CC BY
111СТЕРЕОСКОП
Обречённые восстания: Андижан/Нальчик, 2005 год *
Сергей Абашин
Ключевые слова: ислам, исламский экстремизм, ваххабиты, Узбекистан, Кабардино-Балкария.
В ночь с 12 на 13 мая 2005 года группа вооружённых людей напала на отделения дорожной инспекции в узбекском городе Андижане, захватила оружие. Тогда же было совершено нападение на здание местного отделения Службы национальной безопасности. Ещё одна группа ворвалась в андижанскую тюрьму и освободила несколько сотен заключённых. Утром эти же вооружённые люди захватили здание областной администрации. В результате этих действий были убиты милиционеры и военнослужащие, несколько чиновников были взяты в заложники. На центральной площади города стали собираться люди и организовался стихийный митинг, на котором прозвучали антиправительственные лозунги. Тогда же выяснилось, что организаторами беспорядков является община «Акрамия», 23 видных члена которой находились под судом и были освобождены в ходе этой военной операции. После попыток переговоров с вооружённой группой узбекская армия блокировала площадь и митингующих, а вечером 13 мая началась активная перестрелка. Часть толпы с большими потерями вырвалась из блокады, — видимо, по специально открытому коридору — и направилась к киргизской границе. На 14 мая власти установили полный контроль над Андижаном. Всего в результате
Сергей Николаевич Абашин, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии Российской академии наук, Москва.
* Статья подготовлена при поддержке программы фундаментальных исследований Президиума РАН: «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям» (проект «Российские мусульмане: современные вызовы, адаптационные механизмы и практики»).
погибло, согласно официальным данным, 189 человек, в том числе несколько десятков со стороны власти. По неофициальным данным, погибло около 800 человек. Около 500 человек перешло государственную границу двух республик.
Ровно через 5 месяцев — тоже 13 октября 2005 года (во время рамадана) в городе Нальчике, столице северокавказской республики Кабардино-Балкария в составе России, около 200 вооружённых боевиков из числа членов Кабардино-Балкарского джамаата одновременно группами по 8-10 человек напали на ряд объектов — отделения милиции, здание службы безопасности и СИЗО. Атаки провалились и власть эффективно дала отпор боевикам. В результате было убито 95 нападавших, 70 арестовано, 21 объявлен в федеральный розыск. По официальным данным, погибло также 33 милиционера и 12 мирных жителей.
Мне показалось любопытным сравнить эти два события и через сравнительный анализ ещё раз попытаться поставить какие-то новые вопросы о природе такого рода явлений.
Я далёк от подозрений, что обоими событиями руководили какие-то зарубежные исламистские центры, вроде Аль-Каиды, и меньше всего хотел бы описывать происходящее как проявления «международного терроризма», хотя многие эксперты настаивают на этом. Мне кажется более продуктивным и интересным понять, почему в мусульманских регионах бывшего СССР параллельно происходят очень сходные и даже можно сказать общие процессы. Мой главный тезис состоит в следующем: все те явления и процессы, которые сегодня обобщенно именуются «исламизмом» или «исламским радикализмом», имеют сложную социальную и психологическую природу, свою собственную предысторию в конкретном временном и пространственном контексте, поэтому понимание происходящих событий должно основываться на детальном исследовании каждого отдельного случая без ярлыков, которые априори или же постфактум навешиваются на ту или иную группу или идеологию.
1. Локальный контекст
Конечно, события в Андижане и Нальчике имеют разную предысторию, а Узбекистан (Ферганская долина) и Северный Кавказ (Кабардино-Балкария) — разные регионы с очень непохожими
судьбами. Тем не менее в этих двух событиях есть некоторые параллели, о которых я хочу сказать.
Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что оба вооружённых восстания были вписаны в контекст локальной борьбы разных политических сил.
В Андижанской области примерно за год до мятежа — летом 2004 года — сменился местный глава исполнительной власти — хаким: вместо Комилджона Обидова, который долгое время безраздельно руководил областью, пришёл Сайдулло Бегалиев, успевший к этому времени побывать министром сельского хозяйства. Мы не знаем всех деталей отношений внутри узбекской элиты, поскольку они скрыты от посторонних глаз. Но не вызывает сомнения тот факт, что узбекский президент Ислам Каримов, озабоченный возможными происками внутренней оппозиции, посчитал Обидова, с одной стороны, слишком самостоятельной фигурой и, с другом стороны, руководителем, который недостаточно рьяно проявил себя в борьбе с исламистами. Заменой его на более лояльного себе человека Каримов надеялся установить более полный контроль над регионом и местной экономикой. Как считают многие наблюдатели, арест 23 бизнесменов, которым была приписана исламистская деятельность и участие в подпольной деятельности группы «Акрамия», был частью этого ан-тиобидовского плана. Бегалиеву нужно было на этом примере продемонстрировать перед Центром свои быстрые успехи по борьбе с исламистами. Очевидно, что собственные интересы и действия местной власти стали той отправной точкой для процесса, который привёл в итоге к восстанию и кризису на более высоком уровне1.
События в Нальчике произошли через несколько недель после того, как с согласия Москвы на смену прежнему руководителю Валерию Кокову, долгие годы руководившему Кабардино-Балкарией, пришёл новый лидер — Арсен Каноков. Мы опять же мало знаем о закулисной борьбе между различными группировками за место президента, но в том, что такая борьба имела место, — сомнений никаких нет. Есть, в частности, версия, что у Канокова ещё до назначения был конфликт с главой МВД Кабардино-Балкарии Хачимом Шогеновым, который собирал на тогда ещё бизнесмена Канокова компрометирующее досье. И будто бы после избрания Арсена Канокова Шогенов должен был быть отправлен в отставку. События 13 октября, однако, сделали эту отставку на время невозможной2. Я думаю, что карта исламского экстремизма активно разыгрывалась элитой Кабардино-Балкарии — как способ апелляции к Москве в надежде показать свою
лояльность и пролоббировать те или иные интересы, кадровые или финансовые. Чем больше в отчётах убитых и осуждённых исламистов, тем выше доверие Центра — такова очевидная логика сегодняшних взаимоотношений между Центром и кавказскими лидерами.
Таким образом, даже если исключить из анализа разного рода соображения в духе «теории заговора»3, мы видим в обоих случаях определённую зависимость между обострением конкурентной борьбы различных групп и кланов внутри власти, с одной стороны, и всплесками борьбы с исламистами, с другой. Мы видим, что эта самая «борьба с исламистами», подаваемая как борьба с нестабильностью и международным терроризмом, всё чаще используется для прикрытия самых разных политических действий на всех уровнях власти. Напомню, например, что отмену выборов губернаторов президент Путин связал с событиями в Беслане в 2004 году. Точно так же закрытие какой-то неудобной региональной газеты, снятие неудобного руководителя любого звена и другие действия преподносятся общественному мнению и Центру как необходимые меры в обеспечении безопасности. Это, по-видимому, характерно для таких режимов, где назначение и оценка деятельности местных руководителей полностью зависят от высших чиновников.
2. Социальный и интеллектуальный портрет
Были ли спецслужбы тайными провокаторами вооружённых восстаний или не были — вопрос, на которой вряд ли мы получим сейчас достоверный ответ. Однако участие в восстаниях массы людей, которые поддались этой провокации или сознательно взяли в руки оружие, не вызывает сомнения. В этой связи обращает на себя внимание следующий факт: в обоих случаях вооружённого восстания мы имеем дело не с вторжением боевиков извне, а с выступлением людей, которые ещё буквально вчера были мирными и вполне лояльными к власти гражданами.
Вокруг этого вопроса разворачиваются наиболее активные дебаты экспертов. Что произошло? Одни, в том числе официальная власть Узбекистана и России, полагают, что это были попытки исламского переворота, предпринятые исламистским подпольем. Другие — а эту точку зрения чаще поддерживают правозащитники — считают, что речь идёт в первую очередь о социальном протесте.
Особенно неясной была ситуация в Андижане.
Что мы имеем? Безусловно, в Андижане существовала некая община бизнесменов средней руки, связанных между собой родственными и приятельскими отношениями, которая установила для себя некие внутренние «правила игры», т. е. правила своеобразной корпоративной этики. Этот факт никто вроде бы не отрицает, и в этом факте ничего удивительного или необычного нет, поскольку именно таким образом организуется любая неформальная сеть отношений в узбекском обществе. Дальше начинаются расхождения. Считать ли эту группу людей организацией или партией? Имела ли она строгую внутреннюю иерархию и чёткую программу? Вела ли она какую-то нелегальную деятельность? Вербовала ли себе целенаправленно сторонников?
Должен сказать, что сведения об этой общине настолько противоречивы, что точно ответить на все эти вопросы сложно. В качестве более или менее очевидного факта мы имеем довольно организованную кампанию протестов во время суда над андижанскими бизнесменами, который проходил весной 2005 года, а также безусловно спланированные действия в мае 2005 года (и даже если выступление было спровоцировано кем-то со стороны, сторонники оказавшихся под судом бизнесменов довольно организованно приняли в нём участие). Впрочем, сами по себе эти факты говорят только о том, что преследования со стороны государства вынудили членов общины сплотиться и действовать скоординированно. Но это нисколько не доказывает (и не опровергает) обвинений, что община имела организованный и нелегальный характер изначально — до тех пор, пока власти её не заметили и не стали преследовать. Здесь мы видим все проявления «партийности» только в отношениях с государством, в частности с правоохранительными органами, которые привыкли видеть в любом коллективном действии «сговор» и «преступное сообщество».
Не меньше трудностей вызывает вопрос о взглядах восставших в Андижане людей и о принадлежности их к экстремистской исламской группировке. Поддерживающие эту точку зрения ссылаются на фигуру Акрама Юлдашева, которого называют идейным лидером восставших и по имени которого этих повстанцев стали называть партией «Акрамия». С 1999 года Юлдашев находится в тюрьме за покушение на государственный строй Узбекистана.
Юлдашев, без сомнения, является религиозным деятелем. На это указывает и его биография, в частности его связи с «Хизб-ут-тахрир-ал-ислами» (правда, давно уже разорванные), и сочинения, которые он написал.
Одним из таких сочинений является «Путь к вере» (Иймонга йул). В его оценке мнения экспертов разошлись. Одни подчёркивают совершенно безобидный, морализаторский и во многих своих тезисах наивный характер этого сочинения. Если читать то, что в нём написано (о материальных, моральных и духовных потребностях человека, о логическом размышлении и вере), — вряд ли возникнет подозрение, что автор — экстремист, радикал, исламист и т. д. Возникает даже вопрос: как этим наивным текстом он привлёк к себе сторонников и последователей? Однако ряд исламоведов предлагают увидеть в тексте сочинения некие скрытые намёки и отсылки, которые могут быть видны только посвящённому в некоторые тонкости исламских первоисточников людей. В частности, некоторые цитируемые Юлдашевым суры Корана приведены не полностью, и в них опущены слова, где говорится о джихаде. Эти суры обычно используются исламистами всего мира для обоснования необходимости вооружённой борьбы с неверными. Юлдашев, следовательно, хотя и не пишет здесь о джихаде напрямую, но отсылает своих читателей к «нужным» кораническим строкам.
Споры вызвали ещё два текста. Первый — это «приложение» к трактату «Путь к вере» или, по другой версии, конспекты учеников Акрама Юлдашева, штудировавших его труд. Будто бы в этом приложении или конспекте был изложен план исламизации общества и перехода к исламскому правлению, в том числе не исключающий, в некоторых своих версиях, «переворот». Второй текст — это комментарий к суре Корана «ас-Сафф», написанный, как утверждается, Юлдашевым в марте 2005 года (т. е. за два месяца до вооружённого выступления) в заключении и переправленный на волю его сторонникам (что само по себе выглядит странным в условиях жесточайшего полицейского режима!). В данном комментарии прямо говорится о необходимости джихада, т. е. сопротивлении «неверным» (в данном случае правительству), в том числе вооружённым путём.
Оба эти текста стали известны благодаря Прокуратуре Узбекистана. Последнее обстоятельство ставит под сомнение их подлинность. Этот вопрос открыт, как мне кажется, для дальнейшей дискуссии. Но, замечу, принципиального значения для характеристики событий мая 2005 года он не имеет. «Приложение», которое подразумевает исламизацию общества, вполне могло бы вписываться в мировоззрение исламской общины, даже понятие «переворот» можно толковать по-разному. Появление комментария суры ас-Сафф, «Ряды» (Коран, 61) тоже выглядит объяснимым в условиях тех пре-
следований, которым подверглась группа бизнесменов, что не могло не вызвать радикализации и попыток ответной реакции, — разумеется, с использованием традиционной исламской аргументации джихадом. В этом небольшом сочинении есть такие слова:
«...Сегодня наиболее обидное страдание от того, что наши друзья, имевшие такие прекрасные мечты, искренние намерения и дела, страдают в тюрьмах. Враг снова сажает в тюрьмы наших ребят, дает им длительные сроки в тюрьмах. Если происходят такие вещи, нам предписано... постараться освобождать наших друзей... До этого момента, дорогие друзья, мы призывали приостановить борьбу и потерпеть немного. Теперь же, когда [им] доказана и показана открытая правда, и они отвергли ее и перешли к притеснениям, то значит наказание Аллаха для них (многобожников) стало предписанным. И это наказание может быть исполнено руками мусульман. И значит, в этой ситуации каждому мусульманину предписана борьба...».
Наконец, не до конца ясным остаётся вопрос, насколько Акрам Юлдашев действительно был лидером восставших. Мы имеем противоречивые свидетельства на этот счёт: кто-то говорит, что Юлда-шев оказывал большое влияние на мировоззрение этих людей и будто бы вёл специальные занятия среди них, а кто-то из участников событий говорит, что только слышал о Юлдашеве и не более того. Чему верить и чему нет — непонятно, но, тем не менее, мы не имеем доказательств того, что на митинге 13 мая звучали откровенно исламские призывы. Это, на мой взгляд, как минимум, ставит под сомнение версию о восстании исламского подполья.
На первый взгляд, ситуация в Кабардино-Балкарии была более очевидной. Однако это только на первый взгляд.
Мы знаем, что многие участники восстания 13 октября в Нальчике действительно принадлежали к так называемому Кабардино-Балкарскому джамаату. Что это за группа? Его руководители — Артур Мухожев и Анзор Астемиров — были легально отправлены муфтия-том для обучения на Ближний Восток. Вернувшись, они основали Исламский центр, который имел опять же легальный статус и объединил все так называемые «реформаторские» мусульманские общины в один джамаат, сумев перевести их деятельность в законное русло. Исламский центр действовал публично, открыто призывал к отказу от радикализма, любых вооружённых действий и сотрудничеству с властями. Однако постепенно между Мухожевым и Астемиро-вым, с одной стороны, и Шафигом Пшихачевым (которого на посту муфтия сменил его родственник Анас Пшихачев, который также
учился на Ближнем Востоке), с другой, возникли разногласия по поводу исполнения тех или иных ритуалов, позднее переросшие в конфликт за власть в исламской общине. В 1998 году Исламский центр не прошёл перерегистрацию и был закрыт, но неформально джама-ат продолжил свою деятельность, имея свои мечети и свои общины во всех селениях республики. Была неудачная попытка зарегистрироваться и легализоваться под видом светской структуры — Института исламских исследований.
Примерно с этого времени — с 1998 года (тогда, напомню, был обстрел здания МВД в Нальчике и была арестована небольшая группа боевиков) — все государственные органы, и прежде всего силовые, развернули кампанию против Мухожева-Астемирова с их сторонниками. С 2001 года, когда генеральный прокурор России объявил о предотвращении переворота в Кабардино-Балкарии, действия властей приобрели особо интенсивный характер. Не контролировавшиеся муфтиятом мечети, в которых имамами работали члены джамаата, закрывались. Прихожан этих мечетей вызывали на допросы, проводили у них обыски. Есть свидетельства, что верующих унижали и даже пытали. В 2001 году Мухожева и Астемирова арестовали по подозрению в организации взрывов, но отпустили, не сумев доказать их вину.
Главным требованием руководителей джамаата были прекращение преследований и легализация их деятельности. В ответ с 2003 года власть только усиливала прессинг.
Ситуация внезапно меняется в 2004 году. Летом в Интернете появляется информация о существовании в Кабардино-Балкарии джа-маата «Ярмук» во главе с неким Муслимом Атаевым, который будто бы воевал в Чечне в отряде Гелаева. «Ярмук» берёт на себя какие-то военные акции — обстрелы, убийства. В свою очередь власти ссылаются на «Ярмук» для доказательства существования экстремистского исламского подполья. Замечу, что руководители Кабардино-Балкарского джамаата заявляют о том, что ничего не знают о существовании экстремистской группы, не знают её лидеров и не имеют к ним отношения. После событий в Беслане преследование членов Кабардино-Балкарского джамаата стало тотальным. В декабре 2004 произошло нападение на Госнаркоконтроль в Нальчике — было захвачено оружие. Власти обвинили в этом нападении «Ярмук», а уже через месяц, в январе 2005 года, Муслим Атаев, несколько его сторонников, их жёны и дети гибнут во время спецоперации в Нальчике. Тогда же появляется информация, что будто бы нападение на Госнарко-
контроль было совершено «Ярмуком» совместно с членами Кабардино-Балкарского джамаата. В частности, называется имя Анзора Ас-темирова. Мухожев и Астемиров, разведясь со своим жёнами (чтобы не дать формального повода для взятия их в «заложники»), в этот момент исчезают. Астемиров уходит к Басаеву (существует даже плёнка, где они сняты вместе) и участвует в организации вооружённого выступления в октябре 2005 года в Нальчике. Мухожев заявил о себе совсем недавно, опубликовав в Интернете текст с поддержкой вооружённой борьбы — джихада — против России:
«...Мы зависели от общественного мнения, публично заявляя, что надо показывать пример милосердия и терпимости к обществу, которое прямо или косвенно принимает участие в войне против наших братьев. Выступая в СМИ, мы все время пытались подчеркнуть, что мы не имеем отношения к моджахедам и не представляем угрозу для кафиров, а в это время кровь мусульман лилась рекой...».
Мухожев признаёт, что они совершили грех и призывает покаяться и вступить в вооружённую борьбу с неверными.
В сентябре 2005 года, т. е. за месяц до восстания, прошла информация, что около 400 членов Кабардино-Балкарского джамаата обратились с просьбой к властям разрешить им выехать за пределы России, ссылаясь на требование ислама мусульманам покинуть страну, где их преследуют за веру. Фактически это было признание факта, что дальше они не смогут мирно сосуществовать с властью.
В Нальчике перед нами, таким образом, такая картина: община верующих и её лидеры, которая на протяжении почти 10 лет ведёт вполне открытую деятельность, настойчиво демонстрирует лояльность к государству и всячески пытается легализоваться, — всего за один год резко радикализируется и превращается в подпольную вооружённую группировку. Нечто похожее произошло и в Андижане, где некая община, будучи непубличной, тем не менее провозглашала вполне мирные лозунги, подверглась арестам и преследованиям и быстро превратилась в группировку, готовую к радикальным протестным действиям. Эта радикализация в обоих случаях, на мой взгляд, была напрямую связана с усилением преследования со стороны власти. Все существующие свидетельства участников этих выступлений — включая высказывания их лидеров — объясняют мятеж вынужденной реакцией на репрессии, не случайно в обоих случаях объектами нападения становятся как раз правоохранительные органы.
3. Коллективное самоубийство?
Я вообще бы предостерёг от оправдания всех действий пострадавших в конфликтах людей из сочувствия к ним. Тот факт, что они взяли-таки в руки оружие и вышли на улицы городов, поставив под угрозу чужие жизни, в том числе и мирных людей, говорит нам о том, что какие-то элементы радикализма изначально были в их идеологии и сознании.
Здесь я подхожу к вопросу, который меня занимает больше всего. Оценивая поведение участников вооружённых выступления в Андижане и Нальчике, цели, которые они перед собой ставили и результаты, к которым они пришли, приходишь к парадоксальному выводу о полной бессмысленности происшедшего. В самом деле, на что мятежники рассчитывали — на быструю сдачу власти, на победу в противостоянии с гораздо более многочисленными и намного лучше вооружёнными и подготовленными войсками? Все свидетели говорят, что «боевики» в том же Нальчике едва разбирались в оружии и просто гибли в неравном бою, радуясь, что превращаются в шахи-дов (мучеников за веру).
Может быть, вооружённые люди надеялись на поддержку населения?
В Нальчике ничто не говорит о таких надеждах — боевики, разбившись на группы, нападали на военные и милицейские части, т. е. действовали сугубо по военной схеме, отработанной уже в Грозном в 1996 году или в Ингушетии в 2004 году. С двумя странностями. Первая — боевики напали на военные части не ночью и не рано утром, а ближе к полудню, когда военные могли эффективно отразить нападение. Вторая странность — у боевиков не было подготовленного плана отхода и большинство просто-напросто полегло в заранее обречённом бою. Они не захватывали органы власти, не захватывали заложников, не выдвигали требований. Эксперты объясняют эту странность, во-первых, спешкой, в которой готовилось и происходило выступление (будто бы планы стали известны власти и боевики решили ускорить события — опять зачем?), во-вторых, предательством Шамиля Басаева и Анзора Астемирова, которые спланировали и организовали эту акцию, но в какой-то момент бросили джамаатистов и ушли, не обеспечив им прикрытия. Такое объяснение предполагает, что джамаатисты находились под сильным влиянием внешнего (чеченского) руководства и сами нисколько не пытались оценить обстановку.
В Андижане боевики, действуя поначалу примерно в том же ключе, т. е. захватив тюрьму, прокуратуру, здание спецслужб, потом изменили тактику — собрались в центре города, заняв там круговую оборону, организовали на площади митинг и выдвинули социальные и политические (но, замечу, не исламские) лозунги. Освободив своих соратников из тюрьмы, они могли бы легко уйти из города и скрыться в горах — в Киргизии и Таджикистане, но не сделали этого. Возможно, они рассчитывали повторить пример «тюльпановой революции» в Киргизии, которая успешно совершилась на их глазах всего за несколько месяцев до этого. Но почему же местные бизнесмены и их сторонники должны были думать, что население пойдёт за ними и им удастся сломать массивную государственную машину?
В обоих случаях присутствовала, на мой взгляд, некоторая иррациональность — создаётся впечатление, что участники вооружённых мятежей и в Андижане, и в Нальчике специально действовали так, чтобы подставить себя под удары могущественного противника. Возможно, эта иррациональность объясняется тем, что и та, и другая группы были загнаны преследованиями «в угол», которые вызвали у них чувство отчаяния и фанатичного стремления к мести. Возможно, сыграла свою роль наивность и доверчивость к своим вождям, неверная — идеологизированная — оценка ситуации, какие-то несбыточные, неадекватные ожидания, сформированные их лидерами. Обращает на себя внимание, что рядовые участники восстаний были полностью подчинены своим руководителям и выполняли все их приказы. Возможно, имела место и некоторая экзальтация, возникшая в том числе в результате религиозного самовнушения.
Всё это довольно существенно отличает рассматриваемые события 2005 года от того, как рационально, масштабно, спланированно действовали, например, Исламское движение Узбекистана в Узбекистане или чеченское сопротивление на Северном Кавказе. На мой взгляд, в случае с Андижаном и Нальчиком мы имеем другой тип, условно говоря, «исламиста».
На мой взгляд, действия мятежников выдают в них не столько «передовой отряд» социального недовольства, сколько маргинализованную, «исключённую группу». И в Андижане, и в Нальчике с оружием в руках вышли люди, которые по разным причинам не нашли понимания ни у власти, ни у общества в целом. Даже многотысячный митинг в Андижане был скорее проявлением стихийного протеста, чем поддержки вырвавшихся на свободу бизнесменов.
Как я уже говорил, власть и силовые органы всё делали для того, чтобы вытеснить эти группы из легальной сферы существования. Эти
действия власти были часто чрезмерны и необоснованны. Однако и общество в целом воспринимало идеологию и претензии этих групп на истину по меньшей мере настороженно. Акрам Юлдашев с его довольно неортодоксальной манерой говорить об исламе мог вызывать в достаточно исламизированном узбекском обществе отторжение. Не только лояльные к власти религиозные деятели, но и ваххабиты могли видеть в нём если не отступника от ислама, то по крайней мере человека, который вносит в местное мусульманское сообщество смуту. В свою очередь в слабо исламизированном кабардинско-балкарском обществе неприятие вызывали попытки активистов кабардино-балкарского джамаата продемонстрировать и навязать образец строгого подчинения ритуалам и нормам, чуждым для большинства населения. Узбекское и кабардино-балкарское общества мало сочувствовали своим «исключённым группам», усиливая их исключение и делая их наиболее беззащитной и наиболее вероятной жертвой государственных репрессий.
В этом я вижу объяснение бессмысленности их поведения. Оба мятежа — это, на мой взгляд, вызов власти и — это тоже важно — обществу, своеобразное публичное самоубийство или коллективное самопожертвование и одновременно попытка преодолеть свою «ис-ключённость», попытка заявить о себе как о людях, отстаивающих общественные, а не личные интересы или демонстрирующих общественно значимое, героическое, а не маргинальное поведение.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В 2006 году, через год после событий в Андижане, Каримов снял Бегалиева с должности хакима. Бывший хаким был обвинён в командно-административном стиле руководства, растрате бюджетных средств и невнимании к нуждам народа. Таким образом, Каримов косвенно признал, что в основе беспорядков в мае 2005 года были социальные причины. На место Бегалиева назначен генерал МВД Ахмад Усманов. Одновременно судебному преследованию за хищения и хулиганство подвергся сын Обидова.
2 Шогенов был снят через полгода.
3 Здесь я не могу не упомянуть и ещё две популярные версии объяснения происшедшего в Андижане из разряда «теорий заговора». Первая гласит, что события в Андижане — в частности захват тюрьмы и освобождение заключённых — были спровоцированы СНБ, чтобы создать повод для ареста лидеров политической оппозиции, закрытия НПО и сокращения присутствия иностранных организаций. Вторая версия гласит, что СНБ организовало эту провокацию, чтобы обвинить в непрофессионализме руководство Министерства внутренних дел и усилить свои позиции в окружении Каримова. Я оставляю эти версии без комментариев, поскольку никак не могу судить о степени их достоверности.
