CC BY
72
УДК 81'37 ; 821.161.1'0.09:81
Блохин Александр Викторович
кандидат филологических наук, доцент Московский государственный областной гуманитарный институт (г. Орехово-Зуево)
avb6767@mail.ru
окказиональное словообразование существительных
В НОВГОРОДСКИХ ГРАМОТАХ ХI-XV ВЕКОВ
В статье рассматривается вопрос о нетипичных для древнерусской словообразовательной системы способах словопроизводства в новгородских берестяных грамотах и официально-деловых документах Великого Новгорода Х1—ХУ веков. В качестве объекта исследования выступают существительные с единичными по продуктивности суффиксами, которые в новгородских грамотах Х1-ХУ веков приобретают индивидуальное значение, контрастирующее по своей функциональности с общей древнерусской словообразовательной ситуацией. Основным способом словообразования, меняющим отношения между производным и производящим, становится неморфологический, а именно лексико-семантический способ, который с течением времени преобразовывал лексическое значение слова и менял его грамматический статус. Помимо лексико-семантического, в новгородских грамотахХ1-ХУ веков использовались и традиционные морфологические способы словопроизводства, самым распространенным из которых является суффиксация, обладающая также индивидуальными признаками в отдельном северо-западном древнерусском регионе. Исследование единичных примеров производных суффиксальных существительных сопровождается лексико-семантическим и структурно-грамматическим анализом слов, входящих в один словообразовательный тип. Выявленные индивидуальные особенности окказионального словообразования существительных в новгородских грамотах Х1—ХУ веков дают общее представление о характере словообразовательной системы Великого Новгорода Х1—ХУ веков и дополняют сведения о всей древнерусской словообразовательной и грамматической традиции этого периода.
Ключевые слова: окказиональное словообразование, новгородские берестяные грамоты, официально-деловые грамоты Великого Новгорода Х1-ХУ веков, лексико-семантическое словообразование, суффиксация.
Анализ словообразования существительных в новгородских памятниках письменности выявил некоторые интересные примеры, которые заставляют задуматься об индивидуальных особенностях древненовгород-ского диалекта на словообразовательном уровне.
Так, существительное «людьщикъ» обозначает реалию пространственно-географической сферы и служит наименованием определенного рода дороги. Оно является отыменным производным, в качестве мотивирующего имеет существительное «люди» или собирательное «людие» (людье). Уникальность существительного «людьщикъ» состоит в том, что оно имеет значение конкретной предметности, тогда как суффикс -ьщик, присоединяясь к производящим именным основам, указывал на лицо мужского пола, названное по отношению к мотивирующему (сборщикъ, праведьщикъ и т.д.). Примечательно, что в новгородских берестяных грамотах не зафиксировано ни одного производного с суффиксом -ьщик(-щик) с личным значением и, наоборот, засвидетельствовано производное «людьщикъ» с конкретно-предметным значением. Возможно, данная черта присуща древненовгород-скому диалекту. В данном случае суффикс -ьщик (-щик), являющийся результатом переразложения двух суффиксов -ьск (-ск) и -ик, указывает на предмет, предназначенный для того, кого обозначает мотивирующее существительное.
Немаловажен и тот факт, что существительное «людьщикъ» имеет приименный адъективный атрибут - «къняжь» (княжеский), который подчеркивает функциональную принадлежность определяемого слова. То, что это свободное, а не
топонимически связанное словосочетание, доказывают примеры из официально-деловых грамот Великого Новгорода ХГ-ХГУ вв. Так, в «Данной Антония Римлянина Антониеву монастырю» (не позднее 1147 г.) находим: «А обводъ тои земли от Волхова Виткою ручьемъ вверхъ, да на Лющикъ, да Лющикомъ ко кресту, а от креста да на коровеи погонъ...» [1, с. 159]. Упоминание «людьщика» содержится и в «Рядной Федора Акинфовича» (уже, правда, XV в.): «.с каменои граници да в улицю межи поль церезъ лющикъ на осиновую границю, с осиновой граници на березовую границю» [1, с. 180].
Не исключено, однако, и то, что существительное «людьщикъ» имело непосредственно мотивирующую основу - прилагательное «людьскыи», при такой мотивации надо выделять суффикс -ик, а не -ьщик. Кстати, в новгородских берестяных грамотах много относительных прилагательных с суффиксом -ьск (-ск), в том числе функционирующих в качестве топонимов: Череньское, Ерем-киньское, Десятьское, Городечьское, Которьскыи.
Не менее интересна словообразовательная интрига слова лошлкъ (например: «Хотя подо мною что остлн^ться, или лошлкъ ИЛИ оружье, то все длю святому Георгию» (Гр. №105)). Точное лексическое значение существительного лошлкъ в древненовгородском диалекте помогает установить другое одноструктурное слово уиулкъ (металлический шлем с острием наверху, шишак).
Существительные с суффиксом -ак (лошлкъ, уиулкъ) - это слова мужского рода, обозначают предмет воинских доспехов (уиулкъ) и название живого существа (лошлкъ).
154
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 1, 2015
© Блохин А.В., 2015
Без сомнения, оба слова являются отыменными производными и в качестве производящих имеют имена существительные: лошл - лошлкъ, уиул -уиулкъ. При этом, как легко заметить, изменяется грамматический род производного при сравнении с производящим, что делает словообразование с суффиксом -ак почти уникальным среди других отыменных (отсубстантивных) способов, когда в большинстве случаев преобладала тенденция к сохранению грамматического рода производящего производным. Оба существительных являются производными на 1-й ступени словообразования.
Достаточно прозрачное значение суффикса -ак в словоформе «уиулкъ» контрастирует, на первый взгляд, с затемненным и спорным значением данного словообразовательного форманта в слове «лошлкъ». Из контекста выходит, что «уиулкъ» -это существительное, обозначающее предмет (заметим, употребляемый в военной сфере), содержащий в себе в малых размерах то, что называет мотивирующее слово. Возможно, не столько значение суффикса -ак в производном «уиулкъ», сколько сфера употребления и функциональная принадлежность этого слова способны помочь при истолковании спорного значения существительного «лошлкъ». Свою гипотезу значения этого слова дал и обосновал, например, А.А. Зализняк [2, с. 418]. К выдвинутому им предположению, на наш взгляд, уместно добавить следующее: «лошлкъ» -это не просто молодой конь, это молодой здоровый конь, способный принимать участие в боевых действиях, состоять на военной службе, иными словами, это отборный конь. Подтверждением такой интерпретации служит не только единственное одноструктурное существительное «уиулкъ» из военной сферы, но и другие производные с другими суффиксами, сфера употребления которых ограничена какими-либо одними рамками: например, существительные с суффиксами -ищ (ве-ретище, клетище, портище - все слова являются наименованиями видов ткани), слова с суффиксом -ен(ь) (пряслень, гребень - предметы домашнего обихода).
Справедливость выдвинутого положения подтверждает и контекст, которым оказывается окружено существительное «лошлкъ» в берестяной грамоте №69 (конец XIII века). Перевод этой грамоты выглядит следующим образом: «От Терентия к Михалю. Пришлите лошака (коня) с Яковцем -поедет Савина дружина. Угличские корабли замерзли в Ярославле. Так что ты посылай до Углича, и как раз там дружина». Трудно вообразить, чтобы в военной сфере в каком-либо качестве использовали животное, являющееся помесью жеребца и ослицы.
Словообразовательное же значение слова «лошлкъ» может быть представлено как «существительное, обозначающее молодое животное, ко-
торое отличается по силе и выносливости от того, что называет мотивирующее».
Если выдвинутые положения принять за истинные, то пара производных «лошлкъ - уиулкъ» свидетельствует о возможности их объединения в один словообразовательный тип, который характеризуется разницей мотивирующих и мотивированных, различными словообразовательными значениями форманта, но общностью сферы употребления и функционирования, то есть словообразовательную модель с суффиксом -ак , выделенную в новгородских берестяных грамотах, можно охарактеризовать как функционально-семантическую.
Двумя другими существительными с неординарной словообразовательной судьбой являются «сиротл» и «стлростл».
Существительное «сиротл» (крестьянин) отмечается в новгородских берестяных грамотах начиная с XIV века: зл сироти (Гр. 59, 10-30-е гг. XIV века), зл нлшего сироту (Гр. 5, 40-е гг. XIV века), сирот^ (Гр. 31, 40-60-е гг. XIV века), сироте (Гр. 694, 60-90-е гг. XIV века), по сиротлх^ (Гр. 283, 70-80-е гг. XIV века), сироти (Гр. 178, конец XIV века), ГО всих сирота (Гр. 370, конец XIV века).
Принято считать, что существительное «сиротл» является суффиксальным производным от основы прилагательного «сиръ», «сирги» (одинокий, безродный), то есть носит отыменный характер (см. Шанский Н.М. и др. Краткий этимологический словарь русского языка).
Следует отметить, что в кругу сохранившихся в современном русском языке существительных «сиротл» является единственным словом, называющим лицо по признаку, остальные существительные с названным формантом имеют отвлеченное или собирательное значение (ср.: красота, темнота, беднота). На первый взгляд, может показаться, что перед нами уникальная, единичная словообразовательная модель, давшая как следствие нетипичное с лексико-морфологической точки зрения производное. Однако, по нашему предположению, конкретное значение лица существительного «сиротл» можно считать вторичным, производным от отвлеченно-собирательного значения слова, называвшего некогда совокупное множество одиноких, не входивших в общину земледельцев. К тому же собирательные существительные на -л, как свидетельствуют новгородские берестяные грамоты, были весьма распространенным явлением в древнерусском языке, например: господл (Гр. 502, 49), коралл (Гр. 590), литвл (Гр. 590). Примечательно и то, что от отвлеченно-собирательного существительного «сиротл» не засвидетельствовано в памятниках производное-сингулятив с суффиксом -ин, как это произошло со словами «господл - господина, коралл - кор^линъ», аналогично «сиротл - сиротина». Это объясняется,
вероятно, наличием прежде всего отвлеченного значения в слове «сиротл», указывавшего на качественный признак, что, конечно, создавало трудности для словопроизводства существительных с сингулятивным значением лица. Отмечаемое в современном русском языке слово «сиротина» (см.: А.А. Зализняк. Грамматический словарь русского языка) является производным от существительного «сирота» со значением «ребенок, оставшийся без одного или двух родителей» и имеет модифи-кационно-оценочное значение.
Существительное «стлростл» засвидетельствовано в новгородских берестяных грамотах с середины XIII века: ко стлрость (Гр. 676, 5090-е гг. XII века), U стлросте (Гр. 220, 60-70-е гг. XIII века).
Оно, по данным этимологических словарей, считается суффиксальным производным от основы прилагательного «стлръ», «стлрги». Если проанализированное выше существительное «сиротл» является уникальным по своему значению в сравнении с остальными производными с тем же суффиксом, то слово «стлростл», похоже, вовсе лишено однотипных по морфолого-словообразо-вательной структуре производных, если не считать сохранившегося в современном русском языке слова «короста». Членимость и производность существительного «стлростл» настолько очевидна, что возникают сомнения по поводу единичности и уникальности использованной словообразовательной модели. Дело здесь, очевидно, заключается в том, что некогда «стлростл» обозначало некое совокупное число старых, опытных, уважаемых людей (старейшин) и было не конкретным, а отвлеченно-собирательным существительным, как и «господл, коралл, литвл», а также «сиротл». Суффикс -ост'(ь) для обозначения отвлеченных качеств, признаков и состояний, как известно, был весьма продуктивен, он и использовался для образования слова «стлростл», которое, чтобы выражать значение собирательного множества, было оформлено по образцу других собирательных на -л: господл, коралл, литвл и т.д.
Дальнейшая судьба существительного «стлростл» складывалась, вероятно, так же, как и судьба слова «сиротл», а именно: из отвлеченно-собирательного оно постепенно, с течением времени, из-за происходивших реорганизаций в древнерусском обществе превратилось в конкретное. Возможно, этому способствовало то, что вместо совета старейшин функцию управления стал выполнять один человек, и тогда проявилось типичное для лексики явление переноса по функции (метафора) или обозначение вместо целого его части (синекдоха). В любом случае существительное «стлростл», равно как и «сиротл» со значением лица, появилось в результате действия лексико-се-мантических, а не словообразовательных законов.
Не совсем типичны словообразовательная мотивация и вытекающие из нее словообразовательные значения в группе существительных, представляющих собой термины родства.
Слова этой группы встречаются как в новгородских берестяных грамотах, так и в официально-деловых грамотах Великого Новгорода. В берестяных грамотах отмечены: д^вкл - д^вък^ (Бер. гр. 155); д^ткп - д^тък^ (Бер. гр. 474); млткл -млтоко (Гр. 227); нев^сткл - ньв^стокою (Бер. гр. 487); плровокъ - плровъоу (Бер. гр. 735), плровок^ (Бер. гр. 624); плсгнокъ - плсгнке (Бер. гр. 415); теткл - къ тетъке (Бер. гр. 635), ко тьтоке (Бер. гр. 646).
Существительные с суффиксом -ък (-ок/к) -это слова мужского и женского родов, причем они сохраняют грамматический род, присущий производящему слову. Исключением из этого правила является, пожалуй, словоформа «д^ткп», имевшая в качестве производящего слово среднего рода «д^ти». Во всяком случае в грамотах не засвидетельствована форма единственного числа этого слова, поэтому о грамматическом роде можно судить лишь в сравнении с современным «детка» - женского рода, хотя в говорах могло бы быть и, скажем, д^тъко (ср. дитятко), по аналогии с остальными производными с суффиксом -ък (-ок/к), которые последовательно сохраняли грам-магический род производящего. Существительное «д^ткп» примечательно еще и тем, что оно совмещает в одной форме не только грамматическое значение множественного числа, но и значение собирательности, поэтому вполне может быть отнесено к конкретно-собирательным.
Отношения производного и производящего в словообразовательных парах таковы, что суффикс -ък (-ок/к) в производных указывает не на уменьшительную модифицированность, как может показаться на первый взгляд, а на определенную степень отчужденности, отдаленности для говорящего по сравнению с тем, что обозначает производящее: «нев^сткл» - это жена сына или брата, то есть не прямая, а опосредованная родственная связь; «теткл» - это первоначально, очевидно, не сестра отца или матери, а жена родного дяди либо двоюродная тетя; «млткл», скорее всего, приемная мать, мачеха. На такое же значение вынужденной чужерод-ности указывает и существительное «плсгнокъ», префиксально-суффиксальное производное от существительного «сгнъ». Заметно сниженный социальный статус и разговорно-просторечную маркированность, по сравнению со своим производящим, имеет существительное «д^вкл» (ср.: д^вл). Модификацию опосредованной удаленности от производящего имеет и префиксально-суффиксальное существительное «плровокъ» - юноша, молодой человек, находящийся в переходном возрасте от детства (ровл - «ребенок») к юношеству, отрочеству.
156
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 1, 2015
По аналогии с другими производными существительное «д^ткп», совмещающее значение множественности и собирательности, обозначает, очевидно, совокупность всех имеющихся у родителей детей (и родных, и, может быть, приемных).
Наличие модификационного значения опосредованной удаленности не препятствовало развитию модификационного уменьшительного значения у слов с суффиксом -ък (-ок/к), поскольку одно значение обусловлено другим: удаленность неизбежно приводит к уменьшительности. У некоторых слов значение опосредованной удаленности перестало ощущаться носителями языка, и возобладало значение уменьшительной модификации, что неизбежно привело к сниженной стилистической окраске и маркированности при нивелировании значений производного и производящего.
В новгородских деловых грамотах [1], помимо отмеченных, встречается словоформа «врлтлнъ»: «А з врлтомъ моимъ з Григорьеемъ моя полоеинл сгну моему цпстл по розд^лнои грлмот^, л Федору послднику и его врлтлномъ другля половинл» (Дел. гр. №110).
В данном случае «врлтлнъ» - это брат неродного по крови человека, поскольку составитель завещания так называет братьев посадника Фе-
дора, тогда как родного последовательно именует не иначе, как только братом. Следовательно, «врлтлнъ» - это неродной, чужой, чей-либо брат вообще, а значение суффикса -лн приобретает словообразовательную антонимичность: врлтъ -врлтлнъ (не свой, а чужой брат).
Как свидетельствуют данные примеры из новгородских берестяных грамот XI-XIV вв., термины родства в узусно-диалектном функционировании приобретают самостоятельные словообразовательные значения. Использование тех или иных словообразовательных аффиксов зависит от степени освоенности праславянского наследия в данном регионе, от меры воздействия инославянских грамматических и словообразовательных традиций на древненовгородский диалект, от степени интегрированности узусного словообразования существительных в древнерусский словообразовательный процесс.
Библиографический список
1. Грамоты Великого Новгорода и Пскова. - М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1949. - 408 с.
2. ЗализнякА.А. Древненовгородский диалект. -М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. -720 с.
