CC BY
123
Ю.А. Кузнецова *
ОПРЕДЕЛЕНИЕ МОДЕЛИ АМЕРИКАНО-РОССИЙСКИХ ОТНОШЕНИЙ: ОТ «СТРАТЕГИЧЕСКОГО ПАРТНЕРСТВА»
К «ПОЧТИ НАСТОЯЩЕМУ СОЮЗУ»
В статье рассматриваются определения модели американо-российских отношений, содержащиеся в двусторонних документах и работах американских исследователей. Последние были гораздо менее оптимистичны в определении перспектив «стратегического партнерства», чем составители официальных документов. В начале XXI века американо-российские отношения вновь определяются как «партнерство», однако в контексте эволюции двусторонних связей само слово изменило свое значение и может теперь восприниматься только как «ситуативное партнерство» или «почти настоящий союз».
После распада Советского Союза перед руководителями США и России встал вопрос о построении новой модели двусторонних отношений. Определения этой модели получили отражение в декларациях, выступлениях президентов США и России и других официальных документах. Однако дискурс официальных документов отличается тем, что в них зачастую закладывается желательное для обеих или одной из сторон, а не реальное состояние отношений. Определение формирующейся в начале 90-х годов модели американо-российских отношений как «партнерства» вызывало скептические оценки научной общественности как в США, так и в России. Исследователями давались другие определения американо-российским отношениям, в которых выявлялись основные черты современного авторам состояния двусторонних связей и прогнозировались перспективы их развития в будущем.
Целью данной статьи является анализ определений модели американо-российских отношений, складывавшейся в 90-е гг. XX — начале XXI веков, в официальных документах и оценках политологов. Монументальность проблемы американо-российских отношений и огромное количество работ, посвященных анализу их развития, заставляют нас ограничиться в данной статье американской «половинкой» проблемы, то есть обратиться только к работам исследователей из
* © Кузнецова Ю.А., 2008
Кузнецова Юлия Анатольевна — библиограф научной библиотеки Самарского государственного университета
США. Даже в этом случае мы вынуждены остановиться на отдельных, на наш взгляд, наиболее обоснованных оценках.
После окончания холодной войны, в ситуации отсутствия политического и идеологического конфликта между государствами, руководством США и России было принято решение развивать отношения партнерства. Это решение было зафиксировано в двусторонних документах, таких как Кэмп-Дэвидская декларация (1 февраля 1992), Хартия американо-российского партнерства и дружбы (17 июня 1992), Ванкуверская декларации президентов США У.Дж.Клинтона и РФ Б.Н.Ельцина (4 апреля 1993). В «Кэмп-Дэвидской декларации Президента России Б.Н. Ельцина и Президента США Дж. Буша о новых отношениях» заявлялось, что «Россия и США не рассматривают друг друга в качестве потенциальных противников. Их отношения характеризуются отныне дружбой и партнерством, основанным на взаимном доверии, уважении и общей приверженности демократии и экономической свободе» [1. С. 225]. В названии двустороннего документа, подписанного главами государств во время второго официального визита российского президента Б.Н. Ельцина в Вашингтон 17 июня 1992 года, также закладывалось определение формирующейся системы американо-российских отношений как отношений партнерства и дружбы [2.С.8].
Первым, кто подверг критике такое определение складывавшейся системы американо-российских отношений, стал американский исследователь, автор книг по истории СССР С. Коэн. Уже в ноябре 1992 года он утверждал, что никакой «новой эры» в американо-российских отношениях нет и быть не может. По его словам, «образ России как лучшего друга Америки и ее партнера строится на предположении, что российская внутренняя и внешняя политика вдохновлена США или, по крайней мере, глубоко проамериканская. Он предполагает, прежде всего, что Россия принимает демократию и капитализм западного типа, избегает имперской политики по отношению к другим бывшим советским республикам и фактически выступает в союз с США в мировой политике, включая политические проблемы, связанные с ядерным оружием. Между тем все эти сферы русской политики характеризуются путаницей, противоречиями и неопределенностью, но ни в одной из них и близко нет того, что отвечало бы американским представлениям о правильной российской политике» [3. С. 117]. По мнению исследователя, миф о партнерстве будет очень скоро развенчан, и этот процесс окажется болезненным для обеих сторон. Стивен Коэн ввел в этой статье понятие «холодного мира» как определение модели отношений, которая последует за периодом так называемого «партнерства».
Вряд ли можно считать, что официальная риторика о равноправном партнерстве всерьез воспринималась российским правительством.
В «Хартии российско-американского партнерства и дружбы» оговаривались принципы, которым обязывалось следовать российское руководство в проведении внутренней политики. К ним были отнесены демократия, свобода, защита прав человека, уважение прав меньшинств, в том числе национальных [2.С.8]. То, что в документе, заключенном с иностранным государством, регламентировались положения, касавшиеся государственного строя и внутренних дел России, имело существенное значение, поскольку позволяло судить о том, какие в действительности складывались отношения между Вашингтоном и Москвой. Хартия представляла собой «кодекс поведения», которому российское руководство обязалось следовать. Фактически Москва согласилась признать за США право быть неформальным арбитром в оценке российских реформ. В свою очередь, США заявляли о намерении оказать поддержку на двусторонней и многосторонней основе курсу реформ, выработанному российским правительством и американскими советниками. В интересах развития двусторонней торговли США также высказывали готовность снять ограничения времен «холодной войны» [2.С.10].
В следующем году новая демократическая администрация выдвинула концепцию, которая скоро стала цитироваться и российскими, и американскими политическими деятелями и аналитиками как концепция «стратегического партнерства» с Россией. Однако в выступлении президента У.Дж. Клинтона перед Обществом американских издателей (Анаполис, 1 апреля 1993), где впервые была обоснована эта концепция, прозвучали слова, отражавшие гораздо более узкий подход Вашингтона к отношениям с Россией, чем было интерпретировано как той, так и другой стороной в дальнейшем. У.Дж. Клинтон предложил американской общественности концепцию «стратегического партнерства с российской реформой», то есть политику поддержки демократических и экономических реформ в России [4.С.375].
Несмотря на то что в дальнейшем, во время встречи в Ванкувере и в ходе визита У.Дж. Клинтона в Москву в январе 1994 г., Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин и Президент США У.Дж. Клинтон определяли американо-российские отношения как «равноправное партнерство» [5. С.18; 6.С.12], суть складывавшихся взаимосвязей не изменялась и продолжала отвечать узкому пониманию концепции «стратегического партнерства с российской реформой». Об этом свидетельствует то, что во время встречи в Ванкувере президент Б.Н. Ельцин «проинформировал президента Б. Клинтона о российской программе экономических реформ. Президент акцентировал внимание на таких ключевых вопросах, как необходимость борьбы с инфляцией, достижение финансовой стабилизации, совершенствование работы банковской системы. Он также подчеркнул важность приватизации, поддержки предпринимательства, структурной политики, соци-
альной поддержки. В этом контексте была обсуждена роль международного сообщества в поддержке конкретных элементов программы реформ» [5.С.18]. Таким образом, закреплялась формула «помощь-за-реформы», которая предполагала влияние США на внутреннюю политику России, но не восстановление ее позиций на международной арене как действительно равноправного партнера США.
Планы расширения НАТО, конечно же, противоречили критериям действительно равноправного партнерства, но вполне укладывались в рамки концепции «стратегического партнерства с российской реформой». В связи с этим жесткая негативная реакция России на планы расширения НАТО с некоторым удивлением воспринималась демократической администрацией, которая считала, что определенное понимание с российским руководством было достигнуто. Однако в Вашингтоне не был принят во внимание рост влияния оппозиции на российское правительство. Рост антизападных настроений в России также способствовал изменению приоритетов в российской внешней политике, которая от поддержки американских инициатив перешла к восстановлению своего влияния в «ближнем зарубежье», критике решения о расширении НАТО и политики США на Балканах.
Возникшие противоречия в американо-российских отношениях дали повод усомниться в эффективности концепции «стратегического партнерства». В 1994 году известный американский политолог Зб. Бже-зинский в статье «Преждевременное партнерство» [7] высказал убеждение, что для стратегического партнёрства США и России не было оснований. Причиной тому он считал сильное несоответствие потенциалов двух стран. Россия рассматривается политологом в качестве клиента, объекта воздействия американской внешней политики, но никак не в качестве партнера США. Аргументация этой мысли была расширена автором в книге «Великая шахматная доска» [8]. По мнению политолога, одной из причин кризиса в американо-российских отношениях стали завышенные ожидания помощи со стороны Запада, которая, даже «достигнув больших объемов ..., не могла способствовать быстрому экономическому подъему»[8.С.128]. Тем не менее, Зб. Бжезинский утверждал, что будущее России практически безальтернативно сотрудничеству с Западом и в первую очередь с США, поскольку все остальные сценарии оказываются для России заведомо проигрышными. Таким образом, модель отношений США и России в 90-е годы XX века Зб. Бжезинский оценивал не как партнерство, а как отношения донора и клиента. В перспективе роль Российской Федерации сводилась, по мнению политолога, к сотрудничеству с Америкой в отдельных сферах международной политики (таких, например, как контроль над вооружениями) при одновременном признании за США права защищать свои интересы в любой точке земного шара.
Критика российского направления внешней политики демократической администрации ставила под сомнение общую стратегию «расширения и вовлечения», в основе которой было представление о реализации лидирующей роли США через экспорт экономики свободного рынка и демократии по всему миру. В связи с этим представители администрации, прежде всего С. Тэлботт [9], М. Олбрайт [10], У. Перри [11], выступили в защиту 1ёеа1ро1Шк демократической администрации в целом и концепции «стратегического партнерства с российской реформой» в частности. Отмечалось, что, хотя трансформация России в демократическое государство займет больше времени, чем первоначально планировалось, США уже получили «дивиденды» от реализации этой концепции в качестве менее опасного мира, сокращения военных расходов и новых рыночных возможностей для американского бизнеса на рынке России и других новых независимых государств.
Эскалация напряженности в американо-российских отношениях, связанная с расширением НАТО, планами выхода США из договора по ПРО, действиями НАТО в бывшей Югославии, сопровождалась тем, что критическая оценка состояния и определения модели двусторонних связей как «партнерства» находила все больше сторонников. С 1998 года в официальных документах перестал фигурировать термин «партнерство». В 1999 году в процессе обсуждения в конгрессе вопроса о причинах экономического кризиса в России попытки администрации дистанцироваться от концепции «стратегического партнерства» как вовлеченности во внутреннюю российскую политику были жестко пресечены конгрессменами, а результаты осуществления концепции подвергнуты резкой критике [12].
Рассматривая результаты политики демократической администрации по отношению к России в 90-е гг. во время слушаний в конгрессе (27 сентября 2000 года), конгрессмен К.Смит констатировал, что американо-российские отношения очень далеко ушли от «стратегического партнерства». Основой для такого вывода, по словам конгрессмена, стало заявление нового Президента России В.Путина о намерении «не оглядываться на США в проведении внутренней и внешней политики» [13. Р.12].
В связи с политизацией проблемы американо-российских отношений в период президентской предвыборной кампании в США в 2000г. вышло большое количество работ, посвященных эволюции двусторонних связей. Американские исследователи не спешили с выводами относительно характера американо-российских отношений, избегали употребления каких-либо определяющих понятий. По их мнению, выбор той или иной модели отношений был обусловлен, прежде всего, внутренней трансформацией России. В целом перспективы превращения России в партнёра США оценивались более чем сдержанно. Окончательный отказ от восприятия отношений США и России в
«партнерском» ракурсе был связан с приходом власти в США республиканской администрации, делавшей акцент на узкие национальные интересы и realpolitik на международной арене [14].
События 11 сентября 2001 г. в США вернули понятие «партнерство» в официальную риторику. В «Совместной декларации Президента США Дж. Буша и Президента Российской Федерации В.В. Путина о новых стратегических отношениях», подписанной 24 мая 2002 года, стороны заявили, что «Россия и США не рассматривают больше друг друга в качестве врага или стратегической угрозы. Мы — партнеры и будем сотрудничать в вопросах стабильности, безопасности, экономической интеграции, в борьбе с глобальными вызовами и в разрешении региональных конфликтов» [15]. Но и представители администрации и аналитики были более осторожны в оценке произошедших изменений в двусторонних связях. Посол США в России А. Вершбоу охарактеризовал российско-американские отношения после 11 сентября 2001 года как «почти настоящий союз», имея в виду, что даже в условиях общей борьбы с глобальным терроризмом между Россией и США остаются принципиальные разногласия, не позволяющие считать их союзниками «вполне настоящими» [16].
Характерна оценка состояния американо-российских отношений политолога Р.Легволда. Он отмечает, что США не устанавливают прочных союзов с державами, которые не являются демократиями [17.С.26]. Хотя Россия определяется как «управляемая демократия», внутренняя политика остается далекой от критериев демократического общества, поэтому долгосрочные перспективы двусторонних отношений вызывают сомнения. Кроме того, политолог подчеркивал, что для партнерства необходимы не только «борьба против», но и «работа за», т.е. обширная повестка двусторонних отношений. Между тем реальное взаимодействие США с Россией носит весьма ограниченный характер и касается только проблемы международного терроризма [17.С.30].
Дальнейшее развитие событий показало, что определение, данное А. Вершбоу, достаточно верно отражало сущность сложившихся американо-российских отношений: сотрудничество в отдельных вопросах, затрагивающих интересы обеих сторон, при сохранении собственного видения и практики реализации внешнеполитического курса, который может затрагивать интересы «партнера ad hoc». Поскольку ресурсы России значительно уступают соответствующим возможностям США, принципиальное несогласие с отдельными шагами этой державы на международной арене выражается в сдержанных формах и не может серьезно повлиять на позицию последней.
Библиографический список
1. Кэмп-Дэвидская декларация Президента России Б.Н. Ельцина и Президента США Дж. Буша о новых отношениях || Внешняя политика России: сборник документов. 1990-1992. — М.: Международные отношения, 1996. — С. 225.
2. Хартия российско-американского партнерства и дружбы || Дипломатический вестник. — 1992. — №13-14. — Июль.
3. Коэн, С. Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистичес-кой России | Стивен Коэн. — М.: АИРО — XX, 2001. — 304 с.
4. Clinton, W.J. Remarks to the American Society of Newspaper Editors in Annapolis (April 1, 1993) I/ Public Papers of the Presidents of the United States. Government Printing Office. — Washington, 1994.
5. Ванкуверская декларация || Дипломатический вестник. — 1993.- № 7-8. — Апрель.
6. Московская декларация. 14 января 1994 || Дипломатический вестник МИД РФ.- 1994, №3. - С.12-14.
У. Brzezinski, Zb. The Premature Partnership | Zb. Brzezinski || Foreign Affairs. — 1994. — March/April. — P.67-83.
8. Бжезинский, Зб. Великая шахматная доска | Зб. Бжезинский. — М., 1999.
9. Talbott, S. Democracy and the National Interest/ S. Talbott || Foreign Affairs. — 1996. — November/December. — Р. 47-64.
10. Albright, M.K. The Testing of American Foreign Policy | M.K. Albright // Foreign Affairs. — 1998. — November/December. — Р.50-65.
11. Perry, W.J. Defense in the Age of Hope/ W.J. Perry || Foreign Affairs. — 1996. — November/December. — Р.65-84.
12. Russian Economic Turmoil: Hearings before the Committee on banking and Finencial services, US House of Representatives, 106th Congress, June 10, 1999. — Washington: GPO, 2000. — 193 p.
13. Russia; How Vl. Putin Rose to Power and What America Can Expect: Hearing before the Committee on International Relations, House of Representatives, 106 Congress, September 27, 2000. — Washington: GPO, 2001. — 53 p.
14. Kagan, R. Distinctly American Internationalism/ R. Kagan //Weekly Standard, November 29, 1999. <Electronical Resorces>http:||www.carnegieendowment.org/ publications|index.cfm?fa=viewTopic&idSt (27/09/2007).
15. Совместная декларация Президента В.В. Путина и Президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки || www.mid.ru. — лента новостей — 24.05.2002.
16. Вершбоу, А. Почти настояшие союзники | А. Вершбоу || Независимая газета. — 2001. — 17 декабря.
17. Legvold, R. All the Way: Crafting a U.S.-Russian Alliance | Robert Legvold // National Interest — Winter 2002/2003. — Vol. 70. — Р. 21-32.
Y.A. Kuznetsova
SOME DEFINITIONS OF THE MODEL OF US-RUSSIAN RELATIONS: FROM «STRATEGIC PARTNERSHIP»
TO THE «ALMOST ACCOMPLISHED ALLIANCE»
In the paper some definitions of the model of US-Russian relations are considered. The author is particularly interested in those given by official documents and in most principal work of American analytics. The later were much less optimistic in considering perspectives of ‘strategic partnership” than the officials. At the beginning of the XXI century US-Russian relations still are given the definition of “partnership”, but the meaning of the word changed greatly and should be understood as “partnership ad hoc” or “almost accomplished alliance”.
Статья принята в печать в окончательном варианте 14.01.08 г.
