CC BY
63
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2009. № 3. С. 95-101.
УДК 930 С.П. Бычков
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ПРОБЛЕМАТИКИ РУССКОЙ ЦЕРКОВНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА ХХ ВВ.*
Посвящена анализу и сравнению сюжетов и проблем, исследуемых западносибирскими историками русской православной церкви, во второй половине XIX -начала ХХ вв. и определению особенностей региональной специфики церковного историописания.
Ключевые слова: церковная историография, краеведение Западной Сибири, исследования по церковной истории, проблематика церковно-исторических исследований.
В последние два десятилетия в связи с изменившейся политической, общественной, культурной и научной ситуацией возрос интерес гражданских историков к проблематике русской церковной истории. Это повлекло и заметные изменения в гражданской историографии как истории исторической науки. Историографам стало понятно, что раньше от их взора в силу ряда объективных причин была скрыта целая отрасль исторической науки, которая представляет интерес как с фактической стороны, так и с методологической, личностной и корпоративной.
Внутри самой гражданской историографии в последние годы ХХ-первые годы ХХІ в. обозначились процессы поиска новых методов и подходов в исследованиях и активный исследовательский интерес стал частично перемещаться из сферы «готового результата» в виде научных концепций и гипотез в область личного пространства самого историка, межличностных коммуникативных связей. И здесь появилось много новых ракурсов и тем исследований не характерных для историографических сочинений привычного типа. Уже одно изучение микрогруппы церковных историков на фоне или в соотношении с национальной гражданской исторической традицией несет в себе как массу новых возможностей, так и содержит большое количество неоднозначностей, лакун и проблем, требующих целенаправленных исследовательских усилий для своего решения.
В процессе дореволюционного развития церковной исторической науки она имела все шансы и стремилась получить свою собственную историографию именно как науку о науке церковной истории аналогично тому, как это происходило в отечественной гражданской исторической науке. К сожалению, дальнейшие общеизвестные социальные, политические и научные реалии после 1917 г. сыграли активную
*Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ и Правительства Омской области, проект «Церковно-историческая наука в Западной Сибири во второй половине XIX - начала ХХ вв.: региональная специфика и общероссийские традиции», № проекта 09-03-67303а/Т.
© С.П. Бычков, 2009
негативную роль для процесса становления церковной историографии. Выводы и сделанные отдельными учеными тогда, должны были в силу новизны исследования, обобщений носить промежуточный, первичный характер, требовали дальнейшего уточнения и детализации, а стали на долгое время окончательными и в силу своей искусственной длительности, почти классическими. Одним из первых трудов именно такого обобщающего типа стала работа Н.Н. Глубоковского «Русская богословская наука в её историческом развитии и новейшем состоянии», вышедшая первоначально в Варшаве в 1928 г. и переизданная в постсоветской России только в начале 1990 гг.
Подход, который был в ней сформулирован, относительно общего процесса развития русского церковно-исторического сообщества, содержал в себе установки на раскрытие «столичного» облика церковной науки. Н.Н. Глубоковский отмечал, что развитие церковно-исторической науки в России происходило в основном в крупных городах, в которых имелись духовные академии русской православной церкви (Москва, Санкт-Петербург, Киев, Казань). Именно там аккумулировались и формировались лучшие кадры, мощно присутствовала научная общественность. Как следствие этого подхода, складывалось мнение, что церковная историческая наука в провинции не развивалась вовсе, или, по крайней мере, ей только отводилась роль вторичной исполнительницы столичных новаций и достижений. Памятуя о том, что Н.Н. Глу-боковский творил в условиях эмиграции, когда ему объективно не были доступны провинциальные церковные труды и периодические издания, мы можем отметить, что на сегодняшний день все-таки эти выводы не могут быть признаны вполне адекватными церковной историко-научной ситуации рубежа XIX - XX вв. и требуют корректировки, а возможно и пересмотра.
И корректировка эта, на наш взгляд, должна проходить в отношении более глубокого понимания того, что происходило с историческим знанием в провинции, в том числе и в церковно-историческом его секторе, за рамками мощных академических центров, в иногда значительном отдалении от них.
Действительно, на территории Западной Сибири в дореволюционный период, несмотря на известные проекты [1], так и не создались духовные академии, которые могли бы мощно аккумулировать в своих стенах представителей церковноисторического сообщества, способствовать формированию научного комплекса источников по церковной истории общероссийского и сибирского характера, хранить церковно-археологические древности. Но при этом, к счастью, нельзя говорить и о полном отсутствии кадров, готовых по мере сил, параллельно со своими основными служебными обязанностями, в соответствии с личным любознанием, религиозными и научными мотивами, заниматься церковно-историческими наблюдениями и изысканиями. Таковыми в Сибири выступали или выпускники низших духовных школ, или воспитанники Казанской Духовной Академии, которые по окончании alma mater оказывались на гражданских административных, учебных, научных или церковных консисторских, законоучительных должностях в Томске, Тобольске и в Омске, поступая на работу в духовные училища, семинарии, университеты, кадетские корпуса, гимназии т. д. Они продолжали свои научные изыскания и на местах своей духовной или гражданской деятельности.
Предшествующая историографическая традиция обращала некоторое внимание на крупные фигуры провинциальной церковной историографии. Так, в частности, восточносибирские материалы о жизни и деятельности А.П. Щапова, его концепция раскола стали достоянием общенационального пространства исторической науки [2]. Омскими и тюменскими историками и историографами исследовались личность и труды А. И. Сулоцкого
[3]. В связи с административной деятельностью изучались также жизнь и деятельность Д.Н. Беликова [4] и некоторых других авторов. При этом комплексной разработки и оценки основные особенности провинциальной русской церковной историографии, в том числе западносибирской, не получили. Сегодня явно назрела необходимость такого рода комплексного исследования церковно-исторического
знания и церковно-исторического сообщества в Западной Сибири.
В нашей статье пока поставим скромную задачу - попытаемся произвести исследование проблематики исторических трудов западносибирских авторов, охарактеризовать ее основные черты и особенности становления.
При первом поверхностном взгляде на перечень работ сибирских авторов, писавших на сюжеты церковной истории, становится заметным его главная особенность - темы общероссийского церковного значения и местного характера или сопутствуют друг другу в разных работах, или перекликаются внутри отдельных трудов. Это давало возможность части трудов сибирских церковных историков и публицистов органично присутствовать в общероссийских изданиях. Большая группа работ по своему содержанию была не только и не сколько исторической, а носила нравоучительный, катехизаторский характер и не отличалась от аналогичных сочинений в центре России.
Научные обзоры здесь плавно подводили к комплексу идей философско-религиозного или идеолого-политического характера. Поэтому, собственно, сибирская специфика в этих трудах отсутствует или представлена очень незначительно.
Главная тема этих трудов - это церковь и монархия в разных аспектах их сосуществования. Это, конечно, не удивительно, ибо духовенство в лице законоучителей, проповедников и церковных публицистов, было совершенно естественно воспитано в монархических традициях. И хотя на общероссийском уровне иногда в либеральной печати присутствовало сомнение в благотворности союза церкви и государства, упоминалось об отрицательных сторонах этих взаимоотношений, в официальных общероссийских церковных изданиях по-прежнему очень мощно присутствовала идея о важности покровительственной роли монархии для жизни народа и церкви, нравственной силы страны. Отсюда и в сибирских изданиях, в сочинениях местных историков церкви присутствовали сюжеты, связанные с взаимоотношениями русской церкви и государства, начиная от князя Владимира и Крещения Руси и заканчивая последними представителями правящего дома. Монархи, естественно, оценивались здесь как покровители Церкви,
Божьи помазанники и благочестивые правители [5].
Другая группа церковно-исторических сочинений также была традицион-на. Она посвящящалась по преимуществу житиям общехристианских и общерусских святых и почитаемых общерусских икон, их значению в религиозно-нравственной и исторической жизни русского государства и православной церкви [6]. Большинство этих работ были написаны в честь юбилеев, связанных с периодами жизни святых, годовщинами их канонизации или по иным соображениям. Такая особенность сибирского церковного исто-риописания имеет также давние общественные причины. Еще в XVI в., в эпоху Стоглавого собора, в моменты завершения централизации Московского государства, благодаря совместным усилиям
гражданских и церковных властей, все имевшиеся в почитании русские святые и иконы были разделены на две категории -общерусские и месточтимые. Это в свою очередь предопределило на будущее в самой церковной практике и просвещении необходимость воспроизводства повсеместно на территории юрисдикции русской православной церкви сведений об этих двух группах русских святых и святынь. Поэтому и описания общерусских святых и святынь в сибирском исполнении носили воистину характер «общего места», шаблонны и типичны, аналогичны работам, которые могли быть воспроизведены в любом церковном приходе Российской империи.
Правда, именно вторая «месточтимая» сторона религиозного культа, преломляясь в политических, социальных, этнических и культурных реалиях Сибири, приобретала свою региональную специфику в сочинениях, посвященных сибирским святым и святыням.
Это достаточно легко объясняется общим психологическим настроем сибирского духовенства. Сибирская земля воспринималась им как пусть и поздно присоединенной, но все же землей святорусской, отмеченной божественным промыслом и благодатью, проживанием на ней святых угодников. На этой, пусть и в большинстве своем пустынной, малолюдной и суровой земле отметились не только местные святые, но и божественные местночтимые иконы, которые стали свето-
чем истинной русской веры, свидетельством Божественной благости. В этой связи много больших и малых работ с упорным постоянством посвящалось прежде всего Абалакской иконе, самой почитаемой западносибирской святыне [7]. Помимо Абалакской, упоминались и все остальные, которые могли быть отмечены как чудотворные, почитаемые или просто чем-либо выдающиеся из общего ряда [8].
Еще одним постоянным сюжетом, представленным в трудах сибирских авторов, было описание местных монастырей и церквей. В этом тоже было влияние региональных особенностей. В центре России концентрация храмов и монастырей, особенных в историческом и культурном отношении, стены которых стали свидетелями многих выдающихся исторических событий и личностей, в связи с большей плотностью населения, была несоизмеримо выше сибирской. Монастыри в Сибири были относительно немногочисленны, как и крупные соборные здания. Но они, являвшиеся одновременно и очагами русской культуры, хранителями культурных и религиозных ценностей, свидетелями неоднозначного, иногда крайне трудного процесса христианизации и дальнейшей жизни сложившегося сибирского общества периода империи, были постоянно представлены в сочинениях местных церковных историков [9]. По мнению церковных авторов, именно церкви и монастыри стали форпостами русского расселения, свидетельством укоренения русских в Сибири и постепенного освоения ее и в религиозном отношении [10].
В исследованиях, которые претендовали на определенную степень обобщения, все указанные сюжеты причудливо переплетались друг с другом, свидетельствуя одновременно о совершенно разных сторонах церковных и социальных реалий Сибири после прихода туда русских. Митрополичье управление, как правило, характеризовалось с точки зрения неуклонного попечения об открытии монастырей и церквей, духовных школ и прославления икон и святых Сибири. Интересны в этой связи фиксируемые исследователями жалобы святителей на самочинность жизни русского населения, особенно казачей вольницы, необходимость постоянного наставления и строгости в отношении духо-
венства, недалеко уходившего от своей паствы. Как правило, личности правивших митрополитов описывались по одной схеме - кратко о жизни до Сибири, причины появления в сибирской земле, успехи или неуспехи в церковном администрировании и перевод в центральную Россию или упокоение в сане митрополита сибирского. Иногда авторы исторических работ считали возможным фиксировать конфликты с местной светской властью в лице воевод, некоторые из которых вели отнюдь неправедный образ жизни. Чуть позднее появлялись труды, посвященные фиксации чудес и необычных случаев, связанных с именами сибирских архиереев, многие из которых по мнению церковных авторов вели подвижническую и высокодуховную жизнь [11].
Авторы церковно-исторических трудов описывали процесс христианизации и в отношении местных народов. Вообще, тема миссионерства - это особая тема на страницах церковно-исторической печати. Надо отметить, что в большинстве своем сибирские авторы вполне адекватно оценивали результаты миссионерской работы. Так, отмечая героическое подвижничество отдельных миссионеров, их неустанный просвещенческий и религиозный подвиг, все же, в целом, они фиксировали серьезные проблемы, связанные с упорством неофитов и, как правило, скромными успехами в общем объеме миссионерской деятельности. По мнению авторов таких работ, это было связано прежде всего с дикими нравами, непросвещенным состоянием, языческим характером местного населения, требовавшими постоянной напряженной повседневной работы как со стороны миссионеров, так и общецерковных и общегосударственных служб и структур. Сам характер таких трудов также носил обзорный, эклектичный характер. Здесь сведения церковно-исторического порядка были обрамлены природно-географическими, народно-хозяйственными, экономическими, этнографическими сведениями и наблюдениями. На наш взгляд, это было связано прежде всего со стремлением авторов, особенно печатавшихся в общероссийских изданиях более четко прописать «фон», «контекст» деятельности миссионеров мало знакомый читателям европейской России. При этом, что любо-
пытно, сама структура видения проблемы, изложения материала опять же напоминала именно характер взгляда миссионера, являвшегося зачастую в одном лице и первым военным разведчиком, картографом, топографом, этнографом и историком осваиваемых территорий [12].
Еще одна важнейшая тема местных церковно-исторических исследований -это истоки и генезис раскола русской православной церкви, и его сибирские особенности. Исторически так сложилось, что русский Север и Сибирь стали местом концентрации недовольных церковными реформами Никона и укрывавшимися от преследования властей сторонниками до-никоновских обрядов. Если в центре России старообрядцы в целом доставляли мало хлопот светским и церковным властям, ибо были подавлены церковной и государственной силой, по преимуществу
еще в XVII-XVIII вв., то именно в Сибири ни у центральных, ни у местных светских властей не хватало сил для активных и широкомасштабных репрессий против старообрядцев. Борьбу против них церковь вела собственными силами, в том числе и за счет привлекаемых ресурсов академического сообщества. Для проти-вораскольничьх работ также характерна в большей степени описательность, начиная от общероссийской сюжетики никоновских реформ, ссоры царя с патриархом и продолжения раскола в крупных его центрах (Соловки) и заканчивая особенностями протекания на собственно сибирских территориях [13].
Были и свои особенности в форме подачи церковно-исторических сведений. Это было связано прежде с проблемами источникового характера. Так же как и в центральной России многие источники были разбросаны по самым разнообразным местам, большинство из которых не способствовали сохранности документов -подвалы, амбары, колокольни и т. д. Иногда даже собранные и систематизированные комплексы сведений и документов не были застрахованы от небрежного хранения или использования непросвещенными обывателями совершенно не по назначению - в качестве растопочного материала или обертки для пирогов, о чем не без крайнего сожаления, сообщал, в частности, А.И. Сулоцкий [14].
В этой ситуации источники могли не представлять собой единого комплекса, а иногда просто быть единичными. Исследователи, таким образом, имея ограниченный круг источников, зачастую вынуждены были безоговорочно верить ему. Это приводило к желанию поделиться с просвещенным обществом найденной информацией, что выражалось в форме близкого к источнику пересказа, частой перегруженности текста мелкими деталями и второстепенными сведениями, в том числе о ценах, сделках и стоимостях, вплоть до подробной росписи «в рублях и копейках», частом упоминании количества материалов, камней или денег, ушедших на создание и поддержание богоугодных мест, святых икон, храмов монастырей и т. д.
Помимо источниковой неоднородности, перед сибирскими авторами стояли и другие проблемы. Прежде всего нельзя забывать и того, что сбором, описанием и комментариев церковно-исторических
сведений практически все авторы занимались в свободное от своих основных обязанностей время. На это сетовал один из самых известных западносибирских авторов Н. Абрамов: «Трудность одному
лицу собрать много материалов, краткость свободного времени от служебных занятий, требовали сокращения в изложении» [15]. Занятие наукой носило еще и поэтому во многом описательный, констатирующий характер, не претендовало на глубину концептуальных выводов. И, наконец, особенно для лиц духовного звания, невозможно сбрасывать со счетов еще и фактор духовной цензуры. Даже простые описательные работы, попадая в руки духовного начальства, начинали длительные мытарства по цензурным инстанциям и в большей части так и не были опубликованы. Эти же работы, без раздражающих подписей «протоиерей», «настоятель» и т. д., выдающих их авторов, без особых проблем печатались в гражданских исторических и общественных журналах. Это обстоятельство, заставило, в частности, по собственному признанию, А.И. Сулоцкого, подписываться псевдонимами: Александр Цветков и Филарет Петухов [16].
Все же, несмотря на указанные трудности и проблемы, можно констатировать, что сибирские церковно-историчес-
кие труды вполне оригинальны. Большинство из них являются бесценным вкладом в становление как общероссийской, так и сибирской церковно-исторической науки, поставщиком бесценной информации по локальной и общенациональной истории, а их авторы были подвижниками и людьми, любившими историю и стремившимися к высотам познания исторической истины.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Сибирская духовная академия: Учреждение Академии и ее задачи: проект организации. Томск, 1913; Сибирская духовная академия: Учреждение Академии и ее задачи / сост. Лаврентьев Л.И. Томск, 1914.
[2] Цамутали А.Н. Историк-демократ: Афанасий Прокопьевич Щапов // Историки России XVIII-начала ХХ века. М., 1996. С. 379-398.
[3] Вибе П.П. Сулоцкий А.И. // Вибе П.П., Михее-
ев А.П., Пугачева Н.М. Омский историко-краеведческий словарь. М., 1994. С. 258-259; Сулоцкий А.И. Соч. в 3 т. / сост. Ю. Мандрика. Тюмень, 2000-2001.
[4] Жук А.В. Предстоятели Омской епархии Рус-
ской Православной Церкви: биогр. справ. / А.В. Жук. Омск, б.г.
[5] Курочкин И.М. Рассказы из священной истории
русской церкви в связи с главнейшими событиями гражданской истории России: Времена правления митрополитов (989-1589). Томск, 1895; Девятисотлетие со дня Успения свята-го равноапостольнаго Великаго князя Владимира, крестителя Руси. Томск, 1915; Беликов Д.Н. Нравственность и религия: Слово в день тезоименитства благочестивейшей Государыни Императрицы Александры Федоровны: Произнес. 23 апр. 1901 г. в Том. каф. соборе. Томск, 1901; Его же. Слово в день поминовения в бозе почившаго благочестивейшаго Государя Императора Александра III по истечении года со времени его кончины. Томск, 1895; Его же. Царственное дело, личность и жизнь в бозе почившаго Императора Александра III: Публ. чтение в 40-й день по кончине царя-миротворца. Томск, 1895; Грифцев Н., прот. О значении православной веры в истории и жизни русскаго народа. Тобольск, 1901; Сырцов И. Император Александр Николаевич II, как покровитель и благодетель православной церкви и духовенства: Воспоминание на 1е марта. Тобольск, 1882; Лебедев М. Путешествие наследника цесаревича по Тобольской епархии в 1891 году. Тобольск, 1893; и др.
[6] Баранский Н. Тысячелетней памяти святых первоучителей славянских братьев Кирилла и Мефодия. Томск, 1885; Во славу первоучителей и просветителей славян святых Мефодия и Кирилла речи, произнесенныя на торжественных актах в Тобольской губернской гимназии, Тобольской духовной семинарии и др. в
6-е апреля 1885 года. Тобольск, 1885; Грам-матин А. свящ. Житие, страдание и чудеса святаго славнаго великомученика Димитрия Мироточиваго, Солунскаго чудотворца. Тобольск, 1895; Знаменский Л. О жизни и трудах святаго Димитрия Ростовскаго. Тобольск, 1892; Листки Тобольскаго епархиальнаго братства. Святый Димитрий, митрополит Ростовский. Тобольск, 1895; Листки Тобольскаго епархиальнаго братства. Преподобный Сергий, Радонежский чудотворец. Тобольск, 1895; Краткое сказание о жизни и трудах святителя Иоасафа, епископа Белгородскаго чудотворца. Томск, 1911; Беликов Д.Н. Слово в день празднования Казанской иконы Божией Матери, произнесенное 22 октября 1900 года в домовой церкви Императорскаго Томскаго университета. Томск: Тип. Епарх. братства, 1901.
[7] Грамматин А. свящ. Абалакская чудотворная
икона Божией Матери. Тобол. братство св. великомученика Димитрия Солунскаго. Тобольск, 1894; Сулоцкий А., прот. Новыя благодатныя явления от Абалацкой иконы Божией Матери. Тобольск, 1888; Сулоцкий А., прот. Сказание об иконе Божией Матери, именуемой Абалац-кою, и о важнейших копиях с нея: с изображением иконы Абалацкой Божией Матери. Тобольск, 1888.
[8] Абрамов Н.А. Сведения о чудотворной иконе
Божией Матери Семипалатинской. Тобольск, 1859; Грамматин А. свящ. Почаевская икона Божией Матери. Тобольск, 1894; Грамматин А. свящ. Местно-чтимый образ Господа Вседержителя. Тобольск, 1900; Матвеев Д.А. свящ. Историческое описание Тобольскаго Знаменскаго монастыря и чудотворная Казанская икона Божией Матери, находящаяся в нем. Тобольск, 1899; Сидонский А., свящ. Чудотворная икона Божией Матери Одигитрии, что в селе Богородском близ города Томска. Томск, 1892; Сидонский А., свящ. Чудотворная икона нерукотвореннаго образа Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, что в селе Спасском близ города Томска. Томск, 1892; Сидонский А., свящ. Чудотворная икона святителя Христова Николая Мир Ликийских чудотворца, что в селе Семилужном, близ города Томска. Томск, 1892; Скосырев Н.Д. Тобольская икона Божией Матери. Тобольск, 1894; Сулоцкий А. прот. Икона святителя Николая, именуемая Можайскою, в подгородном сельце Тарскаго округа Самсоновом. Омск, 1883; и др.
[9] Абрамов Н.А. Тюменский Троицкий монастырь.
Омск, 1882; Беликов Д.Н. Старинные монастыри Томскаго края. Мужеский Богородице-Алексеевский монастырь. Женский Христоро-ждественский в городе Томске. Мужеский Хри-сторождественский в городе Кузнецке. Томск, 1898; Беликов Д.Н. Старинный Свято-Троицкий собор в Томске. Томск, 1900; Головин П. Кондинский Троицкий монастырь. Тобольск, 1892; Головин П. Туринский Николаевский монастырь. Тобольск., 1892; Грамматин А. свящ. Историческое описание Богоявленской церкви
города Тобольска. Тобольск, 1891; Грамма-тин А. свящ. Крестовоздвиженская церковь города Тобольска. Тобольск, 1891; Евтропов К.Н. Краткий обзор постройки Троицкаго кафед-ральнаго собора в городе Томске: литературный обзор. Томск, 1900; и др.
[10] Абрамов Н.А. Материалы для истории христианского просвещения Сибири. Со времени покорения в 1581 г. до начала XIX столетия // Журнал министра народного просвещения. 1854.
[11] Н.Г. О.о. Зосима и Василиск, сибирские подвижники конца XVIII - начала XIX столетия. Тобольск, 1897; Карпинским А.М. Просветитель Сибири Филофей Лещинский, митрополит Тобольский и всея Сибири (1702-1721). Тюмень, 1889; Карпинский А.М. Иоанн Максимович, митрополит Тобольский и всея Сибири (1651-1715): Некролог. Тюмень, 1899; Никон. Жития святителя Иоанна Максимовича, митрополита Тобольскаго и всея Сибири. Тобольск, 1916; Соколов К. Архимандрит Макарий, основатель Алтайской миссии. Томск, 1892; Соколов С.И Святитель Иннокентий, первый епископ Иркутский: ист.-биогр. очерк. Томск, 1902; Скосырев Н.Д. Очерк жития митрополита Тобольскаго и всея Сибири Иоанна Максимовича (1651-1715). Тобольск, 1904; Сулоцкий А. Филофей Лещинский - митрополит Сибирский и Тобольский. Омск, 1858; и др.
[12] Путинцев М., прот. К празднованию 300-летия города Березова: ист. очерк. Тобольск, 1891; Его же. Первое присоединение к православной церкви в Киргизской миссии Тобольской епархии Тобольск, 1894; Абрамов Н. Описание Березовского края. Б.м, б.г.; и др.
[13] Алексий, иеромонах. Историческая записка о состоянии старообрядчества в Томской епархии. Томск, 1910; Беликов Д.Н. Старообрядческий раскол в Томской губернии (по судебным данным). Томск, 1894; Его же. Раскол в Сибири и Томске за XVII в Б.м., б.г.; Беликов Д.Н. Старинный раскол в пределах Томскаго края. Томск, 1905; Сырцов И.Я. Самосожигательст-во сибирских старообрядцев в XVII и XVIII столетии. Тобольск, 1888; Сырцов И. Старообрядческая иерархия в Сибири. Тобольск, б.г.; Шерстобитов А.С. Происхождение раскольнической доктрины о "чувственном" воцарении антихриста: ист. очерк. Тюмень, 1898; и др.
[14] Сулоцкий А.И. Авторская исповедь // Сулоцкий А.И. Сочинения: в 3 т. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. Т. 1. С. 11.
[15] Абрамов Н. Материалы для истории христианского просвещения Сибири. Со времени покорения в 1581 году до начала XIX столетия. Оттиск из Журнала Министерства Просвещения. 1854. № 2, 3. С. 1.
[16] Сулоцкий А.И. Авторская исповедь // Тобольские Епархиалные ведомости. 1884. С. 14.
