику, то, как показывает П. Розанваллон, «единственная свобода, которой он [капитализм] добивается, это свобода капитала, и он признает то принципы свободного обмена, то протекционизм в зависимости от того, что в данный момент способствует этой свободе» [11, с. 220]. Иными словами, минимальное вмешательство государства в экономику также оказывается не столько неотъемлемой стороной жизни общества, сколько средством оправдания необходимой в данный момент практики.
В отношении идеала либеральной демократии, основанной на равенстве прав, И. Валлерстайн показывает, что в реальной практике этот идеал не осуществлялся. В классическом понимании «естественного права», осуществлять эти права может любая личность, способная делать рациональный выбор; на основании этого рационального выбора способная выносить моральные суждения и приводить моральные основания действий и поступков; способная существовать в рамках честного сотрудничества с равными ей индивидами. Рассматривая проблему «естественных прав» человека в либеральной идеологии, И. Валлерстайн отмечает, что, хотя «в теории права понимались как универсальные, менее всего желанным для либералов было буквальное восприятие либеральных принципов, то есть их действительно всеобщее применение» [4, с. 149]. И. Валлерстайн показывает, что в либерализме практически постоянно сохранялись неявные представления о группах лиц, интеллектуальные способности которых не позволяют им в полной мере осуществлять свои права [4, с. 146].
Указывая на тот факт, что либерализм проповедовал постепенность реформ под руководством интеллектуальной элиты, И. Валлерстайн делает вывод, что при всех рациональных сторонах такого подхода, либерализм, тем не менее, ставил целью власть меньшинства, элиты, меритократии. Обращает на себя внимание тот факт, что распространение всеобщего избирательного права сопровождалось расширением политтехнологий, формировавших мнение избирателей. При этом обращения к иррациональным, зачастую сомнительным с этической точки зрения, мотивам являются скорее правилом, чем исключением. Иными словами, широкие массы являются субъектом политической деятельности лишь на словах, по сути, будучи объектом воздействия на сознание. В то же время, среди отличительных черт социалистической идеологии И. Валлерстайн выделяет ценностную ориентацию на демократию, власть всего народа как цель, отвергающую индивидуалистические претензии либеральной идеологии и предлагаемый ей путь рационального, постепенного реформизма [4, с. 218, 238]. Иными словами, следует вывод о том, что социализм предполагает реальное осуществление того, что провозглашает либерализм.
Если социализм считали утопией на основе отождествления идеи с реальностью и обвиняли в стремлении «подогнать» реальность под абстрактную идею, то и либерализм оказывается столь же умозрительной теорией, отождествляемой с реальностью, но не осуществляемой на практике. В свою очередь, при анализе попытки реализации либерального идеала на практике обнаруживается не меньше признаков превращения утопии в антиутопию, чем в случае с социализмом.
А.С. Панарин в работе «Правда «железного занавеса» проводит анализ таких ценностных составляющих либерализма, как мораль успеха и идеал «открытого общества», и последствий их реализации в российской практике. Мораль успеха противопоставляется всем видам коллективного
долга. Эта идея утопична уже потому, что индивиды не могут жить вне общества. В том случае, если составляющие общество индивиды не в состоянии защитить те коллективные нормы и ценности, которые его упорядочивают, по принципу возрастания энтропии общество регулируется выживанием по «закону джунглей». Нельзя не отметить близости подобной морали к социал-дарвинизму.
В аспекте противостояния «открытого общества» национальному государству необходимо обратить внимание на экономический аспект, связанный с такой стороной деятельности государства, как протекционизм. Опыт показывает, что провозглашаемая теоретиками «открытого общества» идея свободного перемещения товаров и услуг имеет своей обратной стороной неконкурентоспособность ряда экономик, из чего следует их неравное положение в мировой системе. Следовательно, идея равного экономического процветания, исходящая из свободного перемещения товаров и услуг в результате победы «открытого общества» оказывается утопичной, на практике оборачиваясь одной из разновидностей колониализма.
В культурологическом аспекте эта же идея приводит к возникновению в государстве культурно чуждой данному социуму элиты. Политика «открытого общества» в отношении данной элиты оборачивается привилегированной демократией в отношении данной элиты. Иными словами, права человека, гарантируемые «открытым обществом» также представляют собой утопию, которая оборачивается привилегированной демократией в отношении культурно чуждой стране элиты [9, с. 180-186].
П. Розанваллон показывает, что «отказ от политики, утопия полностью прозрачного общества, критика промежуточных автономных социальных структур: здесь есть все для того, чтобы политическое использование такой идеологии могло привести к тоталитарному обществу» [11, с. 172]. На практике, как показывает В.Т. Третьяков, в западной демократии чем дальше, тем более проявляется манипулятивная составляющая, многопартийность вырождается в «разноокрашенную многопартийность», «демократия для всех» вырождается в «демократию для себя, диктатуру для других», а права, в особенности права меньшинств (зачастую девиантных), вырождаются в диктатуру меньшинств, проявляются черты тоталитарности и всеобщей стандартизации [13, с. 68—69]. Все это гораздо ближе к утопии, чем к антиутопии.
Таким образом, либерализм на практике обнаруживает не меньшие, если не большие признаки антиутопии, чем те, которые обнаруживали в социализме. Однако истоки превращения теории социального управления из утопии в антиутопию зачастую обусловлены не столько содержанием самой теории, сколько отношением к степени практической реализации данной теории. С одной стороны, необходимы четкие представления о принципах и основах социального управления, с другой — необходимо помнить, что практическое осуществление «идеального типа» социаль-
ного управления дает все более негативные результаты, по мере попыток добиться полноты осуществления идеального типа. Иными словами, чем сильнее старания по перенесению идеального образца в действительность, тем сильнее проявляются полярные результаты, тем сильнее превращение утопии в антиутопию.
Как социализм связывают с утопией «безгосударственного состояния» и всестороннего развития личности, так либерализм связан с утопией «минимального государства» и общества потребления. Обращает на себя внимание то, что содержательная сторона обоих идеалов включает отрицание государства. Основания этого можно найти в том, что и социализм, и либерализм начали формироваться как теории социального управления в период кризиса феодально-сословного государства, регулирующего все стороны жизнедеятельности человека. В обоих идеалах прослеживается поиск путей перехода к самоуправлению и оптимальных способов самоуправления. В одном случае источником самоуправления видится сообщество свободных и гармонически развитых личностей, в другом — конкуренция и кооперация автономных индивидов.
Обращает на себя внимание тот факт, что в последнее время развитие киберпространства интерпретируется как развитие среды самоуправления ассоциаций свободных, творческих личностей. Отдельные исследователи указывают на тенденцию переноса этих принципов самоуправления из киберпространства в социальную реальность и на отмирание тоталитарных сущностей государства и рынка [16]. Подобные взгляды находятся в рамках анализа постиндустриальной цивилизации, сменяющей тоталитарную и стандартизированную индустриальную цивилизацию. Наиболее известны представления Э. Тоффлера о том, что новое общество, представляющее собой множество различных субкультур, «предлагает более разнообразные жизненные ниши, больше свободы для продвижения внутри и из этих ниш и дает больше возможности создавать собственные ниши, чем все существовавшие ранее общества, вместе взятые» [12, с. 347].
Представляется, что само по себе развитие информационных технологий представляет собой не более и не менее чем средство коммуникации, которое может быть использовано как для творческого развития личности, так и для ее тотального подавления. Залогом развития самоуправления свободных, всесторонне развитых личностей следует считать не столько развитие технологий, сколько изменение подходов к социальному управлению. В частности, как отмечает А.В. Бузгалин, информационное общество зачастую понимается как «деятельность по обслуживанию и опосредованию собственно рыночных отношений (точнее трансакций) между различными институтами» [3, с. 30]. При интерпретации информационного общества как власти «виртуального фиктивного финансового капитала» происходит целостное подчинение личности корпоративному капиталу, перепроизводство фиктивных благ оказывается субститутом развития
креатосферы, экспансия массовой культуры, «глобальное политическое и экономическое манипулирование, информационное и культурное давление», идеал «общества профессионалов» оказываются субститутом свободного гармоничного развития личности. В таком случае отношения собственности представляются как монополизация корпоративным капиталом ключевых ресурсов развития [3, с. 29—30].
А.И. Фурсов считает одним из следствий НТР возникновение в системе капитализма нового элемента и не предусмотренной существующей системой отношений самостоятельной роли этого элемента. Таким элементом выступает «нематериальное» в качестве информации. Рост взаимодействий нематериального ресурса вызвал также и глобализацию, которая подрывает основы капитализма и национального государства как его структурирующего элемента [15, с. 262—266].
А.И. Фурсов рассматривает вероятность структурирования будущего общества с помощью «корпорации-государства». Корпорация-государство, согласно А.И. Фурсову, представляет собой форму государственного устройства, «цели функционирования которой имеют прежде всего экономический характер, то есть направлены на снижение издержек, а следовательно, требуют сведения к минимуму политических и социальных издержек по обеспечению «территории прописки» — от сведения к минимуму социальных обязательств, характерных для государства, до избавления от экономически лишнего, нерентабельного с экономической (корпорационно-государственной) точки зрения населения (от отсечения от «общественного пирога» до фактического исключения из реальной жизни)» [15, с. 279].
По мнению А.И. Фурсова, характерные признаки руководящего слоя корпорации государства заключаются в том, что он:
• оставаясь формально госаппаратом, играет самостоятельную и определяющую роль в данной стране в качестве политической (властной) корпорации;
• ставит политико-экономические национальные интересы этой страны в зависимость от экономических аппаратно-ведомственных (корпорационных) или по крайней мере рассматривает первые сквозь призму вторых;
• приватизирует в своих интересах характерные для государства как для института властные функции (приватизация власти-насилия) и в то же время отказывается от выполнения большей части характерных для государства социальных обязательств и функций (или резко сокращает их) [15, с. 280—281].
Данная тенденция социального развития ставит современное общество перед тремя вызовами. Во-первых, численность населения доводит демографическое давление на планету до критической точки, но те же тенденции, которые усиливают демографическое давление на среду обитания,
угрожают созданием средств массового уничтожения, ставящих под угрозу сохранение человечества как вида. Во-вторых, кризисные моменты современного общества создают угрозу массовой криминализации. Во многом этому способствует и специфика государства-корпорации, которое, по мере вытеснения национального государства, будет трансформироваться в структуры, аналогичные клановым. В-третьих, в кризисные моменты в людях ослабевает социальная составляющая и возрастает биологическая [15, с. 281, 298—299].
Таким образом, сохранение либерального понимания социального управления и самоуправления связано не столько с развитием сообщества свободных и творчески развитых личностей, сколько с ростом конкурирующих корпораций, подавляющих личность не менее, если не более, чем известные тоталитарные государства, но при этом не выполняющих тех социальных функций, которые выполнялись в любом, сколь угодно несправедливом государстве. Подобное состояние общества ближе к антиутопии, чем к утопии.
Разразившийся кризис, затрагивающий не только экономическую сторону жизни общества, показывает все негативные результаты абсолютизации либерализма как теории социального управления и указывает на то, что социализм не исчерпал своих возможностей в практике социального управления и самоуправления. Из сравнительного анализа содержательной стороны социализма и либерализма, как теорий социального управления следует, что обе эти теории имеют свою позитивную содержательную сторону, однако в них обеих содержится неполное, одностороннее понимание природы человека и естественноисторических процессов. При этом в либерализме содержание социального идеала и понимание природы человека на практике показывает еще большую утопичность, чем в социализме. Понимание утопических сторон обеих теорий показывает, что использование как той, так и другой в социальном управлении предполагает отказ от их абсолютизации и попыток полного осуществления идеала на практике.
Литература
1. Бердяев Н. А. Духовные основы русской революции. Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: АСТ; АСТ МОСКВА; ХРАНИТЕЛЬ, 2006.
2. Бердяев Н. А. Русская идея. — М.: Эксмо; СПб: Мидгард, 2005.
3. Бузгалин А. В. «Постиндустриальное общество» — тупиковая ветвь социального развития? // Вопросы философии. — 2002. — №5.
4. Валлерстайн И. После либерализма. — М.: Едиториал УРСС, 2003.
5. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. История России 1917—1995. — М., Издательство МИК, 2000.
6. Зиновьев А. А. Русская трагедия. Гибель утопии. — М.: Алгоритм, 2002.
7. Манхейм К. Идеология и утопия. // Диагноз нашего времени. — М.: Юрист, 1994.
8. Новгородцев П. И. Об общественном идеале. — М.: КРАСАНД, 2010.
9. Панарин А. С. Правда железного занавеса. — М.: Алгоритм, 2006.
10. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1: Чары Платона; Т. 2: Время
лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. — К.: Ника-центр, 2005.
11. Розанваллон П. Утопический капитализм. История идеи рынка. — М.: Новое литературное обозрение, 2007.
12. Тоффлер Э. Третья волна. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2004.
13. Третьяков В. Т. РУССКАЯ ПОЛИТИЯ XXI ВЕКА Электоральный цикл
2007/2008 и очертания будущей государственности // De йЛиго, или История будущего / Под ред. Д.А. Андреева, В.Б. Прозорова. — М.: Политический класс; АИРО-ХХ1, 2008.
14. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. — М.: АСТ: Ермак, 2005.
15. Фурсов А. И. Мир, который мы покидаем, мир, в который мы вступаем, и мир между ними. Капитал(изм) и Модерн: схватка скелетов над пропастью? // De йдШга, или История будущего. — М.: Политический класс; АИРО-ХХ1, 2008.
16. Штепа В. Ruтопия. — Екатеринбург, Издательство «Ультра-Культура», 2004.
17. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения. — М.: Издательство политической литературы, 1983. — Т. 3.
