CC BY
101ПРОСТРАНСТВО
Образ религиозного ландшафта в СССР в 1965—1985 годы (на примере Соловецкого музея-заповедника)
Такахаси Санами
Ключевые слова: атеистическая пропаганда, Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры, национальная идентичность, памятники истории и культуры, туризм
В 1960-х годах в СССР начались попытки переосмыслить историю и культуру народов России, в том числе русского. Писатели Л. Леонов, В. Солоухин, О. Волков, историк Н. Воронин, художники П. Корин и И. Глазунов, скульптор С. Конёнков и другие представители интеллигенции стремились повлиять на власть и общество, призывая к восстановлению церквей — не как культовых сооружений, разумеется, а как архитектурных памятников, «реликвий былого народного величия и вековой славы нашего народа»1. Урон, нанесённый им в ходе антирелигиозных кампаний и при решении градостроительных задач, как, например, при строительстве гостиницы «Россия» в Москве, начал широко осознаваться: уже не только интеллигенция, но и обычный «гражданин Советского Союза» и «простая русская женщина»2 беспокоились за судьбы культурных и архитектурных памятников. После смещения Хрущёва в октябре 1964 года интернационализм если не отторгается обществом, то, как минимум, дополняется стремлением обрести, пусть в рамках советской идеологии, особую национальную идентичность. Наиболее ярко это проявлялось в сфере культуры, особенно в литературе, которую КПСС держала под постоянным контролем. Позднее публицист Лев Аннинский отмечал, что если «художники начала 60-х годов исходили из
Такахаси Санами, проектный ассистент Славянского научного центра Университета Хоккайдо, Саппоро (Япония).
идеала, расположенного где-то в будущем: там располагался для них некий нравственный образец человека, очищенный ото лжи (от “пережитков прошлого")», то «художники конца 60-х годов уже чаще поверяли себя прошлым, тоже очищенным от лжи (от “модернизма")»3. В качестве примера можно привести острую полемику, вызванную знаменитым фильмом А. Тарковского «Андрей Рублёв». Американский исследователь Д. Данлоп высказал мысль, что этот фильм, «возможно, тоже был предназначен играть воспитательную роль»4, а на экран его долго не выпускали потому, что в ходе полемики выяснились сложность и противоречивость понимания прошлого и обществом, и идеологами5.
Памятники истории и культуры существуют не в вакууме — они так или иначе вписаны в окружающие их ландшафты. Ландшафт глубоко влияет на восприятие памятников, а те, со своей стороны, становятся ярчайшими «метками», символами ландшафта, делают его культурным., добавляя «от себя» тот или иной оттенок пространству (например, обволакивая его флёром предания, связываемого с данным местом). По мнению французского историка Алена Корбена, культурный ландшафт неотделим от людей, которые смотрят на него; поэтому его можно охарактеризовать как определённую интерпретацию и выражение пространства6, то есть как его образ. В гуманитарной географии «образ пространства» понимается как «система взаимосвязанных и взаимодействующих знаков, символов, архетипов и стереотипов, ярко и в то же время достаточно просто характеризующих какую-либо территорию»7.
Культурный ландшафт — очень важный фактор формирования идентичности: неслучайно большинство людей, впервые посещающих какое-то место, вписанное в историю их страны, воспринимают его как «своё», «узнав» образ увиденного ими культурного ландшафта. И когда власть в СССР почувствовала необходимость как-то поддержать представителей общества, выступавших с призывами к сохранению историко-культурного наследия, и в СССР стала формироваться политика сохранения памятников истории и культуры, предпринятые тогда практические меры заключались, помимо прочего, в открытии музеев-заповедников, в которые, наряду с собственно памятниками, включались и значительные локусы окружающего пространства.
Безусловно, усилия по созданию и благоустройству таких музеев были в первую очередь вызваны надеждой привлечь поток туристов, а с ним и доходы, необходимые для улучшения локальной экономической ситуации. Однако ставилась и более глубокая цель — «использование их в деле коммунистического воспитания советского наро-
да»8. Если говорить более конкретно, то предполагалось благотворное воздействие памятников в плане усиления любви к Родине. В обоих случаях можно усмотреть политику. Вместе с тем историкоархитектурный и этнический музей-заповедник «Кижи» (учреждён в 1966 году), Соловецкий историко-архитектурный музей-заповедник (1967), Псковский историко-архитектурный музей-заповедник (1968) и др. служили ещё «“материалом" для формирования непосредственных образов у двух больших категорий населения: у туристов и жителей прилегающих населённых пунктов»9. Посетители и жители, в особенности музейные сотрудники, непосредственно и лично вовлекаясь в жизнь территории музея-заповедника, вносили тем самым свой значительный вклад в его образ. Иначе и не могло быть, потому что эти места способны сильно воздействовать на эмоции посетителей; люди чувствуют влечение к ним, им свойственна поэтика. Политику и поэтику в данном случае нельзя разделять, они оказались настолько тесно связаны друг с другом10, что мы можем охарактеризовать 1960-е годы как первые попытки систематического и массового использования памятных поэтических мест для политических целей. Но, хотя официальная идеология ощутимо и на разных уровнях влияла на образ ландшафта, личное восприятие и отвечающий этому восприятию индивидуальный образ места складывались всё же относительно независимо от политики. Яркие примеры этого мы видим в том отношении к религии, которое формировали музеи-заповедники, создававшиеся на основе сохранившихся памятников культового характера. В поздние советские годы там стал распространяться особый язык, позволявший восхищаться православным искусством и церковной историей. В этом языке церковь называлась не церковью, а «памятником архитектуры», «наследием предков», свидетельством «духовного богатства народа» или «гения русского народа». С одной стороны, это позволяло использовать образы таких мест для патриотического, эстетического и — обязательно — атеистического воспитания трудящихся, признававшегося властью очень важным делом. Но с другой стороны, с помощью этих эвфемизмов люди могли воссоздавать нецензурованный официальной идеологией образ «прошлой России» — России такой, какой её можно было представить по впечатлениям от музея-заповедника: с православными церквами, рублеными крестьянскими избами, каменными кремлями и т. д.
В статье предпринята попытка показать эту двойственность восприятия и использования образов охраняемого культурного ландшафта на примере Соловецкого историко-архитектурного музея-заповед-ника. В первой её части рассматриваются политический контекст со-
здания и идейно-воспитательная работа музея. Во втором разделе предлагается реконструкция восприятия туристами Соловков и культовых сооружений по книге отзывов музея. В третьей части, опираясь на материалы интервью, мы постараемся показать, что Соловки, воспринимаемые как обладающие «тайной места» и «гением места», влияли на самих сотрудников музея, в особенности на их восприятие религии.
История создания Соловецкого музея-заповедника
Неповторимый образ Соловков сформировался со строительством в начале XV века Соловецкого монастыря, получившего широкую известность как духовный, культурный и экономический центр Русского Севера. При Советской власти культурный ландшафт островов очень сильно изменился: в 1920 году монастырь был упразднён, а три года спустя на его территории организовали Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН) — первые такого рода в СССР. Слово «Соловки» стало символом заключения и страданий. В конце ноября 1939 года, накануне войны между СССР и Финляндией, лагеря были закрыты. В разгар Великой Отечественной войны на их месте была создана Соловецкая школа юнг Военно-Морского Флота; в ней учились мальчики 15—16 лет, приезжавшие со всех концов страны. После войны на Соловках остался учебный отряд Северного Флота. Тогда же возник посёлок11, 1 марта 1948 года в здании бывшего храма были открыты библиотека и клуб на 500 мест со стационарной киноустановкой.
Ещё во второй половине 1950-х годов Соловки представляли собой закрытый район, так как на архипелаге располагались воинские части. Комплекс бывшего Соловецкого монастыря пребывал в запустении. В 1956 году его посетил «первый турист, первый писатель за много лет» — Юрий Казаков. Он так описывал состояние монастыря12:
«...Разрушен, изъязвлён, ободран и потому — страшен <...> ходил я вокруг монастыря, а он мне выставлял в смирении обшарпанные стены церквей, дыры какие-то, обвалившуюся штукатурку, как после вражеского обстрела, как раны».
В тот период на архипелаге практически не принималось никаких мер по сохранению и благоустройству зданий монастыря: они
просто не считались памятниками. Но именно тогда начались изменения в отношении к ним, в конечном счёте приведшие к организации музея-заповедника13. Инициативу по спасению Соловков взял на себя любитель-краевед П. В. Витков, с 1957 года занимавший должность директора местной школы. Начиная с 1959 года, он неоднократно писал письма в Академию наук СССР, ЦК КПСС, другие организации и учреждения с просьбами помочь в решении «Соловецкой проблемы»14. Целью его обращений было спасение Соловков и оживление жизни на островах. Чтобы достигнуть этой цели, надо было, по его мнению, изменить положение дел с воинскими частями, размещёнными на территории монастыря. В своём письме от 10 апреля 1959 года в Министерство обороны СССР он писал15:
«При всём уважении к нашей Советской Армии необходимо прямо сказать, что за 20 лет управления Соловками воинские части оказались не только плохими хозяевами, но допустили варварское отношение к историческим и биологическим ценностям и довели этот замечательный архипелаг до грани разрушения и опустошения».
Своё понимание будущего Соловков Витков изложил в целом ряде публикаций. В мае 1959 года в газете «Советская Россия» и в январе 1960 года в газете «Правда Севера» были помещены его статьи, где предлагалось создать «историко-биологический заповедник, который, несомненно, имел бы большое научное и хозяйственное значение»16. В статьях он писал об исторической и культурной (но не религиозной) ценности бывшего монастыря, однако акцент делал на природном богатстве архипелага: называл его «северным биологическим оазисом», предлагал возобновить эффективное использование соловецкой природы, восстановить питомник для ценных пушных зверей, традиционные формы скотоводства и рыболовства, открыть научный центр для изучения и охраны биологических богатств островов. Им были разработаны несколько вариантов конкретных планов возрождения Соловков; при этом он не отвергал любые предложения по спасению архипелага.
После этих писем и статьей Архангельский облисполком рассмотрел вопрос, признал «правильной оценку состояния дел с использованием природных и культурно-бытовых ценностей Соловков» и назначил комиссию, которой было поручено «рассмотреть вопрос об использовании природных ресурсов, исторических памятников архитектуры, а также других зданий и сооружений, находящихся на Соловецких островах, и внести в облисполком конкретные предложе-
ния по этому вопросу»17. В 1961 году территория монастыря была передана областному Управлению культуры. Однако это означало признание Соловков достопримечательностью только на местном уровне18, да и на нём охранительная деятельность была сконцентрирована не столько на культурно-исторических, сколько на природ-но-биологических объектах.
Более широкий общественный интерес «Соловецкая проблема» стала вызывать со второй половины 1960-х годов. Одной из первых статьей о ней во всесоюзных СМИ стала статья «Оазис у Полярного круга», опубликованная в «Известиях» 23 июня 1965 года19. В ней ещё тоже практически не затрагивается тема исторической ценности островов, преимущественное внимание обращается на вопросы их хозяйственного использования. Но в том же году началась реализация проекта, который в разной форме и с разными обоснованиями неоднократно предлагали ЦК КПСС министр культуры СССР Е. Фурцева20, члены Советского комитета защиты мира21, председатели творческих союзов22, — формирование государственной системы по охране памятников. 23 июля Совет Министров РСФСР принял постановление № 882 — об организации Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК).
Заседание учредительного совета ВООПИиК проходило 8—9 июня 1966 года. На нём было заявлено, что своей целью новое общество считает «активное содействие осуществлению мероприятий Партии и Правительства по охране памятников истории и культуры и использованию их в деле коммунистического воспитания советского народа»23. Вместе с тем, если судить по исследованиям Данлопа24 и Н. Митрохина25, имели место попытки, правда неудачные, соединить деятельность по охране памятников с их политическим использованием в интересах русского национализма. Впрочем, какие бы цели ни заявлялись официально руководством и ни преследовались на деле отдельными членами общества, не вызывает сомнений его роль в конструировании специфических образов пространства — пробуждавших и усиливавших любовь к Родине. Однако, как часто говорили в советское время, участие в ВООПИиК было «добровольно-обязательным» для некоторых с лоёв населения, особенно для преподавателей и студентов историчес -ких и филологических факультетов, сотрудников музеев и многих других людей. Таким образом, к 1977 году в ВООПИиК числились уже 9,3 % населения РСФСР26. Во всех областях, краях и автономных республиках РСФСР были созданы местные отделения. В том числе и в Архангельской области, где заместителем председателя Президиума совета областного отделения был избран Витков.
24 мая 1966 года Советом Министров РСФСР принимается Постановление «О состоянии и мерах улучшения охраны памятников истории и культуры в РСФСР»; в нём ансамбль Соловецкого монастыря включён в «перечень памятников истории и культуры, требующих изменения характера их использования»27. 7—12 июля работает первая научная конференция «Памятники культуры Русского Севера», на ней «Соловецкой проблеме» посвящены выступления Д.С. Лихачёва («Задачи изучения Соловецкого историко-культурно-го комплекса») и А.В. Воробьёва («Восстановление Архитектурного ансамбля XVI—XIX вв. Соловецкого монастыря»)28. 27 октября Центральный совет ВООПИиК чётко формулирует свою позицию по поводу Соловков: «Учитывая уникальный характер историко-архитектурных памятников Соловецких островов и важность организации широкого их показа считать необходимым: создание на базе памятников Соловецких островов Государственного историко-архитек-турного музея-заповедника»29. И 10 января 1967 года Совет Министров РСФСР издаёт распоряжение об организации Соловецкого историко-архитектурного музея-заповедника со статусом филиала Архангельского областного краеведческого музея.
В упомянутом выше постановлении Совмина от 24 мая 1966 года предписывалось «завершить подготовку памятников, находящихся на важнейших туристских маршрутах, для показа советским и иностранным туристам»30. Соответственно в СМИ стала активно обсуждаться идея использования Соловецких памятников для развития туризма на Русском Севере. В журналах и газетах публиковались репортажи и фотографии о Соловках, в которых, как правило, говорилось о красоте белых ночей и неповторимости древних памятников русского зодчества. Однако, по словам Ю. Казакова, «во всех корреспонденциях, за редким исключением, ничего не сказано о творящихся на Соловках безобразиях»31. В качестве немногих таких исключений можно назвать статьи Я. Голованова «Соловецкие фантазии» (в «Комсомолке»)32 и А. Левингера «Галопом по Соловкам» (в «Правде Севера»)33. Содержательный критический материал Голованова вызвал большой интерес среди читателей всей страны, некоторые из их писем-откликов были опубликованы в других газетах34. Левингер писал о трудностях с получением путёвок, отсутствии информации о достопримечательностях, о том, что туристические группы слишком велики, а экскурсионная работа налажена плохо...
Подводя итог истории создания Соловецкого музея-заповедни-ка, отметим следующее. Во-первых, Соловки получили статус памятника государственного значения; за ними закрепились такие образ-
ные наименования, как «Северный биологический оазис», «жемчужина Русского Севера», «Северная Венеция» и т.д.; были созданы турбаза и музей-заповедник. Во-вторых, были сформулированы цели охраны Соловков — абсолютно те же, что и при охране других памятников истории и культуры: коммунистическое воспитание советского народа, воспитание любви к Родине, её истории, уважения к труду и таланту народа35. В-третьих, в СМИ Соловки отныне предстают в двойном образе: шедевром архитектуры мирового значения и одновременно местом туризма и отдыха.
Образ Соловков по книгам отзывов
Несмотря на отмеченные в критических статьях недостатки, Соловецкий музей-заповедник довольно быстро приобрёл популярность как место посещений. Общее количество приезжавших сюда туристов увеличивалось с каждым годом: в 1967 году их было не много: всего 8 176 человек, в 1970 — вдвое больше: 17 474, а в 1980 — больше в 10 раз: 87 554 человека36.
Свои впечатления от экскурсий и музея-заповедника в целом его посетители могли при желании зафиксировать в рукописных книгах отзывов37. После детального ознакомления с этими книгами отзывы по содержанию можно разделить на группы записей с преобладанием: 1) восхищения увиденным; 2) желания реставрировать памятники; 3) признательности экскурсоводам; 4) недовольства или прямой критики. При этом типичные отзывы были крайне формальными, представляя собой простое сочетание пп. 1—3 или 2—3. Например:
«Большое спасибо за экскурсию, проведенную т. ЧебанюкЮ.А. Наш совет: обратить большее внимание на реставрацию Соловецкого кремля. Учителя. (02.07.1969)».
Рассмотрим подробнее каждую выделенную группу. В отзывах, образующих первую группу, ярко отражаются пробудившийся интерес и чувство удивления. Попадаются и такие, в которых высказывается прямое восхищение историей места и людьми, создавшими эту грандиозную архитектуру: «Велик вклад предков наших в развитие культуры на Руси, если бы и мы вложили столько же, потомки вспоминали бы нас с благодарностью. (26.06.1969)»', «Восхищены мужеством и упорством русских людей, освоивших эту заброшенную северную землю. Инженеры из Ярославля. (20.07.1969)»', «Очень впечатляют строения русского человека, сделанные без современной техники. Необычайно интересна ис-
тория монастыря. Г. Арх., сотрудники детской областной больницы. (02.06.1974)».
Многие приезжавшие на острова туристы почти ничего не знали об аварийном состоянии тамошних памятников. Поэтому в книгах отзывов и встречаются так часто, особенно в первые годы создания музея-заповедника, записи второй группы, передающие удивление, боль и горечь, вызванные увиденным:
«Осталось смутное впечатление, что всё это может бесследно исчезнуть для будущего, если не взяться за восстановление и реставрацию. Ведущиеся работы явно не соответствуют масштабам разрушений и запущенности. ЭССР. (29. 06.1969)»', «Ужасное впечатление!!!Слов нет, чтобы выразить сожаление по поводу Кремля. Очень жаль его видеть. Москва. (04.07.1969)»', «Выражаем глубокое огорчение неудовлетворительным состоянием замечательного памятника русской истории — ансамбля Соловецкого монастыря. Считаем необходимостью быстрое восстановление монастыря. Затраченные средства окупятся поднятием гордости за русский народ в душах тех, кто посетит монастырь. Инженеры из Ярославля. (20.07.1969)».
Заметим, что среди многих отзывов с просьбой или констатацией необходимости восстановить памятники (типичный пример — отзыв ярославских инженеров), два первых приведённых выше отзыва являются уникальными: первый — по жёсткости оценки реставрационных работ, второй — по силе выраженного им чувства и оба — по глубине понимания того, насколько велики разрушения, которым подвергся монастырь. Но даже в них, тем более — в остальных записях второй группы, ничего не говорится о причинах этих разрушений. Что ответственен за них советский режим, авторами записей не осознаётся (или не произносится вслух).
Анализируя третью группу записей — слова благодарности экскурсоводам, мы можем сделать вывод, что они действительно оказывали сильное влияние на слушателей:
«Благодаря Юрию Александровичу (Чебанюку. — Т. С.) мы подробно узнали и всю историю Соловецкого монастыря, и связь этой истории с историей нашей страны, и всё то большое и малое, что могло быть пропущено с менее квалифицированным руководством. (07.1969)»', «Мы, группа туристов из Петрозаводска, признательны и глубоко благодарны экскурсоводу А. Осиповичу за превосходный рассказ и блестящее владение материалом. Приятно, что есть такие знающие, заинтересованные и любящие своё дело экскурсоводы. (07.1969)»', «Мы были совершенно очарованы экскурсоводом Н. Лебедевой <... > Она любит нашу Родину. Любит историю этого края и сумела за это короткое время всё это
передать нам. Искренность, доброжелательность, какая-то своя точка зрения на давно прошедшие события — ну и молодец эта маленькая девчушка... Москва. (14.07.1974)»', Камни, крепостные стены, башни — всё впечатляет. Но больше всего впечатляют люди Соловков, в былые времена и нынешние. Без этой огромной любви к этому памятнику культуры российской, без настойчивого желания передать поэзию Соловецкой природы экскурсии бы выглядели скучно и обыденно <...> Спасибо вам, дорогие товарищи, вы делаете большое дело. Киев. (22.06.1980)».
Вместе с тем в книгах отзывов можно найти и свидетельства неудовлетворённости работой сотрудников музея-заповедника. Думается, что главными виновниками этого были сами Соловки: их необычность как места, соединившего удивительный ландшафт с удивительными памятниками человеческой деятельности, пробуждала в посетителях желание услышать не просто информацию, пусть научно выверенную, но отчасти и банальную, ачто-то необыкновенное. При этом критики, увы, тоже не блистали оригинальностью при попытках передать свои ожидания и последующее разочарование. Вот типичный пример из четвёртой группы записей, интересный ещё и тем, что его авторы фактически восстают против идейной направленности услышанного от экскурсовода, хотят узнать скорее об обыденном, чем о героическом, вызывающем чувство патриотической гордости:
«Музей мог бы быть более содержательным <... >Хотелось бы более подробнее знать о жизни и быте обитателей этого места в XVIIв. Неплохо бы показать историю монастыря сXVIIпо XIXвв., объяснить, чем они были вызваны. Вообще, побольше узнать историю монастыря, причём не только её узловые события, но и быт, повседневную жизнь. Туристы — небольшие знатоки архитектуры, а жизнь и трудные судьбы людей всем интересны и поучительны... (07.10.1980)».
Анализируя записи в целом, можно отметить следующее. Поскольку идеологическая работа музея естественным образом замыкалась на монастыре, нет ничего удивительного в том, что о красотах природы в книгах отзывов говорится мало. Кроме того, никто из туристов ничего не написал об истории Соловков советского времени, что можно считать подспудным признанием её явной несопоставимости с историей монастыря. Далее: чрезвычайно интересно, что в проанализированных книгах отзывов не оказалось ни одной отрицательной оценки монастыря в качестве тюрьмы или крупнейшей вотчины. И это несмотря на то, что сотрудники музея готовили и для туристов, и для местных жителей, в первую очередь школьников, специальные тематические экскурсии, беседы и лекции не только на такие темы, как «Монастырь и оборона Поморья в XVI—XIX веках» или «Раститель-
ность острова», но и на тему «Узники Соловецкого монастыря»38. А. Сошина, сотрудник музея с 1969 года, отмечает, что экскурсоводы должны были преуменьшать значение монастыря, подчёркивать, что в монастыре «эксплуатировали крестьян Поморья» и что «монахи были все плохие»39. Однако непосредственная встреча с Соловецкими островами настолько потрясала большинство экскурсантов удивительной красотой и мощью архитектуры, убедительными свидетельствами процветания прежнего крепкого монастырского хозяйства, что именно об этом, а не о монастыре-тюрьме или монастыре-вотчине писали они в книгах отзывов.
С одной стороны, такой акцент был, как это ни парадоксально на первый взгляд, естественным следствием осуществления на практике официальных идеологических установок, в соответствии с которыми памятники культового происхождения характеризовались как «творчество простых людей», «гений народа», «слава истории Родины». Приведём в этой связи цитату из доклада на учредительном съезде ВООПИиК его председателя В. Кочемасова40:
«В трудную эпоху рождалось древнерусское искусство, когда длительное время господствующей идеологией была религия, когда художественное творчество регламентировалось канонами церкви. Но и в этих условиях народом создавались произведения архитектуры, живописи, прикладного искусства, полные художественного совершенства, глубокого народного человеческого смысла. Нужно только развенчать ореол религиозности, связанный с этими произведениями, и они предстанут как великие художественные ценности...»
А директор Валаамского музея-заповедника, рассказывая о музейной атеистической работе в середине 1980-х годов, объяснял, что «всё это не столько монастырская, сколько крестьянская культура, которую эксплуатировал монастырь»41. Но с другой стороны, в книгах отзывов встречаются записи, свидетельствующие о неудачах в деле «развенчания»:
«Всёто, что построено и возделано монахами в несколько десятилетий, ксожалению, почти что разрушено. Да... Ленинград. (11.08.1974)»', «Восхищён трудом монахов, которые сумели в глухом краю построить такой величественный монастырь. Дулабаев. Ташкент. (13.07.1974)»', «Такую мощь не видел ещё нигде, как этот монастырь — крепость силой верующих Севера России. (В начале августа 1980 г.)».
В этих отзывах монастырь построен не «народом», а монахами или верующими. Монахи и верующие, конечно, тоже «народ», но авторы отзывов не пользуются эвфемизмами, официальной и распространённой
лексикой — при том, что слова «монахи» и «верующие» в те годы должны были ассоциироваться с «крупнейшим феодалом церковью», «мракобесием», «пережитками прошлого», а сама религия — с «непримиримым врагом прогресса и науки»42. На Соловках тоже пропагандировали атеизм. Но люди оценивали монастырь и ландшафт не с позиций атеистической пропаганды, а так, как описала в интервью Сошина43:
«Приезжающие не могли не видеть такие благоустроенные острова, хотя это за 70 лет советской власти было уже разрушено, но всё равно было видно прекрасные сооружения, разработанные луга, канальную систему и т. д., то уже этого было достаточно, чтобы понять, несмотря ни на какую атеистическую пропаганду, что это явление положительное в истории русского государства».
Другими словами, у туристов складывался свой образ Соловков, образ монастыря — заброшенного, красивого плода народного труда, в том числе верующих и монахов. Одновременно Соловки для многих туристов являлись особым местом, где человек ощущает себя находящимся далеко от повседневной, привычной и банальной, жизни. Здесь каждый мог почувствовать прошлый — и совершенно иной мир. Это был не тот, точнее, не совсем тот образ Соловков, который власть намеревалась сформировать посредством пропагандистских рассказов о религии-опиуме и монастыре-тюрьме. И складывался он из трёх компонентов: из патриотического чувства, в равной мере спонтанного и «подогретого» идеологически выдержанным экскурсионным сопровождением; из личных и у каждого личностно окрашенных эстетических впечатлений; под влиянием того образа места, который создался у сотрудников и экскурсоводов музея и которым они, вольно или невольно, случайно или намеренно, делились с его посетителями.
Образ Соловков у сотрудников и экскурсоводов музея-заповедника
Поскольку Соловки долго были закрытым районом, их нынешнее население сформировалось из приезжих преимущественно трёх категорий. Одни были отставными военными, служившими на островах, другие — работниками Водорослевого комбината или лесхоза, третьи — сотрудниками музея-заповедника. Отношение к Соловкам у них, особенно у третьей категории, было своеобразное. Так, В. Мато-нин, работавший в музее в 1982—1988 годах, следующим образом объясняет свой переезд на Соловки: «Это пространство показалось мне таким привлекательным, настолько отвечающим моему внутрен-
нему состоянию, душевному, что мне захотелось здесь жить. Я сразу сказал себе: “Здесь бы я хотел жить ”»44.
Журналистка Л. Мельницкая, впервые посетившая архипелаг летом 1963 года, воспоминает о первых экскурсиях на Соловках. Во время пути по теплоходному радио туристы могли услышать обстоятельный рассказ Павла Васильевича Виткова об истории Соловецкого монастыря и уникальной природе островов. Экскурсию на месте вела библиотекарь М. Поженская, тоже «влюблённая в Соловки». Журналистка узнала, что по совету своего директора Виткова школьники начали собирать в монастырских постройках и на территории посёлка первые экспонаты для школьного музея, которые легли в основу нынешних фондов Объединённой дирекции Соловецкого государственного музея-заповедника. Да и первых экскурсоводов Витков подготовил из своих учеников45.
Самые первые годы сотрудников было всего пятеро46. К1969 году их число выросло до восьми, а к 1974 году — до 12 человек47. Только в середине 1970-х годов, после реорганизации музейной структуры, количество сотрудников стало увеличиваться: в 1976 году их насчитывалось уже 36, а в 1987 — 77 человек. А.А. Сошина, одна из первых сотрудниц, попавшая на Соловки в 19 лет студенткой второго курса, называет те годы «прекрасными», хотя работать приходилось в очень сложных условиях, разговоры велись перед печкой внутри бывшей кельи, где они жили, там сильно дуло и не было электричества48. По воспоминаниям Ю. Чебанюка, работавшего в 1969 году внештатным экскурсоводом, «состав сотрудников Соловецкого музея был в то время довольно оригинален. Главным хранителем музейных фондов и одним из научным сотрудников стали Евгений Абрамов и Александр Осипович, незадолго до этого исключённые с исторического факультета Ленинградского университета “за участие в антисоветской организации". Словом, только меня там не хватало, в той тёплой компании, меня, ещё несколько лет назад взятого на заметку бдительными областными органами КГБ!»49 Экскурсии в 1969 году, помимо Чебанюка, проводились научными сотрудниками: упомянутыми им Осиповичем и Абрамовым, а также А. Новожиловой50. Деятельность и экскурсоводов, и сотрудников музея строго регламентировалась, обязательно надо было представлять годовые отчёты, с помощью которых административные учреждения контролировали работу музея. Как вспоминает Сошина, вся их работа считалась пропагандистской, а «музейные сотрудники — бойцами культурного фронта, даже не культурного, а идеологического». Атеистическая пропаганда была частью их обязанностей, значение монастыря всегда старались приуменьшить». Чеба-
нюк тоже специально отмечал, что «директор областного музея, приехав как-то “с инспекцией", счёл, что мы перехваливаем монахов», иронично спрашивал: “Неужели они такие работящие были?" и рекомендовал больше рассказывать о монастырской тюрьме. Однако, пишет Чебанюк, сотрудники-то знали, что «в той тюрьме за триста лет дореволюционного существования сидел всего триста один узник, а в советское время на Соловках порой собиралось до пятидесяти тысяч заключённых»51.
Вообще сотрудники музея читали и слышали о Соловецких лагерях, к тому же в то время оставалось ещё много следов лагерей. По словам Сошиной, у них «очень много было книг, которые у нас никогда не издавались, которые привезли с Запада». После того, как Соловки открылись для свободного посещения «очень много поехало людей, в том числе и тех, кто сидели в лагере, и родственники тех, кто здесь сидел и кто погиб». Сошина вспоминает: «Мы с этими людьми общались. Мы жили в Новобратском корпусе, у нас было много места и мы могли каждого приютить, здесь же не было ни гостиницы, ничего, то, конечно, рассказы об этом периоде мы слушали и что-то узнавали. Но, конечно, в экскурсиях это было строжайше запрещено говорить вообще о лагере <... > конечно, если это были хорошие группы, то что-то мы немножко рассказывали». Другими словами, лагерная страница в истории Соловков была достаточно известна, должна была отразиться на их образе, и нет ничего удивительного в том, что одна из первых выставок о ГУЛаге была открыта именно на Соловках (в 1989 году). И всё же, как представляется, этот компонент образа никогда не был доминирующим.
Равным образом, особая атмосфера отношений научных сотрудников позволяла осмысливать это место и вне идеологического контекста. К такому выводу позволяют прийти наши интервью с сотрудниками, работавшими в советский период. Та же Сошина считает: «К чести наших сотрудников, что абсолютное их большинство было настроено совсем не атеистически». Её мнение совпадает с оценкой М. Лопаткина, нынешнего директора, в первый раз работавшего на Соловкахс 1977 по 1983 год: «Ниодин из музейщиков Соловецкого музея никогда не был ярым атеистом, невозможно было. Он мог не быть верующим, но нигде и никогда не говорил публично: “Бога нет ”и т. д.»52. В целом же для экскурсоводов и сотрудников музея образ этого уникального места, которое они каждый день видят, историю которого и по долгу службы, и в качестве исследователей хорошо знают, чья повседневная жизнь проходит в этом климате и в ландшафтном окружении, настолько слитом с памятниками культуры, что невозможно
определить, что же больше всего на него влияет, обретает особое духовное измерение. Это хорошо передал Лопаткин:
«Каждый, кто здесь побывал, он всегда останется в неоплаченном долгу перед Соловками. Это место питает человека очень сильно и надолго. Неслучайно всё это по кругу ходит, люди приезжают, уезжают <...> Это очень сильное место — как бы мы не говорили: ‘‘святое место”, “энергетика места”, “духовное”, “природное” и т. д. место —это не объяснить; когда начинаешь объяснять, становится скучно. Должны быть тайна места, гений места, Соловки — в первую очередь и всегда — ими были».
* *
*
В течение всего советского времени религиозный ландшафт очень сильно менялся двояким образом — и физически, приобретая или (чаще) утрачивая те или иные черты, и в воображении / восприятии людей. В случае Соловков это двойное изменение ландшафта началось по инициативе всего одного человека — местного преподавателя. В послевоенные годы вообще не было легальной институциональной основы сохранения памятников истории и культуры, поэтому спасать религиозный ландшафт было очень трудно. Первоначально только немногие подымали голос в защиту погибающей старинной архитектуры и окружающей её природы. Они подчёркивали политическую значимость дела охраны и использования памятников и сформировали особый язык, позволявший позитивно оценивать и отдельные культовые сооружения, и целые религиозные ландшафты, оставаясь при этом в рамках советской идеологии. В середине 1960-х годов по всей стране стали создаваться музеи-заповедники, отделения ВООПИиКи система охраны памятников в целом. Благодаря этому многие люди получили возможность наслаждаться памятниками истории и культуры, прежде пребывавшими в забвении и разрушавшимися. По мере того, как всё больше и больше людей вступали в ВООПИиК, призывы к сохранению памятников стали привычными, а отношение к ним — банальным, что прослеживается по «книгам отзывов». Всё же для многих туристов, посещавших «необыкновенные места», эти слова не утратили своего поэтического звучания. Музейным работникам удавалось поддерживать у посещавших Соловки туристов самосознание преемников «нашего русского» наследия; однако в том виде, в каком оно было распространено в среде большинства, оно отнюдь не противоречило идентичности «советский народ». В то же время, в отличие от туристов, сотрудники музея-заповедника и жители островов каждоднев-
но видели кричащий контраст между величием наследия, оставленного верующими предками, и свидетельствами надругательств над прошлым, конечным виновником которых был атеистический коммунистический режим: следы ГУЛага, разрушенные памятники, последствия ребяческого хулиганства юнг и бесхозяйственности военных. Некоторых это толкало на нестандартный путь поиска идентичности, к Богу и вере, другие, оставаясь атеистами, уважительно относились в религии и религиозным памятникам. Следовательно, хотя в 1965—1985 годы никто не говорил об этом вслух, но в специфическом местном ландшафте религия продолжала оказывать определённое, хотя и скрытое, влияние.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Коненков С. Т., Корин П. Д., Леонов Л.М. Берегите святыню нашу! // Молодая гвардия, 1965. №5. С. 217.
2 Солоухин В. По поводу «Писем из Русского музея» // Молодая гвардия, 1967. № 4. С, 281.
I Аннинский Л. Шестидесятники и мы. М., ВТПО «Киноцентр», 1991. С. 200.
4 Dunlop J.B. The faces of contemporary Russian nationalism. Princeton, Princeton Univ. Press, 1983. P. 35.
5 Подробнее об этом см.: Такахаси С. Особенности восприятия и социальный контекст фильма А. Тарковского «Андрей Рублёв» («Страсти по Андрею») // Вестник Костромского государственного университета имени НА. Некрасова, 2008. Основной выпуск. Т. 14. № 4.
6 См.: Corbin A., Lebrun J. L’ homme dans le paysage. Paris, Textuel, 2001.
7 Замятин Д.Н. Географический образ // Гуманитарная география. Вып. 4. М., 2007. С. 273.
8 См.: Устав Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, п. 1-1; Собрание постановлений Совета Министров РСФСР, 1965. № 17, ст. 101.
9 Замятина Н.Ю. Музеи-заповедники как фактор формирования местной (региональной) идентичности // Актуальные проблемы развития музеев-заповедни-ков. Петрозаводск, 2006. С. 87.
10 Такинами А. Той фукей: цуризм но сисен (Далекий пейзаж: взгляд туризма). Киото, 2005. С, 11-14.
II 12 февраля 1944 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР на Соловках был организован островной Совет на правах сельского совета. Соловецкого государственного музея-заповедника научный архив (СГМЗНА). Ф. 2. Оп. 2. Д. 75. Документ 11-32-04 (информационные справки для экскурсоводов. 2. История и современное состояние посёлка Соловецкий).
12 Казаков Ю. Соловецкие мечтания // Литературная газета, 1966, 13 сентября. С. 2-3.
13 См.: Материалы к истории создания и деятельности Соловецкого государственного музея-заповедника / Сост.: М.В. Лопаткин и др. Соловки, 2007; Соишна А.А. Так всё начиналось // Вестник Соловецкого монастыря. Соловки, 2002. № 3. С. 2—3.
14 Государственный архив Российской федерации (ГАРФ). Ф. А-639. On. 1. Д. 22. JI. 7—11 (письмо в Архангельский облисполком); там же. JI. 12—13 (письмо в Министерство обороны СССР, в Совет Министров СССР, в Президиум Академии наук СССР); Государственный архив Архангельской области (ГААО). Ф. 2614. On. 1. Д. 28. JI. 57—62 (письмо в Президиум ЦК КПСС, первому секретарю Архангельского Обкома КПСС).
15 ГААО. Ф. 2614. On. 1. Д. 28. JI. 69 (план работы Соловецкого отделения на 1971 г. Материалы по организации охраны Соловецкого монастыря: письма, газетные вырезки и др.).
16 Витков П.В. Почему забыты Соловецкие острова? // Правда Севера, 1960,
7 января. С. 4.
17 ГААО. Ф. 2614. Оп.1. Д. 28 Л. 63-67.
18 ГААО. Ф. 2614. Оп.1. Д. 6. Л. 47 («Список памятников культуры архипелага Соловецких островов Архангельской области, подлежащих охране как памятники местного значения». Решение облисполкома от 24 июля 1965 г. № 601).
19 Безуглый В., Шмытановский В. Оазис у Полярного круга // Известия, 1965, 23 июня. С. 4.
20 Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 5. Оп. 5. Д. 49. Л. 39-44 (письмо в ЦК КПСС от янв. 1963 г.).
21 Там же. Л. 50—65 (письмо Л. Ильичеву от 15 мая 1963 г.).
22 Там же. Л. 46—51 (письмо ЦК КПСС от 21 июля 1965 г.).
23 Устав Всероссийского общества... ст. 101.
24 Dunlop J.B. Op. cit. P. 63—91.
25 Митрохин H. Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы. М., 2003. С. 315-320.
26 Dunlop J.B. Op. cit. P. 66.
27 Постановление Совета Министров РСФСР № 473 от 24 мая 1966 г. «О состоянии и мерах улучшения охраны памятников истории и культуры в РСФСР» // Охрана памятников истории и культуры: сборник документов. М., 1968. С. 158—163.
28 Тезисы докладов и сообщений к научной конференции в г. Архангельск «Памятники культуры Русского Севера». М., 1966. С. 25—29.
29 ГАРФ. Ф. А-639. Оп.1. Д. 12. Л. 25-28.
30 См. сноску 27.
31 Казаков Ю. Соловецкие мечтания... С. 2—3.
32 Голованов Я. Соловецкие фантазии // Комсомольская правда, 1969, 8 апреля.
С, 4.
33 Левингер А. Галопом по Соловкам // Правда Севера, 1969, 2 августа. С. 4.
34 От фантазий — к делам // Правда Севера, 1969, 25 июня. С. 3.
35 Устав Всероссийского общества... Ст. 101.
36 Материалы к истории создания... С. 27.
37 СГМЗНА. Книга отзывов и предложений 1969 года. Записи от 3 октября. Пагинация в книгах отсутствует.
38 СГМЗНА. Ф. 5. Оп. 2. Д. 1. Л. 11-12.
39 Интервью автора с А.А. Сошиной от 18 августа 2006 года.
40 ГАРФ. Ф. А-639. On. 1. Д. 6 (Стенограмма Учредительного съезда ВООПИиК, состоявшегося 8—9 июня 1966 г., г. Москва. Т. 1). Л. 15—46.
41 Ершов В.П. Зримое слово: Музеи и идейно-воспитательная работа. М., 1987. С, 65-66.
42 Словарь иностранных слов / Под ред. С.М. Локшиной, Б.Ф. Крутицкого. М., 1954. С. 604.
43 Интервью автора с А.А. Сошиной от 12 августа 2008 года.
44 Интервью автора с В.Н. Матониным от 12 августа 2006 года.
45 См.: Мельницкая Л. Давняя песня в нашей судьбе // Соловецкое море, 2002.
№ 1.
46 См.: Годовые отчёты Соловецкого музея // СГМЗНА. 5-02(1)-68-74. Л. 7.
47 СГМЗНА. Ф. 5. Оп. 02. Д. 2. Л. 18—21 (10 лет работы музея-заповедника в цифрах).
48 Интервью автора с А.А. Сошиной от 18 августа 2006 года. Все последующие цитаты из высказываний Сошиной взяты из этого источника.
49 Чебанюк Ю. По ком звонит Соловецкий колокол: Экскурсоводам запрещалось рассказывать о существовании лагеря / Публикация Л. Мельницкой // Век, 2000. № 17. С. 15.
50 СГМЗНА. 5-02(1)-68-74. Л. 21.
51 Чебанюк Ю. Указ. соч. С. 15.
52 Здесь и далее — из интервью автора с М.В. Лопаткиным от 11 августа 2008 года.
