CC BY
157
2. Философская энциклопедия / под ред. Ф. В. Константинова. Т. 5...
3. Кунин А. В. Англо-русский фразеологический словарь: ок. 20 000 ф. е. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Рус. яз., 1984; Он же. Большой англо-русский фразеологический словарь: ок. 20 000 ф. е. 5-е изд., перераб. М.: Рус. яз.: Медиа, 2006; Литвинов П. П. Англо-русский фразеологический словарь. М.: ВАКО, 2005; Сверчин-ская Д., Сверчинский А. Словарь пословиц на восьми языках. М.: АСТ; СПб.: Астрель, 2008; Valiyeva. N. C. Azarbaycanca-lngilisca-Rusca frazeoloji lugat. Baki: Nurlan, 2006; Xalilovun S. Aforizmlar: sefilmijlardan sefilmijlar. Baki: £a?ioglu, 2012; Zeynalli H. Azerbaycan atalar sozu. Baki, 2012. URL: http://www.nadirkitap.com/azerbaycan-atalar-sozu-h-zeynalli-kitap2946987.html
Notes
1. Filosofiya: ehncikl. slovar' - Philosophy: encycl. dictionary. 2004. Available at: http://ariom. EN/wiki/fjes; Encyclopedia of philosophy / edited by F. V. Konstantinov. Vol. 5. Available at: http://platonanet.org.ua/load/ knigi_ po_filosofii/slovari_ehnciklopedii/filosofskaja_ehnciklopedija_pod_red_f_v_konstantinova_tom_5/23-1-0-1293; Filosofskij ehnciklopedicheskij slovar' - Encyclopedic dictionary of philosophy. 2010. Available at: http: //bookre.org/reader?file=40425 2
2. Filosofskaya ehnciklopediya - Encyclopedia of philosophy / edited by F. V. Konstantinov. T. 5...
3. Kunin A. V. Anglo-russkij frazeologicheskij slovar': ok. 20 000 f. e. [English-Russian phraseological dictionary: approx. 20 000 ph. un.] 4th publ., revised and add. M. Rus. yaz. 1984. Also him. Bol'shoj anglo-russkij frazeologicheskij slovar': ok. 20 000 f. e. [Comprehensive English-Russian phraseological dictionary: approx. 20 000 ph. un.] 5th publ., rev. M. Rus. yaz. Media. 2006; Litvinov P. P. Anglo-russkij frazeologicheskij slovar' [English-Russian phraseological dictionary]. M. VAKO. 2005; Sverchinskaya D., Sverchinsky A. Slovar' poslovic na vos'mi yazykah [Dictionary of Proverbs in eight languages]. M. AST; SPb. Astrel. 2008; Valiyeva. N. C. Azarbaycanca-Ingilisca-Rusca frazeoloji lugat. Baki: NAvailable atan, 2006; Xalilovun S. Aforizmlar: sefilmijlardan sefilmijlar. Baki: £ajioglu, 2012; Zeynalli H. Azerbaycan atalar sozu. Baki, 2012. Available at: http://www.nadirkitap.com/ azerbaycan-atalar-sozu-h-zeynalli-kitap2946987.html
УДК 82(1-87)
Е. Н. Михайленко
Образ байроновского Дон Жуана в контексте мифа о грехопадении
Статья посвящена исследованию образа Дон Жуана из одноименной поэмы Д. Г. Байрона в контексте мифа о грехопадении, сплетенного с прометеевским мифом. Их соединение позволило Байрону акцентировать внимание на ключевой для поэмы идее изначальной двойственности человека и самой цивилизации, возникшей в результате нарушения запрета. Рассказывая свою версию истории Дон Жуана, Байрон на примере его жизни реконструирует миф о грехопадении: состояние невинности, грехопадение и обретение опыта, являясь архетипической моделью, закрепленной в мифе, приобретают характер индивидуального переживания. В частности, сквозь призму мифа в статье рассмотрены детство героя и его любовные похождения, в которых Дон Жуан по воле поэта вынужден поочередно исполнять роли действующих лиц мифа: Адама, Евы и искусителя.
The article investigates the image of Don Juan in the poem by G. G. Byron in the context of the myth of the Fall, woven with the Promethean myth. Their connection allowed Byron to focus on the poem's key idea of the primordial duality of a man and of civilization itself, which arose as a result of violation of the prohibition. In telling his version of the story of Don Juan, Byron by the example of his life reconstructs the myth of the Fall: the state of innocence, the Fall, and the acquisition of experience, as the archetypal model, enshrined in the myth, acquire the nature of an individual experience. In particular, through the prism of myth in the article examined the hero's childhood and his amorous adventures, in which Don Juan at the behest of the poet is forced to perform alternately the roles of the myth characters: Adam, Eve and the tempter.
Ключевые слова: Дон Жуан, миф о грехопадении, прометеевский миф, мифотворчество.
Keywords: Don Juan, the myth of the Fall, the Promethean myth, mythmaking
Английская литературная традиция тесным образом связана с Библией, в особенности с Ветхим заветом. Начало этой традиции восходит к эпохе Реформации, когда Библия была переведена на английский язык и верующие получили возможность читать ее без посредника в лице римской церкви. Помимо Реформации Англия пережила в XVII в. буржуазную революцию, кото-
© Михайленко Е. Н., 2016
рая имела столь ярко выраженную религиозную окраску («пуританская» революция), что могла бы быть названа второй реформацией. Именно тогда библейская образность и символика стали неотъемлемой частью английского культурного сознания. В век Просвещения Библия подверглась процессу десакрализации и приобрела статус литературного и мифологического памятника. В этом качестве она оставалась востребованным источником мотивов и образов в английской литературе XIX в. В частности, романтики использовали Библию как фундамент для собственного мифотворчества [1].
В художественном наследии Д. Г. Байрона библейская образность занимает очень заметное место. Даже если оставить в стороне произведения, написанные непосредственно на материале библейской мифологии, едва ли не в каждой поэме или драме можно найти скрытые или явные цитаты, мотивы и образы, взятые из Библии.
Последнее большое произведение Байрона, поэма «Дон Жуан» (1818-1823), изображающая современный мир и человека, содержит обширный мифологический материал, сгруппированный вокруг двух стержневых тем - ветхозаветной легенды о грехопадении Адама и греческого мифа о Прометее. Их внутренняя близость очевидна и неоднократно зафиксирована. Так, Ф. Ницше, отметив, что «оба мифа находятся между собою в той же степени родства, как и брат с сестрой», увидел это родство в том, что «лучшее и высшее, чего может достигнуть человечество, оно вымогает путём преступления и затем принуждено принять на себя и его последствия» [2]. По Г. Гадамеру, «оба сказания выводят тягостную участь человеческой жизни из провинности» [3].
В англоязычном байроноведении предпринимались попытки понять,что имел в виду сам Байрон, сплетая два мифа. Так, английский литературовед М. Джозеф, считая, что поэт следовал традиционной гуманистической трактовке мифа о Прометее, отмечает, что фигура титана ассоциируется в сознании поэта с мечтами о прогрессе человечества. Связывая огонь Прометея и древо познания, взятые в их символическом значении, исследователь делает вывод о том, что, по мнению Байрона, прометеевское начало в человеке способно устранить последствия первородного греха [4]. В свою очередь, американский байроновед Дж. Риденаур рассматривает «христианскую доктрину грехопадения как метафору, с помощью которой Байрон выражает свое собственное видение» [5] мира, лишенного гармонии, падшего мира. Под этим углом зрения прометеевская тема приобретает иной акцент и звучит далеко не оптимистично. Огонь Прометея - это «непрощенный огонь, который Прометей похитил для нас с небес» [6]. Этот огонь не по праву принадлежит людям, и они вынуждены расплачиваться за своеволие титана.
Таким образом, есть основания утверждать, что, соединяя два мифа, Байрон акцентировал внимание на идее изначальной двойственности человека и самой цивилизации, возникшей в результате нарушения запрета. Грехопадение и похищение божественного огня ознаменовали начало исторического времени, став причиной всех последующих бед человечества, но в то же время и стимулом к познанию мира и преодолению ограниченности человека.
В «Дон Жуане» поэт заставляет своего героя пережить опыт Адама, имея в виду, что каждый человек проходит в своем существовании путь, пройденный нашими библейскими «прародителями». Состояние невинности, грехопадение и обретение опыта, являясь архетипической моделью, отраженной и закрепленной в мифе, приобретают характер индивидуального переживания. Именно под этим углом зрения Байрон рассматривает ветхозаветную легенду и реконструирует миф о грехопадении на примере жизни своего героя.
Глава о детстве и юности Жуана читается как пародийный парафраз мифа, где эдемское блаженство - строжайшее воспитание в доме высоконравственной ханжи-матери. Байрон дает понять, что состояние невинности, в котором пребывает до поры Жуан, таковым не является, поскольку эта «невинность» навязана извне. Показательно, что поэт демонстрирует свое отношение к невинности такого рода при помощи иронической ссылки на ветхозаветную историю о рае, «где наши прародители так и не научились целоваться, пока не были изгнаны из своего первого-жилища, где все было мир, невинность и блаженство (я удивляюсь, как они выдержали там двенадцать часов)» [7].
Сама идея изгнания из рая как удачи для людей заставляет вспомнить мильтоновскую трактовку этого мотива, которую Байрон, судя по всему, имел в виду. В «Потерянном рае» грехопадение осмысливалось как печальное, но позитивное по своим последствиям событие, без которого не состоялась бы история человечества. Эдем «Потерянного рая», где позволялось целоваться, был более привлекателен, чем иронично обрисованное Байроном царство смертельной скуки, но оба поэта, вопреки общепринятому истолкованию мифа о грехопадении, были уверены в том, что настоящее место для человека не в стерильном саду наслаждений, но в большом мире. Только там человек и может самоутвердиться, преодолевая препятствия, теряя многое, но многое и приобретая. Подобная интерпретация мифа у Мильтона и Байрона ведет к пересмотру самого по-54
нятия грехопадения, отчасти снимая с человека бремя вины за преступное своеволие и утверждая необходимость изгнания из рая. Несовершенство природы человека, обусловленное грехопадением, предстает в той же мере объективно необходимым.
Из «блаженного» Эдема детства Дон Жуан выбрасывается благодаря любовному приключению с донной Юлией, которое закономерно уподобляется грехопадению, лишающему человека невинности и чувства защищенности. Корабль, на котором во избежание скандала был отправлен в путешествие Жуан, Байрон иронически сравнивает с ковчегом Ноя, уносящим праведника прочь от всех земных грехов [8]. Дальнейшие приключения Жуана, связанные с кораблекрушением, пиратами, войной и прочим, олицетворяют трагический жизненный опыт, который ожидал прародителей после изгнания из Эдема и с которым приходится сталкиваться их потомкам.
Любовные похождения героя, являющиеся частью этого опыта, уместно рассматривать сквозь призму мифа о грехопадении: отсылки к мифу возникают каждый раз, когда Жуан встречает новую возлюбленную. Так, опыт «первой и страстной любви», которую Байрон сравнивает с «воспоминанием Адама о своем падении» [9], Жуан переживает с Юлией.
Особое место в поэме принадлежит эпизоду, посвященному пребыванию героя на острове у Гайдэ: отношения молодых людей заставляют вспомнить идиллию Адама и Евы в Эдеме. Однако полностью уподоблять Жуана и Гайдэ прародителям нельзя, поскольку герои Байрона живут в падшем мире и никогда не знали состояния первоначальной невинности. Этим, вероятно, обусловлена двойственность образа Гайдэ. Едва ли случайно при описании ее внешности Байрон использует странные в отношении прелестной девушки эпитеты: глаза Гайдэ «черны, как смерть», быстрота и сила ее взгляда сравнивается с бросающейся змеей [10]. Красота Гайдэ настораживает, а упоминание о змее наводит на определенные ассоциации. Судя по всему, Байрон демонизи-рует не Гайдэ, а саму любовь, которая дарит человеку рай, но и губит его.
Таким образом, любовь в глазах Байрона обладает двойственной природой, будучи и созидательным, и разрушительным началом. Любовь воскрешает для потомков Адама райское состояние, утраченное прародителем, и потребность в любви есть не что иное, как ностальгия по былому совершенству. С другой стороны, любовь, сотворившая рай, сама и разрушила его. В аспекте темы Прометея любовь - это все тот же запретный дар, «непрощенный огонь», доставшийся людям не по праву, за что они и расплачиваются.
Следующая после Гайдэ женщина в жизни героя, жена султана Гюльбея, предстает искусителем - наполовину херувимом и наполовину змеем. Байрон прямо сравнивает ее с дьяволом, который в облике херувима искушает Еву: «В ней было все, чем страшен слабый пол, / / Все дьявольские чары сатаны, // С какими он однажды подошел / / Смутить покой Адамовой жены» [11]. Роль Евы вынужден исполнять Жуан и, возможно, он поддался бы искушению, повторив судьбу праматери, если бы не помешали обстоятельства.
Обитательницу гарема Дуду Байрон называет, как и Гайдэ, «дитя Природы». Более того, в ней угадывается Ева, на что указывает сон Дуду, в котором фигурирует яблоко [12]. Жуан был рядом с девушкой, когда ей приснился напугавший ее сон, и в этой ситуации уже сам герой должен восприниматься как искуситель, помимо воли играющий очередную роль.
В Лондоне Жуан получает доступ в «земной позолоченный рай» [13], как Байрон иронически именует светскую жизнь столицы. Здесь героя ждет встреча с Авророй Рэби, которую поэт уподобляет светлому серафиму, охраняющему врата рая и скорбящему о грешниках [14]. Аврора скорбит за всех людей, ведь вернуться в Эдем не сможет никто. Она - живое напоминание об утраченном рае, недоступном для человека после грехопадения; она - воплощение идеальной Любви, которая не требует расплаты за счастье и о которой падшему человеку остается только мечтать или «вспоминать», переживая опыт первой любви. Круг замыкается: выброшенный из Эдема детства в мир опыта, неоднократно пытаясь вернуть рай, невольно побывав в роли действующих лиц ветхозаветного мифа (положение искушаемого и искусителя - существенные грани человеческого опыта), и, наконец, получив доступ в суррогатный рай удовольствий, Жуан оказывается перед запертой дверью подлинного рая.
Таким образом, жизненный путь Жуана, увиденный сквозь призму мифа о грехопадении, сплетенного с мифом об украденном и непрощенном огне Прометея, предстает универсальной моделью существования человека. Характерно, что ветхозаветный миф, сочетаясь с историей Дон Жуана, приобретает новое звучание: подчеркивая инстинктивную естественность поступков героя, в том числе и его «грехопадений», Байрон кардинально переосмысливает библейский миф с его объяснением несовершенства человеческой природы. С другой стороны, образ Дон Жуана, детище культуры Нового времени, оказывается закрепленным во вневременной мифологической перспективе, приобретая черты «вечного» - уже не в литературном смысле - образа. Так на пере-
55
сечении нескольких мифологических тем вырастает новый, личный миф, отражающий представление Байрона о мире и человеке, а поэму в целом можно считать образцом романтического мифотворчества.
Примечания
1. Подробнее об этом см.: Михайленко Е. Н. Особенности романтического мифотворчества Д. Г. Байрона в мистерии «Каин» // Вестник Башкирского университета. 2009. Т. 14. № 3. С. 889-892.
2. Ф. Ницше. Рождение трагедии из духа музыки. М.:Азбука-классика. 2000. С. 106.
3. Гадамер Г. Г. Прометей и трагедия культуры // Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 242.
4. ...man, immortal and Promethean, reaches out for knowledge and power. Byron is in the tradition of those who have believed that, in attempting to conquer his limitations, man is attempting to repair the damage of the Fall // Joseph M. K. Byron the Poet. L.: Gollancz, 1964. P. 231.
5. .in the poem the Christian doctrine of the Fall is a metaphor which Byron uses to express his own personal vision // Ridenour G. The Style of "Don Juan". New Haven: Yale Univ. Press, 1960. P. 21.
6. ...unforgiven Fire which Prometheus filch'd for us from heaven (I, 127; P. 695). Здесь и далее за исключением особо оговоренных случаев перевод подстрочный, а оригинальный текст цитируется по: DonJuan // The Complete Worksof Lord Byron. Paris: Baudry's European Library, 1837. Ссылки на оригинал даются с указанием в скобках номеров песни, строфы и страницы издания.
7. Where our first parents never learn'd to kiss // Till they were exiled from their earlier bowers, // Where all was peace, and innocence, and bliss // (I wonder how they got through the twelve hours) (I, 18, P. 684)
8. 'T was for a voyage that the young man was meant, // As if a Spanish ship were Noah's ark, // To wean him from wickedness of earth. (II, 8, P. 706)
9. first and passionate love.; Adam's recollection of his fall (I, 127, P. 695)
10. black as Death.; as the snake., who hurls at once his venom and his strengh (II, 117, P. 718).
11. Перевод Т. Гнедич. Her form had all the softness of her sex // Her features all the sweetness of the devil, // When he put on the cherub to perplex // Eve, and paved (God knows how) the road to evil (V, 109, P. 765)
12. (VI, 75-77, P. 780)
13. An earthly paradise of Or Molu (XI, 66, P. 829)
14. She look'd as if she sat at Eden's door, // And grieved for those who could return no more (XV, 45, P. 863)
Notes
1. See more in: Mikhailenko E. N. Osobennosti romanticheskogo mifotvorchestva D. G. Bajrona v misterii "Kain" [Features a romantic myth by Byron D. G. in the mystery "Cain"] // Vestnik Bashkirskogo universiteta - Herald of the Bashkir University. 2009, vol. 14, No. 3, pp. 889-892.
2. F. Nietzsche. Rozhdenie tragedii iz duha muzyki [The birth of tragedy from spirit of music]. M. Azbuka-Klassika. 2000. P. 106.
3. Gadamer G. G. Prometej i tragediya kul'tury [Prometheus and the tragedy of culture] // G. G. Gadamer. Aktual'nost' prekrasnogo - The relevance of the beautiful. M. Iskusstvo. 1991. P. 242.
4. ...man, immortal and Promethean, reaches out for knowledge and power. Byron is in the tradition of those who have believed that, in attempting to conquer his limitations, man is attempting to repair the damage of the Fall // Joseph M. K. Byron the Poet. L.: Gollancz, 1964. P. 231.
5. .in the poem the Christian doctrine of the Fall is a metaphor which Byron uses to express his own personal vision // Ridenour G. The Style of "Don Juan". New Haven: Yale Univ. Press, 1960. P. 21.
6. .unforgiven Fire which Prometheus filch'd for us from heaven (I, 127; P. 695). Here and below except where otherwise indicated, the translation of the subscript, and the original text is quoted in: DonJuan // The Complete Worksof Lord Byron. Paris: Baudry's European Library, 1837. Links to the original are given in parentheses by indicating numbers of songs, verse and page of the publication.
7. Where our first parents never learn'd to kiss // Till they were exiled from their earlier bowers, // Where all was peace, and innocence, and bliss // (I wonder how they got through the twelve hours) (I, 18, P. 684)
8. 'T was for a voyage that the young man was meant, // As if a Spanish ship were Noah's ark, // To wean him from wickedness of earth. (II, 8, P. 706)
9. first and passionate love.; Adam's recollection of his fall (I, 127, P. 695) black as Death..; as the snake. who hAvailable ats at once his venom and his strengh (II, 117, P. 718).
11. Transl. by Т. Gnedich. Her form had all the softness of her sex // Her features all the sweetness of the devil, // When he put on the cherub to perplex // Eve, and paved (God knows how) the road to evil (V, 109, P. 765)
12. (VI, 75-77, P. 780)
13. Year earthly paradise of or Molu (XI, 66, P. 829)
14. She look d as if she sat at Eden's door, // And grieved for those who could return no more (XV, 45, p 863)
