CC BY
36
рая часть паратаксиса выражает событие-результат, и здесь возможна подстановка Т-местоименного скрепа поэтому, что указывает на наличие в русских и чувашских предложениях причинных отношений. Для паратаксиса с причинной семантикой, как мы видим, характерны такие признаки, как: а) порядок следования предикатной и субъектной групп; б) характер тема-рематической связи между конъюнктами (отсутствуют тема-рематические пересечения); в) семантический тип предиката (первый предикат событийный или процессуальный, описывающий повторяющееся действие, а второй - событийный, описывающий однократное действие).
Литература
1. Колосова Т.А., Черемисина М.И. О принципах классификации сложных предложений // Вопросы языкознания. 1984. №6. С. 69-81.
2. Москалева И.П. Соотношение эксплицитных и имплицитных средств выполнения языковых значений: авто-реф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1986. 24 с.
3. Пешковский А.М. Интонация и грамматика. М.: Учпедгиз, 1959. 235 с.
4. Ширяев Е.Н. Отношения логической обусловленности в сложном предложении // Грамматические исследования: функционально-стилистический аспект. М.: Наука, 1991. 247 с.
ЕРМОЛАЕВА СВЕТЛАНА ВЛАДИМИРОВНА - аспирантка кафедры сопоставительного языкознания и меж-культурной коммуникации, Чувашский государственный университет, Россия, Чебоксары (alexgubm@mail.ru).
ERMOLAEVA SVETLANA VLADIMIROVNA - post-graduate student of Comparative Linguistics and Intercul-tural Communication Department, Chuvash State University, Russia, Cheboksary.
УДК 81-33
Е.З. И MAE BA
ОПЫТ АНАЛИЗА ТЕКСТОВ УСИЛЕННОГО ТИПА И ТЕКСТОВ С ЭЛЕМЕНТАМИ НЕЯВНОГО СМЫСЛООБРАЗОВАНИЯ
Ключевые слова: текст усиленного типа, текст неявного смыслообразования, смысл, проза, синоним, ритм, метонимия, синтаксис
Исследованы проблемы смысловой организации текстов усиленного типа и текстов неявного смыслообразования. При рассмотрении текстов усиленного типа главное внимание уделено не усредненно-бытовым текстам, а сильным текстам с логосными потенциями. Представлены характеристики текстов неявного смыслообразования.
E.Z. IMAEVA
STUDY OF TEXTS OF FORTIFIED SENSE AND TEXTS WITH ELEMENTS OF IMPLIED SENSE
Keywords: texts of fortified sense, texts of implied sense, sense, prose, synonym, rythm, metonymy, syntax.
This article is concerned with issues raised in the organization of sense in texts of fortified sense and texts of implied sense. When analizing texts of fortified sense, special attention is paid not to humdrum mundane texts, but to strong texts with powerful potentialities of logos. The article also explores typical characteristics of texts of implied sense.
Тексты можно условно поделить на два типа: тексты усиленного типа (термин В.Н. Топорова) и текстовые источники неявного смыслообразования.
Текст усиленного типа - это не усредненно-бытовой текст, а сильный текст с логосными потенциями. Первой задачей реципиента здесь является обращение луча рефлексии в топосы (места) своей души.
Для примера рассмотрим фрагмент из романа Т. Драйзера «Американская трагедия». Одним из средств воздействия на реципиента здесь является разнообразие ритмов: параллелизм (1-3, 5-10 строки), 5-стопный ямб (3-4 строки), тоника (6-7 строки).
On this night in this great street
With its cars and crowds and tall buildings,
he felt ashamed, dragged out of normal life,
to be made a show and jest of
The handsome automobiles that sped by,
the loitering pedestrians moving off
to what interests and comforts he could only surmise;
the gay pairs of young people, laughing and jesting
and the «kids» staring,
all troubled him with a sense of something different, better, more beautiful than his or rather their life [12. C. 12].
Ритм фрагмента создается синтагмами с примерно равным количеством слогов и одинаковой структурой и соответствует настроению восторга бытия, жажды впечатлений. Здесь сразу же дается лаконичная и выразительная характеристика родителей Клайда, и она важна как мотивировка последующего порыва Клайда за пределы этого убогого и архаичного существования. Фрагмент представляет собой описание переживаний Клайда на фоне городского пейзажа, самого по себе не привлекающего внимания. Использование автором синонимов, не вносящих качеств новизны в текст (cars - automobiles, crowds - pedestrians - kids), приводит к выражению самой большой степени автоматизации значения слова как единицы, ибо слово, актуализированное в смысловом отношении, стало бы самостоятельным и в звуковом отношении и нарушило бы движение ритма. Контраст между смысловыми элементами языковых знаков и актуализированным ритмом оказывается разительным.
По мнению Сартра, для продуктивного обращения к самому себе необходим еще кто-то как неизбежный посредник между мной и моим «я» [15. С. 227]. В принципе им может быть кто угодно, достаточно лишь его обращенного извне «взгляда». Сартр пишет о Взгляде Другого, пристально следящего за человеком, который начинает себя осознавать не свободным субъектом, а объектом. Этот Взгляд, это существование Другого отчуждают от человека его возможности, его тело, но одновременно и позволяют ощутить наличность своего бытия, объективность своего присутствия в этом мире. Идея Сартра о Другом перекликается с идеей М. Бахтина о «хоре», без отклика которого художественное творчество теряет смысл и самоидентификацию.
По нашему мнению, сартровский Взгляд может принадлежать ребенку с его радостью полноты бытия, радостью укорененности в мире, радостью вольного, уверенного в себе действования. Человек чувствует себя в гармонии с миром, который не воспринимается как препятствие для его деятельности.
Взгляд ребенка мы связываем с кантовским оживляющим принципом в душе [6. С. 330]. Кант, размышляя о способностях души, составляющих гений, замечает: «Стихотворение может быть очень милым и изящным, но лишенным духа. Торжественная речь может быть основательной и изящной, но лишенной духа. Иногда разговор не лишен занимательности, однако в нем нет духа. Даже о женщине говорят, что она прелестна, словоохотлива и пристойна, но лишена духа» [6. С. 330]. И. Кант считает, что дух - это представление воображения, которое дает повод много думать, причем, однако, никакая определенная мысль, т.е. никакое понятие не может быть адекватно ему и, следовательно, никакой язык не в состоянии полностью достигнуть его и сделать его понятным. Кант противопоставляет дух идее разума.
Взгляд Другого может принадлежать и взрослому (мудрецу, авторитету, советнику, совести, осуществляющей моральную цензуру поступков и устремлений; морализирующему началу, рациональному началу).
Смена оживляющего принципа и разума, Взгляда Ребенка и Взгляда Взрослого должна быть динамичной, а переходы контрастными. Такую смену ролей Э. Берн называет «структурированием времени» [3. С. 172]. Мы счита-
ем, что «структурный голод» связан не столько с необходимостью «избегать скуки», сколько продиктован самой человеческой природой. Именно такую структуру находим в лучших страницах американской классики.
Во фрагменте из книги М. Твена «The Adventures of Huckleberry Finn» (гл. 22), в котором Гекльберри Финн рассказывает о цирковом представлении, Взгляд Взрослого появляется трижды: во второй половине первого абзаца (где Гекльберри решает проскользнуть мимо сторожа, тем самым желая сэкономить деньги), в четвертом абзаце (где герой признается, что таких шуток он бы и в год не придумал: «Why, I couldn’t ‘a thought of them in a year»); и в последнем, пятом, абзаце, который полностью дан в восприятии взрослого (герой с наивной непосредственностью обнаруживает, что акробат здорово провел всех присутствующих).
Перечисленные места смыслового сгущения дают более полную характеристику персонажа. Приближения и отдаления автора от своего предмета в пределах сохранения единого тона повествования знаменуют стремление выйти за границы собственной субъективности, стремление обрести сторонний взгляд.
Весь отрывок имеет характер непосредственного, нерефлектированного проявления чувственности и потому музыкален:
It was the splendidest sight that ever was when they all come riding in, and every lady with a lovely complexion, and perfectly beautiful,
and looking just like a gang of real sure enough queens, and dressed in clothes that cost millions of dollars, and just littered with diamonds.
В приведенных примерах, данных глазами Взрослого, чувственность теряет свою непосредственность. Герой как бы рефлектирует по поводу событий. События становятся предметом собственных размышлений героя и потому повествование немузыкально (аритмично):
Then the ringmaster he see how he had been fooled, and he was the sickest ringmaster you ever see, I reckon.
Why, it was one of his own men!
He had got up that joke all out of his own head, and never let on to nobody.
Well, I felt sheepish enough, to be took in so, but I wouldn’t ‘a’ been in that ringmaster’s place, not for a thousand dollars [17. C. 128].
Следующий фрагмент взят из романа Р. Бредбери «Вино из одуванчиков» и представляет собой описание переживаний мальчика; переживаний истинных, а не из-за отдельных лишений в жизни; открывающих путь к непосредственно субъективному, иррационально-интуитивному познанию самости, и тем самым и подлинного бытия.
But this was more than Death.
This summer night deep down under the stars was all things you would ever feel or see or hear
in your life.
Doubts flushed him.
Ice cream lived again in his throat, stomach, spine, and limbs;
he was instantly cold as a wind out of December gone.
He realized that all men were like this; that each person was to himself one alone.
One oneness, a unit in a society, but always afraid.
Like here, standing.
In this instant it was an individual problem seeking an individual solution.
He must accept being alone and work on from there [11. C. 29-30].
В отрывке односложные слова создают ритм, аналогичный национальному тоническому стиху, напоминающему о народных балладах:
This summer night
deep down under the stars...
Возьмем в качестве примера начало знаменитой баллады об «Охоте на Чивиоте» (The Hunting of the Cheviot):
The Percy out of Northumbelond,
And a vow to God made he,
That he should hunt on the mountains Of Cheviot within days three [5. C. 210].
Величественный ритм обусловлен и лексически. И ритм, и лексика служат задаче выхода из эмпирии в экзистенцию: если говорится о чувствах героя, то в сравнении с самыми глубокими общечеловеческими чувствами; если о близких людях, то как о поддержке перед лицом вечности; если об окружающей природе - то природе, граничащей со звездами; если о страхе темноты, то не о страхе индивидуальном, а присущем человеку в пограничной ситуации.
По мнению автора, только вернувшись к существованию перед лицом смерти, человек обретает и смысл жизни, освободившись от ложных целей и деятельности, которой наполняет его жизнь индивидуально-техническая цивилизация. Неподлинная экзистенция не желает знать ничего о собственной кончине. Она постоянно избегает мысли о собственной кончине.
Смертоносный слой человеческого бытия необычайно объемен. Считаем нужным подчеркнуть, что не о смерти как некой субстанции идет речь, а о стороне некоторого рефлексивного отношения. Сцены написания смерти представляют собой один из способов трансцендирования. В таких текстах используются короткие предложения - как правило, бессоюзные с сочинительной и подчинительной связью.
Использование коротких предложений считалось основателями романтической прозы средством пробуждения чувств.
В представленном фрагменте односоставные номинативные предложения создают впечатление обобщенной трагической недосказанности, напряжения, которые не требуют в этой атмосфере эмоционально-оценочной конкретизации: One, oneness, a unit in a society, but always afraid.
Like here, standing.
Во фрагменте повествование обретает ощутимость и пронзительность за счет ритма колонов, оканчивающихся триадами.
В тексте с элементами неявного смыслообразования автор описывает не непосредственно объект, а сопоставимую с ним, параллельную ему конфигурацию связей, связанную с текстом. Для этого используется любой процесс (природный и связанный с человеческой деятельностью). По этому поводу М.М. Бахтин пишет: язык в литературе является не только «средством изображения или выражения», но и «объектом изображения» [2. С. 289].
Модель мира в тексте с элементами неявного смыслообразования базируется на метонимических связях: нечто заменяется не тем или иным феноменом, отличным от субституируемого, а преобразуется изнутри, несет возможность замещения в самом себе. Г.В. Гегель во введении к «Феноменологии духа» [4. С. 279] выдвигает положение о единстве познания и объекта. Он отвергает те представления или теории о познании, которые выставляют познание как своего рода орудие, отделенное от объекта, на который оно действует. В продуктах человеческой деятельности не только сосредоточена историческая форма освоения человеком мира, но и зафиксированы средства и способы этого освоения. Основной установкой немецкого неокантианства марбургской школы было растворение всякой «данности» в создавшей ее деятельности [7. С. 78]. Таким образом, если способ развития входит в процесс преобразования, тогда осуществляется возможность творческого совершенствования, а оно есть нечто большее, нежели даже самое интенсивное и существенное развитие. Текст сообщает душе не только знание, но и действование.
М. Бахтин считает: если в описании не нашло места описание самого инструмента, то нет и завершения [1. С. 81].
В качестве предметного образца текста с элементами неявного смыслообразования может послужить следующее предложение: «Every kilometre a small mud watch-tower stood up above the flat fields like an exclamation-mark» [13. C. 73].
В данном предложении знак препинания, синтаксис, выступает в качестве формального знания, ничего нового к знаниям о предмете не добавляющего.
Как правило, восклицательный знак не связывается с синтаксической мифологией писателей-модернистов. Фундаментальным знаком в деконструкции являются кавычки. В. Россман справедливо подчеркивает: «Если прочие знаки откровенно протаскивают в письмо элементы устной речи и являются ее агентами, то кавычки - это единственный знак, который остается верным «письму» и графизму в целом» [10. С. 73]. Например: «Не had a small white moustache as slight as monkey’s, and it seemed to give a twist to the meaning of his words, putting them between sets of inverted commas» (Pritchett «The Lion’s Den»).
Запятые тоже создают в тексте атмосферу отчуждения и разделения. Г. Стайн называет этот знак препинания «разлагающим текст» [16. С. 200], В. Соловьев - символом отчуждения, который замутняет образ Софии-премудрости [10. С. 71]. Например: «Ап improvement over last term’s course, still depended too heavily on The Element... Sometimes, between a comma and semicolon, he reformed the world. But since that was irrelevent to the subject matter of the curriculum, he felt uneasy. Who am I anyway, the fourth Isaiah?» [14. C. 243].
Обратимся к теории Ю.М. Лотмана о двух коммуникативных системах [8. С. 157]. Для наглядности автор представляет схематически два направления передачи сообщения «Я - ОН» и «Я - Я». В привычном нам общении господствует коммуникация первого типа, которая предполагает, что до начала акта коммуникации некоторое сообщение известно «мне» и не известно «ему».
Передача сообщения самому себе на первый взгляд представляется абсурдной. Тем не менее в автокоммуникации сообщение не становится избыточным, а, как бы это не выглядело парадоксальным, приобретает дополнительный новый смысл. Сообщение в процессе коммуникации переформулируется, происходит качественная трансформация смысла. И происходит это в результате того, что вводится «добавочный второй код». В сообщении по каналу «Я - Я» взаимодействуют два начала: сообщение на некотором семантическом языке и синтагматический добавочный код.
В связи с изложенным разберем следующий отрывок:
«Постепенно перемарывая написанное, Юрий Андреевич стал в той же лирической манере излагать легенду о Егории Храбром. Он начал с широко-
го, предоставляющего большой простор пятистопника. Независимое от содержания, самому размеру свойственное благозвучие раздражало его своей казенной фальшивою певучестью. Он бросил напыщенный размер с цезурою, стеснив строки до четырех стоп, как борются в прозе с многословием. Писать стало труднее и заманчивее. Работа пошла живее, но все же излишняя болтливость проникала в нее. Он заставил себя укоротить строчки еще больше. Словам стало тесно в трехстопнике, последние следы сонливости слетели с пишущего, он пробудился, загорелся, узость строчных промежутков сама подсказывала, чем их наполнить. Предметы, едва названные на словах, стали не шутя вырисовываться в раме упоминания. Он слышал ход лошади, ступающей по поверхности стихотворения, как слышно спотыкание конской иноходи в одной из баллад Шопена. Георгий Победоносец скакал на коне по необозримому пространству степи, Юрий Андреевич видел сзади, как он уменьшается, удаляясь. Юрий Андреевич писал с лихорадочной торопливостью, едва успевая записывать слова и строчки, являвшиеся сплошь к месту и впопад» [9. С. 368].
Таким образом, в системе «Я - Я» содержание трансформируется, переформулируется в иных категориях, причем вводятся не новые сообщения, а новые коды. Ю.М. Лотман подчеркивает, что в художественной прозе используются обе коммуникативные системы, эстетический эффект возникает в момент, когда текст переключается из одной системы в другую. В приведенном выше отрывке именно размышления героя о различных размерах, непосредственно включающихся в повествование, и являются автокоммуникацией.
Литература
I .Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров; текст подгот. Г.С. Бернштейн и Л.В. Дерюгина; примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. 445 с.
2.Бахтин М.М. Язык в художественной литературе // Собрание сочинений: в 5 т. М.: Русские словари, 1997. Т. 5. С. 287-297.
3 .БернЭ. Игры, в которые играют люди. М.: Прогресс, 1988. 399с.
4.Гегель Г.В. Энциклопедия философских наук. Ч. 3: Философия духа // Собрание сочинений: в 3 т. М.: Госпо-литиздат, 1956. Т. 3. 371 с.
5.Жирмунский В.М. Введение в метрику. Теория стиха. Л.: Академия, 1925. 284 с.
6.Кант И. Критика способности суждения // Собрание сочинений: в 6 т. М.: Мысль, 1966. Т. 5. С. 201-377.
7.Лекторский В. А. Эпистемология классическая и некпассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 256 с.
8.Лотман Ю.М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты (О двух моделях коммуникации в системе культуры) // Семиосфера. СПб.: Искусство, 2000. С. 159-165.
9.ПастернакБ.Л. Доктор Живаго. Повести. Статьи и очерки. М.: Слово, 2000. 728 с.
10.Россман В. Техники пунктуации: знак препинания как философский метод // Вопросы философии. 2003. №
4. С. 68-76.
II .BradburyR. Dandelion Wine. Toronto: Country Life Books, 1978.239р.
12. Dreiser T. An American Tragedy. М.: Высш. шк., 1978. 88 с.
13. Greene G. The Quite American. М.: Foreign Language Publishing House, 1959. 318 c.
14. Malamud B. A New Life. N.Y.: Penguin Books, 1998. 348 p.
15. Sartre J.P. L'Etre et le Neant. Paris: Gallimard, 1988. 724 p.
16. Stein G. Lectures in America. Boston: Beacon Press, 1957. 231 p.
17. Twain M. The Adventures of Huckleberry Finn. N.Y.: Penguin Books, 2008. 300 p.
ИМАЕВА ЕЛЕНА ЗАЙНЕТДИНОВНА - кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка № 1, Государственный университет управления, Россия, Москва (imaevagulnaraz@mail.ru).
IMAEVA ELENA ZAINETDINOVNA - candidate of philological sciences, assistant professor department of the English language № 1, The State University of Management, Russia, Moscow.
