CC BY
103
УДК 82.31
ОЛЬФАКТОРНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ КОНЦЕПТА «ВИНО» В РУССКОЙ
ПРОЗАИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
Н. Л. Зыховская
Южно-Уральский государственный университет, Челябинск.
В статье прослеживается эволюция ольфакторного наполнения художественного концепта «вино» в авторских картинах мира русской прозы XIX века. Особенностью данного концепта является его многоуровневая структура, фреймовая «организация», апеллирующая к представлениям о самом спиртном напитке и сформировавшейся вокруг него культурной традиции. Интерпретационное поле концепта показывает, что ольфакторная составляющая значительно расширяет образно-ассоциативный и символический уровни, давая авторам дополнительные возможности вербализации концепта.
Ключевые слова: художественная литература, поэтика прозы, концепт, ольфактор-ность.
Концепт «вино» не раз становился предметом филологического анализа [1], [2]. Однако исследование ольфакторной составляющей этого концепта представляется достаточно перспективным направлением. Сразу следует оговориться, что под вином вплоть до XIX века понимали напиток, приготовленный из виноградного сока, а также хлебное вино, которое позднее получило название водки [3]. Уже в 20-е годы XIX века ольфакторий претерпевает некоторые изменения. Мы обнаруживаем здесь очевидный «сдвиг» в ольфакторной картине мира. Это связано с мощной волной демократизма в литературе, с ярко выраженным противостоянием прозы и поэзии, когда прозаические тексты демонстративно очищаются от всяких «красивостей». Разумеется, возвышенный романтический пафос сохраняется во многих из этих текстов, но нам важно подчеркнуть выраженные тенденции.
Самое большое место (почти половина всех ольфакторных фрагментов из произведений двадцатых годов) занимает группа «запах вина». Значимо, что во всем корпусе предшествующей литературы упоминание о запахе вина встретилось лишь единожды, в довольно резких по стилю записках Екатерины II. В произведениях 1800-1810-х годов мы ни разу не нашли таких упоминаний. Тем более интересно, что произведения 1820-х годов так дружно обращаются к ольфакторным упоминаниям именно этой семантики.
Здесь можно выделить две противоположные по семантике группы: позитивный (восхищение и наслаждение запахом вина) и негативно-нейтральный ольфакторий (сниженный, когда запах вина маркирует неприятное герою пространство). Приведем конкретные примеры, чтобы выявить устойчивые черты поэтики.
В «Записках о Голландии 1815 г.», изданных в 1821 году, будущий декабрист Н. Бестужев сообщает: «Переправимтесь опять чрез канал - и вы увидите Гойдские ворота, откуда направляются дилижансы в Париж, чрез Гойду и Утрехт. В 36 часов спокойной езды вы можете быть в Париже. Выглянем за ворота и посмотрим на сей ряд фабрик, окружающих город за каналом. Вот сахарная фабрика моего приятеля Бейера-Топа; вот белильная; там игольная и булавочная. Посмотрите вдоль дороги: там, на правой стороже, стеклянные заводы, налево кожевня и фабрика крепкой водки: тяжелый запах чувствителен даже здесь - пойдемте назад» [4. С. 78.]. Не очень понятно, имеется ли в виду запах кожевни или спирта - но, тем не менее, очевиден негативный смысл - запах настолько тяжел, что путешественник предлагает читателям отойти от его источника по-
дальше. Здесь описание запаха дано в том же ключе, что и в травелогах XVIII века: это «принюхивание» к чужой территории.
А. Бестужев-Марлинский во «Втором вечере на бивуаке» (1823) включает ольфакторный фрагмент, связанный с запахом вина, совершенно иной тональности. Здесь уже речь идет о наслаждении хорошим напитком, а не о «кухне его производства»: «Бургонское оживило зябнущих офицеров, донышко серебряного стакана сверкало вновь и вновь, и похвала вину не переставала.
- Какая тонкость! - говорил ротмистр, высасывая последнюю каплю.
- Какой букет! - сказал Ничтович, нюхая опорожненную бутылку.
- Вот, Лидин, такое благовонное воспоминание - приятно!» [5. С. 71]
На уровне композиции рассказа этот эпизод со(противо)поставлен с историей Лидина об Александрине. Один из мотивов гусарского поведения, запечатленных в стихах Д. Давыдова, - презрение к любовным приключениям и «сентиментальностям», которым противопоставляется настоящая мужская дружба, вино, воинская слава. Здесь мы видим примерно те же настроения: ольфакторный фрагмент помещен в центр произведения и оттеняет историю о красавице, явно не в ее пользу. Вино здесь рассматривается как бесспорная ценность, и похвалы, расточаемые в адрес бутылки бургонского, выступают «замещением» похвал красавице.
Однако в другом рассказе («Изменник», 1825) в подобной ситуации вино не создает должного противовеса:
«- Пей, товарищ, пей, - говорил Владимиру наездник Лисовский, напенивая стопы. - Смой усталость битвы, освежи твое грустное сердце радостными слезами винограда! Посмотри, как кипит и в жемчужистой пене скрывает румянец свой это некупленное вино. Оно дышит какою-то благовонною прохладой; оно недаром таило свой жар в ледниках дворцовских, чтобы отводить тоску царей... Товарищ! пей, оно и твою утолит!
- Нет, Лисовский, нет. Злодейка тоска всплывает наверх, и вино подливает пламень в кровь, и без того кипучую. Я видел, как это вино лилось морем на столах Годунова и Димитрия. Я видел вблизи их обоих, - и верь: оно не смывало кручины с чела, стиснутого венцом и... есть неизлечимые раны, есть неусыпающие мысли, которых никто, ничто в свете не в силах вырвать из размученной ими души!» [5. С. 166]
Статус вина обозначен словом «некупленное», что означает «вино, не предназначенное для банальной торговли». Это изначально «по-царски» приготовленный напиток, именно поэтому вино здесь одухотворено: «Оно дышит какою-то благовонною прохладой», и тут же «оно таило свой жар в ледниках дворцовых...». Оксюморон этот нужен для того, чтобы сравнять вино с божественным нектаром, показать его необыкновенность, особенность. Обращает на себя внимание и способ «подачи» ольфакторной детали: «Оно дышало благовонной прохладой» в значении «оно испускало, источало благовонную прохладу».
В «Правдоподобных небылицах» Ф. В. Булгарина (1824) вино и табак далекого будущего описываются как нечто необыкновенное уже по другой причине - чтобы показать прогресс, произошедший за 1000 лет: «- Кстати о винограде! - сказал я, налил бокал и выпил за здоровье собеседников. Вино показалось мне удивительного вкуса: оно соединяло в себе игру и мягкость шампанского с крепостью бургонского и имело какой-то очаровательный запах. Наконец мы встали из-за стола; дамы перешли опять в другую комнату, а нам подали трубки с какой-то ароматической травой. Хозяин сказал мне, что эта трава производит противоположные действия табаку, то есть вовсе не имеет наркотического (снотворного) свойства, не кружит головы, помогает пищеварению и очищает мозг от винных паров»[6. С. 8].
Однако в этот же период мы обнаруживаем ряд вполне сниженных, нейтральных ольфакторных описаний вина. Например, в рассказе «Мария» В. Т. Нарежного: «Когда я
думал и передумывал о виденном и слышанном мною, хозяин вошел, а за ним работник с чашею пунша, о чем сейчас догадался я по ароматическому запаху» [7. С. 289]. Выражение «ароматический запах» (подобно карамзинскому словоупотреблению) означает «приятный запах», не более того. Примерно в том же духе описывается запах варенухи в «Двух Иванах» В. Т Нарежного: «Ароматный дым, выходивший из горшков с варенухою, наполнял не только весь дом, но двор и улицу, из чего можно заключить о великом количестве оных» или «Гости стояли в недоумении, уйти ли им, или остаться, как новое зрелище решило их сомнение: четыре полные корчаги варенухи несены были с подобающим торжеством. Густой благовонный пар, клубом вившийся из их отверстий, коснулся нежного их обоняния; шляпы и трости уложены по скамьям, пиршество возобновилось и продолжалось гораздо за полночь» [7. С. 336]. Именно чудный аромат варенухи (горячего винного напитка) и решает проблему: стоило ему коснуться «нежного обоняния» гостей, как те решают остаться. Под «нежным обонянием» скорее всего понимается «тонкое» обоняние, и запах варенухи подается именно как «букет». Но, тем не менее, в сочетании с самим «малороссийским» названием напитка («варенуха») эти ольфакторные фрагменты имеют сниженный, бытовой характер.
Вообще если в литературе 1820-х годов запаху вина уделено было достаточно внимания, то литература 1830-х от этой ольфакторной темы несколько отходит. У Бестуже-ва-Марлинского мы находим фрагмент, продолжающий эстетику этой темы со времен 1820-х годов: «Тому красна жизнь, у кого настоящий миг плавает всегда в радостях, как роза пиршества в благоуханном фалерне, у кого перед очами летает вереница надежд; а у меня одно забытье»[5. С. 339]. Эта метафора основана на представлениях о «роскошном пире», где эстетическая сторона так же важна, как и собственно «содержательная».
Но в то же встречаются и случаи развернутых включений такого плана: например, у Н. Бестужева («Об удовольствиях на море»): «Музыка гремит; гости подъезжают на шлюбках к освещенному кораблю; по лестнице, покрытой коврами и увешанной флагами, они всходят и принимаются хозяевами; каждый выбирает занятие, ему приятное: одни садятся в каюте за карточные столики, другие подходят к чашам, в которых зажженный ром, арак и другие напитки окружают синим пламенем тающие сахарные головы и распространяют благоухание в воздухе. Вино пенится и брызжет» [4. С. 25].
Обратим внимание на детальность этого ольфакторного включения - хотя не дано описания запаха, детали позволяют понять, каков этот аромат (горящий ром, плавящийся сахар).
Интересный пример находим в повести Одоевского «4338-й год»: «Я последовал общему примеру; в графинах находилась ароматная смесь возбуждающих газов; вкусом они походят на запах вина (bouquet) и мгновенно разливают по всему организму удивительную живость и веселость» [8. С. 45]. Это своеобразный «прогноз развития» удовольствия от вина. Значимо, что по воле фантазии автора прогноз этот связан именно с «усвоением» запахов, доставляющих эти удовольствия (и в целом в повести немало указаний на разрастающуюся роль запахов в жизни человека). Данными примерами, пожалуй, и ограничивается «позитивный» ольфакторий, представленный в рамках концепта «вино».
В прозе Герцена запах спиртных напитков оказывается значимым - это всегда деталь, указывающая на пропитанность не только и не столько отдельных помещений, людей винными парами, водочной стихией, но всего отечества: «..несмотря на то что от него пахло точно из растворенной двери питейного дома» [9. IV. С. 196]; «Старик, пропахнувший простым вином.» [9. IV, 149] (Кто виноват?); «Вечером камердинер давал пир, от которого вся дворня двое суток пахла водкой, и, точно, он расходов не пожалел» [9. IV, 20]; «Отец мой замечал это и ограничивался легкими околичнословиями, например, советом закусывать черным хлебом с солью, чтоб не пахло водкой» [9. VIII. С. 97] («Былое и думы»); «Отец мой, прощаясь со мной, сказал мне, что ему кажется, будто бы от меня пахнет вином.
- Это, верно, оттого, - сказал я, - что суп был с мадерой.
- Au madere; это зять Платона Богдановича, верно, так завел; cela sent les casernes de la garde [с мадерой... это пахнет гвардейскими казармами]» [9. VIII. С. 158]; «Коньяк был так себе и стоил шесть пенсов дороже, чем в лавке. Легист, привыкнувший “пледиро-вать” [произносить защитительные речи] с декламацией, прибавлял к насилию оскорбление: он брал рюмку двумя пальцами за донышко, описывал ею медленные круги, плескал несколько капель, нюхал их на воздухе и всякий раз был изумлен замечательно превосходным запахом коньяка» [9. XI. С. 188]; «Человек лет за сорок, с небритым подбородком, испитым лицом, в засаленном сертуке, весь - снаружи и внутри - нечистый и замаранный, с небольшими плутовскими глазами и с тем особенным запахом русских пьяниц, составленным из вечно поддерживаемого перегорелого сивушного букета с оттенком лука и гвоздики для прикрытия» [9. XI. С. 318] («Былое и думы»).
«Перегорелый сивушный букет» становится ольфакторным символом родины - она пахнет не только сеном и «листом», но и наносит запахом «русских пьяниц». Не случайно в романе «Кто виноват?» находим такое описание: «наружностью разительно похожий на французский, но отличавшийся от него скверным запахом» [9. IV. С. 120]. Здесь «русскость» ассоциирована с «неприятным запахом» (детализированном в «перегорелом сивушном букете»).
Способность героев И. Гончарова реагировать на разные запахи представлена в романах достаточно широко. Множество персонажей второго ряда обладают совершенно прозаическим запахом, тем не менее, отмечаемым в тексте: «Да они все такие нечесаные,
- говорит мать, - одеты так всегда дурно, хуже лакея на вид; иногда еще от них вином пахнет...
- Как же без русского учителя? нельзя! - решил отец, - не беспокойся: я сам выберу почище» [10. I. С. 361] («Обыкновенная история»); «Когда без клопа хозяйство бывает! В другой раз шла мимо меня, почудилось ей, что вином от меня пахнет... такая, право! И отказала.
- А ведь в самом деле пахнет, так и несет! - сказал Штольц» [10. IV С.492] («Обломов»); «Его нечаянно встретила Татьяна Марковна. Она издали почуяла запах вина.
- Что с тобой, Яков? - спросила она с удивлением. - Ради чего ты...
- Сподобился, сударыня! - отвечал он, набожно склонив голову на сторону и сложив руки горстями на груди, одна на другую» [10. VII. С. 693] («Обрыв»); «Из глубины мрака вышел человек, в шляпе и пальто, и взял меня за руку. Это второй, подставной хозяин. Он него сильно пахло водкой. «Что вам надо?» - спросил я. - «Пойдемте, пойдемте, я покажу вам бал»» [10. II. С. 201] («Фрегат «Паллада»»).
Во всех этих примерах запах вина (водки) представляет собой деталь негативного описания. Здесь нет обобщений, подобных герценовским, когда неприятный запах становится обозначением целой страны. Но появляется возможность анализа авторской позиции: утонченного сознания, распознающего эти запахи и страдающего от них. Когда же этот запах ощущают сами любители выпить, он предстает в ином свете - запах вина и спиртного вообще означает праздник, удовольствие, радость: «- Ах, да! у дядюшки. Много было гостей? Пили шампанское? Я даже отсюда слышу, как пахнет шампанским» [10. I. С. 188] («Обыкновенная история»); «- Что за наливка! какой аромат пошел! Этакой, матушка, у нас и по губернии-то не найдешь! - сказал он с выражением большого удовольствия» [10. I. С. 261] («Обыкновенная история»); «- Чаю! - мрачно приказывал Иван Матвеевич, и когда половой подал чай и ром, он с досадой сунул ему бутылку назад.
- Это не ром, а гвозди! - сказал он и, вынув из кармана пальто свою бутылку, откупорил и дал понюхать половому» [10. IV. С. 392] («Обломов»); «- Ой ли? Выпьем, кум, - сказал Иван Матвеевич, наливая в рюмку, - жалко разбавлять чаем добро. Ты понюхай: три целковых» [10. IV. С. 393] («Обломов»); «- Водки? - живо перебил Викентьев. - Водки!
- передразнил Опенкин, - с месяц ее не видал, забыл, чем пахнет. Ей-богу, матушка! - обратился он к бабушке» [10. VII. С. 321] («Обрыв»).
У Достоевского достаточно часто встречаются герои, от которых неприятно пахнет вином: «Алексей Иванович несколько мгновений молчал, как будто от удару дубиной по лбу. Но вдруг он наклонился к бывшему ему по плечо Павлу Павловичу и поцеловал его в губы, от которых очень пахло вином. Он не совсем, впрочем, был уверен, что поцеловал его» [11. V. С. 59] («Вечный муж»). Часто запах спиртного, идущий от героя, преподносится в контексте иронизирования: «Фигура была бы довольно осанистая, если бы не было в ней чего-то опустившегося, износившегося, даже запачканного. Одет он был в старенький сюртучок, чуть не с продравшимися локтями; белье тоже было засаленное,
- по-домашнему. Вблизи от него немного пахло водкой; но манера была эффектная, несколько изученная и с видимым ревнивым желанием поразить достоинством» [11. VI. С. 97] («Идиот»).
Запах вина в произведениях Лескова оказывается в зоне запахов негативных, неприятных, или условно-приемлемых: «Перед почтенным иноком стояла старинная бронзовая чернильница и такой же бронзовый колокольчик, а сбоку его в кресле сидела розовая дама, перед которою на столе были расставлены четыре тарелки, из коих на одной были фиги, на другой фундуки, на третьей розовый рахат-лукум, а на четвертой какое-то миндальное печенье и рюмка с санторинским вином, распространявшим по комнате свой неприятный аптечный запах» [12. II, 5. С. 327-328] («Детские годы»).
Вино воспринимается как условно-позитивное. Нет речи о «красоте» ольфакторного букета вина, что можно было обнаружить в соответствующих эпизодах произведений других авторов. Вино (спиртное) рассматривается как источник зла. В «Загоне», например, вместо правильно организованного производства спирта получается «вонючая» жидкость, ставшая причиной «бычьего буйства»: «...Он завел школу и больницу, кир-пичеделательную машину и первый медный ректификатор Шварца на винном заводе, С ректификатором еще пошли осложнения: крестьяне в этом ректификаторе забили трубки, и в приемник полилась вонючая и теплая муть вместо спирта, а на корде рабочие быки, пригнанные хохлами для выкормки их бардою, пришли в бешенство, оттого что они напились пьяны, задрали хвосты, бодались и перекалечили друг друга почти наполовину» [12. II, С. 9, 367-368] («Загон»).
Обобщающей характеристикой спиртного можно признать мнение из «Жития одной бабы»: «Без привычки таки этой браги, сыченой с пенником или с простой полугарной водкой, никак нельзя пить: и не вкусна она, а запах в ней делается отвратительный, и голова вдруг разболевается» [12. II, 1. С. 290]. Запах здесь - органическая часть общего неприятного воздействия спиртного на человека, воздействия на разные органы чувств.
Условную реабилитацию концепту «вино» дает Тургенев. В рассказе «Лес и степь» герой погружен в мир природы - и запахам здесь отведено такое же место, как и звукам, краскам: «И как этот же самый лес хорош поздней осенью, когда прилетают вальдшнепы! Они не держатся в самой глуши: их надобно искать вдоль опушки. Ветра нет, и нет ни солнца, ни света, ни тени, ни движенья, ни шума; в мягком воздухе разлит осенний запах, подобный запаху вина; тонкий туман стоит вдали над желтыми полями» [13. III. С. 357]. В этом описании все отсутствует - свет, тень, звуки. Властвует только запах, уподобленный вину. Здесь глагол «разлит» как нельзя точнее подчеркивает эту образность: запах разлит в воздухе, как могло бы быть разлито вино, издающее сильный, яркий запах.
Запах вина и водки, исходящий от героев, у Тургенева указывает либо на отчаяние (готовность спиться), либо на излишнее довольство: «Марианна нагнулась к Нежданову. Он полулежал поперек дивана; голова его спустилась на грудь, глаза застилались... От него пахло водкой: он был пьян» [13. IX. С. 337] («Новь»), «Еще накануне он, словно предчувствуя свою близкую смерть, так горячо и так уныло ласкал меня. Привезли
какого-то заспанного и шершавого доктора, с крепким запахом зорной водки. Отец мой умер у него под ланцетом» [13. IV. С. 170] («Дневник лишнего человека»); «Заметим кстати, что с тех пор, как Русь стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека без окладистой бороды; иной весь свой век носил бородку жидкую, клином, - вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, - откуда волос берется! Бурмистр, должно быть, в Перове подгулял: и лицо-то у него отекло порядком, да и вином от него попахивало» [13.III. С. 130] («Записки охотника», «Бурмистр»).
Запах вина, как и у Герцена, и Гончарова, оказывается устойчивым знаком «спито-сти» человека, но, конечно, играет и ситуативную роль - указание на состояние героя в момент повествования. Не осталось места наслаждению запахом вина, размышлениям о «букете» и т п., что было ольфакторным «винным» лейтмотивом 1820-1830-х годов. Происходит вполне ожидаемая прозаизация и социализация устойчивых ольфакторных мотивов. В романе «Новь» эпизод с «букетом вина» носит явно иронический характер: «Адам Смит - одно из светил человеческой мысли и что было бы полезно всасывать его принципы (он налил себе рюмку шато д’икему)... вместе с молоком (он провел у себя под носом и понюхал вино)... матери! - Он проглотил рюмку. Калломейцев тоже выпил и похвалил вино» [13. IX. С. 187]. Исключение составляет фрагмент в «Песни торжествующей любви», написанной по законам романтического жанра: «:.. .за ужином Муций попотчевал своих друзей ширазским вином из круглой бутыли с длинным горлышком; чрезвычайно пахучее и густое, золотистого цвета с зеленоватым отливом, оно загадочно блестело, налитое в крошечные яшмовые чашечки» [13. Х. С. 52]. Здесь запах вина оказывается частью общего экзотического описания, цель которого - удивить, восхитить читателя происходящим (отсюда и множество «тонких» деталей - форма кувшина, размер и материал чашечек и т п., то есть включение в описание множества элементов, эстетизирующих пространство и создающих соответствующую атмосферу, неотъемлемой частью которой и становится «пахучее» вино).
«Дурные» запахи, свойственные человеку выпивающему, не вызывают сочувствия и у Л. Толстого. Но автору важно показать, что запахи эти есть. Иногда это просто запах вина, спиртного: «- Пуста! Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом» [14. IV С. 46] («Война и мир»). Во многих случаях такие упоминания помогают «без лишних слов» объяснить, откуда явился герой, что он только что делал: «Уже пред самым отъездом приехал опоздавший Степан Аркадьич, с красным, веселым лицом и запахом вина и сигары» [14. VIII. С 113] («Анна Каренина»); «Все слушали с почтительным вниманием. Купец, распространяя вокруг себя запах вина и удерживая шумную отрыжку, на каждую фразу одобрительно кивал головою» [14. XIII. С. 35] («Воскресение»); «А! Василий Андреич! Куда же это вас бог несет? - сказал Исай, обдавая Никиту запахом выпитой водки» [14. XII. С. 309] («Хозяин и работник»).
Николай в «Войне и мире» с удовольствием следит за собой и своим запахом (духи и вино - знак небрежного шарма и одновременно бретерства), что - как он сам видит - производит эффект на окружающих: «Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его - русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью. Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него» [14. VII. С.122] («Война и мир»).
Запах вина - как и у других авторов этого периода - появляется у Салтыкова-Щедрина как в связи с конкретным человеком, так и ситуативно: «В суде у нас служба хорошая, только запах иногда несноснейший, особливо в канцелярской каморе. Комната малень-
кая, а набьется туда приказных да просителей - видимо-невидимо. Иной с похмелья, винищем от него несет, даже сердце воротит: так нехорошо! Выйдешь оттуда на вольный воздух, так словно в тюрьме целый год высидел: глаза от света режет, голова кружится, даже руки-ноги дрожат. Служат всякие люди, а больше пьяница или озорник» [15. II. C. 452] («Губернские очерки»). В этом и других случаях запах вина означает целое социальное явление - повальное пьянство: «А муж - пьяница необрезанный; утром, не успеет еще жена встать с постели, а он лежит уж на лавке да распевает канты разные, а сам горько-прегорько разливается-плачет. И не то чтоб стар был - всего лет не больше тридцати - и из себя недурен, и тенор такой сладкий имел, да вот поди ты с ним! рассудком уж больно некрепок был, не мог сносить сивушьего запаха» [15. II. С. 64] («Губернские очерки»).
Все, что связано со спиртным, разворачивается в настоящий «образ жизни», со своими «технологиями» и «правилами», «капризами» и «пристрастиями»: «Когда разбавленный чихирь провоняет от бочки надлежащим запахом, тогда приступают к сдабриванию его. На бочку вливается ведро спирта, и затем, смотря по свойству выделываемого вина: на мадеру - столько-то патоки, на малагу - дегтя, на рейнвейн - сахарного свинца и т. д.» [15. XV. С. 222] («Современная идиллия»); «Ром вообще действует серьезно и быстро, а кашинский в особенности. В настоящем случае ром до того вонял клопом, что все пассажиры инстинктивно начали чесаться, а офицер, выпивая рюмку за рюмкой, в скором времени ощутил себя окруженным видениями» [15. XV. С. 219]. («Современная идиллия»).
Подводя итоги наблюдениям об ольфакторном наполнении концепта «вино» в русской литературе XIX века, несомненным оказывается преобладание иронических и негативных коннотаций данного концепта, а положительное или условно-нейтральные характеристики почти полностью уходят из литературы.
Список литературы
1. Голованова, И. С. Художественный концепт «вино» в русской поэзии XVIII века: автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук / И. С. Голованова. - Самара, 2007.
2. Антонова, А. Б. Оценка алкоголя в пословицах, поговорках, афоризмах и библейских изречениях (на материале английского языка) / А. Б. Антонова // Вестник Иркутского государственного технического университета. - 2014. - №7 (90). - С. 160-166.
3. Похлебкин, В. В. История водки / В. В. Похлебкин. - М.: Центрполиграф, 2005.
4. Бестужев, Н. А. Избранная проза / Н. А. Бестужев; сост. и примеч. Я. Л. Левкович. -М.: Сов. Россия, 1983.
5. Бестужев-Марлинский, А. А. Сочинения: в 2 т / А. А. Бестужев-Марлинский. - М. : Худож. лит., 1981. - Т. 1: Повести ; Рассказы.
6. Булгарин, Ф. В. Правдоподобные небылицы, или Странствование в XXIX век / Ф. В. Булгарин; сост., послесл., примеч. и подбор. ил. Ю. М. Медведева // Косморама : фантаст. повести первой половины XIX в.. - М. : Рус. кн., 1997.
7. Нарежный, В. Т. Собрание сочинений. - Т. 2.
8. Одоевский В. Ф. Повести и рассказы / прим. Е. Ю. Хин. - М.: ГИХЛ, 1959.
9. Герцен А. И. Собр. соч. : в 30 т. / под ред.: Волгин В. П., Макашин С. А. - Москва, Издательство Академии Наук СССР, 1954-1964.
10. Гончаров И. А. Полное собрание сочинений и писем : в 20 т. / И. А. Гончаров ; РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). СПб. : Наука, 1997.
11. Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. / Ф. М. Достоевский. - Л.: Наука, 1972-1990.
12. Лесков, Н. С. Собрание сочинений : в 12 т. / Н. С. Лесков. - М.: Правда, 1989.
13. Тургенев, И. С. Полное собрание сочинений и писем : в 30 т / И. С. Тургенев. -Изд. 2-е испр. и доп. - М. : Наука, 1978-1982.
14. Толстой, Л. Н. Собрание сочинений : в 22 т / Л. Н. Толстой. - М. : Худ. лит., 1978-1985.
15. Салтыков-Щедрин, М. Е. Собрание сочинений : в 20 т. / М. Е. Салтыков-Щедрин. -М. : Худ. лит., 1965-1977.
COMPONENT OLFACTORY CONCEPT OF « WINE»
IN PROSE RUSSIAN TRADITIONS
N. L. Zykhovskaya
South Ural State University, Chelyabinsk, ladoga122@gmail.com
The article traces the evolution of olfactory art filling concept «wine» in the author’s world pictures of Russian prose of XIX century. A special feature of this concept is its multi-level structure, the frame-based «organization», appealing to the notion of spirits andformed around him a cultural tradition. Interpretative field of the concept shows that olfactory component greatly expands the image-associative and symbolic levels, giving more opportunities to authors verbalization of the concept.
Keywords: fiction, poetic prose, concept, olfactory.
References
1. Golovanova, I. S. (2007) Hudozhestvennyiy kontsept «vino» v russkoy poezii XVIII veka [Artistic concept of «wine» in Russian poetry XVIII century: Thesis], Samara. (In Russ.).
2. Antonova, A. B. (2014) Otsenka alkogolya v poslovitsah, pogovorkah, aforizmah i bibleyskih izrecheniyah (na materiale angliyskogo yazyika) [Evaluation of alcohol in proverbs, sayings, aphorisms and biblical sayings (based on English)], in: Vestnik Irkutskogo gosudarstvennogo tehnicheskogo universiteta [Bulletin of Irkutsk State Technical University], no.7 (90), pp. 160-166. (In Russ.).
3. Pohlebkin, V V. (2005) Istoriya vodki [History of vodka], Moscow, Tsentrpoligraf. (In Russ.).
4. Bestuzhev, N. A. (1983) Izbrannaya proza [Selected Prose], comp. and notes Ya. L. Levkovich, Moscow, Sov. Rossiya. (In Russ.).
5. Bestuzhev-Marlinskiy, A. A. (1981) Sochineniya: v 2 t [Compositions: 2 volumes], Moscow, Hudozh. lit., Volume 1: Povesti ; Rasskazyi [The Tale; Stories]. (In Russ.).
6. Bulgarin, F. V. (1997) Pravdopodobnyie nebyilitsyi, ili Stranstvovanie v XXIX veke [Plausible fiction or Wanderings in XXIX Century], in: Kosmorama: fantast. povesti pervoy polovinyiXIXv [Kosmorama: fiction. the story of the first half of the XIX century], compilation, epilogue, notes, illustrations Yu. M. Medvedeva, Moscow, Rus. kn. (In Russ.).
7. Narezhnyiy, V T. Sobranie sochineniy [Collected Works], Volume 2. (In Russ.).
8. Odoevskiy V. F. (1959) Povesti i rasskazyi [Novels and Stories], notes E. Yu. Hin, Moscow, GIHL. (In Russ).
9. Gertsen A. I. (1954-1964) Sobr. soch.: v 30 t. [Collected Works: 30 volumes], ed.: Volgin V. P., Makashin S. A, Moscow, Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR. (In Russ.).
10. Goncharov I. A. (1997) Polnoe sobranie sochineniy i pisem: v 20 t. [Complete works and letters: 20 volumes], RAN. In-t rus. lit. (Pushkin. Dom), S. Petersburg, Nauka. (In Russ.).
11. Dostoevskiy, F. M. (1972-1990) Polnoe sobranie sochineniy: v 30 t. [The Complete
Works: 30 volumes], Leningrad, Nauka. (In Russ.).
12. Leskov, N. S. (1989) Sobranie sochineniy: v 12 t. [Collected Works: 12 volumes], Moscow, Pravda. (In Russ.).
13. Turgenev, I. S. (1978-1982) Polnoe sobranie sochineniy i pisem: v 30 t. [Complete works and letters: 30 volumes], Moscow, Nauka. (In Russ.).
14. Tolstoy, L. N. (1978-1985) Sobranie sochineniy: v 22 t. [Collected Works: 22 volumes], Moscow, Hud. lit. (In Russ.).
15. Saltyikov-Schedrin, M. E. (1965-1977) Sobranie sochineniy: v 20 t. [Collected Works: 20 volumes], Moscow, Hud. lit. (In Russ.).
Зыховская Наталья Львовна - кандидат филологических наук, Южно-Уральский государственный университет, доцент кафедры русского языка и литературы.
ladoga122@gmail.com
