CC BY
271
Мура, совсем немного видных поэтов и профессионалов пере- переводы этого периода вряд ли могли дать новый толчок к
вода, и потому любительские, в основной массе «случайные» популяризации наследия Мура в России.
Библиографический список
1. Гиривенко, А.Н. Русская рецепция Томаса Мура: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1992.
2. Алексеев, М.П. Русско-английские литературные связи (XVIII век - первая половина XIX века). - М.: Наука, 1982.
3. Плетнев, П.А. Сочинения и переписка: В 3 т. - СПб.: тип. А.Ф. Пантелеева, 1885. - Т.1.
4. Ivanenko, M. Character of style and writings of Thomas Moore // Речи и стихи, произнесенные в торжественном собрании университетского благородного пансиона. - М.: тип. Решетникова, 1830.
5. Баужите, Г.А. «Ирландские мелодии» Томаса Мура и ирландское национально-освободительное движение: ученые записки МГУ им. М.В. Ломоносова. - М.: Изд-во МГУ, 1958. - Вып.196.
6. Саруханян, А.П. К вопросу об англо-ирландских литературных связях XVIII - XIX вв. // Из истории литературных связей XIX века. - М.: ГИХЛ, 1962.
7. Очкин, А.Н. Нечто о Томасе Муре // Благонамеренный. - 1822. - Ч. 19. - №28.
8. Крачковский, И.Ю. Очерки из истории русской арабистики. - М.- Л.: Госиздат, 1950.
9. Оксман, Ю.Г. Борьба с Байроном в Александровскую и Николаевскую эпоху // Начала. - 1922. - №2.
10. Moore, T. The poetical works / ^Moore. - L.-N.Y.: Press, 1910.
11. Мур, Т. Эпикуреец / Т. Мур; перевод В. Мальцева // Русский зритель. - 1829. - Ч.5. - №17-20.
12. Эпикуреец. Сочинение Т. Мура / Перевел А. Савицкий. - СПб.: тип. Семена Селивановского, 1833. - Ч. I-II.
13. Маслов, В.И. Начальный период байронизма в России. - Киев: тип. И.М. Розета, 1915.
14. Белинский, В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. - М.: ГИХЛ, 1955. - ^VIII.
Статья подготовлена по гранту Презедента РФ для молодых российских ученых — кандидатов наук МК-3779.2009.6.
Статья поступила в редакцию 3.09.09
УДК 82-34
Руцкий А.Н., аспирант ОГПУ, г. Оренбург, E-mail: ARootsky@mail.ru «ОКАЯННЫЕ ДНИ» И.А.БУНИНА: ПОЭТИКА ЖАНРА
В статье обозначены основные вопросы теории жанра. Определены жанрообразующие признаки дневниковой прозы. Произведён анализ «Окаянных дней» И.А.Бунина с целью выявить элементы жанровой структуры текста, сочетание которых позволяет квалифицировать «Окаянные дни» как дневник-воспоминание.
Ключевые слова: жанр, жанровая традиция, статический эффект, динамический эффект, дневник, мемуарная проза, микрозарисовка, рассказ-миниатюра, заметка без комментариев.
После краха коммунистического режима значительно возрос интерес к И.А.Бунину, к его послеоктябрьскому творчеству. Однако довольно часто (особенно в первой половине девяностых годов) интерес этот был обусловлен не столько творческой оригинальностью автора, сколько захлестнувшими страну антисоветскими настроениями. На наш взгляд, при анализе «Окаянных дней» обращение к политическому аспекту допустимо, однако оно всегда должно быть обусловлено строгой логикой комплексного анализа художественнопублицистического текста. Центральным и наиболее сложным вопросом в системе комплексного анализа «Окаянных дней» является вопрос о жанровой природе этого текста. Сложность жанровой идентификации обусловлена прежде всего необходимостью максимально точно определить характер взаимодействия традиций и новаторства в рамках отдельно взятого художественного феномена. А этого нельзя сделать без привлечения историко-литературного контекста, который должен быть достаточным и в то же время не должен быть необоснованно широким. Кроме того, необходимо учитывать социально-политические реалии эпохи и отдельные факты биографии автора (то есть «историю создания» рассматриваемого произведения).
Принадлежность художественного произведения к тому или иному жанру, с одной стороны, априори предполагает наличие и активное влияние определённой ж а н р о в о й т р а д и ц и и, а с другой стороны - всякий сколько-нибудь глубокий художественный текст представляет собой самостоятельный эстетический феномен, который за счёт элементов авторского новаторства обогащает жанровую парадигму. Таким образом, в литературном произведении действуют две диаметрально противоположные тенденции, сосуществующие в диалектическом единстве: тенденция к сохранению жанра, к закрытости жанровых границ (назовем это явление с т а т и ч е с к и й э ф ф е к т) и тенденция к обогащению жанра новыми элементами, к откры-
тости жанровых границ и смешению жанровых принципов (д и н а м и ч е с к и й э ф ф е к т).
Мы убеждены в том, что для решения сложного и неоднозначного вопроса о жанре «Окаянных дней» необходимо учитывать историю создания этого произведения, то есть тот комплекс политических и социокультурных реалий, в которых оказался Бунин и в которых им были написаны «Окаянные дни».
«Окаянные дни» занимают в творческом наследии И.А. Бунина особое место. С одной стороны, этот дневник аккумулирует в себе антиреволюционный пафос целого ряда произведений, написанных в России, и является в этом смысле итоговым текстом Бунина. С другой же стороны, «Окаянные дни» открывают собой новый этап жизни и творчества писателя, т. к. принадлежат к числу произведений эмигрантской поры.
В эмигрантские годы антиреволюционный пафос Бунина несколько теряет свой накал, идейно-эмоциональным стержнем его творчества становятся воспоминания о детстве, о прежней, безвозвратно ушедшей, дворянской России: «Прошёл дождик. Высоко в небе облако, проглядывает солнце, птицы сладко щебечут во дворе на ярких жёлто-зелёных акациях. Обрывки мыслей, воспоминаний о том, что, верно, уже во веки не вернётся... Вспомнил лесок Поганое, - глушь, березняк, трава и цветы по пояс, - и как бежал однажды над ним вот такой же дождик, и я дышал этой берёзовой и полевой, хлебной сладостью и всей, всей прелестью России...» [1, с. 103-104]. В о с п о м и н а н -и е как художественный прием позволяет Бунину расширить возможности дневниковой прозы, так как традиционный для дневникового жанра факто-графизм соседствует в тексте с элементами мемуарной литературы. Воспоминание становится для автора универсальным средством преодоления пространственных и временных барьеров. Интересна структура бунинского «воспоминания»: действительность настолько ужасна и настолько противоречит выхваченному из памяти образу прошлого, что автор не в си-
б4
лах оторваться от реальности, и воспоминание всегда возвращает его к этой реальности: «Смотрели старинные книги -какие виньетки, заглавные буквы! И все это уже навеки погибший золотой век. Уже давно во всем идет неуклонное падение» [1, с. 42].
Художественное наследие Бунина позволяет говорить о том, что он ощущал себя как одинокую, мятущуюся личность - отсюда оппозиция «прошлое» - «настоящее», традиционная для романтизма. В «Окаянных днях» авторское «я» выступает как средоточие экзистенциальной воли, как единичный и неповторимый субъект, обладающий подчёркнуто индивидуальными чертами. Автор задаётся вопросом: «Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в и х м и р е (здесь и далее разрядка наша -А.Р.), в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно» [1, с. 57]. Бунин одинок, он сознательно исключает из текста даже своего самого верного спутника- жену Веру Николаевну. На наш взгляд, у Бунина в структуру авторского «я» включены элементы р о м а н т и ч е с к о г о мироощущения, и в «Окаянных днях», таким образом, интенсивно взаимодействуют реалистические и романтические традиции. Конечно, вопрос о романтическом начале в творчестве Бунина нуждается в серьёзном теоретическом обосновании и практической разработке и должен стать предметом отдельного масштабного исследования. В рамках настоящей работы мы отметим лишь, что учёт романтических тенденций в значительной мере способствует адекватному пониманию жанровой структуры «Окаянных дней».
Говоря о жанре «Окаянных дней», чрезвычайно важно понять разницу между «поденными записями», сделанными Буниным в 1918-1919 гг. в Москве и Одессе, и книгой «Окаянные дни», которая была издана в 1925г. в Берлине. Бунин просматривал старые записи в эмиграции, вспоминал те из них, что были навсегда оставлены в Одессе в 1920г., он р е к о н с т р у и р о в а л собственные мысли, впечатления, эмоции прошлых лет. Воспоминание обычно носит субъективный, избирательный характер, поэтому повествование Бунина становится мозаичным, калейдоскопичным. По словам К. Ошар, «дневниковая форма, разработанная Буниным, поддерживает высокое эмоциональное напряжение благодаря пульсирующей фрагментарности» [3, с. 105].
На наш взгляд, между жанровой природой текста и его композицией существует трансцендентная связь, поэтому жанровый анализ предполагает внимание к композиции. Композиционно «Окаянные дни» состоят из двух относительно самостоятельных частей (Москва 1918-го и Одесса 1919 годов), каждая из которых имеет собственную структуру и тональность.
В первой, московской части, преобладают зарисовки уличных сцен, обрывки диалогов, газетных сообщений, слухов. Это м и к р о з а р и с о в к и: «Утром ездил в город. На
Страстной толпа. Подошёл, послушал. Дама с муфтой на руке, баба со вздёрнутым носом. Дама говорит поспешно, от волнения краснеет, путается.
- Это для меня вовсе не камень, - поспешно говорит дама, - этот монастырь для меня священный храм, а вы стараетесь доказать.
- Мне нечего стараться, - перебивает баба нагло, - для тебя он освящен, а для нас камень и камень! Знаем! Видали во Владимире! Взял маляр доску, намазал на ней, вот тебе и Бог. Ну, и молись ему сама!
- После этого я с вами и говорить не желаю.
- И не говори!..» [1, с. 25-26].
Нельзя не согласиться со словами О.Н.Михайлова: «Какое обилие типажей, живых физиономий, характеров, схваченных на ходу, словно моментальной фотографией! Сколько наблюдательности и изобразительной силы!.. Бунин прежде всего писатель, художник и наблюдатель зорчайший» [2, с. 10].
Во второй, одесской части, каждый эпизод из жизни представлен р а с с к а з о м - м и н и а т ю р о й: «Духов день. Тяжёлое путешествие в Сергиевское училище, почти всю дорогу под дождевой мглой, в разбитых промокающих ботин-
ках. Слабы и от недоедания, - шли медленно, почти два часа. И, конечно, как я и ожидал, того, кого нам было надо видеть,
- приехавшего из Москвы, - не застали дома. И такой же тяжкий путь и назад. Мёртвый вокзал с перебитыми стеклами, рельсы уже рыжие от ржавчины, огромный грязный пустырь возле вокзала, где народ, визг, гогот, качели и карусели. И всё время страх, что кто-нибудь остановит, даст по физиономии или облапит В. (Веру Павловну, жену - А.Р.) Шёл, стиснув зубы, с твёрдым намерением, если это случится, схватить камень поувесистей и ахнуть по товарищескому черепу. Тащи потом куда хочешь!» [1, с. 107].
Кроме рассказа-миниатюры и фрагмента-зарисовки в жанровой структуре «Окаянных дней» можно выделить, пожалуй, такой элемент, как з а м е т к у б е з к о м м е н т а р и е в, когда автор раскрывает фактический ряд, давая читателю возможность сделать самостоятельные выводы: «На Де-рибасовской новые картинки на стенах: матрос и красноармеец, казак и мужик крутят верёвками отвратительную зелёную жабу с выпученными буркалами - буржуя; подпись: «Ты давил нас толстой пузой»; огромный мужик взмахнул дубиной, а над ним взвила окровавленные, зубастые головы гидра; головы все в коронах; больше всех страшная, мёртвая, скорбная... голова Николая II; из-под короны течёт полосами по щекам кровь. А коллегия при «Агитпросвете», - там служит уже много знакомых, говорящих, что она призвана облагородить искусства, - заседает, конструируется, кооптирует новых членов, - Осиповича, профессора Варнеке, - берет пайки хлебом с плесенью, тухлыми селёдками, гнилыми картошками.» [1, с. 105].
Итак, обе части внутренне неоднородны с точки зрения композиции, что, несомненно, усложняет жанр «Окаянных дней». Кроме того, определённый жанровый колорит «Окаянным дням» придают поздние по времени добавления, «вставки», которые были сделаны не в Москве или в Одессе, а уже в эмиграции. Такими вставками, в частности, являются фрагменты бунинских статей из эмигрантской прессы, отрывки из его рассказов эмигрантского периода и цитаты из книги французского историка Ленотра. (Бунин с большим интересом читал эту книгу о Великой Французской Революции, которая вышла в свет в Париже в 1920 г.)
В связи с анализом «Окаянных дней» встаёт вопрос о соотношении публицистики и художественной литературы -вопрос, являющийся одним из наиболее сложных и важных на современном этапе развития филологии. На наш взгляд, публицистический текст вполне может иметь определённую эстетическую ценность, однако доминирующим в публицистике становится не эстетический, а скорее этический аспект. Это проявляется и в злободневной, общественно значимой проблематике произведения, и в стремлении автора к сокращению дистанции между своим сознанием и сознанием читателя, и в особой лексико-грамматической структуре фразы.
С другой стороны, произведения различных жанров, не относящиеся к публицистике, могут содержать публицистический пафос или некоторые формальные показатели публицистического текста (к примеру, роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», отдельные главы которого написаны в форме дневника). В этой связи говорят обычно о тенденции к публицистичности художественного текста.
Таким образом, мы понимаем художественную литературу и публицистику как самодостаточные явления, которые потенциально способны к взаимодействию, в результате чего произведение приобретает дополнительный колорит и оригинальную тональность.
Интересна запись Бунина, сделанная им накануне Октябрьской революции: «Думал о своей «Деревне». Как верно там всё! Надо написать предисловие: будущему историку -верь мне, я взял типическое. Да вообще п о р а с в о ю ж и з н ь н а п и с а т ь» [3, с. 113]. Испытывая постоянный интерес к дневниковой прозе, Бунин в течение многих лет обращается к запискам, дневникам, воспоминаниям Ф. Достоевского, Л. Толстого, А. Чехова, З. Гиппиус, А. Блока, А.К. Толстого,
А.М. Жемчужникова, Г. Флобера, И.В. Гете. Бунин неоднократно обращается к мемуарному наследию А. Герцена и к мемуарам многих других авторов. По словам самого Бунина, «в дневнике надо, кроме наблюдений о жизни, записывать цвет листьев, в о с п о м и н а н и е (разрядка наша - А.Р.) о какой-то полевой станции, где был в детстве, пришедший в голову рассказ, стихи. Такой дневник есть нечто вечное.» [3, с. 114].
Итак, проблема жанра является, пожалуй, центральной и наиболее сложной при комплексном анализе «Окаянных дней» И. А. Бунина. На первый взгляд, это дневник. Но это скорее не дневник в собственном смысле слова, а оригинальное произведение в форме дневника. Дневниковая форма стала для Бунина фундаментом, платформой для различных художественных экспериментов в области жанра. Бунину уда-
Библиографический список
лось в пределах отдельного текста совместить, казалось бы, несовместимые жанровые образования, в результате чего «Окаянные дни» приобрели неповторимую жанровую тональность и представляют собой оригинальное произведение, которое можно квалифицировать как д н е в н и к - в о с п о м и н а н и е. Жанровая структура «Окаянных дней» усложняется за счет таких элементов, как микрозарисовка, заметка без комментариев, рассказ-миниатюра. (Хотя эти элементы существуют в тексте на уровне композиции, они, на наш взгляд, оказывают некоторое влияние не только на архитектонику «Окаянных дней», но и на жанровую природу). Кроме того, дополнительный жанровый колорит «Окаянным дням» придают фрагменты бунинских статей из эмигрантской прессы, отрывки из его рассказов эмигрантского периода и цитаты из книги французского историка Ленотра.
1. Бунин, И.А. Окаянные дни. - М.: Молодая гвардия,1991.
2. Ошар, Клер «Окаянные дни» как начало нового периода в творчестве Бунина // Русская литература. - 1996. - №4.
3. Михайлов, О.Н. Неизвестный Бунин // Бунин И.А. «Окаянные дни»: Сер. Возвращение. - М.: Молодая гвардия, 1991.
Статья поступила в редакцию 23.10.09
УДК 784.4 (47-943.84)
К.И. Бринев, канд. филол. наук, доц. АлтГПА, г. Барнаул, E-mail: brinevk@yandex.ru
ПРОБЛЕМА ТОЖДЕСТВА ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ, ЗАДАЧИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ И ПРЕДЕЛЫ КОМПЕТЕНЦИИ ЛИНГВИСТА-ЭКСПЕРТА
Статья посвящена исследованию проблемы типологии задач, которые ставятся перед лингвистом в ходе проведения судебной лингвистической экспертизы. В работе осуществлена номиналистическая переформулировка традиционной лингвистической проблемы тождества языковой единицы, на фоне которой решаются вопросы о пределах компетенции лингвиста-эксперта при производстве судебной лингвистической экспертизы.
Ключевые слова: юридическая лингвистика, тождество, язык, код, компетенция лингвиста-эксперта.
В настоящее время в лингвистической экспертологии остается открытым вопрос о характере задач, которые способна решать судебная лингвистическая экспертиза и, соответственно, вопрос о пределах компетенции лингвиста-эксперта. Данный вопрос требует самостоятельного теоретического исследования поскольку как в теории, так и в практике лингвистических экспертиз доминируют стихийные решения данной проблемы, что влечет за собой возможность противоречащих друг другу экспертных заключений, проведенных в рамках одного и того же судебного разбирательства.
Как известно, цель любой судебной лингвистической экспертизы - проверка истинности / ложности (категорические выводы), возможности / невозможности (модальные положительные и отрицательные выводы) высказываний о предмете исследования, которые вытекают из вопросов, поставленных перед экспертом. Так, при исследовании спорного речевого произведения на предмет наличия / отсутствия в нем негативной информации о лице проверяется истинность / ложность утверждения «В речевом произведении присутствует негативная информация о лице».
Для того чтобы достигнуть описанной выше цели, лингвист вынужден решать конкретные исследовательские задачи, которые так или иначе связаны, по нашему мнению, с решением проблемы тождества. Таким образом, в любом экспертном заключении лингвист вынужден решать проблему тождества, например, если эксперту задан вопрос: «Присутствуют ли в тексте призывы?», то если мы хотим ответить на этот вопрос, мы должны уметь отождествлять определенные фрагменты текста с призывами, или если задан вопрос: «Выражена ли оценка в неприличной форме?», то лингвист вынужден отождествлять фрагменты текста с тем явлением, которое называется именем «неприличная форма».
Существует точка зрения, и она весьма распространена в лингвистической экспертизе (как в ее теоретической, так и в практической части), что проблема тождества сводима к проблеме тождества значений употребляемых понятий. Это зна-
чит, что когда мы отвечаем на вопрос о приличности / неприличности высказываний, мы сначала должны определить или выработать четкие критерии того, что прилично, а что - нет, а затем уже решать поставленный вопрос [1; 2]. Мы считаем, что при таком подходе описывается не фактическое положение дел относительно «неприличности» как фрагмента реальной действительности, а выясняется то, как мы употребляем слово «неприличное» по отношению к фрагментам реальной действительности. Еще до проведения «исследования» можно сказать, что безусловен факт, что такое употребление будет размытым и нечетким1. Обычно из этого делается вывод, что «неприличность» как фрагмент реальности субъективен и релятивен по отношению к конкретному говорящему или социальной группе или даже по отношению к лингвистике и юриспруденции. Это является иллюстрацией реалистического подхода к словам и понятиям.
Но проблема тождества может быть поставлена и в фактическом аспекте (=номиналистический подход к словам, терминам и понятиям), при данном подходе «неприличное», например, - это перечень истинных утверждений о фрагменте действительности, который мы условились называть словом «неприличное», а проблема тождества сводится к описанию того, как ведет себя конкретный исследуемый в экспертизе фрагмент речевого произведения, при этом мы можем получать такие описания, что этот фрагмент ведет себя относительно таких-то параметров как неприличная форма, а относительно других - нет. На основании этого фактического описания юридическое решение принимает суд, таким образом,
1 Автор пытался решить проблему описания задач экспертного исследования в реалистическом ключе, выделяя при этом два типа задач: классификационные и герменевтические, но был очевиден факт, что возможно все задачи назвать герменевтическими, и наоборот - возможно обозначить все задачи как классификационные, это заставило нас отказаться от решения, принятого в работе [2].
бб
