CC BY
1347
I. ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
Е.С. Кубрякова
ОБ УСТАНОВКАХ КОГНИТИВНОЙ НАУКИ И АКТУАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМАХ
КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
Начальные этапы становления когнитивной науки были настолько тесно связаны с теоретической лингвистикой и взаимовлиянием этих дисциплин, что вся проблематика будущей когнитивной лингвистики не может быть охарактеризована без обращения к исходным установкам и допущениям когнитивной науки. Хотя можно считать, что главные задачи когнитивной лингвистики определились к моменту ее официального признания в конце 80-х гг., они тоже подвергались изменениям и пересмотру в последующие годы как под влиянием продолжающихся перемен в когнитивной науке, так и благодаря возникновению новых областей знания в описании языка, обязанных своим происхождением применению когнитивного подхода в разных школах самой когнитивной лингвистики. Краткой истории рассматриваемых наук и их взаимодействию и посвящается настоящая работа.
Со времени публикации «Краткого словаря когнитивных терминов» [Кубрякова и др., 1996] прошло более семи лет - большой срок для активного развивающейся парадигмы научного знания. На этом словаре выросло целое поколение ученых, впервые познакомившихся с когнитивной наукой и когнитивной лингвистикой по этому словарю и благодаря ему заинтересовавшихся этими новыми науками. В этом, собственно, и состояла тогда цель словаря - вовлечь в когнитивные исследования новые поколения лингвистов у нас в стране и показать перспективы данного направления. Вскоре после этого этим же целям стал служить совместный проект Института языкознания РАН и Тамбовского государственного университета им. Г.Р Державина «Современное лингвистическое образование» Федеральной целевой программы «Государственная поддержка интеграции высшего образования и фундаментальной науки на 1997 - 2001 гг. «, в рамках которого в Тамбове и Москве прошли замечательные конференции и встречи, а также были выпущены многочисленные издания, в которых когнитивная лингвистика не только получила свою дальнейшую разработку, но, как представляется, оказалась существенно обогащенной за счет выдвижения новой собственной версии когнитивизма. Эта версия, ставшая известной в отечественной науке под названием когнитивно-дискурсивной, хотя и возникла первоначально в недрах классического когнитивизма, когнитивизма первого периода [см. Кубрякова 1997], а значит получила импульсы своего развития за рубежом, очень скоро переросла пределы узкого когнитивизма и, вбирая в себя лучшие традиции отечественного языкознания и опираясь на его достижения и традиции, обнару-
жила свои яркие отличительные черты и своеобразие.
Освещая актуальные проблемы современной когнитивистики на сегодняшний день, уже нельзя, строго говоря, не учитывать тех огромных перемен, которые были связаны с появлением когнитивно-дискурсивной парадигмы и которые явно отражали преодоление известной огра-ничен-ности «узкого» когнитивизма и переход к новым важнейшим проблемам науки XXI века. Нельзя, конечно, говоря об этих новых задачах в самой когнитивной лингвистике и когнитивной науке в целом, обойти вопрос и о тех изменениях, которые произошли в названных науках за рубежом. Но, поскольку две рассматриваемых линии развития когнитивизма - у нас в стране и за рубежом - в значительной мере разошлись и оказались достаточно самостоятельными, в настоящей статье, открывающей наш новый журнал, мы решили отдать первоначально дань историческим истокам когнитивизма. Иначе говоря, мы хотели вернуться здесь еще раз к той ситуации, которая его породила и которая придала всему этому направлению за рубежом конкретный его характер, а в значительной степени предопределила те задачи и те установки когнитивизма, с которыми мы стремимся познакомить нашего читателя сегодня. Хотелось бы при этом все же специально подчеркнуть, что в освещении и разъяснении актуальных проблем когнитивной лингвистики сами мы стоим на позициях когнитивно-дискурсивной парадигмы, а потому, конечно, и расцениваем все, описываемое нами, с этой точки зрения.
По признанию многих ученых, когнитивная наука (далее КН) и когнитивная лингвистика (далее
КЛ) заняли «прочное место в ряду крупных научных потоков исследований» [Поляков 1993: 12], когнитивная лингвистика выдвинула свою собственную парадигму знания [КгаусЬепко 2002: 42] и вообще во второй половине XX века «произошла практически полная смена парадигмы» [Фрумкина 1995: 75]. Бурное развитие КЛ считается «характерной чертой мирового языкознания на современном этапе» [Попова, Стернин 2001: 3]. И все же основания указанных наук, а также их цели и задачи характеризуются многими исследователями, в том числе и у нас в стране, далеко не тождественным образом, а потому и выступают зачастую как лишенные ясности. Между тем широкое распространение публикаций, в заглавии которых фигурирует термин «когнитивный», широкий диапазон мнений о сущности когнитивизма, о его новизне, достоинствах и недостатках и, конечно, о желательности или нежелательности его развития у нас в стране - все это факты, с которыми невозможно не считаться и от оценки которых зависит понимание облика современной теоретической лингвистики в целом. Думается, однако, что подобная оценка необходима не только для лингвистики: перспективы развития КН важны и интересны для многих фундаментальных наук, так или иначе связанных с языком и обращающихся к лингвистике для разъяснения ставящихся в них теоретических и практических проблем. Последнее помещает лингвистику не только в разряд наук когнитивного цикла (а для них КН выступает как «зонти-ковая»), но скорее в число системообразующих КН дисциплин. Возникает такая ситуация, при которой, с одной стороны, нельзя правильно осветить историю зарождения и становления самой КН, минуя лингвистику и не учитывая изначальных связей указанных наук, но нельзя, с другой стороны, понять смысл и содержание актуальных проблем современной лингвистики, не отдавая дани грандиозным замыслам и планам КН. Признание важности этих обстоятельств определяет главную задачу настоящей статьи, посвящаемую некоторым особенностям формирования КН и ее дальнейшего развития лишь для того, чтобы охарактеризовать на этом фоне своеобразие и новизну такого нового направления в лингвистике, как когнитивизм, и определить стоящие перед ним проблемы.
КН начинает свое развитие в США примерно с 60-х гг. XX века, что по датам появле-
ния соответствует возникновению там же и такого нового лингвистического направления, как трансформационная (позднее - порождающая, генеративная) грамматика, т.е. перед тем, как им разойтись (а о КЛ уже с конца 70-х гг. можно говорить как об антихомскианской), КН и генеративная грамматика развиваются во многом параллельно друг другу и, безусловно, оказывая друг на друга значительное влияние. У истоков КН не случайно называют таких выдающихся ученых, как психолога Дж. Миллера и лингвиста Н. Хомского [The Making of Cognitive Science 1988], [The Chomskyan Turn 1991]. Воздействие последнего на философию и психологию тех лет признавалось даже всеми теми, кто впоследствии оказался «по ту сторону баррикад», см. также [Harman 1988]. И вообще психология и лингвистика, которые уже давно имели общие точки соприкосновения, с 60-х гг. обнаруживают особенно тесные связи - проявляются они и в прямом сотрудничестве Миллера, и Хомского [Wanner 1988: 143].
Нельзя не учитывать, что вся научная атмосфера тех лет была связана с осмыслением опыта войны как величайшего потрясения века, а затем и как источника появления новых технологий и новых изобретений в промышленности. В конечном счете, это не могло не сказаться и на особом направлении исследований в фундаментальных науках, поставленных на служение обществу и удовлетворению его потребностей, но вынужденных одновременно учитывать при этом и роль наблюдателя в науке, и роль исполнителя в овладении новыми технологиями. Интерес к поведению людей в разных экстремальных ситуациях и необходимость анализа планов и программ подобного поведения вызвал к жизни появление в психологии нового направления, противопоставлявшего себя господствовавшему тогда бихейворизму, методологию которого стали отвергать как несостоятельную и даже тупиковую. Опыт войны особенно ярко выявил ограниченность формулы «стимул - реакция», заставлявшей считать научными лишь непосредственно наблюдаемые явления. Фактически это не позволяло понять, почему у одного и того же человека и тем более у разных людей реакции на одни и те же стимулы могут оказаться диаметрально противоположными. Но без этого объяснения поведение человека оказывалось непредсказуемым. Было осознано, что в указанной диаде между стимулом и реакцией стоит действие множества факторов,
до сих пор либо вообще не учитывавшихся, либо учитывавшихся недостаточно. Такими факторами и сочли внутренние состояния человека, т.е. явления психические, ментальные.
Внутренний мир человека - указывает впоследствии специалист по функциональной теории когниции Норман А. Андерсон - развился для выживания человека во внешнем мире; его структура, однако, принципиально отлична от того, что мы обнаруживаем в этом внешнем мире; теория же когнитивизма стала продвигаться вперед именно тогда, когда стала исследоваться внутренняя организация разума [Anderson 1996]. Унаследовав от бихейворизма интерес к поведению человека, зарождавшаяся когнитивная психология изменила тем не менее не только подходы к его изучению, но и само понимание человека. Согласно этим новым представлениям, человека следовало изучать как систему переработки поступавшей к нему информации, когнитивная же психология должна заниматься, по словам ее создателя У. Найссера, «всеми процессами, в ходе которых сенсорные данные на входе трансформируются, редуцируются, обогащаются, откладываются для их хранения и используются» [Reed 1996: 3]. Внутренние состояния человека обусловливаются всеми этими процессами, рефлексиями над ними, их возможной оценкой и т.п. Конечно, прав В.З. Демьянков, когда он отмечает, что «в науке нередок тот случай, когда в новой концепции слышны отголоски когда-то звучавших положений и проблем» и что «затронуло это déjà vu и когнитивизм» [Демьянков 1994: 17]. Но в зарубежной науке - притом достаточно единодушно - новая система взглядов стала оцениваться как революционная (в куновском смысле: ведь ее формирование и утверждение привело к выдвижению новой когнитивной парадигмы научного знания).
Признавая, что разработка генеративной грамматики осуществлялась в рамках когнитивной революции, которая принесла с собой новое понимание природы и поступков человека, Н. Хомский писал: «когнитивная революция проявляет заинтересованность в состояниях разума/мозга и в том, как они проявляются в поведении человека, особенно в его когнитивных состояниях: знания, понимания, интерпретации, веры и т.п. Подход к человеческому мышлению и деятельности в этих терминах делает психологию и такую ее составляющую, как лингвистика, частью естественных наук, занимающихся сущ-
ностью человека и ее проявлениями, а, главное, мозгом» [Chomsky 1991: 4-5].
Но заниматься в лингвистике мозгом можно, по всей видимости, все же только тогда, когда среди когнитивных способностей человека выделяют особо языковую способность, способность говорить и понимать услышанное, а также тогда, когда мы, найдя способ охарактеризовать ее, сможем соотнести ее и с другими когнитивными способностями человека. По сути дела это и предрешило магистральный путь исследования будущей KJI за рубежом. Именно при описании языковой способности и были впервые описаны знания языка, хранящиеся в голове человека и выступающие здесь в виде особых ментальных репрезентаций, см. подробнее [Кубрякова 1995: 184 и сл.]. Но ведь сам вопрос о представлении знаний в голове человека, об их репрезентации, а также положение о том, что совокупность подобных представлений формирует разум и интеллект человека, - это центральные вопросы для всей КН. Рассмотрение же самой значительной части подобных репрезентаций в языке и связи их с языком превращает лингвистику (вместе с психологией) в центр всех когнитивных поисков.
«Существует соблазн, - пишет Гилберт Харман, - приравнять когнитивную науку научному исследованию когниции», однако «лучше сказать, что когнитивная наука - это научное исследование языка и научное исследование когниции» [Harman 1988: 259], так как одно без другого вообразить попросту невозможно. Подобная проблематика, однако, уже не может быть охвачена одной психологией, и даже содружество психологии с лингвистикой оказывается для решения поставленных проблем явно недостаточным. Хотя КН формируется на базе двух указанных наук, убеждение в том, что «наступило время создать подлинную науку о человеческом поведении» [Neisser 1988: 83], а за это поведение «ответственны» разные типы деятельности разума с информацией, аналогичные в целом ряде отношений тем, что осуществляются вычислительными машинами (компьютерами), привлекает к созданию КН все более широкий круг исследователей из областей теории информации, моделирования искусственного интеллекта, компьютерологии. КН становится междисциплинарной. В ее задачи входит и описание/изучение систем представления знаний и процессов обработки и переработки информации, и - одновременно - исследование общих принципов организации когнитивных
способностей человека в единый ментальный механизм, и установление их взаимосвязи и взаимодействия. Человек эволюционировал в мире, устройство которого явно подчиняется определенным закономерностям, а это значит, что развивающийся у него интеллект тоже должен быть устроен в соответствии с некими общими принципами, ср. [Shepard 1988: 45]. Познание мира вне нас состоит в постепенном открытии указанных закономерностей, и надо отдавать себе отчет в том, что структура окружающего человека мира, той экологической среды, в которую он погружен, не может не отразиться на формах познания мира, точнее, формах когниции, см., например, [Neisser 1988: 86-87].
Соответственно такому расширительному взгляду на разные формы осмысления мира и овладения знаниями о нем начинается становление ключевых для КН понятий когниции и когнитивных способностей/процессов/ операций и т.д. Означавший первоначально просто «познавательный» или «относящийся к познанию», термин когнитивный все более приобретает значения «внутренний», «ментальный», «интериори-зованный» и, наконец, «связанный с когницией», причем в понятие это все чаще вкладывается новое содержание.
Можно привести немало разных трактовок этого понятия, но интересно отметить, что и сегодня, в ретроспективе, тоже подчеркивается исключительная роль лингвистики в его формировании. «Исследование языка за прошедшие полвека или около того, - пишут Ст. Андерсон и Д. Лайтфут в монографии 2000г. о физиологических аспектах существования языка, - обеспечило когнитологов (cognitive scientists, т.е. буквально 'когнитивных ученых' - специалистов в области когниции!) моделями того, как можно изучать когницию в более общем плане. Лингвисты оказались в более счастливом положении, нежели другие ученые, изучающие разум, и именно потому, что наше знание языка ведет к множеству очевидных и обозримых последствий, а также потому, что оно гораздо более открыто для изучения, чем другие домены» [Anderson 2000,16, с. XIII]. Оно может послужить прототипом для исследования когниции [там же]. О том же, собственно, говорил и несколько раньше (в 1999 г.) и Жиль Фоконье, заметив, что «лингвистика становится чем-то большим, нежели замкнутая (self-contained) область изучения языка; она вносит свой вклад в обнаружение и объяснение общих
аспектов человеческой когниции» [Fauconnier 1999: 124].
Использование термина когниция при наличии, казалось бы, тождественного ему термина познание получает, таким образом, свое обоснование в их нетождественности друг другу. «Приняв термин «когниция» в качестве ключевого, - пишет В.З. Демьянков, - направление это обрекло себя на обвинения в перепевах в новых терминах того, что давно известно. Ведь когниция, познание, разум, intelligentia были предметом рассуждений с незапамятных времен» [Демьянков 1994: 17]. Но то же самое можно сказать о многих других терминах: проблемой понимания мира человеком тоже занимались издавна и тоже использовали при этом серию терминов (истолкование, трактовка, интерпретация), но в каждой новой системе взглядов они получали новое содержание: сегодня никто не будет спорить о том, что в герменевтике в термин вкладывается иное содержание, чем в традиционной лингвистике и что «необходимость создания единой междисциплинарной теории понимания сегодня подтверждается большинством специалистов когнитивного сообщества» [Поляков 1993: 15].
Конечно, КН обратилась к решению тех грандиозных проблем, которые всегда волновали логиков, философов, социологов, не говоря уже о лингвистике и психологии, но ведь сегодня к их решению стараются сознательно подойти сообща, т.е. объединяя усилия самых разных наук и вырабатывая при этом как некоторую общую систему допущений (assumptions), так и критически пересматривая накопившиеся по этому поводу знания в свете новейших достижений наук, которые ранее были неизвестны. Достаточно указать в этой связи на исследования в области искусственного интеллекта или на методики симуляции работы мозга на компьютерах, на экологию, теорию информации и т.д. и т.п. Новая парадигма научного знания — а когнитивизм являет собой именно новую научную парадигму - предлагает, по определению, новую систему взглядов, которая отнюдь не является простой суммой каких-то представлений и тем более не повторяет традиционных трактовок своих ключевых понятий.
Возможно, что некоторые неверные суждения о смысле КН связаны как раз с непониманием исходного для нее термина когниция, а это объясняет попытки наших отечественных ученых предложить когниции собственную
интерпретацию. Одни ученые подчеркивают при этом принципиальное отличие познания научного и вненаучного: первого как предполагающего поиски объективной истины, а второго - как прагматически ориентированного и направленного на принятие разумного решения в той или иной ситуации (т.е. решения с позиций здравого смысла). «На уровне обыденного сознания, - отмечает В.В. Лазарев, последовательно рассматривающий противопоставление научного постижения мира и когниции как процессов обыденного сознания в актах непосредственного восприятия мира, - человек видит мир иначе во всем по сравнению с тем, как его видит наука» и далее утверждает: «очевидно, что обыденные формы освоения действительности имеют корни и основания, разительно отличные от оснований научного познания. В структуре мышления научное познание является лишь надстройкой над обыденным сознанием, которое столь же древнее, как сам человек» [Лазарев 2000: 85-86; 19]. Но не вырастает ли наука из обыденных потребностей человека? Все ли так просто с «разительным отличием» одних форм познания от других? Да и можно ли согласиться с конечным выводом автора, что термин «когнитивный» и означает «обыденный»?
Дело, пожалуй, все же заключается в ином: когниция охватывает любые формы постижения мира, а начинаются они с первых контактов человека с окружающей его средой; поведение человека адаптивно, а потому когниция - формирование сведений о мире - постоянно происходящий и постоянно продолжающийся процесс. Как указывает Ж. Фоконье, для него (как для ког-нитолога) когниция - а она является предметом анализа и в КН и в КЛ - это прежде всего как бы «закулисная когниция» (backstage cognition), т.е. скорее неосознанно протекающая деятельность по приспособлению человека к среде [Fauconnier 1999: 125]. Однако, действительно, акцент на то, каким мы видим мир, как воспринимаем те или иные ситуации в обычной жизни, у когнитологов, несомненно, преобладает. Это проявляется особенно четко и при изучении процессов концептуализации и категоризации мира, т.е. той области, в которой когнитивной семантике удалось добиться наибольших результатов. В каком-то смысле можно утверждать, что для них больший интерес представляют результаты восприятия мира, нежели результаты научного познания. Отсюда и положение о том, что если мы хотим сделать теорию когниции адекватной (функциональной), мы
не можем отрицать того факта, что эта теория является в первую очередь когнитивной теорией повседневной жизни и что многие концепты обыденного сознания для этой теории бесценны, см. [Anderson 1996: 1 и 34].
Таким образом, если отбросить использование рассмотренных терминов в целях следования моде, вряд ли можно согласиться с тем, что, например, термин «когнитивный» «размыт и почти пуст» [Фрумкина 1996: 55]: он скорее функционально перегружен, но отдельные его значения легко дифференцируются в разных контекстах.
Дополняя сказанное выше о когниции, можно также обратить внимание и на определение понятия знаний: последние тоже не связываются исключительно со сведениями, полученными в какой-либо науке или в специальной научной деятельности. Более того, как пишет Ст. Рид, когницию обычно характеризуют как приобретение знаний, но в виду при этом имеются также навыки и умения - например, сказывающиеся при распознавании образов, концентрации внимания, решении проблем и т.д. Путь от сенсомоторных ощущений до формирования их ментальных репрезентаций - это сложный конструктивный процесс, в ходе которого наблюдается использование знаний и умений, - это не пассивная регистрация ощущений [Reed 1996]. Одной когнитивной психологии для описания всех перечисленных процессов опять-таки недостаточно - как потому, что многие из них непосредственно связаны с языком, так и потому, что их анализ в эксперименте заставляет исследователей обратиться к методам математического моделирования и проверке гипотез на компьютерных программах.
«Многие теоретики понимают сегодня, -писал У. Найсер еще в конце 80-х гг. прошлого века, - что сама когнитивная психология - это только часть более широкой и важной программы, «когнитивной науки», которая охватывает также искусственный интеллект, лингвистику, нейрофизиологию и философию разума» [Neisser 1988: 87]. Однако тенденции развития КН за последние десятилетия оказались и в этом отношении противоречивыми. С одной стороны, действительно, КН подчиняла себе и вовлекала в свои исследования все большее количество разных наук. Уже сложились такие дисциплины, как когнитивная антропология, когнитивная социология и даже когнитивное литературоведение и т.д., т.е. почти в каждой
гуманитарной науке выделилась специальная область, связанная с применением когнитивного подхода и когнитивного анализа к соответствующим объектам данной науки. Но свидетельствует ли это об укреплении междисциплинарных связей как таковых или же мы имеем дело прежде всего с распространением когнитивной методики на новые области знания? В этом отношении очень показательна история возникновения когнитивной лингвистики.
В специальной литературе возникновение KJI связывается с точной датой - 1989 г., когда собравшиеся на научной конференции в Дуйсбурге, Германия, вынесли решение о создании ассоциации по КЛ и как бы провозгласили ее отдельной веткой современной лингвистики. С этого времени стал печататься и журнал «Cognitive Linguistics». Фактически, однако, к этому времени уже были хорошо известны многие труды ученых, по праву считающиеся сегодня «классическими» для первого периода существования КН и, несомненно, давшие миру первые образцы применения когнитивного подхода к явлениям языка. Среди таких работ можно назвать и когнитивную грамматику Р. Ленекера, и многие работы Л. Тэлми, и исследования Дж. Лакоффа и М. Джонсона и, наконец, работы Ж. Фоконье. Можно с полным на то основанием утверждать, что в принципе к указанному времени четко вырисовываются контуры новой парадигмы знания в самой лингвистике, ибо все ее конститутивные признаки налицо: сформулированы установки когнитивного подхода, выделены главные объекты анализа, уже определены ключевые понятия и т.д. Уже представлены также разные направления в когнитивном исследовании языка и определились лидеры и ведущие фигуры в разных школах КЛ. Осветить главные принципы КЛ и определить актуальные проблемы этой науки, не обращаясь к тому ее периоду, просто невозможно. В этой связи и надлежит обратить внимание на два следующих обстоятельства.
Первое из них заключается в том, что в 70-е и 80-е гг. XX в. связи КН и КЛ носили более выраженный характер. Как мы пытались показать в первой части статьи, КН и КЛ развивались в тесном содружестве друг с другом: они не только взаимообогащали друг друга, они совместно разрабатывали исходную систему взглядов, получивших название когнитивизма. Но чем более продвинутыми становились самостоятельные исследования собственно лингвистического характера, чем более специальными они становились, тем боль-
шее влияние, как кажется, они оказывали на формирование когнитивных областей знания в других науках, тем обособленнее становилось развитие самой КЛ. Она продолжала решать поставленные в КН задачи, но, решая их на таком богатом, разнообразном и до этого тоже хорошо изученном материале, как язык, КЛ начинала вырабатывать свои собственные версии когнитивизма, свои собственные методики; она начала выступать как задающая вопросы другим наукам и требующая разъяснения по разным проблемам, связанным с порождением и восприятием речи, с особенностями обработки информации в языке (ЗргасЬуегагЬеИш^), с устройством ментального лексикона и памяти и т.д., от специалистов по биологии, медицине, физиологии и, конечно, нейрологии.
Второе же обстоятельство касается развития теоретической лингвистики у нас в стране. Вопрос о высоком уровне нашей лингвистики, об исключительном разнообразии представленных здесь концепций языка и их самобытности - это, конечно, особая тема для лингвистической историографии, требующая самого серьезного внимания. И все же хотелось бы отметить, что весь период с 60-х гг. XX в. до настоящего времени характеризовался несколькими важными чертами: неприятием основной частью нашего лингвистического сообщества трансформационной, а позднее - и генеративной грамматики, созданием собственных версий грамматик формальных, расцветом системно-структурных исследований (особенно - по семантике), выдвижением оснований функциональной грамматики и т.д. Все перечисленные мной направления (а наряду с ними, конечно, и некоторые другие) формировались в соответствии с собственными традициями, а зарубежные концепции всегда принимались или же не принимались не столько в силу известного консерватизма или приверженности своим школам, сколько по причине следования сложившейся системе взглядов и исходных принципов того, что называлось «советским языкознанием». Только на этом фоне можно понять и судьбы когнитивизма, получившего у нас в конечном итоге свое признание примерно с 90-х гг. прошлого века благодаря его обращению к темам, всегда волновавшим отечественное языкознание: языку и мышлению, главным функциям языка, роли человека в языке и роли языка для человека.
Не могу не отметить в этой связи и такого направления в теоретической лингвистике тех лет, как ономасиологическое, когда специальному анализу подверглась такая важнейшая функция языка, как номинативная и когда лежащая в основе такого анализа теория номинации получила свое глубокое освещение в целом ряде исследований, по сути дела подготовивших почву и для распространения у нас когнитивного подхода. Ведь номинативная деятельность понималась нами как речемыслительная, требовавшая при наречении фрагментов мира и всего сущего в окружающей человека действительности использования всех ресурсов языка и их постоянного соотнесения с самими обозначаемыми реалиями. В исследованиях этого рода выявилась очевидная зависимость совершаемых человеком актов номинации от множества факторов, начиная от личностных до исторических, социальных, культурологических. Идея изучить роль человеческого фактора в языке органично вписалась в размышления о лин-гвокреативной деятельности человека, о создаваемой им языковой картине мира, о возможностях языка самому создавать новые сущности путем их номинальных определений.
С современной точки зрения такие исследования следует расценить именно как когнитивные, и хотя в них еще не присутствуют собственно когнитивные термины или понятия, по всему своему духу и ориентации иначе, чем как когнитивными, их назвать трудно. Впрочем, с 90-х гг. начинается и использование в этих работах чисто когнитивной терминологии. Выполненный под руководством академика Б.А. Серебренникова цикл исследований и сегодня ничуть не потерял своей значимости, и если зарубежные когнитологи и любят говорить о том, что у КН короткая история, зато -богатое прошлое, предтечи когнитивизма сегодня не случайно обнаруживают и у А.Ф. Потебни, и у Л.С. Выготского. Интерпретировать исследования указанного цикла с этой точки зрения тоже очень полезно: уже в них прослеживается явная связь речевых структур с мыслительными, причем связь, зависящая от контекста создания таких структур в речевой деятельности и напрямую обусловленная интенциями говорящего и более общим замыслом всей осуществляемой им деятельности по порождению речи. Второе обстоятельство, о котором я говорю, характеризуя предпосылки развития у нас новой парадигмы знания, касается, следовательно, зарождения внутри ономасиологического направления и в исследованиях роли человечес-
кого фактора в языке собственного виденья проблем соотношения языковых структур с мыслительными, которые могут быть успешно решены только при синтезе когнитивного подхода с коммуникативным. В то же время, поскольку цели настоящего сообщения гораздо более ограничены и касаются прежде всего когнитивной составляющей названной парадигмы знания (т.е. парадигмы когнитивно-дискур-сивной), в завершающей части данной работы я остановлюсь на некоторых линиях развития КН за последнюю четверть века, с тем, чтобы проанализировать, насколько изменения и преобразования в КН могут сказаться (а, возможно, уже и сказываются) на конкретной деятельности лингвистов в КЛ, а также насколько они отражаются на актуальных проблемах КЛ.
Первая линия развития КН касается требования междисциплинарности исследований, проводимых под эгидой КН. Вскользь мы уже упомянули о том, что за сорокалетний период существования КН объединение разных наук принимало разные формы. Уже в начале 80-х гг. прошлого века Ф. Джонсон-Лэрд подчеркивал: «... Разум чересчур сложен для того, чтобы прямо увидеть его или даже изучать с точки зрения какой-либо одной науки». По его мнению, только синтез наук может способствовать пониманию сути когниции, а подобный синтез предполагает союз экспериментальной психологии, лингвистики и искусственного интеллекта [Johnson-Laird 1983, XI]. Фактически, однако, налаживание связей и их поддержание стало делом отдельных школ, а кооперация представителей разных дисциплин возникает лишь время от времени. Перекрестные связи нескольких наук пока остаются в пространстве желаемого, а ведущим типом связи - попарное объединение наук для решения достаточно конкретной задачи. И хотя лингвистика является в этом отношении заметным исключением, по своему характеру точки соприкосновения ее с другими дисциплинами сводятся скорее к заимствованиям из научного аппарата этих дисциплин нескольких новых понятий (информации, противопоставления фона и фигуры, фокусировки внимания, сканирования и т.д.). Между тем, даже короткие периоды сближения лингвистики с другими науками таят в себе и некоторую опасность. Смущает не только размывание границ между, казалось бы, самостоятельными науками (в конце концов это
приводит к возникновению новых «сдвоенных» наук типа психолингвистики, социолингвистики, антрополингвистики, лингвокультурологии и т.д.), но скорее, с одной стороны, известная потеря интереса к традиционным для лингвистики темам, связанным с эмпирическими описаниями языка, а с другой, подмена проблем теоретической лингвистики проблемами физиологической или биологической стороны языковых явлений.
Не считаю себя вправе судить о том, во что лингвистика не должна превращаться, или вступать в полемику о том, частью какой науки она является - семиотики, психологии, биологии и т.п. Наверно, для лингвиста важнее всего то, что она сама занимается настолько сложным и уникальным объектом - языком, что может и должна поставлять другим наукам необходимые для них сведения о языке и вступать с этой целью в союз с разными науками, но только не ценой потери собственной самостоятельности! В настоящее время она исключительно важна для получения данных о деятельности разума. Это и составляет предмет лингвистики когнитивной. Уже давно полагали, что язык открывает окно в окружающий нас мир; сегодня правильно полагают, что язык - это окно в духовный мир человека, в его интеллект, средство доступа к тайнам мыслительных процессов, и этот поворот в лингвистике заслуживает самого серьезного к нему отношения. Возможно, что для дальнейшего продолжения подобных исследований понадобится создание нейролингвистики и выдвижения нейронных теорий языка, см. подробнее [Lakoff 1999: 110 и сл.]; возможно, что на повестку дня встанет возникновение биолингвистики, см. подробнее [Kravchenko 2002], но все же, в каких бы ипостасях нам ни предстояло изучать язык в будущем, величайшей ценностью останутся для нас сами эмпирические сведения о языках и отдельно взятом языке, а, следовательно, и задачи разработки адекватных средств и способов его описания.
Даже признавая предлагаемое Н. Хомским противопоставление И-языка (языка интериори-зованного, внутреннего, данного в виде ментальной когнитивной способности человека) и Э-язы-ка (экстериоризованного, экстенсионально ориентированного и стремящегося вовне), а также полагая, - в отличие от Хомского, см. [Chomsky 1991: 9 и сл.], - что право на научное исследование имеет и тот, и другой, не следует забывать, что именно выведенный вовне язык существует для нас как первичная данность. Чересчур силь-
ный крен в сторону нейронаук или биологии, или физиологии уводит нас от непосредственного объекта лингвистического анализа.
Уже в 80-е гг. против этого предупреждали и некоторые когнитологи. Главным уроком КН, по признанию Ф. Джонсон-Лэрда, является мысль о необходимости изучать разум независимо от исследования мозга: психологией, соответственно можно заниматься независимо от данных нейрофизиологии, которая описывает материальный субстрат мозга [Johnson-Laird 1983: 9]. То же самое можно, наверно, сказать и про когнитивную лингвистику: соотнесение языковых форм с их когнитивными аналогами и прежде всего - с определенными структурами знания определенных форматов может производиться независимо от того, как «существуют», «записаны» или «распределены» эти формы в нейронной ткани мозга. Все эти формы (единицы, категории, их объединения по разным параметрам и признакам) должны изучаться именно как языковые: соотнесение их с разными когнитивными структурами - это только способ объяснить их особенности или функциональные характеристики. Когнитивное же объяснение - это рассмотрение указанных форм в определенной системе координат, точки отсчета в которой обусловливаются участием форм в познавательных процессах и всех видах деятельности с информацией. КЛ ставит своей целью определить в полном объеме когнитивную функцию языка. Долгое время эта функция считалась связанной с репрезентацией мира в языке и с такой задачей разума, как осуществление мышления.
Но вторая линия развития КН оказалась связанной в изучаемые годы с перемещением тяжести с изучения мышления на изучение сознания (consciousness). Как пишет Н. Андерсон, современное когнитивное направление вернуло сознание из ссылки [Anderson 1996: 1 и сл.], но чтобы его описать адекватно, следует учитывать не только то, что происходит на уровне сознаваемого: для исследования сознания особенно важны аффекты и эмоции [Anderson 1996: 17]. Сознание считается такой составляющей инфраструктуры мозга, в которой сосредоточен весь ментальный опыт, усвоенный человеком за время его жизни и отражающий накопленные человеком впечатления, ощущения, представления и образы в виде смыслов, или концептов единой
концептуальной системы. Языковое сознание как совокупность смыслов, имеющих языковую привязку, - только часть сознания в целом, точно так же, как мышление - только часть ментальных процессов, осуществляемых в сознании (их нередко связывали в советском языкознании с так называемым «речевым мышлением»).
При интердисциплинарном исследовании сознания встают многочисленные вопросы о загадках ментальной логики и процессах умозаключения, о природе ментальных репрезентаций и том, как они соотносят язык и реальность; по словам Ф. Джонсон-Лэрда, надо обязательно проследить за процессами, благодаря которым значения предложения конструируются из значений его частей и в зависимости от грамматических отношений между ними, надо обнаружить, как интерпретация дискурса складывается из значения предложений, надо, наконец, прояснить сущность интенциональности и самосознания [Johnson-Laird 1983: XI]. Нельзя не обратить внимания в этом перечне задач, насколько они связаны с лингвистикой как таковой и насколько они остаются актуальными и для настоящего времени.
Замечу в то же время, что сам знаменитый психолог приходит в конце книги к пессимистическому заключению о том, что «никто в действительности не знает, что такое сознание, что оно делает и выполнению каких функций служит» [Johnson-Laird 1983: 448]. Однако намеченные в этой монографии направления в изучении сознания, как кажется, остаются весьма важными. Остается только пожалеть, что имеющиеся в области когнитивной лингвистики исследования все же мало известны в отечественной психолингвистике, где изучение сознания вообще и языкового сознания в частности принимает иные формы, см., например, [Пищальникова 2003: 24, 25].
Не будучи специалистом в этой поразительно сложной области знания, я могу лишь указать на то, что именно при исследовании сознания в КН когнитологи должны были принять во внимание тонкие различия между когнитивно осознаваемым и неосознаваемым, необходимость специального анализа такой составляющей сознания, как эмоции и интенции, но, конечно, главное, -связь сознания с концептуально освоенной реальностью и природой концептов, характеризующих сознание. Отсюда интерес к процессам концептуализации и категоризации мира. В теоретическом плане это привело к известному противопоставле-
нию концептуалистов и когнитологов как занимающихся разными аспектами указанных процессов. Пожалуй, можно было бы даже сказать, что попытки более строгой дифференциации названных процессов и даже отдельное их изучение некоторыми специалистами составляют третью особенность КН и КЛ в настоящее время, не только помещая относящиеся сюда проблемы в поле зрения многих ученых, но и считая эти проблемы по-прежнему наиболее актуальными и требующими новых решений. Ср., например, [Попова, Стернин 2001: 17]. Поскольку именно процессам категоризации и концептуализации мира в КЛ уделялось и уделяется основное внимание, а в специальной литературе они уже получили подробное освещение (как при анализе прототипической и фреймовой семантик, так и при осуществлении конкретных работ в этом русле), мы довольствуемся здесь тем, что указываем на по-прежнему существующий огромный интерес к этим проблемам. Собственно говоря, нет ни одного введения в КН или когнитивную семантику, где им не было бы посвящено особых глав, да и достижения в области понимания строения категорий и определения концептов в КЛ, по-видимому, наиболее впечатляющи.
Особый путь решения вопросов о разуме и сознании можно считать четвертой отличительной чертой КН и КЛ: он связан с выдвижением понятия «воплощенности» или даже «телесности» разума, см. [Lakoff 1999]. Иными словами, подчеркивается экзистенция сознания в буквальном смысле как материально организованного образования - мозга. Хотя о нежелательности целого ряда последствий такой онтологизации сознания мы уже говорили выше, сами экспериментальные исследования нейронной ткани мозга, безусловно, необходимы, а существующие модели деятельности мозга, при всей их спорности, предоставляют в наше распоряжение интересные аналогии семантических и нейронных сетей и позволяют строить предположения о механизмах активации разных участков мозга при осуществлении человеком разных типов речемыслитель-ной деятельности.
Нельзя также не отметить достаточно очевидных связей между положением о воплощенности разума и разуме как составной части биопрограммы человека или даже разуме как функции нейронных сетей и т.д., а, главное, — связей между всеми этими положениями и новой философской базой всего
когнитивизма. Изменения в этом направлении - пятая отличительная черта в современном статусе КН, все больше характеризующейся отходом от его первоначальных (хомскианских) установок и даже иногда открытым антихомски-анством. Тогда как КН стояла, а в некотором отношении, по всей видимости, продолжает стоять на позициях картезианского дуализма (с дихотомией тела и духа), KJI (в лице представителей школы Дж. Лакоффа, М. Джонсона и их последователей) делает решительный шаг в сторону так называемого реалистического экспериенциализма, или экспериенциального реализма. По справедливому мнению А.В. Кравченко, подобный поворот в рассмотрении извечной для философии дихотомии души и тела самым радикальным образом сказывается в настоящее время на рассмотрении всех ключевых понятий КН и КЛ и понимании природы ментальных репрезентаций, концептов, категорий, а в конечном итоге - и значения [Kravchenko 2002: 42 и сл.]. Дополним эти соображения мнением еще одного исследователя философских оснований когнитивизма, останавливающегося в этой связи на трактовке понятия «воплощения» (embodiment) в работах когнитивного толка. По мнению Т. Рорера, объявив себя междисциплинарной наукой, КН должна уделить гораздо большее внимание более широкому спектру проблем, вызванных к жизни когнитивизмом в целом ряде подчиненных ему дисциплин, но как бы не учитываемых в формулировках и установках самой КН [Rohrer 1999: 38-39]. Познание, результаты которого материализуются в языке, т.е. получают языковую форму их «воплощения» (embodiment), демонстрирует зависимость когниции от множества прагматических и даже идеологических факторов; понять это обстоятельство могут помочь такие разные дисциплины, как антропология и нейроанатомия, компьютерология и психология: в философском смысле это означает переход от теории, базирующейся исключительно на знаках и операциях со знаками, к теории, учитывающей позицию наблюдателя и его прагматические потребности [Rohrer 1999: 39].
Неожиданной критике подверглись философские позиции КН и КЛ и со стороны Р.Э. Джо-унза (из Шеффилдского университета в Великобритании), отметившего, что в противопоставлении «объективизма» и «реализма» когнитологи школы Дж. Лакоффа и М. Джонсона оказываются фактически не столько представителями материализма (что подчеркивается ими неоднократно
при введении понятия «реального экспериенциализма», т.е. знания, полученного опытным путем и в результате обработки именно телесного, сен-сомоторного опыта - bodily experience в первую очередь), сколько, напротив, представителями релятивистских и даже идеалистических концепций [Jones: 43]. Ни Лакофф, ни Джонсон, делая свои замечания в адрес «объективистов», не обращаются вообще к учению марксизма, в котором уже 140 лет его основатели ясно показали, к чему ведет на практике следование «экспериенциализ-му» (в их критике эмпириокритицизма и эмпириомонизма). Фактически различие между рассматриваемыми философскими течениями (идеологиями) заключается в их отношении к достижению в науке объективной и абсолютной истины. По мнению ученых когнитивного направления, истина не является ни абсолютной, ни объективной, но относительной - относительной, поскольку она отражена человеком, мир же существует вне зависимости от его сознания. Этот вывод кажется Джоунзу неоправданным: реализм (марксизм) преодолевает этот недостаток. Достижение объективного знания человеком вполне возможно, что и показывает человек на практике - если б он отражал свойства объективно существующего мира неправильно, его действия в этом мире и вся его активность не достигали бы своей цели. Сама практика человека оказывается поэтому доказательством явных корреспонденции между реальностью (вне нашего сознания) и ее освоением в концептах человеческого разума [Jones: 44]. Что же касается понимания телесного опыта (bodily experience) и его значимости для КН и для КЛ, хотелось бы все же отметить, что не следует интерпретировать его чересчур буквально, т.е. связывая его исключительно с сенсомоторными ощущениями, появляющимися в актах непосредственного восприятия окружающей нас действительности. По мнению Лакоффа и Джонсона, именно сенсо-моторная часть нашего восприятия ответственна за формирование базовых концептов человеческого опыта: реализованным (воплощенным) концептом можно считать определенную нейронную структуру (пакет нейронов), являющуюся частью мозга или использующую какую-либо из его чувственной ткани [Lakoff 1999: 20]. Не сомневаясь в том, что у истоков концептуализации человеческого опыта оказывались концепты, основанные на
телесном опыте и обобщающие опыт тела (т.е. его рецепторов, воспринимающих реальность в диапазонах, предписанных биопрограммой человека), полагаем вместе с тем, что с развитием человека подобный опыт выходил далеко за пределы прямого восприятия мира в ситуациях присутствия человека в этих актах и непосредственного его столкновения с тем или иным фрагментом реальности. Из опыта наглядного такой опыт перерастал в нечто гораздо большее и гораздо более сложное. С одной стороны, в силу способности человека к разумным умозаключениям, а, с другой, в силу развития инструментальных методов в разных фундаментальных науках, человек неизбежно переходил от прямого созерцания за природой и непосредственных наблюдений за нею к осмыслению непосредственно не наблюдаемого. Вследствие этого радикально менялись и наши представления о подлинной сути вещей, а, значит, и представления о том, что такое вообще «опытные данные». Человек не только обозначал мир, но и описывал его. В таких описаниях рождались новые концепты, эмерджентные свойства которых не были, так сказать, даны заранее или же пред-существовали их объективации в языке. Их появление - это результат аргументации языковой, следствие дискурсивной деятельности человека, о которой можно говорить как о деятельности ре-чемыслительной, да еще и осуществляемой в совершенно определенных исторических, культурологических и особых прагматических условиях. В этих ситуациях новые концепты возникают в результате их номинального определения.
Теоретическим выводом из всего сказанного можно считать выдвижение в качестве новой парадигмы лингвистического знания парадигмы когнитивно-дискурсивной, синтезирующей в своих установках и исходных допущениях некоторые из установок когнитивизма и КЛ, с одной стороны, но корректирующих эти установки, с другой, за счет исходных положений парадигмы коммуникативной.
Иначе говоря, согласно теоретическим представлениям в этой новой парадигме, по сути своей парадигме функциональной, при описании каждого языкового явления равно учитываются те две функции, которые они неизбежно выполняют - когнитивная (по их участию в процессах познания) и коммуникативная (по их участию в актах речевого общения). Соответственно, каждое языковое явление может считаться адекватно описанным и разъясненным только в тех случаях,
если оно рассмотрено на перекрестке когниции и коммуникации.
Научное исследование любого языкового явления может, естественно, принимать либо форму когнитивно-ориентированного анализа, либо форму анализа прагматически или же коммуникативно (дискурсивно) ориентированного, но требование такого раздельного описания может быть понято только как условность описания. Теоретически же, конечно,явно предпочтительно такое описание языковой формы, которое учитывает и ее содержание, и ее конкретную «упаковку». Пожалуй, именно этим - т.е. возможностью и необходимостью соотнесения формы и содержания языкового знака (и других языковых единиц) - и объясняется для нас привлекательность КЛ, которая ставит своей целью (в актах подобного соотнесения) не только поставить в соответствие каждой языковой форме ее когнитивный аналог, ее концептуальную или когнитивную структуру (объясняя тем самым значение или содержание формы через определенную когнитивную структуру, структуру мнения или знания), но и объяснить причины выбора или создания данной «упаковки» для данного содержания.
Этим последним соображением мы и завершаем данную работу, ибо оно позволяет понять, как перейти от общих установок когнитивно-дискурсивной парадигмы к более конкретной и более, на наш взгляд, реалистичной программе когнитивных исследований в теоретической лингвистике, а, значит, и сформулировать-пока хотя бы в самой общей форме - наиболее актуальные проблемы современной когнитивной лингвистики.
Список литературы
Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. 1994. № 4.
Залевская A.A. Языковое сознание: вопросы теории // Вопросы психолингвистики. 2003. 1.
Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадиг-мального анализа) // Язык и наука конца 20 века. -М„ 1995.
Кубрякова Е. С., Демьянков В. 3., Лузина Л.Г., Панкрац Ю.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. - М.: Изд-во МГУ им. М.В. Ломоносова, 1996.
Кубрякова Е. С. Части речи с когнитивной точки зрения. - М.: ИЯ РАН, Тамбов, гос. ун-т, 1997.
Кубрякова Е.С. Вступительное слово к Круглому столу, посвященному рассмотрению традиционных проблем языкознания в новом свете // Материалы Круглого стола. Апрель 2000 г. - М., ИЯ РАН, 2000.
Кубрякова Е.С. Размышления о судьбах когнитивной лингвистики на рубеже веков // Вопросы филологии. 2001. №1(7).
Лазарев В.В. К теории обыденного/когнитивного познания (От Коперника к Птолемею // Вестник Пятигорского гос. лингвист, ун-та. - Пятигорск,
1999. Вып. 2.
Лазарев В.В. Когнитивная парадигма: исторические предпосылки и современные реалии // Вестник Пятигорского гос. лингвист ун-та. - Пятигорск,
2000. Вып. 2.
Пищалъникова В.А. Языковое сознание: устоявшееся и спорное. По материалам XIV Международного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации // Вопросы психолингвистики. 2003. № 1.
Поляков В. Когнитивная парадигма в языкознании и новые вызовы // Когнитивное моделирование в лингвистике. Сб. докл. Варна. - Москва, 1993.
Попова З.Д., Стертт H.A. Очерки по когнитивной лингвистике. - Воронеж, 2001.
Фрумкина P.M. Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология? // Язык и наука конца 20 века.-М„ 1995.
Фрумкина P.M. «Теории среднего уровня» в современной лингвистике // Вопросы языкознания. 1996. №2.
Anderson N.H. A Functional Theory of Cognition. Mahwah (New Jersey), 1996.
Anderson St.R. and Lightfoot D. W. The Language Organ. Linguistics as Cognitive Physiology. Cambridge (Mass.), 2000.
Chomsky N. Linguistics and Adjacent Fields: A Personal View /'/ The Chomskyan Turn. Ed. by A. Kashez. Oxford, 1991.
Fauconnier G. Methods and Generalizations // Cognitive Linguistics, Foundations, Scope, and Methodology. Berlin-N,Y„ 1999.
Harman G. Cognitive Science? // The Making of Cognitive Science. Cambridge (Mass.), 1988.
Johnson-Laird P.N. Mental models. Towards a cognitive science of language, inference, and consciousness. Cambridge (Mass.), 1983.
Jones P.E. Cognitive Linguistics and the Marxist approach to Ideology.
Kravchenko A.V. Cognitive linguistics as a methodological paradigm // Cognitive Linguistics Today. Ed. by B. Lewandowska-Tomaszczyk and K. Turewicz. N.p., 2002.
Lakoff G. Cognitive Semantics // Meaning and Mental Representations. Ed. by U.Eco & oth. Bloomington, 1988.
Lakoff G. Integrating Cognitive Linguistics and the Neural Theory of Language // Abstracts of the 6-th International Cognitive Linguistics Conference 10-16 July 1999. Stockholm. 1999.
Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh. The embodied mind and its challenge to Western thought. N-Y., 1999.
Neisser U. Cognitive recollections // The Making of Cognitive Science. Cambridge-N.Y., 1988.
Reed St.K. Cognition. Theory and Application. Pacific Grove, 1996.
Rohrer T. Pragmatism, Ideology and Embodiment: William James and the philosophical foundations of cognitive linguistics // Abstracts of the 6-th International Cognitive Linguistics Conference... Stockholm, 1999.
Shepard R.N. George Miller's data and the development of methods for representing cognitive structures // The Making of Cognitive Science. Cambridge-N.Y., 1988.
The Chomskyan Turn. Ed. by A. Kashez. Oxford,
1991.
The Making of Cognitive Science. Ed. by W. Hirst. Cambridge (Mass.)-N.Y., 1988.
Wanner E. Psychology and linguistics in the sixties // The Making of Cognitive Science. Cambridge (Mass.), 1988.
E.S. Kubryakova
OF COGNITIVE SCIENCE GUIDELINES AND VITAL PROBLEMS OF COGNITIVE LINGUISTICS
The initial stages in the formation of cognitive science were so tightly connected with theoretical linguistics and so obviously marked by their interaction that all the range of problems of future cognitive linguistics cannot be described without referring to the starting guidelines and assumptions of cognitive science. Though it's possible to say that the main tasks of cognitive linguistics had been defined long before its official recognition in the late eighties, yet they underwent changes and revision in the subsequent years both under the influence of continual changes in cognitive science and thanks to the emergence of new fields of knowledge in language description, owing their origin to the cognitive approach to linguistic phenomena in different schools of cognitive linguistics itself. The present article just deals briefly with the history of the above-mentioned sciences and their interrelationship.
