CC BY
146
О ВЛИЯНИИ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ РУССКОГО НАРОДНИЧЕСТВА НА ЭСЕРОВ
А.И. Юдин
Yudin A.I. On the influence of the philosophy of Russian narodnikis on social democrats. The article analyses the evolution of narodnikis’ ideas in the early-20th century. Social democrats are seen as narodnikis’ followers under new historical conditions. It also poses an issue of ideal and practical contradictions between social democrats and Marxists and proposes an alternative possible way of Russia’s evolution.
В исторической и историко-философской литературе традиционно рассматривалась и рассматривается проблема борьбы народничества и марксизма как двух альтернативных течений русской общественной мысли второй половины XIX века. Однако народничество как мощное теоретическое и практическое движение прекратило свое существование в конце XIX века лишь номинально. Последователями народников в начале ХХ века стали эсеры. Народничество оказало влияние и на русский марксизм, в частности на
В.И. Ленина. Многие элементы народничества стали составной частью советской идеологии, господствовавшей в нашем обществе более семи десятилетий. Элементы народнического сознания существуют и в современном обществе.
В 80-е годы XIX века народничество было подвергнуто жесткой критике Г.В. Плехановым («Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1884)), а в 90-е годы - В.И. Лениным («Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» (1894), «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» (1895), «Развитие капитализма в России» (1899)). В советской философской литературе эта критика трактовалась как разгром народнической идеологии. Был ли это разгром или народнические идеи получили свое развитие в будущем? Эсеры были крупнейшей политической партией России, в 1917 году она насчитывала от 500 тысяч до миллиона человек. Эсеры продолжили традицию народничества как крестьянская по своей социальной сущности партия. В философском плане эсеры также продолжили линию народничества, опираясь на антропологизм, позитивизм и эмпириокритицизм, на И. Канта и неокантианство.
Если П.Л. Лавров, не принимая марксизма, при этом не вступал с ним в открытую полемику, то Н.К. Михайловский открыто выступал против марксизма, жестко критикуя его по основным мировоззренческим позициям. Эсеры в новых исторических условиях продолжили идейное противостояние марксизму. После Октябрьской революции 1917 года эсеры были объявлены контрреволюционной партией, члены партии подверглись политическим репрессиям. В силу этого идейная связь народничества с эсерами в советской литературе не рассматривалась. В последние годы вышли статьи А.И. Володина, Б.С. Итенберга [1] и В.К. Гусева [2]. Мы рассмотрим преемственность философских взглядов Лаврова, Михайловского с эсеровскими авторами, прежде всего с В.М. Черновым. Другой аспект проблемы - преемственность социальных позиций народников и эсеров, прежде всего по аграрному вопросу.
Лавров в построении своей философской концепции, может быть сильнее и ярче других народников, стал опираться на И. Канта и неокантианство, на позитивизм с его ярко выраженной антиметафизичностью. Не случайно эсеры именно Лаврова провозгласили своим «духовным отцом», не случайно именно эсеры предприняли попытку издания полного собрания сочинений Лаврова в 1917-1920-х годах. Среди либеральных народников ближе всех к Лаврову был Михайловский (та же опора на позитивизм, Канта и неокантианство, стремление к разработке субъективного метода в социологии, выдвижение на первый план должного, желаемого). Поэтому, на наш взгляд, именно эта линия в народничестве, представленная именами Лаврова и Михайловского, оказала существенное влияние на философские идеи теоретиков эсеровского движения.
Характерной чертой мировоззрений Лаврова и Михайловского являлось создание целостных, с точки зрения антропологического принципа, теоретических систем, объединяющих в своих рамках теорию и практику, сущее и должное, правду-истину и правду-справедливость. В.М. Чернов в своих «Философско-социологических этюдах» (1907) подчеркивал именно эти черты мировоззрения Михайловского: «С точки зрения многих и очень многих сама постановка вопроса, которую делает Н.К. Михайловский, покажется ошибочной в самом своем корне... Не ясно ли, что между миром теории и практики, объективного и субъективного отношения к действительности лежит не проходящая пропасть?» [3]. «Социологическая доктрина, неразрывно связанная для нас, русских, с именами П. Миртова и Н.К. Михайловского, имела теперь власть над умами и сердцами целого ряда активнейших поколений русской интеллигенции именно потому, что она являлась единой и целостной системой, дававшей удовлетворение и теоретическим и практическим потребностям ее приверженцев», - писал Чернов [3, с. 6].
Необходимость должного, необходимость общественного идеала получила в народничестве, как мы уже отмечали, нравственно-этическое обоснование. Развитие этой сущностной черты мировоззрений Лаврова и Михайловского мы находим у эсеров. «Я до сих пор считал этическим обоснованием социализма стремление рассматривать весь исторический процесс в его закономерном ходе с точки зрения интересов человеческой личности, ее всестороннего и гармонического развития», - писал Чернов [4]. И далее он прямо указывает на представителей народничества, в рамках учения которых необходимо понимать роль нравственного фактора в теории общественного развития. «Для нас этическое и теоретическое неразрывно слиты в том особом методе рассмотрения социальных фактов, который мы применяем вслед за Лавровым и Михайловским» [4, с.12]. Здесь мы видим прямое указание на субъективный метод, который служил теоретическим обоснованием необходимости нравственной оценки социальной действительности в теоретическом исследовании.
Выдвижение на первый план категории должного, нравственного фактора было обу-
словлено, с одной стороны, конкретноисторическими причинами развития России (чем хуже настоящее, тем притягательнее образ будущего), с другой стороны, - влиянием неокантианства. Эсеры прямо указывают на неокантианцев как на своих теоретических предшественников. «Кто вдумался в основное положение Лаврово-Риккертовской историко-философской концепции, именно, что история не знает «своего материала, а есть результат применения другой точки зрения к тому же материалу, для того ясно... что дело не в социальной теории, как таковой, а в нашем, обусловленном чаще всего этическими моментами, отношении к ней, в том идеале, который дает нам право сказать: «не приемлю» этой теории, если она будет вразрез со «святая святых» и нашего мировоззрения; короче говоря, существенно здесь не объективно-необходимое, а субъективно-желаемое», - писал Б. Камков [5]. Камков прямо связывает неокантианство и народничество, называя историко-философскую концепцию Лаврово-Риккертовской, подчеркивая в ней преобладание этического, субъективно желаемого.
Другой эсеровский автор Х. Раппопорт называл мировоззрение Лаврова научным идеализмом, противопоставляя его марксизму, подчеркивая приоритет духовного, нравственного в понимании общественного развития. «Другими словами, он (Лавров. - А. Ю.) противополагает критическое мышление, идеи - грубому факту, который стремится увековечиться среди общего изменения. Факт консервативен. Идея революционна. Благодаря этому его социальная философия революционна», - писал Раппопорт [6]. Сравнивая Маркса и Лаврова, Раппопорт отмечал: «У первого (Маркса. - А. Ю.) вещь господствует над человеком, у второго (Лаврова. - А. Ю.) наоборот, человек господствует над материей. Один поэтому материалист, другого нужно считать идеалистом» [6, с. 74]. Таким образом, эсеры полностью разделяли идею народников о необходимости нравственного отношения к действительности. Эсеры, вслед за Лавровым и Михайловским, выдвигая на первый план проблему ценностного отношения к действительности, опирались непосредственно на неокантианство. Лавров, понимая общество как целостное образование, полагал, что Маркс сосредоточился на
исследовании его экономической и политической сфер, для себя же считал более важным исследование нравственной сферы общества. Лавров именно мысль считал активным, преобразующим действительность началом. Поэтому в подходе эсеровского автора Раппопорта к анализу философских идей Лаврова мы видим акцент именно на сущностных чертах мировоззрения последнего, мы видим признание их единственно верными и научными. Эсеры разделяли сущностные черты мировоззрений Лаврова и Михайловского, прямо опирались на них в процессе обоснования собственных концепций.
Социально-философские идеи народников оказали влияние на теоретиков социали-стов-революционеров. Первое - это доминирование этицизма в процессе обоснования общественного идеала. Лавров одним из первых русских народников, опираясь на Канта и неокантианство, предпринял этическое обоснование теории личности, этическое обоснование социальной активности личности, этическое обоснование общественного идеала, создал революционную нравственность. Михайловский, вслед за Лавровым, стал ярким приверженцем линии этицизма в русской общественной мысли. Причем эти-цизм получил у мыслителя дальнейшее развитие, более того, его общественный идеал был предельно абстрактен. Именно это мощное этическое начало, присутствовавшее в социально-философских концепциях Лаврова и Михайловского, импонировало эсеровским теоретикам, именно этот этицизм разводил Лаврова, Михайловского и эсеровских теоретиков с марксизмом.
Если моральный ригоризм Лаврова и Михайловского реализовался в практике народнического движения, то моральный ригоризм теоретиков партии эсеров реализовался в русских гражданских войнах. Если моральный ригоризм Лаврова и Михайловского окрашен в героический цвет, вызывает оптимизм и веру в лучшее будущее России, то этицизм эсеров, с позиций сегодняшнего дня, это трагедия и разочарование в высоких нравственных идеалах, это жестокое торжество экономического детерминизма, который они отрицали, которому они противопоставляли этицизм.
Другая существенная черта, сближающая философские идеи народников и эсеров, -
опора на позитивизм. Причем народники и эсеры воспринимали позитивизм как научную теорию, опираясь на которую можно построить научный общественный идеал. Отсюда понятно утверждение Раппопорта о том, что «Петра Лаврова можно считать первым представителем научной философии в России» [6, с. 4]. «Петр Лавров, первый в России понял новое философское движение и примкнул к нему всецело... Единственным законным объектом философии, как и всякой другой науки, для Лаврова являются факты, только факты... Подобно Огюсту Конту, Лавров занимался только фактами и их отношениями», - писал Раппопорт [6, с. 6]. По мнению другого эсеровского автора Б. Камкова, Лавров провозгласил «монизм методологический, отождествляя третий, позитивистский способ мышления, с естественнонаучным, ставя между ними знак равенства» [5, с. 6]. Позитивизм в европейской традиции положил начало постметафизической философии, доминирующей в современном мире. Поэтому социальная философия Лаврова и Михайловского, опиравшаяся на позитивизм, также была в русле европейской традиции, и оценка ее эсерами как научной близка к истине.
Позитивизм, выступивший с резкой критикой метафизичности предшествующей философии, ограничив рамки рационального пределами опытного знания, сформулировал новый тип философствования. Марксизм -одна из последних философских систем, оставшихся в рамках метафизической традиции. Преодоление метафизичности в русской рационалистической традиции эсеры связывали с именем Лаврова. Борьба народничества с марксизмом, или наоборот, проходила в основном (Г.В. Плеханов, В.И. Ленин) на уровне социально-политических идей. Если мы встанем на уровень философско-методологических оснований концепций общественного развитии, то, очевидно, что именно опора на позитивизм, с его ярко выраженной антиметафизической направленностью, есть тот мировоззренческий центр, который развел народничество, опиравшееся на позитивизм, и марксизм, опиравшийся на метафизическую философию Гегеля, в разные стороны. Это тот центр, который определил пути развития русской мысли во второй половине XIX и в начале ХХ века.
Другой аспект влияния Лаврова и Михайловского на теоретиков эсеров - это опора на позитивизм, отсюда антиметафизичность и агностицизм. Влияние позитивизма, как мы уже отмечали, среди народников наиболее ярко проявилось у Лаврова и Михайловского. Лавров один в народнической философии занял линию антиметафизичности и агностицизма, что явилось принципиальной, основной причиной его отрицания марксизма. Антиметафизичность в какой-то мере закладывала тенденцию вывода Лаврова за рамки классической философии. Однако можно сказать, что дух позитивизма не стал доминирующим в поиске Лаврова философии будущего. В своем стремлении построения философии как целостного, синтетического знания Лавров остался в рамках классической философии.
Михайловский продолжил антиметафи-зическую тенденцию развития русской философии. Однако противоречие между антиметафизичностью, агностицизмом и стремлением построить целостную мировоззренческую систему проявилось у Михайловского значительно сильнее, чем у Лаврова. Антиметафизичность у Михайловского прослеживается четче и последовательнее. Поэтому в его системе «двуединой правды», правда-истина - относительна, правда-справедливость - абсолютна. В силу этой противоречивости можно спорить: остался ли Михайловский в рамках классической философии или стал одним из представителей позитивизма? На наш взгляд, Михайловский в большей степени, чем Лавров вышел за рамки классической философии, но до конца преодолеть метафизичность Михайловский не мог, это привело бы к теоретической невозможности обоснования общественного идеала. Теоретики партии эсеров усилили эту тенденцию антиметафизичности.
Идею антиметафизичности философии активно разрабатывали эсеровские теоретики. Антиметафизичность есть логическое следствие агностицизма. Если Михайловский, опиравшийся на первый позитивизм, утверждал, что истина есть «специальный случай равновесия между субъектом и объектом», то Чернов, включив в свой теоретический арсенал эмпириокритицизм, делал очевидный крен в выявление критерия истины в сторону субъекта. Чернов разделял по-
зицию Р. Авенариуса о том, что истина не есть отражение объективной реальности. «Увы, «настоящей» абсолютной действительности мы не знаем... Наши ощущения, из которых путем психической деятельности слагаются представления о предметах, суть лишь известные символы, известные знаки, -но не произвольно нами выбранные, а навязанные нам самой природой, самими условиями нашего существования», - писал Чернов [3, с. 11]. Критерий истины, по его мнению, заключается в полезности. «Абсолютной, не обусловленной никакими субъективными формами познания, «истины» не существует... Полезность, и ничто иное, заставляла этого субъекта психологически различно относиться к разным группам представлений, одни из них выделяя, как полезные по своим результатам, другие - как вредные» [3, с. 15]. Таким образом, если, обосновывая антиметафизичность своей философии, Лавров и Михайловский опирались на агностицизм первого позитивизма, то Чернов, продолжая и развивая эту линию в истории русской философии, опирался на второй позитивизм, эмпириокритицизм. Не случайно, что Чернов проводит прямую линию от Михайловского к Авенариусу. «Читатель, знакомый с так называемым «эмпириокритицизмом», философией, связанной в особенности с именем Авенариуса, заметит без труда, до какой степени отвечает уже предлагавшееся им построение «философии как мышления о мире, согласно принципу наименьшей траты сил», некоторым требованиям, которые ставит философии Н.К. Михайловский от лица коллективного «профана» [3, с. 19]. Более того, в преодолении метафизичности в гносеологии Чернов отдавал приоритет Михайловскому, который еще до эмпириокритицизма, опираясь на проницательность «философское чутье», сформулировал свой агностицизм.
Анализируя эмпириокритицизм, Чернов верно отмечал, что эта философия продолжила, начатую И. Кантом и первым позитивизмом, антиметафизическую линию, верно подчеркивал, что критика опыта - это очищение научного познания от чуждых метафизических построений. «И радикальный разрыв со всякой метафизикой требует последовательного, систематического и безжалостного удаления из познания (а следовательно, и его источника - опыта, эмпирии)
всего того, что в него «впутано» и «вложено» произвольно, что не необходимо навязывается человеку природою человеческого опыта» [3, с. 23]. Разрыв с метафизикой, по мнению Чернова, идет от И. Канта: «Кант дал нам «критику чистого разума», которая подорвала привнесение чуждых, метафизических элементов в области мысли. Необходима «критика чистого опыта» для устранения субъективных примесей в этот источник и корень всякой мысли» [3]. Таким образом, Чернов последовательно выделяет антимета-физическую традицию западноевропейской философии, идущую от И. Канта к эмпириокритицизму, проводит аналогичную линию в истории русской философии, идущую от Лаврова и Михайловского к собственному мировоззрению. Это направление в истории западной и русской философии, на наш взгляд, Чернов справедливо считал прогрессивным. Поэтому нельзя не согласиться с ним в том, что «Михайловский в философском отношении не только шел в уровень с веком, но и заглядывал дальше его» [3, с. 27].
Антиметафизичность, отрицание сверхчувственных сущностей - это антидогматизм. Метафизичность гегелизма и марксизма обусловливает тенденцию к догматизму, которая реализовалась в советском марксизме. Антиметафизичность предполагает отказ от однозначного решения в подходе к анализу социальной действительности, поскольку нет и не может быть какой-либо субстанциональной основы, определяющей раз и навсегда общественное развитие. Лавров и Михайловский придерживались идеи множественности факторов общественного развития, отдавая предпочтение, в силу особенностей конкретно-исторического развития, тому или иному фактору, но никогда не придавая ему субстанционального значения. С точки зрения антропологического принципа общество есть целостное образование. Идея множественности факторов общественного развития, отказ видеть в каком-либо факторе детерминанту всех остальных - это и есть антимета-физическое начало в подходе к анализу общественного развития. Чернов, опираясь на Лаврова и Михайловского, разделял идею множественности факторов, он утверждал, что выделение тех или иных факторов общественного развития метафизично, поскольку разрушает взгляд на общество как целостное
образование. «В том-то и дело, что точка зрения, с которой социальное целое распределяется на обособленные «факторы»: экономический, политический, духовный, есть точка зрения устарелая, ненаучная; в ней проявляются отжитые метафизические повадки мысли. Процесс социальной жизни также един, как и ее атом - человеческая индивидуальность. Различать в ней экономическое, политическое и духовное можно в абстракции, только условно, реально же они нераздельны и неразрывны. Где можно найти «экономическое» отдельно от правового и политического?» [4, с. 12]. Таким образом, очевидна общность методологического подхода к анализу общества у народников и эсеровских теоретиков.
Противостояние в рамках одного демократического лагеря народничества и русского марксизма было значительным явлением русской общественной жизни конца XIX века. Эта традиция противостояния марксизму была подхвачена эсерами в новых исторических условиях начала XX века. Критика
В.И. Лениным социальных идей народничества в 90-е годы XIX века, его критика философии эмпириокритицизма в начале XX века, его политическая борьба с партией эсеров, объявление ее контрреволюционной партией, последовавшее затем ее фактическое уничтожение - все это звенья одной цепи. Традиция русской социальной философии, берущая начало от Лаврова и Михайловского, опиравшаяся на И. Канта, неокантианство и позитивизм, эта традиция прекращает свое существование в нашей стране после Октябрьской революции 1917 года.
Социалисты-революционеры есть партия, выражающая интересы крестьянства. Народнические теоретики включали в понятие народ крестьянство, составляющее большинство населения России, народнический общественный идеал непосредственно опирался на крестьянскую поземельную общину. По своей социальной сущности социалисты-революционеры являлись прямыми продолжателями народников. Социалисты-революционеры в отличие от социалистов-демократов, своих союзников по демократическому лагерю, не возводили идеологического барьера между крестьянством и пролетариатом.
В хрестоматии, посвященной Лаврову и изданной эсерами, отмечалось, что Октябрь-
ская революция 1917 года прошла под знаком народнического социализма. «Объективно неподготовленная страна с преимущественно крестьянским населением в силу одной только субъективной подготовленности совершает великую попытку социальной революции, и вокруг идеи этой революции объединяет все трудящееся население и стремящееся к новому строю человечество. Этим русская революция определила ту идею, которая явится основополагающей для всей истории XX века и которая творчески и действенно уже сейчас разрабатывается на Западе и Востоке» [7]. С этой точки зрения русская революция не столько пролетарская, сколько крестьянская революция, призванная решить в первую очередь проблемы основной части населения России - крестьянства. Октябрьскую революцию эсеры приняли как свою, искренне надеясь, что будет возможность решить аграрный вопрос в России.
В рамках аграрного вопроса эсеры выступили с программой социализации земли, причем программа должна быть решена на уровне местного самоуправления. Для России «местное самоуправление должно будет сыграть роль первоначальной политической школы» [8]. Социализация земли есть реализация принципа: земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает, то есть крестьянину. Идея права крестьянина на землю есть народническая идея, сформулированная основателем русского крестьянского социализма А.И. Герценом. По его мнению, «нравственность русского народа может сложиться на тех основаниях, которые составляют его религиозно-общественную особость и которые для этого должны быть приняты за первоначальный факт...
Эта особость заключается в веровании русского человека, что русская земля не может быть в России без поземельного надела, это основное натуральное, прирожденное признание права на землю ставит народ русский на совершенно другую ногу, чем та, на которой стоят все народы Запада» [9]. Таким образом, право крестьянина на землю в России находится где-то на генетическом уровне, более того «оно у нас гораздо больше, чем право, оно факт, оно больше чем признано, он его мерит десятинами, и для него его право на землю - естественное последствие рождения и работы» [9, т. 14, с. 181].
Эта народническая идея в программе со-циалистов-революционеров заняла центральное место, она стала предметом полемики с социал-демократами. «Социалисты-революционеры, прежде всего, добиваются в аграрном вопросе социализации земли, т. е. упразднения всей частной поземельной собственности, передачи этой земли в общественное распоряжение, на началах широкой децентрализации этого распоряжения - с формальной стороны, и на началах организации уравнительного пользования ею - со стороны реальной. Они отводят при этом существенную роль демократически организованной общине и высшим соединениям общин: примерно, волостному, земскому, областному союзу», - писал Чернов [10]. Таким образом, решение аграрного вопроса в России эсеры мыслили как движение снизу, с уровня поземельной общины, с уровня местного самоуправления.
Идея обустройства хозяйственной и социальной жизни самим народом есть идея народническая. Герцен полагал, что «Россия в полном смысле слова управляется адъютантами, указами, писарями и эстафетами... Вся администрация представляет собой крылья телеграфа, с помощью которого человек из Зимнего дворца изъявляет свою волю» [9, т. 12, с. 12]. В противоположность этому управление обществом должно быть построено снизу. «Свободные общины группируются в более крупные единицы (волости), и, согласно русскому закону, избранные общинами старосты выбирают, в свою очередь, для своей волости начальника. Кроме головы избираются еще двое судей - нечто вроде мирового суда - для законного управления общинными делами и волостной коалицией. В деревнях полицейские обязанности выполняются выборными десятниками и сотниками. Налоги и повинности распределяют голова и старики. Все это вместе является подлинно социалистическим самоуправлением...», - писал Герцен [9, т. 12, с. 23]. М.А. Бакунин мыслил общественный идеал как союз самоуправляющихся общин. П.Л. Лавров полагал, что на другой день после революции народ должен начать сам создавать формы общественного самоуправления. Среди народнических теоретиков лишь только П.Н. Ткачев был государственником, полагавшим, что революционное меньшин-
ство, опираясь на силу государства, должно создать систему управления обществом. Если эсеры - продолжатели народнической традиции, то русские социал-демократы ближе к Ткачеву.
Программа социализации земли, по мнению Чернова, является той основой, тем центральным пунктом, тем «прочным базисом», создав который можно переходить к решению других социальных проблем. «Социализация земли еще не устраняет эксплуатации крестьян денежным, кредитно-ростовщическим, торговым капиталом, несправедливой системой налогов и т. п. Следовательно, продолжается борьба против всех этих сил современного общества, борьба, которая только с полным уничтожением этих сил (т. е. экспроприацией всех экспроприаторов) придет к своей конечной цели», - писал Чернов [10, с. 197]. Необходимым условием решения аграрного вопроса в России являлась «экспроприация всех экспроприаторов», то есть социалистическая революция. В этом смысле эсеры с социал-демократами были союзники.
Эсеры стремились реализовать свою программу уже в иных, по сравнению со второй половиной XIX века, конкретно-исторических условиях. Развитие капитализма в России стало очевидным, ни кем не оспариваемым фактом. Однако Россия все еще оставалась крестьянской страной, поэтому на первый план для эсеров выходила проблема сохранения крестьянства в условиях развития капитализма, проблема сохранения многовековых устоев хозяйственной и социальной жизни крестьянства в рамках поземельной общины.
Основной удар, грозящий разрушить поземельную общину, тем самым уничтожить русское крестьянство, эсеры видели в развитии капитализма, который реализовывал идею частной собственности на землю. В то же время среди своих теоретических противников эсеры видели русских марксистов, социал-демократов, которые считали исторически неизбежным явлением уничтожение общины в результате развития капитализма, считали также, что аграрный вопрос после революции, обобществление крестьянства необходимо провести «сверху», посредством государства диктатуры пролетариата.
Являлся ли капитализм неизбежным явлением для России? Народники принадлежали к западническому направлению русской общественной мысли. С этой позиции Россия вместе с Европой развивается в направлении универсального, научного общественного идеала. Однако в процессе реализации этого идеала необходимо учесть особенности развития России (крестьянство - большинство населения страны, существование поземельной общины). Учет этих особенностей позволял народникам сформулировать идею некапиталистического развития, идею, согласно которой возможно «перепрыгнуть» через капитализм прямо в социализм.
Чернов, как и народники, полагал, что путь развития к социализму универсален. «В самом деле, что это за противостояние «России» и «Западной Европы»? Разве «Западная Европа» какое-то сплошное, однородное целое? Разве от Англии через Бельгию, Францию и Германию к Австро-Венгрии и Италии мы не наблюдаем ряда своеобразных культурно-исторических типов, имеющих вместе с общими чертами и ряд совершенно особенных черт?» - писал Чернов [4, с. 24]. Однако, то, что Россия является крестьянской страной, отличало ее от других более развитых в промышленном отношении стран. Если народники предполагали возможным избежать «язвы пролетариатства», то эсеры должны были, в силу иного исторического времени, согласиться со вступлением России в капиталистическую общественно-экономическую формацию. Чернов, обосновывая тезис о неизбежности капитализма в России, тем не менее ссылался на Михайловского, который в начале 1883 года доказал, что «капитализм уже захватил и продолжает захватывать в России целый ряд крупных отраслей производства, что правда, есть другие отрасли, как, например, земледелие, которого он всецело захватить в свои руки совершенно не способен, но, что с другой стороны, в так называемой «Западной Европе» с этой стороны развитие капитализма имеет свои границы» [4, с. 25]. Поэтому, если народники полагали возможным сохранение общины в результате некапиталистического развития, то эсеры ставили проблему сохранения общины в зависимость от сохранения коллективной собственности на землю в условиях капитализма.
Обосновывая программу социализации земли, Чернов стремился доказать преимущество коллективной собственности в сельском хозяйстве, по сравнению с частной собственностью в условиях капитализма. Если капитализм в Европе преобразовал промышленность и сельское хозяйство, то в России, по мнению Чернова, капитализация сельского хозяйства может не произойти. Основой такого предположения является утверждение о возможности сохранения крестьянской поземельной общины.
Развитие капитализма ведет к уничтожению крестьянства. Герцен, посетив Западную Европу в середине XIX века, писал о «язве пролетариатства», полагая, что положение русского крестьянина лучше, чем положение западного пролетария. Герцен в поземельной общине увидел средство самосохранения русского крестьянства. «Община спасла русский народ от монгольского варварства и императорской цивилизации, от, выкрашенных по европейски, помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрясенная, устояла против вмешательства власти, она благополучно дожила до развития социализма в Европе», -писал Герцен [9, т. 7, с. 323].
Подобный подход к проблеме сохранения поземельной общины мы находим у теоретиков эсеров. «Партия социалистов-рево-люционеров не только не относится отрицательно к крестьянской общине, но, напротив того, считается с нею, как явлением жизненным, естественно выросшим и способным к развитию», - писал Чернов [10, с. 205]. Проблема сохранения поземельной общины для эсеров стояла очень остро, поскольку община разрушалась под интенсивным развитием капитализма. «Но рядом с быстро развивающейся капиталистической горячкой и только теперь образующейся буржуазной поземельной собственностью, в России мы находим большую половину земли в общинном владении крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская община - эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного коллективного владения землей, непосредственно перейти в высшую коллективную форму землевладения? Или, напротив, она должна пройти тот же процесс разложения, который определил собою историческое развитие Запада?» [11]. В иных исторических условиях
начала XX века, продолжая традицию русского народничества, Чернов искал аргументы в пользу сохранения поземельной общины.
Задачу сохранения поземельной общины Чернов, по сравнению с народниками, видел в несколько иной плоскости. Суть ее - как сохранить коллективное землепользование в условиях капитализма? Чернов доказывал, что сельское хозяйство, в силу специфики аграрного труда, может эффективно работать только в рамках коллективного землепользования. Чернов обращал внимание на то, что буржуазное общество заинтересовано в разрушении общины и остатков коллективизма в сельском хозяйстве, показывал принципиальную противоположность частной и коллективной собственности на землю. «Частная собственность требует свободной мобилизации сил и предполагает исключительность прав на землю определенного лица или лиц. Земельный коллективизм, наоборот, предполагает противоположные начала: изъятие земли из товарного оборота, ее иммобилизи-рованность и общедоступность к пользованию» [8, с. 44].
Если в промышленности, объединяя в рамках завода, фабрики пролетариат, капитализм создает социально-экономические предпосылки для нового общественного строя, то в сельском хозяйстве, как отмечал Чернов, капитализм таких предпосылок не создает. Чернов доказывал, что в сельском хозяйстве наиболее эффективно не мелкое крестьянское хозяйство, а крупное обобществленное, действующее на принципах кооперации. Для сохранения поземельной общины и коллективного землепользования в условиях капитализма необходимо обобществление мелких крестьянских хозяйств. Обобществление должно идти не от государства или капиталиста, а от самого крестьянина. «Совершиться ли «обмирщение» земледельческого труда - сверху капиталистом, или снизу - свободно ассоциированными производителями, примыкающими к новому общественному строю просто в силу сознательного предпочтения, отдаваемого крупному общественному хозяйству перед раздробленным индивидуальным» [11]. Движение к обобществлению «снизу» Чернов понимал как решение вопроса социальной справедливости, сохранения земли в руках тех, кто ее обрабатывает, тем самым сохранения кре-
стьянства в условиях капитализма, как создание социально-экономических предпосылок для «врастания» крестьянства в социализм.
Истоки идеи обобществления «снизу» Чернов находил в русском народничестве. «Сознательно или бессознательно, хорошо или плохо формулированная идея эта лежала, однако, в основе всех передовых программ русской интеллигенции, начиная с 60-х годов и кончая нашим временем» [11, с. 10]. Таким образом, народников и эсеров волновали судьбы народа, крестьянства в условиях неизбежного развития капитализма. Если народники считали возможным «перепрыгнуть» через капитализм, опираясь на поземельную общину, то эсеры полагали возможным сохранить общину и коллективное землепользование в условиях капитализма. Можно сделать вывод о том, что в решении аграрного вопроса эсеры опирались на народнические идеи, развивали их применительно к иным конкретно-историческим условиям развития России.
Русское народничество, по своим философским и социальным взглядам, противостояло русскому марксизму. Эсеры продолжили эту традицию народничества, усилив, обострив это противостояние. Чернов внимательно анализировал эволюцию взглядов Маркса и Энгельса по аграрному вопросу. При этом он подчеркивал, что взгляды классиков марксизма по аграрному вопросу значительно эволюционировали, поэтому необходимо выделять идеи, характерные для раннего периода творчества, и идеи, характерные для позднего периода. В ранний период, согласно анализу Чернова, Маркс говорил об уничтожении общины и общинной собственности на землю, ставя ее ниже частной. Согласно взглядам Маркса и Энгельса 18431845 гг., как отмечал Чернов, единственным революционным классом, противостоящим буржуазии, являлся пролетариат, а крестьянство, вместе с другими средними слоями, борется против буржуазии, чтобы отстоять свое существование именно как средних слоев. В ранний период Маркс полагал возможным в будущем социалистическом обществе ведение сельского хозяйства централизованно посредством индустриальных рабочих армий. По мнению Чернова, все это «лишний раз свидетельствует, насколько малым в эту эпоху было понимание Марксом и Энгель-
сом природы земледельческого производства» [10, с. 193]. Чернов справедливо утверждал, что единые шаблоны менее всего применимы к земледелию, где основой является свободная инициатива, соединенная с любовью к делу. «Легко себе представить, что случилось бы, если бы «диктатура пролетариата» (да еще в пятидесятых годах прошлого столетия!) попытались бы ввести в область земледелия, этого царства разрозненного мелкого производства и крестьянского, хозяйственного индивидуализма, свои централизованные планы нового хозяйственного строительства» [10, с. 194]. Чернов выступает здесь против обобществления сельского хозяйства «сверху», посредством государства диктатуры пролетариата, как это предполагал Маркс, и как это было реализовано в результате коллективизации в нашей стране. В результате реализации этих планов, как полагал Чернов, неизбежно вспыхнет крестьянская война, которая будет подавляться ресурсами «диктатуры пролетариата». С позиции исторического опыта крестьянских войн в молодой Советской России мы можем подтвердить правоту исторического прогноза крупнейшего теоретика эсеров - Чернова.
Не соглашаясь с ранними идеями Маркса и Энгельса по аграрному вопросу, Чернов полагал, что окончательная позиция была сформулирована в поздних работах. «Много воды утекло с тех пор, как Маркс констатировал неизбежную реакционность и вместе с тем неминуемую гибель крестьянства. Энгельс расточал по адресу последнего эпитеты «тупоумный», «бессмысленный», «варвар», «звериный» и т. д. С тех пор много изменилось и г. Маркс и г. Энгельс давно успели стряхнуть со своего мировоззрения влияние тех случайных, преходящих условий времени...» [11, с. 31]. Действительно, Маркс и Энгельс высказывали мысль о сохранении русской поземельной общины, о возможности «врастания» ее в социализм, но при условии осуществления в передовых странах Европы социалистических революций и возможной помощи этих стран России. Таким образом, поздний Маркс, по мнению Чернова, пришел к пониманию специфики крестьянства, к пониманию необходимости обобществления крестьянства «снизу».
Причину расхождения эсеров с русскими марксистами, социал-демократами Чернов
видел в том, что первые опирались на поздние выводы классиков, а вторые - на ранние идеи. Чернов не мог согласиться с русскими марксистами в том, что гибель русской поземельной общины, основанной на коллективном землепользовании, есть закономерное и неизбежное явление. «Мы знаем также, что большинство наших общин поставлено не только в неблагоприятные, но просто в невозможные условия. Наше хозяйство, как общегосударственное, так и специально народное, покоится теперь на самом надежном основании. Чтобы разрушить это основание, не нужно ни чудес, ни неожиданностей: к тому ведут нас самая строгая логика вещей, самое естественное отправление функций современного нашего общественно-экономического организма», - писал Г.В. Плеханов [12]. Именно против уничтожения общины выступал Чернов, ссылаясь на Маркса. «Но г. Плеханов забывает, что взгляды Маркса на общину так же эволюционировали, как и вообще на земледелие, на крестьянство, на аграрный вопрос» [10, с. 208]. «Во избежание всяких возможных недоразумений, мы должны заявить, что стоим совершенно на точке зрения К. Маркса, как она выражена была им приблизительно за год до смерти, в предисловии к одному из изданий второго коллективного труда Маркса и Энгельса», -делал вывод Чернов [11, с. 11]. Таким образом, возникает проблема: кто ближе понимал наследие классиков марксизма - русские социал-демократы или эсеры?
На наш взгляд, ближе к сути марксизма были русские социал-демократы. Марксизм есть философия пролетариата как класса. Суть марксизма в аграрном вопросе - превращение крестьян в аграрных рабочих, в часть пролетариата. Маркс и Энгельс предполагали возможным сохранение русской поземельной общины, но при определенных конкретно-исторических условиях, при счастливом стечении обстоятельств. А это счастливое стечение обстоятельств есть не закономерность, а скорее исключение из нее. Поэтому корень расхождений социал-демократов и эсеров не в различии толкований ранних или поздних идей Маркса и Энгельса, как это хотелось бы Чернову, а в принципиальной разнице мировоззрений, в принципиально различном подходе к пониманию роли и зна-
чения крестьянства в настоящем и будущем обществе.
Если марксизм считал нормальным превращение крестьянства в пролетариат, превращение сельскохозяйственного труда в разновидность индустриального, то Чернов считал необходимым сохранение крестьянства, учет специфики сельскохозяйственного труда, сохранение особенностей хозяйственной, социальной и культурной жизни крестьянства. Чернов, при всех неблагоприятных социально-экономических условиях, сохранил оптимизм относительно будущего существования общины. «Община, этот безнадежный больной, столько раз приговоренный к смерти учеными жрецами науки, продолжает искушать их терпение, и не только не умирает, а назло им, обнаруживает даже признаки внутреннего оживления», - писал он [10, с. 219]. Однако возможность будущего существования общины Чернов ставил в зависимость от изменяющихся реалий социальной действительности. В отличие от народников он уже мог рассматривать общину как основу общественного идеала. «Нечего и говорить, что крестьянская община для нас вовсе не есть какая-то мистическая общественная форма, имманентно «из себя» порождающая неизбежное движение - в сторону ли развития в социализм, в сторону ли собственного разложения. Перед нами гораздо более реальный и конкретный вопрос, решаемый не априорными соображениями, а чисто индуктивным путем: данное, исторически реальное крестьянство, при данных культурных и социально-политических условиях, организованное в поземельно-общинные ячейки, обнаруживает ли способность к переорганизации окружающих и своих собственных поземельных отношений на более широких, исторически прогрессивных началах?» [10, с. 220]. Община для Чернова лишь одно из средств организации сельскохозяйственного труда, одно из средств сохранения крестьянства, его существования в условиях капитализма и безболезненного врастания в социализм.
Рассмотрев проблему влияния народнических идей на эсеров, можно сделать вывод о том, что эсеры на уровне философских идей выступили продолжателями антимета-физической, ориентированной на позитивизм традиции истории русской философии. В со-
циальной философии эсеры развивали народническую идеологию в новых исторических условиях начала XX века. Опора на поземельную общину, коллективное землепользование, выражение интересов крестьянства, отождествление этих интересов с интересами народа, вера в самостоятельность народа, в его способность самому создать формы общественного самоуправления - все эти постулаты народничества в полной мере были присущи эсерам.
Если народничество есть идейное течение, наиболее ярко выразившее общественное сознание второй половины XIX века, то эсеры есть мощная политическая партия, открыто вступившая в борьбу за практическую реализацию своего общественного идеала. Если практика есть критерий истины, то практическая борьба эсеров - подтверждение истинности общественного идеала, подтверждение того, что Россия долгие годы оставалась крестьянской страной. История распорядилась так, что партия социалистов-рево-люционеров была объявлена контрреволюционной и ликвидирована. Обобществление крестьянства было произведено не «снизу», как предполагали эсеры, а «сверху», посредством диктатуры пролетариата. Историческая практика, казалось бы, не подтвердила социальный прогноз народников и эсеров. Но, на стороне исторической истинности народнического и эсеровского общественных идеалов стоят крестьянские восстания и войны, направленные против аграрной политики коммунистов, экономическая неэффективность работы колхозов на протяжении всех
лет существования Советской власти в нашей стране. Самое главное - на стороне исторической истинности народнического и эсеровского общественных идеалов - крах Советского государства, крах тем самым его аграрной политики. Идеи социалистов-рево-люционеров могут быть востребованы современным российским обществом, во всяком случае, они должны быть услышаны.
1. Володин А.И., ИтенбергБ.С. // Отечественная история. 1933. № 5.
2. Гусев К.В. // Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры, исследования. Вып. 15. Петр Лавров. М., 1995.
3. Чернов В.М. Философские и социологические этюды. М., 1907. С. 7.
4. Чернов В.М. К обоснованию программы социа-листов-революционеров. Пг., 1918. С. 10.
5. Камков Б. Историко-философские воззрения П.Л. Лаврова Пг., 1917. С. 38.
6. Раппопорт X Социальная философия Петра Лаврова СПб., 1906. С. 64.
7. Лавров П.Л. Систематическая хрестоматия. Предисловие. Берлин, 1923. С. 13.
8. Чернов В.М. К вопросу о социализации земли. М., 1908. С. 30.
9. Герцен А.И. Соч.: В 30 т. М., 1959. Т. 18.
С. 355.
10. Чернов В.М. Марксизм и аграрный вопрос. Историко-критический очерк. СПб., 1906.
С. 196.
11. Чернов В.М. К вопросу о капитализме и крестьянстве. Новгород, 1906. С. 11-12.
12. ПлехановГ.В. Избр. филос. произв.: В 5 т. М., 1956. Т. 1. С. 265.
