CC BY
104
УДК 82-1/-9
ОСНОВНЫЕ МОТИВЫ «МОНАСТЫРСКОГО» СЮЖЕТА В СОВРЕМЕННОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ
БЕЛЛЕТРИСТИКЕ
М.С.Краснякова
THE MAIN MOTIFS OF THE "MONASTERY" STORYLINE IN MODERN ORTHODOX FICTION
M.S.Krasnyakova
Воронежский государственный университет, marinakrasniakova@rambler.ru
В статье рассматриваются произведения православной беллетристики в аспекте современных теорий сюжетологии. Анализ позволил выделить монастырский сюжет на основе выявленного мотивного комплекса. Ключевые слова: православная беллетристика, сюжет, мотив, монастырь, автобиография
This article discusses orthodox works of fiction in the context of modern subjectology theories. The analysis allowed us to identify the "monastery" storyline on the basis of revealed complex of motifs. Keywords: orthodox fiction, storyline, motif, monastery, autobiography
В современном литературоведении одним из наиболее остро обсуждаемых вопросов является вопрос о соотношении литературно-художественного творчества и религии. Большинство исследователей сходятся во мнении, что отечественная литература генетически связана с православием, в чем и видят ее главную отличительную черту от литературы западной. По мнению И.А.Есаулова, сегодня «мы гораздо отчетливее осознаем значение христианской культуры для русской словесности, нежели это осознавали люди, для которых эта культура была цивилизацион-ной грибницей для самого их бытия» [1]. На наш взгляд, наиболее перспективным является анализ художественных произведений с точки зрения их сю-жетно-мотивной организации.
В современном литературоведении сформировалось направление исследования, целью которого является создание словаря сюжетов и мотивов. Речь идет о деятельности новосибирского института филологии СО РАН. Под руководством Е.К.Ромодановской коллектив, состоящий из сибирских филологов, а также исследователей европейской части России и зарубежных ученых, составлял в течение тринадцати лет словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы и дополнительную серию «Материалы к словарю мотивов и сюжетов».
Авторами «Материалов к словарю сюжетов и мотивов» уделяется достаточно много внимания определению функционального значения мотива и сюжета как нарративных структурных элементов. Так, статьи «Мотив и канон», «Сюжет и история: к проблеме эволюции повествовательных форм» Э.А.Бальбурова правомерно считать программным изложением теоретической концепции «Материалов к словарю сюжетов и мотивов» и самого словаря. Исследователь утверждает, что мотив является «ключевой единицей художественной семантики» [2], что новейшая литература обретает гибкость повествовательных структур и «становится очевидно, как усложняется ее структурный репертуар» [3]. Э.А.Бальбуров считает, что приоритетным при анализе литературного произведения должен
становиться стиль, а не жанр и сюжет, а в качестве базовой единицы текста — мотив, поскольку именно мотив «обладает свободной скользящей референтно-стью и повешенной способностью к сочетаемости» [3]. «Мотив — цикличная, архетипическая ситуация, поэтому его правомерно считать общим элементом в составе сюжетов различных произведений, возникавших в различные эпохи» (Н.Тамарченко) [4].
При изучении статей из «Материалов...» мы отметили не только разработку важного теоретического аспекта исследуемых проблем, но также многополярность авторских взглядов и сложность выявления единой концепции изучения сюжета и мотива. На эту сложность обратил внимание и крупный канадский исследователь Клаудио Наполи, который, признавая «важность значения Словаря и Материалов для развития определенных научных сфер русистики», отметил «сложность определения для Материалов общую критическую школу или хотя бы общую направленность: каждый исследователь работает абсолютно самостоятельно и независимо от остальных ученых» [5]. Несомненно, этот факт добавляет сложности при изучении сюжетно-мотивной организации произведения и ставит перед современным исследователем проблему самостоятельного поиска путей анализа текста.
Аналитическим материалом для данной статьи послужили произведения архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», иерея Николая Бло-хина «Глубь-трясина», романы О.Николаевой «Инвалид детства», «Мене, текел, фарес».
Жизнь православного монастыря и нелегкий монашеский путь духовного становления — общая тема произведений и светских писателей, и писателей-священников и монахов, знакомых со всеми трудностями и радостями монашеского служения. Художественные тексты, в которых развитие событий происходит в пространстве православного монастыря, а героями являются монахи, послушники и паломники, мы предлагаем выделять в особую группу произведений с «монастырским» сюжетом.
Целью настоящей работы является выявить наличие особого мотивного комплекса произведений «монастырского» сюжета.
Мотив чуда, чудесного преображения героя или окружающей его действительности был свойственен многим художественным произведениям отечественной словесности. По мнению В.Н.Захарова, «идеей и повседневным состоянием русской культуры была сакрализация пространства и времени» [6]. Категория чудесного имеет совершенно особое значение для религиозного сознания, поскольку центральное место в нем занимает вера в сверхъестественную реальность, рассматриваемую как истинный мир по отношению к эмпирической действительности. Для православного писателя, как и читателя, категория чудесного выступает как вполне обоснованное явление. Известный православный писатель протоиерей Н.Агафонов в предисловии к своей книге писал: «Чудесное всегда с нами рядом, но мы не замечаем его... наверное оттого, что оглохли от грохота безбожной цивилизации...» [7].
Одним из самых ярких современных православных писателей-беллетристов является Н.Блохин. В 2002 году выходит в свет один из наиболее известных романов Н.Блохина «Глубь-трясина», в основе которого — «монастырский» сюжет и один из его доминантных мотивов — мотив чуда. Чудо помогает прийти к вере главному герою поручику Дронову. В произведении изображены реальные исторические события захвата власти большевиками после развала царской империи.
Дронов попадает в монастырь человеком, доверяющим лишь тому, что видит и слышит: «— Однако что же это значит?.. — сказал поручик. — Я реалист, знаете ли» [8, с. 10]. Однако постепенно Дронов убеждается в том, что православный монастырь, стоящий посреди топких болот, действительно невидимый для глаз окружившей его со всех сторон красноармейской дивизии. Увидев это чудо, посланное Богом по молитвам настоятеля храма старца Спиридона, Дронов приходит к глубокой вере. Оставив атеистическое прошлое, он обретает то, что сам называет «ветром из Царства Небесного», необыкновенную благодать. В произведение входит мотив покаяния как необходимое условие чудесного преображения героя. Такое преображение человека в значительной степени мотивировано тем, что в катастрофичную революционную эпоху люди либо обретали веру, либо окончательно ее теряли, и этому посвящены многие произведения русских писателей и беллетристов. Вместе с тем этот прием может скрывать писательские недостатки в изображении реальной внутренней борьбы человека с самим собой, заменять изображение сложного духовного процесса поиска человеком своего жизненного пути.
Позиция автора, изображающего столь быструю и кардинальную смену жизненного мировоззрения своего героя, очевидна: истинную жизнь дает осознание своих грехов, покаяние, так как «только одно имеет значение — предназначенная тебе вечность» [8, с. 58].
Мотив чуда в «монастырском» сюжете романа реализуется в значительной степени благодаря образу старца иеромонаха Спиридона, который долго жил уединенно в пещере, им самим вырытой. Внешность отца Спиридона описана в двух словах — «благообразный, смиренного вида». Его отшельническая жизнь имеет черты житийных описаний святых, в частности Серафима Саровского, Сергия Радонежского и других. Последовав услышанному завету его небесного покровителя святителя Спиридона «идти в Глубь-трясину и строить там монастырь его имени», старец Спиридон среди непроходимых болот и леса воздвигает православный монастырь, невидимый для внешнего мира, «последнее прибежище для гонимых и страждущих в страшные времена» [8, с. 8]. Невидимый монастырь символизирует скрытый мир православной веры и старчества, сохранившихся несмотря на гонения и преследования.
О ставшей известной широкой публике читателей книге Т.Шевкунова «Несвятые святые» и другие рассказы» написано уже немало исследовательских работ. По верному замечанию Н.В.Пращерук, «произведение восходит к жанру "учительских книг" в древнецерковной литературе, возникающих в результате синтеза ветхозаветной мудрости и традиций, связанных с историей греческой философии» [9]. Рассказы, разнородные по жанровой направленности, объединены общей концепцией, сформулированной в заключении книги: «Всякий православный христианин может поведать свое Евангелие, свою Радостную Весть о встрече с Богом» [10, с. 3]. На страницах рассказов автор отражает нелегкий монашеский путь духовного становления.
Здесь также заявлен мотив оставления атеистического прошлого и прихода к православной вере через чудо — этим открывается повествование в главе «Начало». Однако в данном контексте чудесное не несет положительной семантики, а напротив, увлечение спиритизмом способно привести героев к ужасным последствиям: однажды «дух Гоголя», с которым беседовали студенты, призывает их к самоубийству: «Мы столкнулись с беспощадными и до неправдоподобия зловещими силами, вторгшимися в нашу веселую, беззаботную жизнь, от которых никто из нас не имел никакой защиты» [10, с. 26]. Именно осознанное отношение к открывшемуся миру духовных законов и поиски путей защиты от зловещих сил, желающих их погубить, постепенно приводят всех юношей в православную церковь.
Мотив чуда и дальше в тексте несет важную семантическую нагрузку, максимально раскрываясь в образе одного из самых почитаемых старцев Русской Православной Церкви XX века Иоанна Крестьянкина. Молитвенность, бесконечная любовь к людям и забота о каждом — вот основные качества о. Иоанна. Автор описывает, как к о. Иоанну со всей России шли люди, которые после бесед со старцем прозревали духовно: «Да, это было самым главным — отцу Иоанну открывалась воля Божия о людях.».
Для произведений «монастырского» сюжета особое значение приобретает мотив материнского благословения. Наличие материнского благословения
— непременное условие для человека, решившего ступить на нелегкий монашеский путь. В книге Т.Шевкунова «Несвятые святые» автор-повествователь, вспоминая свой монашеский постриг, отмечает, что ждал его девять лет, пока не получил благословения матери и о. Иоанна. Важную роль для раскрытия «монастырского» сюжета играет едва ли не самый важный и драматичный мотив ухода в монастырь, который берет свое начало уже в авторском предисловии к книге «Несвятые святые» и развивается в главе «О том, как мы уходили в монастырь». Пятеро молодых послушников были здоровые, сильные, преуспевающие в мирской жизни, получившее высшее светское образование, дающее право рассчитывать на удачную карьеру. Что же привело их в монастырь? Ответ на этот вопрос автор дает сам: «Каждому из нас открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир оказался безмерно притягательнее, нежели тот, в котором мы к тому времени прожили свои недолгие и тоже по-своему очень счастливые годы» [10, с. 3]. Однако молодые послушники в своем намерении оставить мирскую жизнь сталкиваются с серьезным противостоянием родителей, друзей и всего общества. Кульминацией мотива ухода в монастырь является история Саши Швецова, сына крупного советского деятеля. Отец, узнав о местонахождении сына, «приехал в Печоры на черной "Волге" и устроил показательный скандал
— с милицией, КГБ, с привлечением школьных друзей и институтских подруг» [10, с. 38]. Убедившись в серьезности намерений сына, отец смирился, а еще через десять лет стал работать в Донском монастыре заведующим книжным складом и стал «самым искренним молитвенником».
Принципиально по-иному раскрывается мотив ухода в монастырь в одном из ранних романов О.Николаевой, опубликованном в 1989 году, «Инвалид детства». Молодой одаренный юноша Александр, которого ждет блестящая карьера, уходит из дома матери в отдаленный монастырь, к отцу Иерониму. Александр в своих дневниковых записях о старце пишет так: «Отец Иероним такой добрый! Он весь — сама любовь... отец Иероним принимает каждого человека, как ангела, и видит в каждом — образ Божий» [11]. Монастырский уклад полностью меняет жизнь юноши, в которой никогда не было лишений, однако в ней не было и счастья: «И вдруг понял, что наслаждение и счастье — разные вещи. Вот дома я получал массу удовольствий, а был несчастлив! А здесь я терплю страшные лишения — одно это пойло чего стоит! .. .я все-таки счастлив» [11].
Весь роман построен на противостоянии двух идеологий, двух миров. Один мир представляет Александр, убогий монах Леня, «инвалид детства», жители монастыря, другой — приехавшая с целью забрать своего сына домой мать Александра Ирина. Столкновение это можно обозначить иначе: мир православия противостоит атеистическому миру советского общества.
Мотив чуда раскрывается в этом романе в сцене изгнания бесов из страдающих людей по молитвам старца Иеронима. Присутствующая при этом Ирина
склонна все происходящее вокруг объяснять законами мира физического: «.объяснения этому можно отыскать у Фрейда. Тут, конечно, все дело в нарушении каких-то функций, тормозящих подсознание...». В финале романа появляется мотив материнского благословения, не получив которого Александр, послушав старца Иеронима, покорно следует за матерью, возвращаясь домой.
Более поздний роман О.Николаевой «Мене, те-кел, фарес» (2003 г.) посвящен сложной проблеме духовного поиска воцерковленных христиан, монахов, игуменов. В некоторых эпизодах романа без труда узнаются события недавней церковной истории. Так, прототипом о. Ерма послужил известный иконописец архимандрит Зинон (Теодор), на которого в 1996 году архиепископ Псковский и Великолукский Евсевий наложил прещения за явные симпатии к католицизму и проявления самоволия. В образах о. Петра и его общины в романе угадываются последователи о. Г.Кочеткова, известные своими отступлениями от православных канонов. Однако роман О.Николаевой трудно назвать обличительным, в нем нет однозначных оценок героев.
Мотивы поиска, сомнения связаны с раскрытием образа о. Ерма. С одной стороны, о. Ерм является безусловным вдохновителем и примером для своих духовных детей. С другой стороны, о. Ерм не отличается ревностным соблюдением православных канонов, он попеременно увлекается то старообрядчеством, то грекофильством, то европеизмом, то католицизмом и увлекает своих учеников. Со сменой увлечений, каждое из которых сам о. Ерм признает за заблуждение, в ткань повествования проникает иллюзия образа старца, которая достигает своего апофеоза в самолюбовании и решимости о. Ерма стать преподобным: «Отец Ерм однажды прямо так и сказал: — Я решил стать преподобным!» [12, с. 217]. В романе с развитием мотива заблуждения появляются новые мотивы — внутримонастырского разлада и ухода из монастыря: о. Ерм, не поладив с наместником монастыря, со своей «братией» решает жить уединенно в скиту.
Постепенно, один за другим духовные дети, не в силах мириться с метаниями о. Ерма, оставляют его. А образ самого о. Ерма в конце романа приобретает фантасмагорические черты, игумен бесследно исчезает в ночи, оставляя вопрос о реальности своего существования. Здесь неявно, но все-таки вполне узнаваемо проявляются инфернальные черты героя, символизирующие те искушения и прельщения, которыми так изобилует современная жизнь, в том числе и в ее сугубо духовных проявлениях.
Мотив внутримонастырского разлада продолжается в романе с развитием конфликта между иеромонахом Филиппом и священником Петром Лаври-щевым. С образом православного монаха Филиппа связаны мотивы смирения, послушания. Всячески избегая конфликтов и стремясь решить непростую ситуацию мирными способами, он становится жертвой бесконечных козней со стороны своих оппонентов. Монах Филипп — образец стойкости и истинной веры, упования во всем на промысел Божий. Он уве-
рен, что противостоянием и враждой не снискать Божьего благословения, а только молитвой. С Петром Лаврищевым, официально запрещенным в священно-служении, связаны мотивы обмана, подлога. Роман заканчивается торжеством истинной православной веры — возвратившийся о. Филипп служит Божественную литургию в Рождественском монастыре.
В основе исследованных нами произведений лежит «монастырский» сюжет, для которого характерна особая мотивно-образная организация. Типологическими чертами «монастырского сюжета» являются мотив чуда, раскрывающийся чаще всего в образе старца, мотив ухода молодого человека в монастырь, мотив покаяния и чудесного преображения героя. Ярким примером такой мотивной организации является роман Н.Блохина «Глубь-трясина». Через постепенное раскрытие мотивного ряда возникает особый семантический пласт — монастырь становится символом скрытого мира православия, сохранившегося и в годы гонений.
Для авторов, знакомых с жизнью православного монашества не на собственном опыте, характерна неполнота раскрытия образов, использование мотива чуда как художественного приема, закрывающего 10.
писательские недостатки в изображении реальной внутренней борьбы человека с самим собой. Часто в 11
подобных произведениях возникает коллизия «монастырь и мир», и герой, наблюдающий разнополярность мирской и монастырской жизни, не в силах 12 преодолеть внутренний разлад. Так, мотивы разлада, сомнения и раскола являются доминирующими в романе О.Николаевой «Инвалид детства». Именно герой, несостоявшийся монах, которого мать силой увозит из монастыря, и есть настоящий «инвалид детства», выросший в духовно нездоровой, атеистической среде советской семьи.
Но если в этом романе разлад касается внут- 2.
ренней жизни одной семьи, то в более позднем романе «Мене, текел, фарес» раскол проникает в сам монастырь и касается уже и монахов, и мирян. Произведение основано на реальных событиях и образах, явившихся примерами заблуждения и потери православных ориентиров. Поэтому сущностными чертами 4 сюжетного построения становятся ситуации обмана, иллюзии, фантасмагории, ярко выраженные в мотиве заблуждения, прельщения, внутримонастырского 5. разлада и ухода из монастыря.
Наиболее убедительно «монастырский» сюжет раскрывается на основе автобиогафичного материала в книге архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвя- 6.
тые святые». Созданные им в произведении образы и ситуации обладают высокой степенью достоверности и потому не нуждаются в дополнительных доказательствах. В метасюжете этой книги присутствуют все типологически значимые черты монастырского сюжета, пропущенные сквозь призму интеллектуального, эмоционального и духовного опыта основного 8. героя-повествователя.
1. Есаулов И. А. Евангельский текст в русской культуре и современная наука / Евангельский текст в русской лите-
ратуре XVII—XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сборник научных трудов. Вып. 6 / Отв.ред. В.Н.Захаров; ПетрГУ. Петрозаводск; СПб., 2011. С. 8. Бальбуров Э.А. Мотив и канон // Сюжет и мотив в контексте традиции. Новосибирск: Наука, 1998. С. 6. Бальбуров Э.А. Сюжет и история: к проблеме эволюции повествовательных форм // Сюжет, мотив, история. Новосибирск: Наука, 2009. С. 37.
Тамарченко Н.Д. Мотив преступления и наказания (введение в проблему) // Сюжет и мотив в контексте традиции. Новосибирск: Наука, 1998. С. 38-43. Клаудио Наполи. Словарь сюжетов и мотивов русской литературы и Материалы. Заметки об одном сибирском проекте // Toronto Slavic quarterly. № 39, Winter 2012. С. 258-269.
Захаров В.Н. «Вечное Евангелие» в художественных хронотопах // Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сборник научных трудов. Вып. 6 / Отв. ред. В.Н.Захаров; ПетрГУ. Петрозаводск; СПб., 2011. С. 32. Агафонов Н. Дорога домой. М., 2006. С. 3. Блохин Н.В. Глубь-трясина. М.: Лепта, 2002. 320 с. Пращерук Н.В. «Несвятые святые» и другие рассказы архимандрита Тихона (Шевкунова): открытие мира // Духовные начала русского искусства и просвещения: Материалы XII Международной науч. конф. «Духовные начала русского искусства и просвещения» («Никитинские чтения») / сост. А.В.Моторин; НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2012. С. 203. Архимандрит Тихон (Шевкунов). «Несвятые святые» и другие рассказы. 3-е изд. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2011. 636 с.
Николаева О. Инвалид детства [Электр. ресурс]. URL: http://www.golden-ship.ru/load/n7nikolaeva_oa/invalidd/413-1-0-1480 (accessed 02.10.2014).
Николаева О. Мене, текел, фарес. М., Лепта, 2012. 448 с. References
Esaulov I.A. [Evangelic text in the Russian culture and modern science]. Evangel'skij tekst v russkoj literature XVII—XX vekov: citata, reminiscencija, motiv, sjuzhet, zhanr: Sbornik nauchnyh trudov [Evangelical text in the Russian literature of the XVII—XX centuries: quote, reminiscence, motive, plot, genre]: coll. of scientific works. Iss. 6, Petrozavodsk; Saint Petersburg, 2011, p. 8. Bal'burov Je.A. [Motif and canon]. Sjuzhet i motiv v kontekste tradicii [Plot and motif in the context of tradition]. Novosibirsk, Nauka Publ., 1998, p. 6.
Bal'burov Je.A. [Storyline and history: to a problem of evolution of narrative forms]. Sjuzhet, motiv, istorija [Storyline, motif, history]. Novosibirsk, Nauka Publ., 2009, p. 37.
Tamarchenko N.D. [Motif of crime and punishment (problem statement)]. Sjuzhet i motiv v kontekste tradicii [Plot and motif in the context of tradition]. Novosibirsk, Nauka Publ., 1998, pp. 38-43.
Klaudio Napoli. Slovar' sjuzhetov i motivov russkoj literatury i Materialy. Zametki ob odnom sibirskom proekte [Dictionary of plots and motives of the Russian literature and Materials. Notes about one Siberian project]. Toronto Slavic quarterly, no. 39, winter 2012, pp. 258-269. Zaharov V.N. ["The eternal Gospel" in art chronotopes]. Evangel'skij tekst v russkoj literature XVIII—XX vekov: citata, reminiscencija, motiv, sjuzhet, zhanr: sbornik nauchnyh trudov [Evangelical text in the Russian literature of the XVIII—XX centuries: quote, reminiscence, motive, plot, genre: collection of scientific works], vyp. 6. Petrozavodsk; SPb., 2011. p. 32.
Agafonov N. Doroga domoj [The way home]. Moscow, 2006, p. 3.
Blohin N.V. Glub'-trjasina [Deep in the swamp]. Moscow, Lepta Publ., 2002. 320 p.
Prashheruk N.V. ["Not sacred saints" and other stories by archimandrite Tikhon (Shevkunov): opening of the world]. Duhovnye nachala russkogo iskusstva i prosveshhenija: Materialy XII Mezhdunarodnoj nauch. konf. "Duhovnye nachala russkogo iskusstva i prosveshhenija" ("Nikitinskie
chtenija") [Proc. XII Int. conf. "Spirituality of the Russian Art and Education" ("Nikita's readings")]. Veliky Novgorod, 2012, p. 203.
10. Arhimandrit Tihon (Shevkunov). "Nesvjatye svjatye" i drugie rasskazy ["Not sacred saints" and other stories]. Moscow, Sretensky monastery Publ., 2011. 636 p.
11. Nikolaeva O. Invalid detstva [Disabled from childhood]. Available at: http://www.golden-ship.ru/load/n7 ni-kolaeva_oa/invalidd/413-1-0-1480 (accessed 02.10.2014).
12. Nikolaeva O. Mene, tekel, fares [Mene, tekel, upharsin]. Moscow, Lepta Publ., 2012. 448 p.
