CC BY
113
лунгах» [Текст] / А. Я. Гуре ВИЧ // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М.: Искусство, 1976. С. 276-314.
14. Там же. С. 277.
15. Цит. по: Там же. С. 278.
16. Там же. С. 285.
17. Виноградов, В. С. Указ. соч. С. 145.
18. Федоров, А. В. Указ. соч. С. 127.
19. Латышев, Л. К. Технология перевода [Текст] / Л. К. Латышев. М.: НВИ - Тезаурус, 2000. С. 25, 27.
20. Комиссаров, В. Н. Теория перевода [Текст] / В. Н. Комиссаров. М.: Высш. шк., 1990. С. 251.
О. А. Шишкареба
ОККАЗИОНАЛЬНЫЕ СЛОВА КАК ПРОЯВЛЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ ИГРЫ
В статье рассматриваются активно функционирующая в современной печати языковая игра и понимание данного явления различными исследователями, а также анализируются окказиональные слова как её проявление, способы их производства и роль в публицистическом тексте.
This article investigáis such active phenomenon in modern mass-media as languaqe play and minds different reseachers on this problem, analyses the ways of word-formation the occasional derivates and they significance in the publicistic text.
Явление языковой игры неоднократно привлекало внимание ученых, особенно активно это происходило в конце 70-х - начале 80-х гг. XX в., что связано с периодом активного изучения русской разговорной речи. В конце XX - начале XXI в. интерес к языковой игре возобновился, что проявляется в большом количестве работ, исследующих различные аспекты данного явления (психолингвистический, функциональный, стилистический).
Давая определение языковой игре, исследователи выделяют два существенных признака этого явления: ненормированный характер и прагматическую направленность - «некая языковая неправильность (или необычность) и, что очень важно, неправильность, обозначаемая говорящим (пишущим) и намеренно допускаемая» [1]; «творческое, нестандартное (неканоническое, отклоняющееся от языковой/ речевой, в том числе стилистической, речеповеденческой, логической нормы) использование любых языковых единиц и/ или категорий» [2]; «форма деканонизирующего речевого поведения говорящих, реализующая прагматические задачи коммуникативного акта» [3]; «определенный тип речевого поведения говорящих, основанный на преднамеренном (сознательном, продуманном) нарушении системных
© Шишкарева О. А., 2008
отношений языка, то есть на деструкции речевой нормы с целью создания неканонических языковых форм и структур» [4].
Следует отметить, что языковая игра всегда направлена на достижение определенного эстетического эффекта («всюду в качестве сознательной или неосознанной цели выступает одно: вызвать напряжение словом, которое приковывает слушателя или читателя» [5]).
Представление исследователей о данном «эстетическом эффекте» варьируется. Так, языковую игру связывают с шуткой в широком понимании: «целый текст ограниченного объема (или автономный элемент текста) с комическим содержанием» [6], с «эстетическим, в целом стилистическим эффектом» [7], с «созданием остроумных высказываний, в том числе комического характера. Остроумие здесь понимается как «изобретательность в нахождении удачных, смешных или язвительных и метких выражений» [8].
Языковая игра реализуется на всех уровнях языковой системы. В последнее время широкий интерес у исследователей вызывает словообразовательная игра, реализующаяся в деривационных процессах. Одной из распространенных разновидностей словообразовательной игры исследователи считают создание новых слов, как правило, окказиональных. Последние, в силу присущей им экспрессивности, становятся выразителями авторского отношения к происходящему.
Напомним, что в науке под окказионализмами понимают «речевые явления, возникающие под влиянием контекста, ситуации речевого общения для осуществления какого-либо актуального коммуникативного задания, главным образом для выражения смысла, необходимого в данном случае, создаются на базе продуктивных/непродуктивных моделей из имеющегося в структуре языкового материала вопреки сложившейся литературной норме» [9]. Напомним, что в зависимости от отношения неузуального слова к литературной норме классифицируется сама неузуальная лексика. При одном подходе разграничиваются слова, нарушающие только лексическую норму (потенциальные) и слова, которые нарушают и словообразовательную норму (окказиональные). При другом подходе и окказиональные слова и потенциальные объединяются по отношению к лексической норме как окказиональные и противопоставляются словам узуальным. В этом случае неузуальные слова (окказионализмы в широком смысле слова) дифференцируются в зависимости от их отношения к словообразовательной норме на потенциальные и собственно окказиональные.
Учитывая важность эстетического эффекта при языковой (в частности, словообразовательной) игре, представляется логичным встать на
О. А. Шишкарева. Окказиональные слова как проявление языковой игры
позицию широкого понимания окказионализмов и ориентироваться не столько на способ их производства, сколько на производимый новообразованием в определенном контексте эффект, его роль в тексте. При этом характер словопроизводства окказионализмов можно оценивать как индикатор степени творческой активности авторов, нестандартности их мышления. Таким образом, деривацию не любого, а только лишь связанного с достижением определенного эстетического эффекта окказионализма следует относить к проявлению языковой игры.
Одним из наиболее ярких проявлений языковой игры являются гибриды - речевые единицы, образованные на базе узуальных лексем или их частей. Гибридные образования Рогодина и Ба-буродина образованы в результате контаминации начальных частей имен собственных (Рогозин и Бабурин) и конечной части лексемы родина, скан-делаки - в результате междусловного наложения узуальной лексемы скандал и фамилии Канделаки: «Латиноамериканские страсти развернулись в Думе вокруг закона о монетизации льгот. Родинец Рогозин с группой товарищей объявили по этому поводу голодовку и жаловались, что соратники во главе с Бабуриным «пытают их запахами вкусной еды, которую поглощают по соседству». В итоге фракция «Родина» распалась, а депутаты в шутку назвали ее осколки «Рогоди-ной» и «Бабуродиной» [Комсомольская правда -Нижний Новгород, 17.11.07]; «В номинации «Светская жесть, или Скандалы, скандалики, сканделаки» «Калошей» за аварию в Ницце с участием одного олигарха и одной «Феррари» наградили Тину Канделаки» [Комсомольская правда - Нижний Новгород, 30.06.07].
Эффект от употребления гибридных новообразований различен. Так, Рогодина и Бабуроди-на - шуточные названия «осколков» «Родины», в то время как в слове сканделаки просматривается явная ирония авторов номинации по поводу произошедшего с ведущей, что усиливается из-за использования приема однокорневого повтора (скандалы, скандалики, сканделаки).
Беспроигрышный способ произвести эффект на читателя - графическая гибридизация, при которой в составе одной узуальной лексемы графически выделяется другая лексема. На её основе были произведены окказионализмы РасКРАБ-ленное (разграбленное и краб), сМОК (смог и Международный Олимпийский комитет) и НЕУдачники (неудачники и не у): «РасКРАБлен-ное море» [Комсомольская правда - Нижний Новгород, 28.12.2007]; «Путин сМОК» [Проспект, 07.08.07]; «Люди делятся на 2 типа: дачники и НЕУдачники» [Проспект, 15.05.07.]. В окказионализмах РасКРАБленное и сМОК присутствуют графемные видоизменения. Графическая ак-
центуация способствует семантической компрессии, переплетению смыслов при восприятии окказионализмов. Так, «РасКРАБленное море» -заголовок к статье о хищениях в морях, где водятся крабы, заголовок «Путин сМОК» прочитывается как Путин смог справиться с Международным Олимпийски комитетом (МОК) и отстоять право Сочи быть столицей Олимпиады 2014, в третьем заголовке к шуточной рубрике «Кураж» те, кто с началом весны находятся НЕ У дачи, не являются дачниками, автоматически причисляются в неудачникам.
Окказионализмы мяченосец, Чеченбаши, пу-тинопоклонство, образованные при помощи за-менительного словообразования (субституции), также выполняют в тексте определенные задачи. Напомним, что под субституцией понимают подстановку морфемы на место другой морфемы или произвольно вычленяемого сегмента в узуальное слово.
«Мяченосец» (мяч и «Меченосец») - пародия на одноименный фильм: «Он всю жизнь мечтал играть в футбол, но из-за корявых ног лишь носил мячи. Он всю жизнь мечтал играть в баскетбол, но из-за короткого роста лишь носил мячи. И вот он вырос и стал озлобленным на всех. Смотрите во всех кинотеатрах «Мяченосец» [Проспект, 19.12.06.]; Чеченбаши (Чечня и Турк-менбаши) - ироничная номинация президента Чечни Рамзана Кадырова, входящая в состав заголовка к статье о Чечне: «Культ личности Чеченбаши?»: «Настораживает другое. Наверное, даже в Туркмении не было столько портретов, плакатов, щитов и т. д. с изображением Ниязо-ва, сколько их (портретов), рамзановских, сегодня в Чечне» [Комсомольская правда - Нижний Новгород, 06.03.2005]; путинопоклонство (Путин и низкопоклонство) - заголовок к статье о предвыборной ситуации [Проспект, 13.11.07], выражающий явную негативную её оценку.
Окказионализм баблонавты (бабло и космонавты), образованный по конкретному образцу лексемы космонавты, саркастически номинирует поколение будущего: «Страна наша гордилась поколением покорителей Арктики, потом поколением космонавтов. А завтра поколением «баб-лонавтов»?» [Комсомольская правда - Нижний Новгород, 08.09.07] В случае с баблонавтами эффект от восприятия окказионализма усиливается за счет использования жаргонной лексемы бабло «деньги».
Таким образом, использование в тексте окказионализмов, образованных в результате языковой (словообразовательной) игры, всегда связано с достижением определенного эстетического эффекта, зависящего от стоящей перед автором статьи задачи, «журналист как творческая личность порождает тексты с коммуникативно-праг-
матической установкой на креативное общение, используя при этом в качестве текстообразую-щих смысловых и оценочных доминант новые слова различной структуры» [10].
Примечания
1. Санников, В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры [Текст] / В. 3. Санников. М.: Языки славянской культуры, 1999.
2. Сковородников, А. П. О понятии и термине «Языковая ирга» [Текст] / А. П. Сковородников // Филологические науки. 2004. № 2. С. 79-87.
3. Гридина, Т. А. Языковая игра: Стереотип и творчество [Текст] / Т. А. Гридина. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 1996.
4. Стилистический энциклопедический словарь [Текст] / под ред. М. Н. Кожиной. М.: Наука, 2003.
5. Хейзинга, И. Человек играющий [Текст] / И. Хейзинга. М.: Наука, 1995.
6. Санников, В. 3. Указ. соч.
7. Стилистический энциклопедический словарь.
8. Сковородников, А. П. Указ. соч. С. 79-87.
9. Энциклопедия Русский Язык. М.: Флинта, 1998.
10. Рацибурская, Л. В. Новые слова в газетном тексте как средство социальной оценки [Текст] / Л. В. Рацибурская // Культура. Технология. Цивилизация: сб. науч. ст. Н. Новгород: Изд-во Нижегород. техн. ун-та, 2007. С. 155-161.
И. Ф. Янушкевич
КОНЦЕПТОСФЕРА АНГЛОСАКСОНСКОГО ПРАВА ПЕРИОДА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Статья посвящена исследованию концептосферы англосаксонского права VI-XI вв. В ней сделана попытка проследить лингвосемиотическую динамику формирования англосаксонского правосознания в связи со становлением институциональности. Показано, что правовое сознание как форма отражения реального мира концептуализируется в языке и отражается в виде языковых знаков (концептов и лексических номинаций). Типология правовых номинаций фиксирует лингвосемиотическую основу современной правовой системы англоязычного социума.
The article investigates the domain of Anglo-Saxon law of the VI-XI cent. An attempt has been made to trace the linguosemiotic dynamics of establishing the Anglo-Saxon sense of law and order as connected with the establishing of statehood. The sense of law and order as a form of the reflection of reality is conceptualized through the language and is verbalized by means of various linguistic signs (linguistic concepts and lexical denominations). The typology of denominations of legal relationship marks the linguosemiotic basis of the English legal system.
Как известно, концептуальная картина мира отражает социокультурную реальность, наполненную культурными смыслами и поддерживаемую определенными конвенциями. Справедливо, поэтому, утверждение по поводу того, что «за-
© Янушкевич И. Ф., 2008
кон, являясь одной из таких конвенций, представляет собой доминирующую форму регулирования отношений в современном обществе» [1]. К сказанному необходимо добавить, что концептуальная картина мира, являясь следствием активной этноспецифичной деятельности ментального феномена - человеческого сознания, непротиворечиво накладывается на языковую картину мира этноса в целом и отдельной языковой личности в частности, совокупно формируя сложное лингвосемиотическое образование -соответствующий юридический дискурс. Применительно к законодательству, законопорядку и законотворчеству все это означает, что правовое сознание как форма отражения реального мира (картины мира) концептуализируется в системе языка или дискурсе, поэтому соответствующий фрагмент картины мира «обозначает мир в зеркале языка» [2] и может быть определен как соответствующая «совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, фразеологии, грамматике» [3]. Применение законов, обеспечивающих социальный порядок и безопасность общества, порождает особую семиотическую систему, отражающую концептосферу угодного власти социального поведения, что неминуемо отражается вербально (коммуникативно), т. е. в виде языковых знаков.
«Легитимная» модель мира оказывается своеобразным инструментом рефлексии взаимодействия человека власти и среды подчинения с помощью языка. Язык играет организующую роль в членении и восприятии мира в ракурсе его правовой организации, обобщая при этом человеческий опыт по выявлению сходства и различий вычленяемых фрагментов легитимной картины мира. Соответствующие языковые знаки, образуя лингвосемиотическую систему, моделируют динамику отношений между ее продуцентом и ею самой. Именно из этой динамики проистекает взаимная вариативность легитимных потребностей власти, продуцируемых ею правоустанов-лений и лингвосемиотическая (вербальных) переаранжировка/флуктуация последних в диах-ронном измерении.
Такое положение дел давно отмечено лингвистами и семиотиками; так, Ю. Д. Апресян справедливо констатирует, что «язык активно используется властью как средство ограничивающего (рестриктивного) воздействия. Он может восприниматься властью как самостоятельный рестрик-тивный механизм, требующий постоянного вмешательства и контроля. Это, в частности, реализуется в именовании, в отстаивании определенных названий, переименовании, творении новых имен и т. д.» [4] Р. Барт считает, что власть, скрытая в языке, связана прежде всего с тем, что «язык - это средство классификации и что
