CC BY
206
жена после главы о хозяйственных преступлениях, в УК Казахской ССР - после главы о преступлениях против общественной безопасности и народного здравия. В уголовных кодексах всех союзных республик, кроме Узбекской ССР глава о преступлениях против личной собственности граждан помещена после главы о преступлениях против политических, трудовых и иных прав граждан; в УК Узбекской ССР вначале дана глава о преступлениях против личной собственности граждан (после главы о преступлениях против социалистической собственности), а затем - глава о преступлениях против политических и трудовых прав граждан. В УК РСФСР, в отличие от кодексов других республик, выделена самостоятельная глава «Преступления, составляющие пережитки местных обычаев».
Принятием и введением в действие Основ уголовного законодательства, других общесоюзных уголовных законов был закончен первый этап обновления советского уголовного законодательства, были приняты общесоюзные законы, создана необходимая правовая база для разработки и последующего принятия уголовных кодексов союзных республик.
Н.Ф. Кузнецова, характеризуя развитие уголовного законодательства в рассматриваемый период, в частности отмечает, что замена понятия «преступление, не представляющее большой общественной опасности» на деяние, содержащее признаки преступления, не представляющего большой общественной опасности, в 1981 году была явно неудачной. ...Закономерно возник принципиальный вопрос: деяние, содержащее признаки преступления, не представляющего большой общественной опасности, - это преступление или непреступное правонарушение?1 В юридической литературе сразу начались дискуссии из-за неверной законодательной формулировки2.
Началом следующего этапа унификации уголовного законодательства явился 1985 год. С этого времени в обществе отмечается его экономическая, государственная и правовая перестройка. Работа по унификации в данный период отличается принципиально новым подходом к ней.
Прежде всего, его характеризует активное участие ученых. Ими в начале 80-х годов разрабатывается теоретическая модель Уголовного кодекса (общая часть). Модель стала альтернативным документом, действовавшим Основам уголовного законодательства 1958 года.
Работа по унификации в это время отмечается крайней остротой ситуации во взаимоотношении общесоюзного и республиканского уголовного законодательства. В противовес положения Конституции СССР о том, что при коллизиях общесоюзного и республиканского законодательства применяется общесоюзный закон (ст. 74), республики в своих декларациях о независимости ввели принцип приоритетности республиканского законодательства. Общесоюзные законы могли действовать на территории республики только после их ратификации республиканскими законодателями. Поэтому многие республики приняли уголовные законы, противоречащие Основам 1958 года.
Изложенное предопределило принятие новых Основ (2 июля 1991 года). Вступление их в силу предусматривалось с 1 июля 1992 года. Однако из-за распада СССР и образования Содружества Независимых Государств (СНГ) в силу они так и не вступили.
С. Н. Жаров
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ УГОЛОВНОГО СЫСКА В ДРЕВНЕЙ РУСИ
Приемы и способы отыскания и разоблачения людей, нарушивших какие-либо правила и установления общества, восходят к самым древним временам, когда «в лексиконе наших пращуров не было и слова такого - сыск»3. В первую очередь, требовалось выяснить, принадлежит ли нарушитель к своей общине, или он - чужак. В первом случае необходимо было определить и личность злоумышленника, поскольку «община не могла допустить собственного ослабления из-
1 Курс уголовного права... С. 52.
2 См., например: Ной И.С. Новое в трактовке основных уголовно-правовых понятий // Советское государство и право. 1982. № 7; Кригер Г.А., Кузнецова Н.Ф. Новое уголовное законодательство и его научно-практическое значение // Советское государство и право. 1984. N° 1; Анашкин Г.С., Тюрин С.О. О понятии деяния, содержащего признаки преступления // Социалистическая законность. 1984 и др.
3 Мулукаев Р.С., Полубинский В.И. Сказ о сыске // Советская милиция. 1990. № 1. С. 92.
за розни или взаимоуничтожения сородичей - обиженных и обидчиков»1. И хотя в большинстве случаев родовая община, живущая открыто, тут же узнавала и о самом факте нарушения обычая, и о том, кто именно его совершил, иногда приходилось предпринимать меры, позднее названные дознанием, сыском, розыском, следствием. Осуществлялись они, как правило, жрецом, реже - вождем, в присутствии всей общины, и основывались на достаточно глубоком понимании психологии нарушителя. Не зря в фольклоре отложилась с давних пор пословица о том, что «на воре и шапка горит».
Если преступником был чужак, то не было необходимости выяснять его личность, достаточно было определить, к какой общине он принадлежал, и именно она выступала ответчиком. В. И. Полубинский описал один из языческих розыскных обычаев - «допрос мертвой жертвы»: «Языческие жрецы - волхвы - в заклинаниях и молениях по убитому вызывали дух жертвы, призывая его назвать имя убийцы, и тот, то есть «дух», в конце концов «называл» жрецу виновника смерти соплеменника. Древние считали обращение к самому убитому наиболее простым способом установления и розыска убийцы»2.
До недавнего времени подобные методы могли вызвать лишь насмешку современных материалистов над наивностью предков. Однако уже сегодня благодаря экспериментам российских ученых С. Д. Кирлиан, К. Г. Короткова и их сотрудников появилась возможность для выявления психоэмоционального состояния человека в момент смерти по характеристикам газоразрядного свечения кожного покрова трупа. Современные методики предполагают применение с этой целью сложной научной аппаратуры, которой, естественно, не могли располагать наши далекие предки,
3
но, возможно, они пользовались иными, недоступными нам и утраченными ныне средствами .
Однако, если «допрос мертвой жертвы» был по каким-либо причинам невозможен (например, речь шла не об убийстве) или не давал результатов, приходилось обращаться к материальным средствам сыска. Из множества таких методов остановимся на двух, поскольку именно они впоследствии, несколько видоизменившись в процессе княжеского правотворчества, стали основой всего процесса розыска преступников. Это гонение следа и свод. Оба они применялись, если злоумышленника не удавалось застать и схватить на месте преступления.
Гонение следа позволяло проследить, куда скрылся преступник, по оставленным им следам. Умелые следопыты-охотники, как правило, имелись в каждой общине. Однако и преступник понимал, что потерпевшие будут его разыскивать по следам, и здесь состязались искусство прятать следы и находить их. Если преступнику удавалось оборвать след в пустом, ненаселенном месте или на большой дороге, розыск прекращался. Если же след приводил на территорию другой общины, то именно она считалась виновной и должна была возместить ущерб, либо отвести след от себя, указав, что он уходит далее.
Для свода необходимо было обнаружение украденной вещи. Индивидуальный характер ремесленного производства снабжал каждую вещь достаточным количеством индивидуальных признаков для опознания. Для обвинения также требовалось, чтобы человек, у которого обнаружили украденную вещь, недвусмысленно заявил свои владельческие права на нее: пользовался или хранил как собственную. Такая вещь именовалась «лицем», или поличным. Свод заключался в обязанности последнего владельца украденной вещи доказать законность ее приобретения, то есть свести потерпевших с тем, у кого он ее приобрел. Тот из прежних владельцев, кто не мог доказать добросовестности приобретения вещи, и признавался виновным в краже со всеми вытекающими из этого последствиями.
Если же и материальные методы сыска не давали результатов, но имелись обоснованные (или казавшиеся таковыми) подозрения в чей-либо конкретный адрес, это давало основание для обвинения. Одной из важных особенностей уголовного процесса у многих народов (славяне тут
1 Полубинский В.И. Сыск на Руси // Журнал российского права. 1997. № 11. С. 165.
2 Полубинский В.И. Указ. соч. С. 166.
3 Подробнее см.: Китаев Н.Н. Возможность «инструментального опроса» трупа человека: фантазия или реальность? // Оперативник (сыщик). 2005. № 2. С. 15-16.
далеко не исключение) была презумпция виновности, то есть бремя доказывания своей невиновности возлагалось на того, кому предъявлено обвинение. Арбитром выступали высшие силы.
Искренне верующие не сомневались в том, что если какой-либо проступок можно скрыть от людей, он все равно будет известен высшим силам. Л. Нидерле отметил, что «славяне поклоняются камням и горам, источникам, озерам, кустам и деревьям, целым рощам, а также четвероногим зверям и птицам и, наконец, огню, звездам, месяцу и солнцу. Все это, будь то деревья, источники или горы, они чтили не потому, что это были предметы мертвой природы, а потому, что одухотворяли их. Славяне вкладывали в них представления о живых существах - духах, которых почитали и которых поэтому в случае необходимости просили о помощи»1. Поэтому стоило лишь правильно задать вопрос, и точный ответ будет обязательно получен. При этом, если славяне-язычники вынуждены были адресовать свои вопросы к тем духам, которые находились вблизи места преступления, то с принятием христианства их заменил Бог, который по определению всемогущ, вездесущ и всеведущ.
Самым простым способом была обязанность принести присягу с соблюдением всех тонкостей обряда, ведь клятвопреступление считалось тяжким грехом. Более сложные обряды «допроса» высших сил в качестве свидетелей получили название ордалий - испытаний огнем, водой или железом. Отечественные источники не донесли до нас описания этих испытаний, но с помощью сравнительного правоведения эти методы описаны историками права. К примеру, испытание железом включало в себя нанесение ожога представителям обеих сторон - истца и ответчика - раскаленным куском железа, и по скорости заживления раны выносили приговор о виновности или клевете2.
Современник скептически улыбнется - и напрасно! Общий психический настрой, внутренняя убежденность в своей правоте, как показала практика, способны многократно увеличивать физические силы человека. Военные с давних времен знали, что «раны победителя заживают быстрее».
Однако обнаружение виновного еще не исчерпывало конфликта. В лучшем случае старейшины обеих общин договаривались решить дело миром, община ответчика признавала претензии и соглашалась возместить ущерб. В худшем - отказывалась, и потерпевшим приходилось доказывать свое право силой. Отсюда возникала кровная вражда, переходившая из поколения в поколение, когда сам источник этой вражды уже был давно забыт.
Обычное право кровной мести возникало и как наказание за убийство соплеменника, но не обязательно самому убийце, а всему его роду. Отсюда возникло еще одно замечательное, по выражению Л. Нидерле, явление: коллективная ответственность (круговая порука): «за уголовное действие отвечал весь род, община, и даже еще более широкие союзы, например целые группы поселений (русск. вервь, сербск. околина, польск. ополе...), и целый такой союз обязан был преследовать преступника, а если он его не задерживал, но следы его вели в какую-то из общин, вся община обязана была либо выдать преступника, либо платить возмещение»3.
Становление государственности вызвало передачу судебных функций князю, что не могло не повлечь за собой изменения методов сыска. Князь, осуществляя правосудие, «был вправе принимать абсолютно любые решения, но при этом должен был учитывать правовые нормы, содержавшиеся в «Законе русском, договорах. и других правовых актах, не забывая при этом древнее обычное право»4. Но сам он вершил суд только в столице или ином месте своего пребывания, а «по областям судили «княжи мужи, являвшиеся представителями великокняжеской администра-ции»5, поэтому князь, как олицетворение справедливости, обязан был в первую очередь позаботиться о единстве норм права на всей подвластной ему территории. Это касалось и обеспечения объективности результатов сыска, для чего следовало упорядочить его методы и закрепить их в
1 Нидерле Л. Указ. соч. С. 299.
2 См.: Чельцов-БебутовМ.А. Курс советского уголовно-процессуального права. М., 1957. Т. 1. С. 639; Черниловский З.М. Русская Правда в свете других славянских судебников // Древняя Русь: проблемы права и правовой идеологии: сб. науч. тр. М., 1984. С. 31.
3 Нидерле Л. Указ. соч. С. 338.
4 ПетровИ.В. Государство и право древней Руси. СПб., 2003. С. 290.
5 Там же. С. 291.
законе. Такое узаконение было совершено Ярославом Мудрым и его наследниками в первом писаном своде русского права, получившем название Русской Правды.
Князь, создавая нормативный акт, не мог дать населению нечто совершенно новое, он вынужден был опираться на освященный традицией обычай, либо сохраняя его нормы в неприкосновенной целостности, либо внеся некоторые изменения. В своем блестящем анализе норм древнерусского права М. Б. Свердлов вывел логичную, непротиворечивую закономерность использования законодателями Киевской Руси правового наследия родового общества: «Сравнение норм Краткой и Пространной Правды разъясняет принципы использования составителями норм предшествующего законодательства: 1) сохранение текста, даже если предшествующая норма отменена последующим законодательством, с указанием последующего корректива; 2) изменение порядка последовательности юридических норм для достижения целостности их композиции; 3) использование терминологических поновлений, которые отражают социально -экономические и политические изменения»1. Эта закономерность применима и при анализе норм Русской Правды, регулировавших сыск.
Краткая редакция Русской Правды регулирует свод в ст. 13-16. Статья 13 практически без изменений приводит обычную норму изъятия собственником украденной вещи у недобросовестного приобретателя, княжеским правотворчеством добавлена лишь фиксированная штрафная санкция - 3 гривны за обиду2. Следующая, 14 статья, уже ограждает добросовестного владельца украденной вещи, требуя от собственника: не отнимай, не говори ему: мое, но говори ему так: пойди на свод, где взял это. Князь, не вмешиваясь в обычный порядок свода, требует бесконфликтного его проведения. В 15-й статье, не содержащей следов княжеского правотворческого вмешательства, регламентируется возмещение ущерба виновным, у которого обнаружена лишь одна вещь из многих украденных. 16-я статья, регулируя свод по частному случаю возвращения челядина, ограничивает его, вопреки общему правилу, третьим покупателем, который, передав челядина собственнику, может самостоятельно продолжить свод при свидетеле3.
Таким образом, все изменения, внесенные в обычные нормы регламентации свода, преследовали лишь обеспечение бесконфликтности его проведения и достижения большей объективности его результатов (с помощью свидетеля). Той же цели подчинены и более подробные вставки в порядок свода в Пространной редакции (ст. 32-39), главной из которых было введение заклича -объявления о краже на торгу, предшествовавшего своду.
Некоторые исследователи считают заклич самостоятельным сыскным приемом4, другие -лишь элементом свода5. Автор склонен согласиться с последними, поскольку метод сыска - это система действий, направленных на отыскание преступника, получение доказательств его вины или сведений о наличии таких доказательств, а заклич, исходя из текста ст. 32, 34 Пространной Правды - это всего лишь объявление на торгу о пропаже вещи, то есть элемент свода. Это подтверждается и отсутствием упоминания заклича в Краткой Правде, и необязательностью его для проведения свода. Заклич лишь ограничивал свод тремя днями, по истечении которых любой недобросовестный приобретатель признавался похитителем со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Вместе с тем интересно наблюдение Н. А. Погорецкого о тонкой юридической технике регулирования заклича: законодатель употребил в отношении челядина термин «скрыеться», а в отношении вещи - «погубить», не указывавших на характер утраты, поскольку на момент заклича могло быть неизвестно, убежал ли челядин по собственному умыслу или чьим-то злым наущением, а вещь потеряна или украдена6.
Регулирование княжеским законодательством гонения следа впервые появляется в Пространной редакции Русской Правды (ст. 77). Анализ позволяет с уверенностью выделить две позд-
1 СвердловМ.Б. От Закона Русского к Русской Правде. М., 1988. С. 109.
2 По подсчетам В.О.Ключевского, гривна в XI и начале XII составляла полфунта серебра, так что штраф размером более 600 граммов серебра - достаточно весомый. См.: В.О.Ключевский. Соч.: в 9 т. Т. 1. С. 248.
3 Российское законодательство X - XX веков. М., 1984. Т. 1. С. 47-48, 56-57.
4 Погорецкий Н.А. Русская Правда о поиске преступников и доказывании их вины // История государства и права. 2004. № 3. С. 31.
5 См. МулукаевР.С., Полубинский В.И. Указ. соч. N° 1. С. 93.
6 Погорецкий Н.А. Указ. соч.
нейшие вставки, отличающие норму княжеского права от древнего обычая. Первая - это фиксированная санкция (татба и продажа). Вторая настолько важна, что даже выделена в тексте статьи: «а след гнати с чюжими людми а с послухи». Княжескому суду требовалось в результате гонения следа получить не субъективное убеждение потерпевшего, а достоверное, объективное доказательство, поэтому князь обязывает гнать след в присутствии незаинтересованных свидетелей (чужих людей), отсутствие которых позволяло признать результат гонения недействительным.
Что же касается поличного, то понятие это было настолько обыденным и всем известным, что правовая регламентация его была осуществлена лишь в 1488 г., при распространении московских правовых норм на новые территории, вошедшие в подчинение великого князя московского, статьей 11 Белозерской уставной грамоты «А поличное то, что выимут из клети из-за замка; а найдут что в дворе или в пустой хоромине, а не за замком, ино то не поличное».
Таким образом, князь как высший орган государственной власти не видел в уголовной преступности общественной опасности, потому и розыск преступников не вошел в сферу деятельности государственной власти, оставаясь частным делом потерпевших и их семей. Общественную опасность представляли конфликты общин по результатам розыска и возмещению ущерба, и княжеское законодательство внесением некоторых изменений в обычные нормы снизило конфликтность, обеспечивая должный правопорядок и стабильность в обществе.
Однако время от времени уровень преступности повышался настолько, что начинал серьезно дестабилизировать древнерусское общество. В таких случаях князья вынуждены были реагировать, применяя меры как законодательного, так и репрессивного характера. Один из таких случаев описан в летописи в восхваление Владимира Святославича, который, приняв христианство и следуя советам епископов, установил для разбойников и убийц смертную казнь, отменив прежнюю виру - денежный штраф. В. И. Полубинский полагает, что «в подобных случаях розыск преступников не мог проводиться без активного участия княжеских людей»1. М. Б. Свердлов, анализируя эту ситуацию, заметил: «. важно не то, от кого исходили советы (епископы и старцы имеют для рассказа лишь композиционное значение), а то, что реформа была учреждена в связи с ростом числа разбоев. Поэтому смысл ее заключается не в том, что Владимир-христианин пытался ввести за разбой смертную казнь, возможно ссылаясь на византийское право, а в попытке казнями прекратить разбои или сократить их количество... однако судебные штрафы и, в частности, виры играли еще заметную роль в пополнении княжеской казны. Поэтому Владимир вернулся к прежней системе взимания вир. Но то было не просто возвращение к прежней практике. Вместо индивидуального наказания посредством казни устанавливалась коллективная ответственность верви, которая должна была выплатить огромные суммы в 40 или 80 гривен, если она укрывала преступника или соглашалась платить за него»2.
Другими словами, ситуация обострилась настолько, что великий князь киевский вынужден был, не считаясь с убытками от невнесенных в казну вир, бросить свою дружину на искоренение наиболее опасных разбойничьих шаек, а затем связать круговой порукой сельские общины, вынудив их либо выплачивать разорительные виры, либо самим разыскивать, задерживать и передавать властям разбойников.
Интересно, что княжеское законодательство не устанавливало срока выплаты виры, но взамен обязало общину содержать чиновника, принимавшего ее (вирника) до полной выплаты. Подробная регламентация содержания - «покон вирный» (ст. 42 Краткой редакции Русской Правды) такова, что община практически вставала перед выбором: либо напрячь все материальные возможности и быстро выплатить виру, либо разоряться на содержании вирника, при этом виру все равно приходилось платить. И уж в такой общине все ее члены впредь внимательнейшим образом следили, чтобы никто из них не допускал и мысли о преступлениях - себе дороже!
Такая законодательная политика одного из первых великих князей нашла благодарного последователя в одном из последних - Иване III. Статья 14 Белозерской уставной грамоты 1488 г. в
1 Полубинский В.И. Указ. соч. С. 168.
2 СвердловМ.Б. Указ. соч. С. 80-81.
условиях давно отмененной виры реанимировала институт круговой поруки, искусственно создавая общины в городах и административных единицах сельской местности и обязывая их членов разыскивать опасных преступников под угрозой уплаты большого штрафа: «А учинится у них в городе душегубьство, а не доищутся душегубьца, ино вины четыре рубли заплатят горожаня; а учинится душегубьство в коем стану или в коей волости, а не доищутся душегубца, и они вины четыре рубли заплатят в стану или в волости, в коей душегубьство учинилося; а доищутся душегубца, и они его дадут наместником или их тиуном, а хрестьаном в том продажи нет»1.
М. С. Иващенко
ИСТОРИЯ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ЗДОРОВЬЯ НАСЕЛЕНИЯ В РОССИЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ
Впервые указание на охрану общественных отношений в сфере здоровья населения на законодательном отмечалось в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года в главе «О преступлениях и проступках против постановлений, ограждающих народное здравие», где имелось особое отделение, именуемое «О нарушении правил, установленных для продажи, хранения и употребления веществ ядовитых и сильнодействующих». Расширив основание ответственности (продажа лицам, не имеющим право на покупку сильнодействующих или ядовитых веществ, незаконное их приобретение, нарушение правил приготовления или торговли азотной кислотой), Уголовное Уложение 1903 года дифференцировало санкции в зависимости от признаков субъекта преступления, выделив специально три статьи. В одной из них криминализировалось нарушение правил хранения, отпуска или использования такого рода средств ответственным лицом аптек и производств; в другой - лицом, имеющим право их использовать; в третьей предусматривалась ответственность лиц, виновных в хранении для продажи или в продаже сильнодействующих и ядовитых веществ без лицензии или с нарушением ее условий.
Уголовное Уложение 1903 года к посягательствам на здоровье населения также относило: изготовление, хранение для продажи или продажу, например, «съестных припасов или напитков, вредных для здоровья или испортившихся», «посуды, выделанной из вредных для здоровья материалов», «предметов потребления или домашнего обихода, окрашенных ядовитыми красками материи, обоев, бумаги, папки, свечей, игрушек и т.п., запрещенных в торговом обороте», «печеного хлеба с примесью пищенепригодных веществ».
Большее число норм отечественного законодательства XIX - начала XX века касалось наказуемости за совершение другого рода преступления против народного здравия: нарушения санитарно-эпидемиологических правил. Составители Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года были вынуждены выделить в соответствующей главе Особенной части несколько специальных отделений: «О нарушении уставов карантийных»; «О нарушении постановлений против распространения повальных или прилипчивых болезней»; «О нарушении правил для погребения мертвых»; «О нарушении уставов врачебных». Уголовное Уложение 1903 года во многом унифицировало подобные составы, предусмотрев общую норму об ответственности за виновное неисполнение «правил о мерах охранения народного здравия» и установив квалифицированные составы за деяния, касающиеся непосредственно заразных болезней. Сохраняя преемственность, законодатель устанавливал особые санкции в отношении женщины, «страдающей заразительной болезнью» и нанявшейся в кормилицы или принявшей на себя обязанности по уходу за ребенком. С некоторыми дополнениями в Уголовном Уложении 1903 г. были сконструированы основания ответственности за нарушение правил погребения мертвых, в том числе вне кладбища без разрешения, оставление мертвых без погребения2.
1 Российское законодательство X - XX веков. М., 1985. Т. 2. С. 194.
2 Уголовное право. Особенная часть: учебник для вузов / под ред. И.Л. Козаченко, З.А. Незнамова, Г.П. Новоселова. М.: НОРМА-ИНФРА М, 1997. С. 422-423.
