Образ автора как категория подтекста в повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ИЗВЕСТИЯ ^ IZVESTIA

ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012

УДК 82+371.044.4

ОБРАЗ АВТОРА КАК КАТЕГОРИЯ ПОДТЕКСТА В ПОВЕСТИ Н. С. ЛЕСКОВА

«ОЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК»

© М. П. БОЛОТСКАЯ Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г. Белинского, кафедра русского языка и методики преподавания русского языка e-mail: margarita_bolotskaya@mail.ru

Болотская М. П. - Образ автора как категория подтекста в повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 212-216. - В настоящей статье рассматриваются многообразные приёмы и способы языкового выражения образа автора в произведении Н. С. Лескова «Очарованный странник»; анализируются языковые единицы, аккумулирующие основной смысл текста, являющиеся его семантическим и композиционным центром. Доказывается, что названные средства характеристики образуют подтекст, второй план художественного произведения, придают ему добавочный смысл.

Ключевые слова: образ автора, подтекст, функция грамматической формы.

Bolotskaya М. Р. - The author’s image as a category of implication in N. S. Leskov’s story “A charmed wanderer” // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V.G. Belinskogo. 2012. № 27. Р. 212-216. - The article considers various ways and methods of language expression of the author’s image in N. S. Leskov’s story “A charmed wanderer”. Under the analysis there come language units accumulating the basic sense of the text being its semantic and compositional centre. The characteristic means mentioned are proved to form an implication, the second background of a literary work; they add supplementary connotations.

Keywords: the author’s image, implication, function of the grammatical form.

Сказка ложь, но в ней намек, Добрым молодцам урок А. С. ПУШКИН

творческой деятельности создавшего его творца, и как некое высказывание, диалог автора с читателем» [10].

В настоящее время существуют различные толкования названной категории, отражающие разные аспекты её рассмотрения. Так, по мнению В. В. Виноградова, «в «образе автора», в его речевой структуре объединяются все качества и особенности стиля художественного произведения: распределение света и тени при помощи выразительных речевых средств, переходы от одного стиля изложения к другому, переливы и сочетания словесных красок, характер оценок, выражаемых посредством подбора и смены слов и фраз, своеобразия синтаксического движения» [3]; «в образе автора, как в фокусе, сходятся все структурные качества словесно-художественного целого» [5].

Для М. М. Бахтина автор - это «иерархически организованное явление, включающее триаду: биографический автор - первичный автор - вторичный автор. Причём, первичный автор - участник эстетического события, в котором встречаются в одной

Содержание понятия «образ автора» рассматривается как литературоведческой, так и лингвистической наукой, однако большинство учёных (В. В. Виноградов, Б. М. Энгельгардт, Г. О. Винокур, В. М. Жирмунский, А. В. Чичерин, Д. С. Лихачёв и др.) считают, что понятие «образ автора» как предмет изучения особенно существенно для науки о языке художественной литературы.

Категория «образ автора» в филологии является одной из ключевых, она вбирает огромное количество аспектов исследования. Повышенное внимание к образу автора в филологической науке связано с развитием самой литературы, которая всё сильнее подчёркивает личностный, индивидуальный характер творчества, детерминированный появлением различных форм «поведения» автора в произведении. кроме того, данный факт можно связать с развитием филологии как науки, стремящейся рассматривать художественное произведение «и как особый мир, результат

PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES

№ 27 2012

точке художник, не зависящая от него ценностная реальность, и читатель, тоже взятый не как реальное лицо, а как внутренний объект художественного акта» [1]. Первичный автор как субъект эстетической деятельности «внеоценочен и являет себя в целом произведении» [1]. Вторичный автор - понятие иерархическое и идейно значимое. Вершину иерархии образует авторская позиция, воплощённая в сюжетнокомпозиционной, пространственно-временной и жанровой структуре текста. В основании лежит форма повествования от автора. Авторская идея, связанная с этой композиционной формой, факультативна: речь повествователя может быть идеологически нейтральной по отношению к авторской идее, а может быть отмечена её присутствием. Между ними находится голос автора, идеологическое содержание авторского слова. оно, в свою очередь, тоже иерархично, обладает своим средоточием, называемым М. М. Бахтиным «авторским центром» [2].

Бесспорно, что авторская позиция - это понимание и оценка писателем характеров людей, событий, идейных, философских и нравственных проблем, поставленных в литературном произведении.

каким образом проявляется в произведении личность автора, через какие структурные и содержательные показатели воспринимается она читателем?

оценки, которые писатель даёт разным фактам жизни, людям, философским и моральным принципам, - это прежде всего оценки в образной форме. Авторская позиция проявляется, например, в отборе фактов, в том, в каких ситуациях автор показывает персонажей, как построен сюжет, какие точки зрения на людей и события выражены в произведении.

Не подлежит сомнению, что субъект повествования избирается, но, уже будучи избранным, найденным, конструируется речевыми средствами, способными его воплотить, создать: от первого лица - «я» автора или «я» персонажа, от лица вымышленного, отстранённого и др. Такие различия в представлении субъекта повествования, в выборе речевой формы этого представления и закладывают фундамент построения образа автора.

личность автора всегда проявляется в его творении. «образ автора - это образ, складывающийся или созданный из основных черт творчества поэта. он воплощает в себя и отражает в себе также и элементы художественно преобразованной его биографии» [5]. В. В. Виноградов обращает внимание на то, что образ автора часто неправомерно смешивается с образом рассказчика: образ автора - это высшее объединение всех речевых структур произведения, это идейно-стилистическое средоточие, объединяющее и порождённых автором образов рассказчиков; рассказчик - это посредник между автором и литературной действительностью, «речевое порождение автора и образ рассказчика в сказе - это форма литературного артистизма автора. образ автора усматривается в нём как образ актёра в творимом им сценическом образе. Соотношение между образом рассказчика и образом автора динамично в пределах сказовой композиции,

это величина переменная» [6]. Однако В. В. Виноградов допускает и такой сказ, который идёт от авторского «я». Сказ в этом случае не маскирует собой образ авторского «я», а как бы его раскрывает.

культивируя сказовое повествование, н. С. лесков значительно углубил содержание сказа, открыл в нём новые художественные возможности.

Рассказчика из повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» отличает стремление объективно передать события; кроме того, само понятие «бытовое» означает для рассказчика больше, чем просто личное; оно так или иначе касается всего общества, шире - государства. Психологическая конкретизация рассказчика усиливается благодаря тому, что он подчёркнуто национален: «наше» у него всегда означает «русское», а «мы» - «русские люди». «Нетерпение сердца», преданного народу, определяет повышенную активность сознания рассказчика Н. С. Лескова. Он не просто приемлет мир, но стремится к пониманию происходящего в нём, к тому же ему необходима исповедь. Рассказчик на протяжении всего повествования передаёт не только то, что он сделал или сказал, но и то, что подумал про себя: «Я так и ахнул: «Как, - говорю, - полсотни тысяч! за цыганку? да стоит ли она этого, аспидка?»; «Ну, вот это, - отвечает, - вы, полупочтеннейший, глупо и не по-артистически заговорили...Как стоит ли? Женщина всего на свете стоит.»; «А я всё думаю, что всё это правда, а только сам всё головою качаю и говорю: «Этакая, мол, сумма! целые пятьдесят тысяч!» (Лесков). Дисгармония между испытанным чувством и сказанным словом (практический ум Ивана Севе-рьяныча диктует, что за цыганку полсотни накладно отдавать, а чувство говорит, что красота бесценна) означает, что в окружающей действительности нарушена гармония между внутренним и внешним, между чувствами человека и общепринятыми нормами.

Отличительным свойством лесковского рассказчика является талантливость. Так, Иван Северьяныч

- первоклассный конэсер, но всё же высшее проявление талантливости Флягина - талант жить. Сам строй души его противостоит разрушению. Необходимо заметить, что главный герой повести - человек «бедный», «простой», часто страдающий, а «страдающая душа» для Н. С. Лескова - это душа живая, способная к росту и обновлению.

языковые средства выражения образа автора как категории подтекста в повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» весьма разнообразны.

Одним из главных способов выражения присутствия автора является описание главного героя, когда делается акцент на незаурядности, оригинальности героя уже при первой встрече с ним: подчёркиваются «огромный рост», «смуглое открытое лицо», «густые волнистые волосы свинцового цвета»; говорится, что он был «богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца».

Как видим, уже в первом описании автор не скрывает огромной симпатии, уважения к своему любимому герою. Это подчёркивается с помощью эмоционально-экспрессивной лексики, в частности

лексики оценочной («он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь»), морфологических форм («в колпачке», «в лаптищах»), притяжательного местоимения («нашему спутнику») и, конечно, сравнением с любимым народным богатырём (возникающей ассоциацией автор выявляет существенную особенность изображаемого характера: Иван Северьяныч - богатырь не только с виду, по своей стати и необыкновенной физической силе, но и по натуре, которая роднит его с героями древних русских былин и сказок). Опора на фольклор в раскрытии национального характера героя повести показывает, что эстетический идеал Н. С. Лескова был во многом близок народному эстетическому идеалу, формировался на его основе. В то же время, далёкий от намерений идеализировать своего героя, Н. С. Лесков показывает, что он может быть медлительным и ленивым: «Это всё ничего не значит, - начал он, лениво и мягко выпуская слово за словом.»; «.сидеть бы ему на «чубаром» да ездить в лаптищах по лесу и лениво нюхать, как смолой и земляникой пахнет тёмный бор» (Лесков). Этот контраст энергии и вялости, на котором строится в повести изображение Ивана Се-верьяныча, далеко не случаен. Таящаяся в герое и не сразу обнаруживающаяся «необоримая» сила олицетворяет собой, по мысли писателя, огромные потенциальные силы русского народа, которые в обычное время не дают знать о себе, но в критический для судьбы отечества момент проявляется в полной мере.

Н. С. Лесков обнаруживает себя и в деталях: уже в экспозиции обращается внимание на то, что на пояске, который надевает Флягин, укрощающий коня, вытканы слова «Чести моей никому не отдам», выделенные в тексте повести курсивом. Это выделение не случайно, оно указывает на стержневое качество характера героя и поддержано многократным употреблением слова «совесть» в описаниях разных ситуаций, в том числе и в рассказе о самом начале жизненного пути героя. Кроме того, часто (12 раз) повторяется прилагательное «добрый»: «добрый русский богатырь», «доброе простодушие», «добрая душа», «доброе старое житие» и др. С помощью названного определения автор подводит читателя к выводу: в жизни людей много диких, злых и жестоких порывов, но в скрытом источнике всяких человеческих поступков и помышлений покоится доброта - неземная, идеальная, мистическая; она не открывается среди людей в своём чистом виде, потому что доброта есть состояние души, соприкоснувшейся с божеством.

Историю жизни Флягина автор называет «дра-мокомедией»: соединение драматизма и комизма возникает из-за несоответствия простодушия героя и расчётливости окружающих его людей. Четырежды Н. С. Лесков называет Ивана Северьяныча «дураком». Это одно из ключевых слов в повести, являющееся определённой смысловой скрепкой и таящее в себе возможности переосмысления в духе народных сказок. Действительно, наивность героя Н. С. Лескова почти детская: в благодарность за спасение граф готов выполнить любую просьбу спасителя - после долгого

раздумья Флягин просит гармонь: «Граф засмеялся и говорит: «Ну, ты взаправду дурак..» (Лесков). Удивлённый неразумным желанием «беглого» крепостного «объявиться», сокрушается писарь: «Дурак ты, дурак: на что тебе объявляться.» (Лесков). Как видим, и с помощью этой детали автор выражает симпатию к своему герою, проводя мысль о том, что мягкость, доброта, бескорыстие, правдивость делают Ивана Се-верьяныча незаурядным, выделяющимся среди всех в меркантильный век.

Классик любуется умением своего героя восхищаться красотой в разных её проявлениях: в произведении значительное место занимают восторженные описания лошадей, особенно «уязвивших» Ивана Се-верьяныча своей красотой (белой кобылки, каракового жеребца и кобылицы Дидоны). Заметим, что Иван Северьяныч способен не только испытать чувство восторга, но и поведать о нём так, как это может сделать только истинный поэт. Гонимая татарчонком белая кобылка в его рассказе не бежит, а «окрыляется и точно птица летит и не всколыхнёт, а как он ей к холочке принагнётся да на неё гикнет, так она вместе с песком в один вихорь и воскурится. «Ах ты, змея! - думаю себе,

- ах ты, стрепет степной, аспидский! где ты только могла такая зародиться?» И чувствую, что рванулась моя душа к ней, к этой лошади, родной страстию» (Лесков). Флягин не просто любуется конями, он «очеловечивает» их, говоря о тех муках, которые они претерпевают, лишившись свободы: «стоят на дворе - всё дивятся и даже от стен шарахаются, а всё только на небо, как птицы, глазами косят. Даже инда жалость, глядя на иного, возьмёт, потому что видишь, что вот так бы он, кажется, сердечный, и улетел, да крылышек у него нет.» (Лесков).

Ещё более проявляется эмпатия Ивана Севе-рьяныча, когда он открывает для себя новую красоту

- красоту женщины: «точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнётся, а из чёрных глаз так и жжёт огнём.»; «как фараон плывёт - не колыхнётся, а в самой, в змее, слышно, как и хрящ хрустит и из кости в кость мозжечок идёт, а станет, повыгнется, плечом поведёт и бровь с носком ножки на одну линию строит.» (Лесков). В Груше и пение, и движения, и лицо, и руки так внутренне одушевлены, что кажутся наделёнными собственной жизнью. Это и определяет характер последующих сравнений, используемых Иваном Северьянычем в рассказе о ней: сама Груша

- змея, её ресницы, длинные, чёрные, - это птицы, шевелящие крыльями, а пальцы, летающие по струнам гитары, - осы: «ей богу, вот этакие ресницы, длинные-предлинные, чёрные, и точно они сами по себе живые и, как птицы какие, шевелятся.» (Лесков). Так автор открывает в простом русском мужике удивительную душевную тонкость.

В повести Н. С. Лесков обнаруживает себя в ряде эпизодов, где ставятся важнейшие вопросы о противоборстве религий: можно ли и нужно ли навязывать одному народу то, что свойственно жизненному укладу другого; есть ли моральное оправдание проповедничеству, которым занимаются в Рынь-песках

русские и другие миссионеры. В заботе о количестве новообращённых и в особой «политике», соблюдаемой с иноверцами, есть, оказывается, своекорыстный интерес. Нежелание помочь пленнику противоречит самому существу христианской веры и справедливо может быть расценено как трусость, предательство и лицемерие. Три диалога о вере помогают автору сказать о нелепости, ненужности и даже вреде противоборства разных религий, разобщающего людей.

Кроме того, Н. С. Лесков показывает и страшную разрушительную силу такого общенародного бедствия, как пьянство, которое самим народом бедствием не считается. Примечательно, что рассказчик, бежавший из плена, безошибочно определяет, что перед ним русские люди: «крестятся и водку пьют» одновременно. Ещё более гнетущее впечатление вызывает следующий диалог: «Пей водку!» - Я отвечаю: «Я, братцы мои, от неё, с татарвой живучи, совсем отвык».

- «Ну, ничего, - говорят, - здесь своя нация, опять привыкнешь: пей!» (Лесков). Источником такого привычного повседневного пьянства, по мнению автора, является страшная бездуховность их жизни.

Довольно часто для выражения своего отношения к тем или иным событиям Н. С. Лесков использует приём антитезы, тем самым давая понять читателю, на чьей он стороне. Пожалуй, самые сложные противоречия касаются несоответствия духовных потребностей Ивана Северьяныча и реального состояния русской жизни. Разрыв между желаемым и сущим даёт о себе знать уже в тех картинах русского быта, которыми тешит себя Флягин, мучительно переживая свою «отъединённость» от соотечественников. С умилением вспоминает Иван Северьяныч бытовые подробности своего прошлого житья-бытья, которые, как он считает, могут подтвердить его представления о существующем на родине патриархально-семейном единении людей. Деревенский священник отец Илья рисуется ему «добрым-предобрым старичком», у которого всё так «семейственно, даже в рассуждении кушанья». С другой стороны, здесь же вспоминает, что отец Илья совершает крёстный ход «пьяненький», «раскиснет», «чуть ножки волочит». Его семейственность проявляется лишь в том, что «он если что посмачнее из съестного увидит», просит завернуть такой кусочек в бумажку, а нет бумажки, «он не сердится, а возьмёт так просто и не завернувши своей попадейке передаст» (Лесков).

Победа над Савакиреем неожиданно оборачивается для Флягина десятью годами татарского плена. Возникает парадоксальная ситуация. На смерть Са-вакирея татары и русские реагируют по-разному: «Татарва - те ничего: ну, убил и убил, на то такие были кондиции, потому что и он меня мог засечь, но свои, наши русские, даже досадно, как этого не понимают, и взъелись» (Лесков).

Обманчивыми оказываются надежды Ивана Северьяныча на вдруг явившихся в татарскую степь миссионеров, в которых он увидел своих спасителей, однако они отнеслись к его судьбе с полнейшим равнодушием: «Как же вы это так, - недоумевает Иван

Северьяныч, - мне это очень обидно, что вы русские и земляки, и ничего пособить мне не хотите» (Лесков).

Ещё более жестокие разочарования ждут Ивана Северьяныча в первый же день возвращения на родину: «добрый батюшка Илья» выслушал его исповедь и не разрешил ему «на три года причастия», а спасённый им некогда граф, ставший за последние годы очень «богомольным человеком», приказал высечь его ещё раз «с оглашением» для примера и, не захотев держать при себе «отлучённого», перевёл его на оброк. Как видим, симпатии и антипатии автора налицо.

Ключевое значение для понимания отношения

Н. С. Лескова к своему герою имеет символическое название повести - «Очарованный странник». Характер героя указывает, что слово «очарованный» прежде всего выявляет артистический склад личности Ивана Северьяныча, поэтому оно часто оказывается синонимичным другому определению, которое прилагает к себе сам герой - «восхищённый». В контексте многих эпизодов повести оно обретает метафорическое значение и указывает на свойственную ему чуткость, отзывчивость, способность пленяться тем или иным явлением жизни, ощущать притягательность красоты. Это же слово выступает в повести и в значении «подвластный чему-то таинственному, чародейному, чудесному», «страдающий от наваждения». «Очарованный» применительно к отдельным периодам жизни Ивана Се-верьяныча означает и «скованный», не развернувший всех своих возможностей, переживающий период «сна души» - внутреннего оцепенения. В отдельных же эпизодах повести, изображающих борения Ивана Северьяныча с «ангелом сатаны» и мелкими бесами, смущающими его душевное спокойствие, Н. С. Лесков оживляет в сознании читателя и древнее значение этого слова: очарованный - попавший под власть злых сил, бесовского колдовства [7].

Таким образом, и через название повести Н. С. Лесков выражает уважение, симпатизирует своему герою за свойственную ему способность пленяться и ощущать притягательность красоты.

Безмерное уважение автора к герою подтверждают также следующие фразы: «Рассказчик умолк и поник головою. Его никто не тревожил; казалось, все были проникнуты уважением к святой скорби его последних воспоминаний.»; «Проговорив это, очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом» (Лесков).

Несмотря на то, что автор даёт Ивану Северья-нычу несколько имён: Голован (прозвище в детстве и юности); Иван (так зовут его татары); Пётр Сердюков (под чужим именем служит он на Кавказе); отец Измаил (став иноком), - главный герой всегда остаётся самим собой - настоящим русским человеком Иваном Северьянычем Флягиным.

Дистанция между автором, рассказчиком, слушателями, читателем сокращается в сказе настолько, насколько это возможно. Пространство, окружающее автора-слушателя, слушателей, рассказчика, как бы

приобретает физические характеристики: все встречаются в реальной обстановке; эмоциональное напряжение этого пространства максимально, так как герой не просто рассказывает, а исповедуется, слушатель не только слушает, но активно влияет на ход повествования, автор-слушатель, присутствуя, выносит суждение об услышанном.

Такое соотношение позиций автора, рассказчика, слушателей, читателя предполагает соединение авторского повествования и «чужого» слова в органичную художественную форму сказа, что служит задаче писателя максимально приблизиться к изображаемому и в то же время остаться на позиции объективного повествователя. По справедливому замечанию Е. Г. Мущенко, «точка зрения повествователя является одним из главных жанрообразующих элементов в повести» [9]. В сказовой повести Н. С. Лескова этот жанрообразующий элемент получает максимальную нагрузку, поскольку в основе её однонаправленный сказ, при котором точки зрения автора и рассказчика предельно сближаются. Отсюда «содержательная нагрузка» на каждую единицу «площади художественного пространства» увеличивается, главным образом за счёт того, что точку зрения повествователя выражает не только рассказчик, но и автор [9].

В монастыре, «в погребу», наедине с собой и богом, Иван Северьяныч приходит к выводу, что он «не усовершается», и просит у бога «другой более соответственный дух получить». «Прощение» приходит к нему, но лишь тогда, когда он «исполнился страха за народ свой русский».

Проведя своего героя через множество событий, автор заставляет его понять смысл жизни. иван Севе-рьяныч заканчивает своё повествование словами: «мне за народ очень помереть хочется»; «я тогда клобучок сниму, а амуничку надену» (Лесков).

Автор «проводит» и читателя сквозь целый ряд мнений о герое, чтобы окончательное (совпадающее с авторским) прозвучало с наибольшей силой. Повествование Ивана Северьяныча воспринимается по-разному: полковник выслушал, задумался и говорит: «Помилуй бог, сколько ты один перенёс...»; лекарь промолвил: «Экий ты, братец, баран: били тебя, били, и всё никак ещё не добьют»; монахи не поверили ни единому слову; но никто из них так и не понял души очарованного странника. По мысли Н. С. Лескова, они и не могли понять, так судили о нём не так, как должно

судить о человеке. В повествовании наступает пауза, соответствующая интонации конца сказового монолога. Своеобразие лесковской паузы не только в том, что она подчёркивает духовную значимость пережитого рассказчиком; она подготавливает активное восприятие читателем авторского резюме. Авторское слово завершает обмен мнениями: существует единая мера понимания человека - степень его нравственности.

В повести авторская идея не просто освещает главного героя, а как бы саморазвивается. Слово автора сопрягает индивидуальную судьбу личности с судьбой многих «умных и разумных», которым не подвластно разглядеть пути общественного развития. Слово же рассказчика лишь «до времени» сокрыто от всех, - так утверждается связь грядущего с настоящим, необходимость пробудить добрые чувства в человеке, чтобы в будущем они стали выражением его существа. Каждый из названных выше способов языкового выражения авторской позиции и авторского присутствия в тексте повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» образует подтекст, второй план художественного произведения, даёт возможность наилучшим образом передать основную идею художественного произведения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975.

2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

3. Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М.: Гослитиздат, 1961.

4. Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М.: Наука, 1961.

5. Виноградов В. В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971.

6. Виноградов В. В. Проблема сказа в стилистике // Виноградов В. В. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980.

7. Горелов А. А. Н. С. Лесков и народная культура. Л.: Наука, 1988.

8. Лесков Н. С. Очарованный странник // Лесков Н. С. Избранные сочинения. М.: ОГИЗ, 1946.

9. Мущенко Е. Г., Скобелев В. П., Кройчик Л. Е Поэтика сказа. Воронеж: Воронежский университет, 1978.

10. Орлова Е. И. Образ автора в литературном произведении. Екатеринбург: Уральский университет, 2008.