CC BY
41
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2015. № 3
А.С. Ануфриева
(аспирантка кафедры истории средних веков исторического факультета МГУ
имени М.В. Ломоносова)*
ОБРАЗ ГНЕВАЮЩЕГОСЯ ГОСУДАРЯ В КОНТЕКСТЕ
РИТУАЛА DEDITIO: ОТТОН I В «АНТАПОДОСИСЕ»
ЛИУТПРАНДА КРЕМОНСКОГО
Статья посвящена проблеме описания средневековых политических ритуалов в нарративных источниках Оттоновской эпохи. Лиутпранд Кре-монский, один из выдающихся сочинителей X в., нарисовал образ короля Оттона I как «сурового властителя» в контексте ритуала примирения государя и непокорного вассала (ритуал deditio). Задача работы — сравнить описания этих символических сцен у Лиутпранда со свидетельствами других современных ему авторов. Это сопоставление позволяет выявить некоторые существенные особенности подхода Лиутпранда и проанализировать, как субъективность автора могла трансформировать его описание ритуала.
Ключевые слова: репрезентация власти, политические ритуалы, Оттон I, Лиутпранд Кремонский, Видукинд Корвейский.
The article covers the problem of description of medieval political rituals in narrative sources of the Ottonian age. Liutprand of Cremona, one of the eminent writers of the 10th century, depicted the image of king Otto I as a "harsh ruler" in context of the ritual of reconciliation between ruler and rebellious vassal (the so-called deditio). The author compares Liutprand's descriptions of such symbolic scenes with testimonies of other contemporary writers. This comparison allows to reveal some significant peculiarities of Liutprand's approach and to analyze how the subjectivity of author could transform his description of ritual.
Key words: representation of power, political rituals, Otto I, Liutprand of Cremona, Widukind of Corvei.
* * *
В последние десятилетия исследователями раннесредневековых политических ритуалов активно обсуждалась проблема субъективных искажений, допускавшихся авторами источников при описании этих символических сцен. Французский медиевист Ф. Бюк, автор вызвавшей широкий резонанс монографии «Опасности ри-туала»1, положил начало дискуссии, в которой приняли участие
* Ануфриева Анастасия Сергеевна, тел.: 8-919-994-31-08; e-mail: elanskaya91@mail.ru
1 Buc P. The Dangers of Ritual. Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory. Princeton; Oxford, 2001.
многие историки2. Большая часть исследователей признала справедливым тезис Ф. Бюка: средневековые авторы, описывая ритуалы, зачастую были тенденциозны и, в соответствии со своими политическими задачами, могли изменять ключевые детали, а подчас — даже полностью конструировать в своих текстах символические сцены, не имевшие места в действительности3. Соответственно, историк, основываясь на этих сообщениях, не имеет возможности достоверно реконструировать ход ритуала.
Рассматривая поставленную Бюком проблему, некоторые из его коллег задались вопросом: если субъективность средневековых сочинителей мешает изучать ритуалы, запечатленные в их текстах, то почему бы не превратить в объект исследования сами эти «текстовые практики»4? Именно подобная субъективная интерпретация ритуала репрезентации власти может служить важным свидетельством о политических реалиях эпохи, — если рассматривать данные описания не столько как запечатление «подлинных событий», сколько как элемент «литературной реальности», конструируемой сочинителем в соответствии с его воззрениями и задачами. В данной работе на основе описаний историографом одного из ключевых политических ритуалов будет предпринята попытка проанализировать, какие задачи мог решать автор, конструируя символическую ситуацию в «литературной реальности» своего сочинения.
Богатый материал для изучения влияния субъективности автора на описания политических реалий дают сочинения Лиутпранда Кремонского (922—972), историографа эпохи Оттона I (912—973). Биография его была полна драматичных перипетий: выходец из лангобардской знати, попавший в немилость у короля Италии Бе-
2 Вот лишь некоторые из работ, в которых обсуждались данные тезисы: Koziol G. The Dangers of Polemic: Is Ritual Still an Interesting Topic of Historical Study? // Early Medieval Europe. N 11. 2002. P. 367-388; Nelson J.L. The Dangers of Ritual: Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory by Philippe Buc. Review // Speculum. 2003. Vol. 78, N 3. P. 847-851; Warner D.A. Rituals, Kingship and Rebellion in Medieval Germany // History Compass. N 8. 2010. P. 1209-1220; Бойцов М.А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в Европе. М., 2009. С. 203.
3 Один из примеров подобного «конструирования» ранее был рассмотрен в моем докладе: Ануфриева А.С. Средневековый историограф как «создатель» политического ритуала: описание сцены завещания королевских инсигний в «Антапо-досисе» Лиутпранда Кремонского // Проблемы истории и культуры средневекового общества. Тезисы докладов XXXII Всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Курбатовские чтения». СПб., 2013. С. 5-8.
4 Spiegel G.M. Philippe Buc. The Dangers of Ritual: Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory. Review // American Historical Review. 2003. Vol. 108, N 1. P. 149; Walsham A. Review Article: The Dangers of Ritual // Past and Present. 2003. N 180. P. 285; Бойцов М.А. Указ. соч. С. 203.
ренгара II, Лиутпранд нашел убежище при дворе Оттона I и, стремясь снискать благосклонность нового покровителя, превозносил в своих сочинениях его могущество5. Участие в дипломатических миссиях в Константинополь и судьба перебежчика познакомили его с различными регионами. Блестяще образованный (по меркам своего времени), Лиутпранд тонко владел латынью и писал на греческом, демонстрировал в своих сочинениях обширные познания в античной литературе и Священном Писании. Наконец, историограф обладал незаурядным даром сатирика и полемиста. Все это делает его одним из самых ярких авторов, на чьем примере можно исследовать «субъективный» подход к описанию символических актов.
Некоторые особенности его подхода будут рассмотрены здесь на примере описаний deditio —ритуала примирения государя и непокорного вассала, который, играл особую роль в политической культуре оттоновской эпохи6. Этот же символический акт нередко представляли в своих сочинениях и другие оттоновские историографы, однако описания Лиутпранда выделяются из общего ряда, его интерпретация заметно отличается от историографической традиции того времени.
Как в описаниях Лиутпранда, так и у других современных ему историографов, ритуал deditio включает одни и те же основные символические элементы: провинившийся вассал неожиданно яв-
5 Более подробные биографические сведения см. в словарных статьях: Karpf E. Liutprand von Cremona // Lexikon des Mittelalters. Bd. 5. München; Zürich, 1991. Sp. 2041—2042; Herbers K. Liudprand von Cremona // Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexikon. Bd. 5. Herzberg, 1993. Sp. 139—140; Chiesa P. Liutprando di Cremona (Liuto, Liuzo) // Dizionario Biografico degli Italiani. Vol. 65. Roma, 2005. P. 298—303.
6 В современной немецкой медиевистике проблема субъективной интерпретации ритуала deditio в сочинениях средневековых историографов особенно активно обсуждалась применительно уже к постоттоновскому периоду, классическим примером здесь можно назвать дискуссию, посвященную событиям «хождения в Ка-носсу». Бурные споры о том, какое политическое значение на самом деле имел знаменитый покаянный акт Генриха IV и в какой мере его описание и объяснение были искажены средневековыми авторами, развернулись, прежде всего, между Г. Альтхофом и Й. Фридом, в той же полемике приняли участие другие исследователи. Fried J. Der Pakt von Canossa. Schritte zur Wirklichkeit durch Erinnerungsanalyse // Die Faszination der Papstgeschichte. Neue Zugänge zum frühen und hohen Mittelalter / Hrsg. von W. Hartmann, K. Herbers. Köln, 2008. S. 133—197; Idem. Canossa. Entlarvung einer Legende. Eine Streitschrift. Berlin, 2012; Althoff G. Kein Gang nach Canossa? // Damals. N 41/5. 2009. S. 59-61; Goetz H.-W. Der Investiturstreit in der deutschen Geschichtsschreibung von Lampert von Hersfeld bis Otto von Freising // Canossa 1077 — Erschütterung der Welt / Hrsg. von C. Stiegemann, M. Wemhoff. Bd. 1. München, 2006. S. 47-60; Buc P. Krise des Reiches unter Heinrich IV, mit und ohne Spielregeln // Spielregeln der Mächtigen. Mittelalterliche Politik zwischen Gewohnheit und Konvention / Hrsg. von C. Garnier, H. Kamp. Darmstadt, 2010. S. 61-94.
ляется пред лицо государя, публично признает свою вину и коленопреклоненно молит о снисхождении, как бы «вверяя» (лат. deditio — собственно «вверение», «выдача», «передача») себя милости сюзерена. В историографии этот ритуал, трактующийся историками как «мольба о прощении»7 и как «акт подчинения»8, был подробно изучен в работах классиков исследования средневековой «символической коммуникации», прежде всего Т. Ройтера, Дж. Козиола и Г. Альт-хофа9.
Сам по себе символический жест — просьба о милости или снисхождении на коленях у ног властителя — имеет античные, а, вероятно, и более древние корни10. Еще в дохристианские времена он стал ассоциироваться с уподоблением властителя божеству11, а в дальнейшем, с христианизацией политического символического языка, приобрел значение подражания Христу12.
Собственно ритуал deditio, по наблюдениям Дж. Козиола, оформился ко времени правления Людовика Благочестивого (778—840) и оставался весьма распространенным в эпоху Оттоновской династии и Капетингов13. В византийском церемониале одним из важных элементов являлась проскинеза, когда подданные приветствовали императора, простираясь перед ним ниц; этот символический жест был распространен и в Х в.14 Иногда исследователи сопоставляют
7 Koziol G. Begging Pardon and Favor. Ritual and Political Order in Early Medieval France. Ithaca; London, 1992. P. 1—19.
8 Нем. «Unterwerfungsakt», термин Г. Альтхофа (Althoff G. Spielregeln der Politik im Mittelalter: Kommunikation in Frieden und Fehde. Darmstadt, 1997. S. 99—100).
9 Reuter T. Unruhestiftung, Fehde, Rebellion, Widerstand: Gewalt und Frieden in der Politik der Salierzeit // Die Salier und das Reich. Bd. 3. Sigmaringen, 1991. S. 297-325; Koziol G. Begging Pardon and Favor...; Althoff G. Spielregeln...; Idem. Zur Bedeutung symbolischer Kommunikation für das Verständnis des Mittelalters // Frühmittelalterliche Studien. Bd. 31. 1977. S. 379-389.
10 Так, Дж. Козиол охарактеризовал ритуал «преклонения» как «существовавший едва ли не во все времена» (Koziol G. Begging Pardon and Favor. P. 10).
11 См., например: Treitinger O. Die Oströmische Kaiser- und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im höfischen Zeremoniell. Darmstadt, 1958. S. 86.
12 Многие детали этого ритуала заимствовались непосредственно из арсенала церковной символической практики. Так, скажем, с VIII в. в Европе ритуал публичного церковного покаяния требовал, чтобы грешник явился босым; в ходе ритуала deditio вассал нередко также представал перед государем босоногим (см.: Шрайнер К. Nudis pedibus. Шествие босиком как ритуал религиозный и политический // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2006. Вып. 8. М., 2007. С. 22-28).
13 Koziol G. Begging Pardon and Favor. P. 11.
14 О. Трайтингер обнаружил более десятка примеров в Книге церемоний и пришел к выводу, что «во времена Константина VII торжественная проскинеза совершался во время каждой процессии, при каждой утренней встрече императора, — по существу, при любом возможном случае» (Treitinger O. Op. cit. S. 88. Перечень примеров из Книги церемоний — Ibid. S. 86). Следует учитывать, что в византий-
западный «ритуал подчинения» с этой практикой, также называя его «проскинезой», однако такая параллель представляется не вполне корректной15.
Византийская проскинеза, по всей видимости, имела то же происхождение, что и ритуал deditio, и изначально была связана именно с мольбой, прошением16. Однако в Византии церемониальное преклонение подданного перед властителем со временем изменило смысл, став более универсальной формой выражения почтения к государю, применявшейся в церемониальной практике практически повседневно17. На Западе же падение ниц перед государем совершали сравнительно редко — именно в тех случаях, когда вассалу следовало продемонстрировать раскаяние.
В работах Т. Ройтера и Г. Альтхофа справедливо подчеркивается, что в основе deditio лежали взаимные обязательства подданного и государя. Вассал признавал свое прегрешение и давал обещание впредь хранить верность своему покровителю, а властитель, принимая его раскаяние, наказывал вассала мягче или даже вовсе никак его не карал. По концепции Альтхофа, право прибегнуть к подобному ритуалу ("¡ш ёеёШош8") было своеобразной привилегией знати, ограничивавшей власть монарха18.
В первые десятилетия королевского правления Людольфингов (в совсем недавнем прошлом герцогской династии, претензии которой на престол могли быть оспорены представителями других, ничуть не менее могущественных, родов19) именно система уступок и соглашений с аристократией позволяла им, не в последнюю
ских источниках словом «проскинеза» обозначались разные жесты — от падения в ноги до наклона головы (McCormick M. Proskynesis // Oxford Dictionary of Byzantium. Vol. 3. N.Y.; Oxford, 1991. P. 1738).
15 См., например: Leyser K. Communications and Power in Medieval Europe. The Carolingian and Ottonian Centuries. London; Rio Grande, 1994. P. 200.
16 Treitinger O. Op. cit. S. 84.
17 Ibid.
18 Reuter T. Unruhestiftung... S. 320-325; Althoff G. Spielregeln... S. 99-125.
19 Так, к примеру, герцог Франконии Эберхард был братом Конрада I — короля, занимавшего престол до Генриха I, и перед смертью передавшего тому власть. Э. Карпф предполагал, что «дружба», которую пообещал Эберхард Генриху, по совету брата передавая ему инсигнии, предполагала скорее равноправный договор, чем подчиненные отношения государя и вассала. И инициированное Эберхардом герцогское восстание 938-939 гг. было на деле лишь проявлением его недовольства тем, что сын стал претендовать на те права, которых не было у отца (Karpf E. Herrscherlegitimation und Reichsbegriff in der ottonischen Geschichtsschreibung des 10. Jahrhunderts. Stuttgart, 1985. S. 159-162). В целом о характере «дружбы» между аристократами в оттоновские времена см.: Althoff G. Amititiae und Pacta. Bündnis, Einung, Politik und Gebetsgedenken im beginnenden 10. Jahrhundert. Hannover, 1992 (MGH, Schriften, Bd. 37).
очередь, сохранять власть. Такого рода уступкой, по-видимому, было и «вынужденное милосердие» государя в ходе ритуала deditio. Это проявление милосердия выглядело весьма уместно в контексте «подражания Христу», которое уже воспринималось как одна из ключевых составляющих репрезентации власти христианского государя. Историографы, рассказывая о сценах deditio, зачастую изображали властителя даже выражающим сочувствие провинившемуся.
Примеры подобного рода содержатся в ряде сочинений отто-новских историографов, близких к Лиутпранду по времени, в частности, в одной из глав «Деяний саксов» Видукинда Корвейского (ок. 925—980), повествующей о примирении Оттона I с сыном Лю-дольфом, восставшим против него в 953—954 гг.20 Эту сцену Виду-кинд описал так: «Когда король упражнялся в охоте в местности под названием Сувельдун21, сын, босой, простерся перед отцом, движимый глубоким раскаянием, и горестной речью исторг слезы сначала у отца, а затем у всех присутствующих. Благосклонно принятый благодаря отцовской любви, он клятвенно пообещал, что будет повиноваться и соглашаться со всяким желанием отца»22. После этого непокорный отпрыск вместе с поддержавшим его герцогом Лотарингии Конрадом Красным, зятем Оттона, по словам историографа, «возвратили себе милость, которой, храня верность, пользовались до конца»23.
Особое внимание Видукинд уделил описанию эмоций участников сцены: «горестная» речь Людольфа вызывает слезы сочувствия — «сначала у отца, а затем у всех присутствующих». Оттон предстает здесь, прежде всего, милосердным властителем, он великодушно
20 Leyser K. Op. cit. P. 198-200; Naumann H. Rätsel des letzten Aufstandes gegen Otto I (953-954) // Otto der Grosse / Hrsg. von H. Zimmermann. Darmstadt, 1976. S. 97-115.
21 Комментаторы предположительно отождествляют Сувельдун с областью Сауфельд-Тангельштедт, на р. Имм, в районе Веймара (Widukindi monachi Corbeiencis Rerum Gestarum Saxonicarum libri tres / Hrsg. von P. Hirsch, H.E. Lohmann. Hannover, 1935 (MGH SSrGus, [60]). S. 122, n. 3; далее — Widukindi.).
22 Widukindi... S. 122 (III, 40): "Exercitandi gratia venationem agens rex in loco qui dicitur Suveldun, filius patri nudatis plantis prosternitur, intima tactus poenitentia, ora-tione flebili patris primum, deinde omnium presentium lacrimas extorquet. Amore itaque paterno susceptus in gratiam spondet se obtemperaturum consensurumque omni paternae voluntati". Здесь и далее приводится мой перевод латинских текстов, хотя существуют русскоязычные издания цитируемых сочинений (Видукинд Корвейский. Деяния саксов / Вступ. ст., пер. и коммент. Г.Э. Санчук. М., 1975). В контексте данного исследования мне важно в пассажах, описывающих политические ритуалы, дать уточненный перевод ряда терминов, скрытых цитат.
23 Ibid. S. 122 (III, 41): "...filius ac gener in gratiam suscepti, qua et in finem usi sunt fideliter".
прощает раскаивающегося Людольфа (после чего, как по команде, сочувствием проникаются и его приближенные).
Однако это счастливое примирение состоялось лишь после долгой череды попыток прийти к соглашению. Сам Видукинд упомянул несколько предшествующих эпизодов, когда Людольф, один или вместе с Конрадом, пытался примириться с отцом, однако стороны не могли договориться об условиях24. Так что спонтанность описанной встречи Оттона и Людольфа (сын будто бы внезапно предстал перед отцом, когда тот «упражнялся в охоте»25) вызывает сомнения; скорее, речь идет о подтверждении долго и тщательно вырабатывавшейся договоренности26.
Итак, результат соглашения (оказавшийся весьма выгодным для бунтовщиков: они фактически избежали наказания) представлен в символической сцене как спонтанное, великодушное решение короля. Оттон у Видукинда в сцене deditio оказывается именно «государем милующим», хотя милосердие его и является в значительной мере вынужденным.
Тот же образ Оттона I как «государя милующего» воспроизвел в своем описании сцены deditio и более поздний автор, работавший в начале XI в. Титмар Мерзебургский (975—1018). В сочинении Титмара рассказывается, как один из его предков, Генрих Лысый, граф фон Штаде (ум. 975/976), явился к Оттону, опасаясь, что, оклеветанный врагами, вызвал на себя гнев государя. Враждующий с Генрихом герцог отправил его к Оттону, рассчитывая погубить наветами: «Наконец [герцог] приказал ему, чтобы тот отправился в Рим к императору. Весьма охотно исполняя это, он, перейдя через Альпы, пришел к императору и, увидев его издали, простерся перед ним ниц. На вопрос, что тому причиной, Генрих со слезами ответил, что, обвиненный перед ним, боялся потерять его милость
24 Ibid. S. 111, 113-114, 121 (III, 13, 18, 37).
25 Королевская охота как один из ключевых актов репрезентации власти подробно изучена в историографии (см., например: Rösener W. Jagd und höfische Kultur als Gegenstand der Forschung // Jagd und höfische Kultur im Mittelalter / Hrsg. von W. Rösener. Göttingen, 1997. S. 11-28; Jarnut J. Die frühmittelalterliche Jagd unter rechts- und sozialgeschichtlichen Aspekten // Idem. Herrschaft und Ethnogenese im Frühmittelalter. Münster, 2002. S. 375-418). Упоминая о том, что символическая сцена происходила на охоте, Видукинд тем самым «переносит» ее в публичное пространство.
26 В качестве одной из иллюстраций своей концепции «договорных ритуалов» данный эпизод анализировал Г. Альтхоф (Althoff G. Spielregeln... S. 34). Как хрестоматийный пример инсценировки в политической коммуникации его вслед за Альт-хофом также упоминала, в частности, британская исследовательница Дж. Бэрроу (Barrow J. Demonstrative behaviour and political communication in later Anglo-Saxon England // Anglo-Saxon England. Vol. 36. 2007. P. 129-130).
и прежнюю благосклонность. Тотчас же подняв [с колен], император поцеловал его»27.
Как видим, ритуал здесь описывается по той же схеме, что и у Видукинда. Историограф также подчеркивает неожиданность происходящего для государя: Оттон даже не знает, чем вызван покаянный жест склонившегося перед ним графа, и оказывается вынужден просить у того разъяснений. Генрих со слезами припадает к ногам властителя, выражает покорность; в ответ на это Оттон поднимает того с колен и дарит ему поцелуй мира28.
Вполне в соответствии с концепцией Г. Альтхофа, Оттон в этих отрывках предстает «подражающим Христу»; договорная природа ритуала deditio оказывается скрыта при помощи образа «государя милующего». По мнению немецкого исследователя, принципиально иная модель поведения властителя в сценах deditio вновь возникнет существенно позже — переход от «снисхождения и милосердия» к «суровости и справедливости» произойдет уже во времена Салической династии, когда сами взаимоотношения государя и вассала существенно трансформируются29.
Однако образ «государя карающего» в оттоновской историографии все же присутствует — появляется он в описаниях deditio, оставленных Лиутпрандом Кремонским. В своем наиболее значительном историческом сочинении «Антаподосис»30 Лиутпранд
27 Thietmar von Merseburg. Chronikon / Hrsg. von R. Holtzmann. Berlin, 1935. S. 75 (II, 28): "Precepit tamen ei, ut Romam post imperatorem pergeret. Quod libentis-sime complens transcensis Alpibus ut primum ad imperatorem venit, videns eum alonge solotenus se prostravit; interrogatusque, quid causae hoc esset, quod accusatus apud eum gratiam suam pietatemque solitam perdidisse timeret, lacrimabiliter respondit. Quem protinus elevatum imperator osculatur". Ср. изданный перевод на русский: Титмар Мерзебургский. Хроника в 8 книгах / Пер. с лат. И.В. Дьяконова. М., 2005.
28 Значение поцелуя мира в средневековых политических ритуалах как жеста, символизировавшего примирение и воссоединение противников, прощение провинившегося, подробно рассмотрено, в монографии К. Петкова: Petkov K. The Kiss of Peace: Ritual, Self, and Society in the High and Late Medieval West. Leiden; Boston, 2003.
29 Альтхоф противопоставляет здесь «мягкость и сострадание» ("Milde und Barmherzigkeit") и «справедливость и строгость» ("Gerechtigkeit und Strenge"). Althoff G. Die Macht der Rituale. Symbolik und Herrschaft im Mittelalter. Darmstadt, 2003. S. 77-78.
30 Основное издание сочинения на латыни: Liudprandi Antapodosis // Die Werke Liutprands von Cremona / Hrsg. von J. Becker. Hannover; Leipzig, 1915. S. 1-158 (далее — Liutprandi Antapodosis...). Именно это издание столетней давности до сих пор используется исследователями как эталонное и как наиболее доступное читателю; здесь и далее цитаты приводятся по нему; ср. с современным критическим изданием под ред. П. Кьезы: Liutprandi Cremonensis. Opera Omnia / A cura. di P. Chiesa. Turnhout, 1998. Изданный русскоязычный перевод: Лиутпранд Кремон-ский. Антаподосис. Книга об Оттоне. Отчет о посольстве в Константинополь / Пер. И.В. Дьяконова. М., 2006.
описал сцену примирения Оттона I с еще одним выступившим против него родственником — своим братом Генрихом (919/921— 955), одним из вождей герцогского восстания 938—939 гг. «Генрих, не зная, что еще предпринять, взяв с собой некоторых епископов, чья поддержка могла бы помочь ему, однажды босым пришел к ничего не подозревавшему королю и, припав к его ногам, смиренно попросил о милосердии. Король же сказал ему: "Недостойное деяние твое милосердия не заслуживает. Но поскольку вижу, как ты смирился предо мной, не наведу на тебя бед". И приказал король заточить его в своем дворце, расположенном во Франкии, в месте под названием Ингельхайм, и приставить для его охраны опытную стражу, до тех пор, пока король, после того как омрачающий его гнев несколько утихнет, не решит по совету мудрых людей, как с ним поступить»31.
Другое описание сцены deditio в «Антаподосисе» показывает, что вымаливать прощение, демонстративно припав к ногам государя, могли не только представители высшей знати, но и вассалы более низкого статуса. Лиутпранд рассказал, как во время того же герцогского восстания 938—939 гг. один из графов в войске Оттона попытался вытребовать себе в лен церковные владения — земли, принадлежавшие монастырю Лорш. Положение в тот момент было трудным для короля, и вассал рассчитывал, что Оттон согласится из опасения потерять его поддержку32.
Однако государь, вопреки ожиданиям графа, призвал его к себе и публично произнес гневную речь, в которой уличил вассала в незаконном посягательстве на церковную собственность и, по существу, в измене. Тогда, желая избежать опалы, граф был вынужден признать свою вину и коленопреклоненно молить государя о прощении: «поскольку лицо есть зеркало души, покраснев, он выдал стыд своего сердца и, бросившись к ногам короля, признал, что согрешил и тяжко провинился»33.
Оба эти эпизода «Антаподосиса» строятся по той же схеме, что и описания deditio в сочинениях Видукинда и Титмара: конфликт
31 Liutprandi Antapodosis... S. 128 (IV, 35): «Heinricus <...> cum aliud quid faceret ignoraret, adsumptis secum, quorum praesidio iuvaretur, quibusdam episcopis die quadam nudis pedibus regia ad pedes ipso ignorante pervenit supplexque misericordiam imploravit. Cui rex: "Indignum", — inquit, — "facinus tuum misericordiam non meretur. Verum quia video te humiliatum coram me, non inducam malum super te". Iussit itaque eum rex ad palatium suum, quod in Francia in loco, qui Ingelenheim dicitur, constitutum est, proficisci sollertique illum vigilantia custodiri, quoad irae remota paululum aegritudine, quid super eo faceret, sapientum consilio definiret».
32 Liutprandi Antapodosis... S. 123 (IV, 28).
33 Ibid.: ".quia facies mentis est speculum, cordis verecundiam vultus rubore nudavit concitusque regis ad pedes corruens se peccasse, ac graviter deliquisse confessus est".
государя и непокорного вассала разрешается сценой публичного раскаяния провинившегося. И граф, и герцог, моля о прощении, припадали к ногам Оттона, Генрих в знак покаяния даже явился босым. Однако реакцию Оттона Лиутпранд изобразил иначе, чем два других автора: государь не проливает слез сочувствия и умиления, как у Видукинда, не дарует вассалу поцелуй примирения и прощения, как у Титмара, — в сценах покаяния из «Антаподосиса» он гневается.
Тот факт, что в повествовании Лиутпранда государь встречает покаяние вассалов не со снисхождением, а с негодованием, важно рассматривать в контексте всего сочинения. В данных сценах присутствует ключевой мотив «Антаподосиса», многократно повторяющийся на его страницах и отраженный в названии (в переводе с греческого означающем «Воздаяние»): за любым преступлением последует справедливая кара.
Мотив воздаяния в «Антаподосисе», как прямо сообщает сам автор, связан, прежде всего, с фигурой итальянского короля Бе-ренгара II (ок. 900—960) — личного врага Лиутпранда, которого историограф изобразил нечестивцем и преступником34. Заявляя о необходимости сурово покарать его за злодеяния, Лиутпранд тем самым давал дополнительные обоснования необходимости нового итальянского похода Оттона, замышлявшегося в то же время, когда писался «Антаподосис»35. Различные эпизоды произведения, рассказывающие о справедливом отмщении, — в том числе и описания сцен deditio — подкрепляли эту идею историографа.
Но особую, редкую для текстов его времени интерпретацию Лиутпрандом ритуала deditio (государь, гневающийся и карающий, а не милосердный и прощающий), безусловно, сложно объяснить лишь тем, что автор стремился в очередной раз намекнуть на необходимость отмщения Беренгару. Задача историографа здесь, вероятно, была более масштабной: представить иное видение образа Оттона как государя, попытаться утвердить новую модель взаимоотношений властителя и подданных — принципиально отличную от той, что нашла отражение в произведениях других оттоновских историографов.
В «Антаподосисе» почти нет намеков на то, что за ритуалом deditio стояла привилегия вассала, пресловутое «право выдачи»,
34 Подробный перечень злодейств Беренгара Лиутпранд приводит во вступительной главе к одной из книг своего сочинения: Ии1р1ап& Лп1ароёо8В... 8. 73—74 (III, 1).
35 «Антаподосис» писался в 958—962 гг., т.е. непосредственно накануне и во время решающего итальянского похода 961—962 гг., принесшего Оттону статус императора.
"¡ш ёеёШош8" (изученное Альтхофом). В обеих рассмотренных сценах из «Антаподосиса» внимание не акцентируется на том, какой результат принес акт deditio Генриху и графу, — хотя из контекста ясно, что при помощи этого «покаяния» и тот, и другой, по-видимому, сумели сделать исход событий более благоприятным для себя.
Лиутпранд, в отличие от Видукинда и Титмара, отметил детали, подчеркивающие не столько раскаяние вассалов, сколько их унижение: краску стыда на лице графа, босые ноги Генриха, их покорные мольбы. Ритуал представлен здесь не в качестве акта примирения и воссоединения недавних противников, а скорее как безусловный триумф Оттона над осмелившимися проявить непокорность.
Учитывая, что с первых лет правления Оттона I представители знати организовывали выступления против него36, Лиутпранду было особенно важно подчеркнуть торжество государя над его своенравными подданными. Этот мотив лежал в основе образа Оттона как могущественного, полновластного правителя. Особую роль в этом контексте играет сцена покаяния Генриха перед Отто-ном. В композиции сочинения данная сцена занимает особое место: она завершает четвертую книгу «Антаподосиса»37, повествующую о герцогских мятежах, тем самым подводя им итог.
Насколько можно судить по параллельным свидетельствам, оставленным Видукиндом Корвейским и еще одним оттоновским историографом, младшим современником Лиутпранда Адальбертом Магдебургским (ок. 9 1 0— 981)38, после восстания 938—939 гг. Генрих сравнительно легко примирился со старшим братом и даже получил в управление Лотарингию39. Однако затем, в 941 г., он инициировал еще один мятеж; подавив это выступление, Оттон обошелся с заговорщиками уже весьма сурово: и Адальберт, и Ви-дукинд сообщают о последовавших за этим многочисленных казнях представителей высшей знати40. Что касается самого Генриха, Видукинд пишет о его бегстве из королевства, а затем не упоминает его вплоть до 947 г., когда тот наконец окончательно примирился
36 Важнейшие среди них: 938-939 гг. — восстание Эберхарда Франконского и Гизельберта Лотарингского, 941 г. — заговор, инициированный братом Оттона Генрихом, 953-954 гг. — выступление Людольфа Швабского и Конрада Лотаринского.
37 Liutprandi Antapodosis... S 73-74 (III, 1).
38 Которые, как и Лиутпранд, не являлись очевидцами событий, а реконструировали их на основе чужих свидетельств, но при этом упомянули ряд деталей, отсутствующих в «Антаподосисе».
39 Widukindi... S. 91 (II, 29); Adalberti Continuatio Reginonis // Reginonis abbatis Prumiensis Chronicon cum Continuatione Treverensi / Hrsg. von F. Kurze. Hannover, 1890. S. 161-162 (940) (далее — Adalberti...).
40 Widukindi... S. 92-93 (II, 31); Adalberti... S. 162 (941).
с братом и стал герцогом Баварии41. Адальберт же сообщает, что Генрих после неудачи мятежа 941 г. был заточен в Ингельхайме42.
В «Антаподосисе» восстание 941 г. вообще не упоминается — пресловутая сцена покаяния Генриха следует сразу после рассказа о мятеже 938—939 гг. Однако здесь же говорится о ссылке Генриха в Ингельхайм — «окончательном» наказании, последовавшем уже после второго мятежа. Соответственно, эпизод, описываемый Ли-утпрандом, нельзя однозначно отнести к определенному году: здесь историограф скорее рисовал некую обобщенную картину покаяния Генриха за все его преступления перед Оттоном. Более того, благодаря особому месту, отведенному данной сцене в композиции сочинения, она может восприниматься и как еще более широкое обобщение — в качестве ритуала, завершающего все внутренние раздоры и антиоттоновские выступления, знаменующего установление окончательного, непоколебимого мира.
По «Антаподосису», Оттон не только не проявил сочувствия при виде покаяния брата, но даже прямо сказал Генриху: «Недостойное деяние твое не заслуживает милосердия»43, после чего отправил того в заточение ожидать, когда «омрачающий его гнев несколько утихнет»44. Такое прочтение поведения государя в ходе акта deditio не вполне соответствует образу Христа милосердного, усматривавшемуся Альтхофом в проанализированных им примерах из оттоновского историописания45.
В отповедь Оттона кающемуся брату Лиутпранд включает фразу: «Но поскольку вижу, как ты смирился предо мной, не наведу на тебя бед»46. Сочинитель приводит здесь близко к оригинальному тексту часть ветхозаветной цитаты, которая в полном варианте звучит так: «И сказал Господь: видишь, как смирился предо Мною Ахав? За то, что он смирился предо Мною, Я не наведу бед в его дни; во дни сына его наведу беды на дом его»47.
41 Widukindi... S. 92-93 (II, 31), 95-97 (II, 36).
42 Adalberti... S. 162 (941).
43 Liutprandi Antapodosis... S. 128 (IV, 35): "...facinus tuum misericordiam non meretur".
44 Ibid.: ".quod in Francia in loco, qui Ingelenheim dicitur, constitutum est, proficisci sollertique illum vigilantia custodiri, quoad irae remota paululum aegritudine quid super eo faceret, sapientum consilio definiret".
45 Althoff G. Macht. S. 68-84.
46 Liutprandi Antapodosis... S. 128 (IV, 35): ".quia video te humiliatum coram me, non inducam malum super te".
47 По Вульгате 1 Regum 21.29: "nonne vidisti humiliatum Ahab coram me quia igitur humiliatus est mei causa non inducam malum in diebus eius sed in diebus filii sui inferam malum domui eius". Первая книга Царей (русская цитата приведена по Синодальному переводу, 3. Царств 21.29).
История нечестивого царя Ахава, который по наущению своей жены Иезавели совершил преступление перед Господом, но, устрашенный пророчеством Илии, принес покаяние, хотя и не упоминается в этом эпизоде «Антаподосиса» прямо, безусловно, близка истории покаяния Генриха перед Оттоном. Контекст приведенной цитаты был хорошо знаком Лиутпранду: к образам Ахава и Иезавели автор обращался и в других главах своего сочинения, в самых яростных своих обличительных пассажах48. Для Лиутпранда это прежде всего — образы грешников и преступников; по Писанию, само покаяние Ахава, не раз совершавшееся им, бывало лишь временным и неглубоким49. Господь за покаяние Ахава не отменяет его наказание, а лишь назначает отсрочку, — что также созвучно эпизоду с Оттоном и Генрихом, где король отсылает непокорного брата в заточение ожидать окончательного приговора.
Итак, даже повествуя о снисхождении к кающемуся Лиутпранд подчеркивает не милосердие Оттона, а его праведный гнев, — автор уподобляет властителя не милосердному Христу, а карающему Господу, строгому в своей справедливости. Этот образ Царя небесного, по-видимому, больше соответствовал тому образу земного властителя, который стремился создать Лиутпранд.
Действия Оттона во время конфликта с графом историограф трактовал как пример христианского благочестия. Показательно, что при этом в качестве добродетели короля историограф также преподнес отнюдь не милосердие, а способность «соблюдать несокрушимую стойкость духа, то есть не превозноситься в успехах и не быть сломленным в невзгодах»50. «Выслушай же, с каким пылом он, во время столь бушующей бури, положился на камень веры, который есть Христос»51, — предварил автор свое описание сцены, обращаясь к воображаемому адресату. Лиутпранду важно подчеркнуть твердость, непреклонность государя, его нежелание пойти на соглашение с непокорным вассалом — даже «во время столь бушующей бури», в разгар войны с восставшими герцогами.
Можно утверждать, что Лиутпранд транслирует здесь образ властителя, не вполне характерный для оттоновской традиции. Т. Шарф в качестве важной особенности оттоновского историописания от-
48 Liutprandi Antapodosis... III. 1; V. 17. Ахаву автор уподобляет короля Гуго, обличая его за союз с сарацинами, с Иезавелью сравнивает супругу Беренгара II Виллу.
49 1 Regum (3. Царств) 21.27.
50 Liutprandi Antapodosis... S. 123 (IV, 28): "...inconcussam autem animi tenere virtutem, prosperis scilicet non elevari et adversis non frangi".
51 Ibid.: "Audi igitur in tanta hac fluctuante procella, quo fidei supra petram, quae Christus est, sit ardore fundatus".
мечал, что в нем обхождение государя с потерпевшими поражение бунтовщиками («внутренними противниками»52) зачастую выглядит куда более мягким в сравнении с расправами над побежденными внешними врагами53. Лиутпранд же, по наблюдениям того же исследователя, подобную жестокость властителя по отношению к собственным подданным описывал нередко, — хотя делал он это, чаще всего, повествуя о деяниях правителей Италии54. И сам Т. Шарф, и Ф. Бюк, также уделивший этим сюжетам немало внимания в своей монографии55, усматривали здесь исключение, подтверждающее правило: с их точки зрения, описывая жестокости итальянских государей, Лиутпранд тем самым лишь оттенял и подчеркивал милосердие Оттона.
Однако в повествовании «Антаподосиса» о жестоком возмездии итальянским бунтовщикам подчас обнаруживаются не только негативные коннотации. Вот как, например, Лиутпранд описывал результаты одной из подобных акций — расправы короля Гуго (ок. 880—948) над заговорщиками Вальпертом и Гецо: «С тех пор страх перед королем возрос не только в Павии, но и в пределах всей Италии; им перестали пренебрегать, как прочими королями, но всячески почитали»56. Устрашающий эффект расправ с непокорными подданными в сочинении Лиутпранда не раз предстает именно как средство укрепления могущества властителя57.
Рисуя образ Оттона как «гневающегося государя», историограф не изображает того жестоким подобно итальянским королям, но, вместе с тем, и не подчеркивает его снисхождение к бунтовщикам. Взаимоотношения Оттона с представителями знати, как их отобра-
52 См.: Scharff T. Der rächende Herrscher. Über den Umgang mit besiegten Feinden in der ottonischen Historiographie // Frühmittelalterliche Studien. Bd. 36. 2002. S. 242.
53 Ibid. S. 241-253.
54 Ibid. S. 246-249.
55 Buc P. Op. cit. P. 15-50.
56 Liutprandi Antapodosis... S. 95 (III, 41): "Crevit extunc non solum Papiae, sed et in omnes Italiae fines regis timor; neque hunc ut reges ceteros floccipendere, verum modis omnibus honorare".
57 Тот же мотив присутствует, в частности, в повествовании Лиутпранда об итальянском походе Арнульфа Каринтийского (ок. 850-899). Ibid. S. 20-23 (I, 23-28). Показательно, что там Лиутпранд тоже описывает гнев властителя при помощи ветхозаветной отсылки. Описывая ужас, вызванный в Италии вестью о страшных казнях, которые Арнульф устроил в Бергамо, Лиутпранд приводит выразительную цитату: "quicumque hoc audierat, utraque auris eius tinniebat", — «у каждого, кто слышал об этом, звенело в обоих ушах». Слова, процитированные историографом, в Священном Писании исходят из уст самого Господа: "Et dixit Dominus ad Samuhel ecce ego facio verbum in Israhel quod quicumque audierit tinnient ambae aures eius" («И сказал Господь Самуилу: вот, Я сделаю дело в Израиле, о котором кто услышит, у того зазвенит в обоих ушах»). (1 Samuel (1 Царств) 3, 11.).
зил Лиутпранд, отнюдь не напоминают систему взаимных уступок и соглашений, которую справедливо усматривает за ритуалом deditio Г. Альтхоф и наличие которой куда заметней в сочинениях Виду-кинда и Титмара. Способность властителя карать совершивших преступление перед ним представлена у Лиутпранда как одна из важнейших составляющих образа могущественного государя.
Благодаря тому, как историограф расставляет акценты в своем описании ритуала, обращается к отсылкам из Священного писания, какие детали подчеркивает и о каких умалчивает, Лиутпранду удается представить в своем произведении образ Оттона иным, нежели у других авторов, близких к нему по времени.
Субъективная авторская интерпретация реальных событий Ли-утпрандом и его современниками едва ли позволяет реконструировать подлинные детали происходивших событий, эмоции участников, выяснить, «почему король плакал»58 и плакал ли он на самом деле или же, напротив, в справедливом гневе не проявлял и тени сочувствия. Однако даже если милость или гнев государя были лишь частью «литературной реальности», историограф мог использовать их для воздействия на ход реальных событий.
Модель поведения властителя в ходе ритуала deditio, которая, по наблюдениям Г. Альтхофа, вернулась в реальную политическую практику лишь при наследниках оттоновской династии59, тем не менее, присутствовала уже в произведении историографа Х в.
Лиутпранд Кремонский, создававший свое произведение в ту эпоху, когда Саксонская династия еще только обретала статус династии императорской, предвосхитил, а возможно, в какой-то степени, и подготовил утверждение нового образа государя: полновластного и непоколебимого, «гневного» и способного сурово карать непокорных.
Таким образом, тезис Ф. Бюка об искажениях, допускавшихся авторами средневековых историографических сочинений и препятствующих достоверной реконструкции событий, оказывается вполне справедливым. Однако в то же время это свойство источников способно не только ограничивать возможности исследования, но и предоставлять историкам новые инструменты для работы и новые поводы к размышлению.
Анализ деталей, привнесенных историографом в его описание ритуала, дает возможность понять, какую роль тот или иной эпи-
58 Этот вопрос применительно к описаниям средневековых ритуалов вновь поставил в своей недавней работе П. Динцельбахер: Dinzelbacher P. Warum weint der König? Eine Kritik des mediävistischen Panritualismus. Badenweiler, 2009. S. 3-5.
59 Althoff G. Spielregeln. S. 77-78.
зод играет в контексте всего сочинения, какой подтекст стремился вложить в него автор, в чем его взгляд мог отличаться от восприятия современников. Ритуал, описываемый в ряде источников, казалось бы, сходным образом, на деле может приобретать в каждом из них свое значение, в зависимости от убеждений, намерений и публицистического таланта сочинителя.
Историографы становятся для исследователя уже не только (а подчас — и не столько) авторами свидетельств, но, в какой-то мере, и вершителями событий, действующими политическими игроками, в чьей власти подчас оказывались милость и гнев государей. По меньшей мере — в «литературной реальности», творимой самими авторами.
Список литературы
1. Ануфриева А.С. Средневековый историограф как «создатель» политического ритуала: описание сцены завещания королевских инсигний в «Антаподосисе» Лиутпранда Кремонского // Проблемы истории и культуры средневекового общества. Тезисы докладов XXXII Всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Курбатовские чтения». СПб., 2013.
2. Бойцов М.А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. М., 2009.
3. Шрайнер К. Nudis pedibus. Шествие босиком как ритуал религиозный и политический // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2006. Вып. 8. М., 2007.
4. Althoff G. Amititiae und Pacta. Bündnis, Einung, Politik und Gebetsgedenken im beginnenden 10. Jahrhundert. Hannover, 1992.
5. Althoff G. Spielregeln der Politik im Mittelalter: Kommunikation in Frieden und Fehde. Darmstadt, 1997.
6. Althoff G. Die Macht der Rituale. Symbolik und Herrschaft im Mittelalter. Darmstadt, 2003.
7. Buc P. The Dangers of Ritual. Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory. Princeton; Oxford, 2001.
8. Dinzelbacher P. Warum weint der König? Eine Kritik des mediävistischen Panritualismus. Badenweiler, 2009.
9. Karpf E. Herrscherlegitimation und Reichsbegriff in der ottonischen Geschichtsschreibung des 10. Jahrhunderts. Stuttgart, 1985.
10. Koziol G. Begging Pardon and Favor. Ritual and Political Order in Early Medieval France. Ithaca; London. 1992.
11. Koziol G. The Dangers of Polemic: Is Ritual Still an Interesting Topic of Historical Study? // Early Medieval Europe. N 11. 2002.
12. Leyser K. Communications and Power in Medieval Europe. The Caro-lingian and Ottonian Centuries. London; Rio Grande, 1994.
13. Naumann H. Rätsel des letzten Aufstandes gegen Otto I (953—954) // Otto der Grosse / Hrsg. von H. Zimmermann. Darmstadt, 1976.
14. Nelson J.L. The Dangers of Ritual: Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory by Philippe Buc. Review // Speculum. 2003. Vol. 78, N 3.
15. Petkov K. The Kiss of Peace: Ritual, Self, and Society in the High and Late Medieval West. Leiden; Boston, 2003.
16. Reuter T. Unruhestiftung, Fehde, Rebellion, Widerstand: Gewalt und Frieden in der Politik der Salierzeit // Die Salier und das Reich. Bd. 3. Sigmaringen, 1991.
17. Scharf T. Der rächende Herrscher. Über den Umgang mit besiegten Feinden in der ottonischen Historiographie // Frühmittelalterliche Studien. Bd. 36. 2002.
18. Treitinger O. Die Oströmische Kaiser- und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im höfischen Zeremoniell. Darmstadt, 1958.
19. Warner D.A. Rituals, Kingship and Rebellion in Medieval Germany // History Compass. N 8. 2010.
nocTynraa B peg;a^HM 4 hmhs 2014 r.
