CC BY
30
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2008. № 3
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД В.А. Дорошенков
О ТРАНСФОРМАЦИЯХ И ДЕФОРМАЦИЯХ
В ПЕРЕВОДАХ ИЗ Р. ФРОСТА
Перевод любого текста неизбежно связан с разного рода преобразованиями исходного текста на язык перевода. Переводчики нередко осознают, какой вред они причиняют оригиналу. В статье детально рассматриваются пять переводов стихотворения Роберта Фроста «Остановка у леса снежным вечером». Вслед за О.И. Костиковой автор проводит различие между трансформациями и деформациями и отмечает некоторые очевидные семантические деформации в русских текстах, в основе которых лежит динамическая неадекватность переводов.
Ключевые слова: переводчики, исходный текст, текст перевода, стихотворения, трансформации, деформации, адекватный перевод.
Translation of any text is inevitally bound to all sorts of transformation into a target language. Translators are seldom aware of the amount of damage they unwillingly do to the source language. The article offers a detailed analysis of five translations of the american poem "Stopping by woods on a snowy evening" by R. Frost. After O.I. Kostikiva, the author distinguishes between transformations and deformations and points up some apparent semantic deformations in Russian version when authentity has not been reached.
Key words: translators, source language, target language, poems, transformations, deformations, adequncy of translation.
Роберт Фрост сам сформулировал ясно и недвусмысленно художественное кредо своего творчества: стихотворение начинается с восторга и заканчивается мудростью (A poem begins in delight and ends in wisdom). В этом эпиграфе ко всему его творчеству есть сходство с построением басни: в ней описывается ситуация и дается вывод, мораль. Многие стихи Фроста так и построены. Это и «Цветочный островок» (The tuft of flowers), и «Ночной свет» (The Night Light) и «Остановка у леса снежным вечером» (Stopping by Woods on a Snowy Evening) и многие, многие другие. Однако структурная простота стихов Фроста обманчива — она как западня для переводчика: поверил в простоту, в прозрачность стиха и обманул читателя переводного текста, и предал попутно автора оригинала. И пополнил ряды переводчиков-предателей.
Перевод любого текста неизбежно сопровождается преобразованиями, обусловленными особенностями переводящего языка.
Эти преобразования хорошо описаны в отечественном переводо-ведении и недавно были еще раз интересно интерпретированы в книге Н.К. Гарбовского [Гарбовский, 2004]. Н.К. Гарбовский справедливо отмечает, что Деформации по справедливому утверждению О.И. Костиковой [Костикова, 2002] затрагивают как форму речевого произведения, так и его семантический уровень. При этом автор отмечает, что переводчик практически никогда не расценивает свои действия по деформации исходного текста как его обезображивание или искажение [Гарбовский, 2004: 508]. Наши наблюдения подтверждают этот вывод.
В этой статье мы коснемся пяти попыток перевода стихотворения «Остановка у леса...». Напомним весь текст:
Whose woods these are I think, I know His house is in the village though; He will not see me stopping here To watch his woods fill up with snow.
Mу little horse must think it queer To stop without a farmhouse near Between the woods and frozen lake The darkest evening of the year.
He gives his harness bells a shake To ask if there is some mistake. The only other sound's the sweep Of easy wind and downy flake.
The woods are lovely, dark and deep, But I have promises to keep, And miles to go before I sleep, And miles to go before I sleep.
Рассмотрим сначала переводы первой строфы.
Чей это лес и эти дали? Хозяин этих мест едва ли Поймет, к чему мы здесь, у кромки Заснеженного поля, стали.
О. Чухонцев
Чей это лес — я угадал Тотчас, лишь только увидал Над озером заросший склон, Где снег на ветви оседал.
Г. Кружков
Мне кажется, я знаю чей Огромный лес, но из своей Глуши он вряд ли различает Меня и след моих саней.
Т. Гутина
Прервал я санок легкий бег, Любуясь, как ложится снег На тихий лес, — и так далек Владеющий им человек.
И. Кашкин
Я, верно, знаю лес тот чей, Но взгляд недремлющих очей Мне наблюдать не помешает Полет снежинок меж ветвей.
В. Дорошенков
Как видим, эквилинеарность и эквиритмичность стихов достигнута почти всеми переводчиками. Однако едва ли неточная рифма далек сохраняет строй Фроста и вообще оправданна. Наиболее точно семантический уровень соблюден в стихах Гутиной и Дорошенкова. Чухонцев смысл следующих двух строф перенес в первую строфу. Эта деформация не может вызвать особых возражений, кроме одного: отсебятины по поводу возможностей зрения у хозяина леса. Картина зимнего леса у Кружкова несколько искажена, а хозяин леса как действующее лицо почти исчез из поля зрения. Санки у Кашкина и Гутиной в первой строфе появились несколько преждевременно. В переводе Дорошенкова хозяин как собственник скрылся за слишком архаичным сочетанием «недремлющих очей». Эти семантические деформации пока еще не искажают предлагаемую Фростом ситуацию. Но некоторые моменты настораживают. Например, легкий бег санок у Кашкина... Однако следующие две строфы дают довольно богатый материал для размышлений.
И непонятно лошаденке, Зачем мы здесь в ночной поземке Стоим, где пасмурные ели Глядятся в белые потемки. Звеня уздечкой еле-еле, Мол, что такое, в самом деле, Она все ждет, пока ездок Прислушивается к метели.
О. Чухонцев
Мой конь, задержкой удивлен Как будто стряхивая сон, Глядит — ни дома, ни огня, Тьма да метель со всех сторон. В дорогу он зовет меня. Торопит, бубенцом звеня. В ответ — лишь ветра шепоток Да мягких хлопьев толкотня.
Г. Кружков
Мою лошадку удивляет, Что нас к жилью не приближает Наш путь: меж лесом и прудом Замерзшим мрак нас настигает. Она тряхнула бубенцом, Мол, все ли так, туда ль идем. И вновь беззвучна тишина. Лишь ветер ходит надо льдом!
Т. Гутина
Мой удивляется конек: Где увидал я огонек, Зовущий гостя в теплый дом В декабрьский темный вечерок; Позвякивает бубенцом, Переминаясь надо льдом, И наста слышен легкий хруст. Припорошенного снежком.
И. Кашкин
Должно быть и лошадке странно, Что я остановил так рано Наш бег меж озером и лесом И бьет она ногой упрямо, И даже будто говорит: «Ну чем тебя тот лес манит? И что забыл ты, друг, в лесу? Здесь только зимний лес стоит... »
В. Дорошенков
Коснемся прежде всего лексических трансформаций. У Чухон-цева little horse превращается в лошаденку. У Кружкова это уже конь. У Кашкина — это нечто среднее между лошаденкой и конем. Так... конек-горбунок. Представляется, что лошадка в двух других переводах есть вполне эквивалентный перевод. Самый сладенький стиль отмечаем у Кашкина: санки, конек, вечерок, снежок... Однако и грубость раздражает, как «мягких хлопьев толкотня» у Кружкова. Во всех переводах исчезла ферма (farmhouse). Совсем не повезло одной великолепной изюминке Роберта Фроста. Это — downy flake. Downy flake — пушистая снежинка. О ней забыли все...
Что касается отображения «картины мира», то вовсе непонятно, над каким льдом переминается конек у Кашкина. Неясно также, откуда у него взялся декабрьский вечерок; почему не январский или февральский?! Можно, разумеется, вычислить, что самый темный вечер года бывает в день зимнего противостояния, но уж больно далек путь будет к декабрю, тем более что у Фроста месяц не указан.
«Языковая личность» лошадки у Гутиной приобретает комическое звучание: «все ли так, туда ль идем». Ясно, что эти слова — из
другой песни. Не следует забывать, что этот отрывок, эти две строфы есть не что иное, как монолог самого Фроста, обращенный к читателю и к самому себе.
Из синтаксических трансформаций отметим неуклюжесть переносов Гутиной в первой из этих двух строф.
В целом художественный прием Фроста с переносом своих размышлений у зимнего леса в голову лошадки удалось сохранить всем авторам перевода. Говоря словами Ю. Найды, динамическая адекватность переводов соблюдена: восторг (по Фросту) описан. Вопросы поставлены.
Теперь обратимся к последней строфе, в которой, по мысли Фроста, должна звучать мудрость. Приведем ее переводы.
Прекрасен лес, дремуч, глубок. Но должен я вернуться в срок, И путь до дома еще далек. И путь до дома еще далек.
О. Чухонцев Лес чуден, темен и глубок. Но должен я вернуться в срок; И до ночлега путь далек. И до ночлега путь далек.
Г. Кружков
Лес дивен: мрак и глубина. Но обещаниям верна Душа. И много миль до сна. И много миль еще до сна.
Т. Гутина
А лес манит, глубок и пуст. Но словом данным я влеком: Еще мне ехать далеко, Еще мне ехать далеко.
И. Кашкин
А лес прекрасен и велик, Но я на сей земле должник И мне идти, пока не сник, И мне идти, пока не сник...
В. Дорошенков
Меньше всего повезло этой четвертой строфе. В переводе Чу-хонцева здесь только первая строка целиком соответствует оригиналу: Прекрасен лес, дремуч, глубок... А далее речь идет не о сверхзадаче человека в этом прекрасном, глубоком и дремучем мире, не просто вернуться надо, а «путь до дома еще далек», и повтор этой строки не усиливает акцент человека на его обязанностях, а всего лишь понуро констатирует: «путь еще далек», вот и все.
Чухонцеву вторит Кружков: «Но должен я вернуться в срок», и далее вместо дома появляется ночлег, до которого путь так же далек, как у Чухонцева... Едва ли здесь «ночлег» — это последняя обитель смертного: Просто далеко ехать до того места, где есть ночлег.
Образ леса у Гутиной — это мрак и глубина. Причем такой мрак, который дивен. Едва ли эту явную оксюморонизацию фрос-товских lovely и dark в дивный мрак можно считать удачной находкой. В переводе Гутиной антитеза Фроста сохранилась: лес дивен, но душа верна обещаниям. Однако, что с этим делать — неясно, так как спать хочется, а до сна — еще много миль... Мудрость, вывод Фроста утрачен в этой деформации смысла оригинала.
Оба переводчика трансформируют мысль Фроста (But I have promises to keep) в «но должен я вернуться в срок», при этом обязательства Фроста (promises) деформируются в требование пунктуальности: сроки нужно соблюдать.
Последняя строфа в переводе Кашкина не очень приближает нас к замыслу Фроста.
А лес манит, глубок и пуст. Но словом данным я влеком: Еще мне ехать далеко, Еще мне ехать далеко.
Сразу две деформации в первой строке вызывают много вопросов. С чего это вдруг лес стал манить, если он пуст? Фрост точно заехал бы ночью в этот прекрасный лес, если бы он собирался ехать именно в лес, но лес у Фроста в этом стихотворении — вовсе не лес, а вся окружающая поэта жизнь и она, по Фросту, не пуста, а прекрасна и глубока, да и вообще самому образу леса уделено внимание только в этой строке последней строфы. Это говорит о том, что Фроста интересует вовсе не сам лес, как таковой. Его интересует место человека в этом мире, где есть много прекрасного, но остановиться и оглядеться — это свойство человеческой души. Эти размышления человека Фрост вкладывает в размышления лошади (было бы странно, если бы он сам себе задавал этот вопрос: Что это я здесь остановился?).
Следующая деформация касается сути всего заложенного в последнюю строфу смысла: тесная увязка жизненных обстоятельств и необходимости их выполнения при жизни, выливается у Кашки-на в рыхлую связь между «данным словом» и ездой. Получается, что ехать надо не для решения каких-то жизненных задач, а чтобы поскорее убраться из леса. Остается только удивляться тому, что почти все рассмотренные выше переводы свели последнюю строфу к мысли о доме, ночлеге и долгому пути к ним.
Некоторое приближение к сокровенному смыслу четвертой строфы я усматриваю в собственном переводе:
А лес прекрасен и велик, Но я на сей земле должник И мне идти, пока не сник, И мне идти, пока не сник...
Первая строка здесь близка оригиналу, но в ней исчезла мрачность, которая не вписывалась в размер. Человек, давший много обещаний, должен их выполнять, должен — значит должник. Земля — родовое понятие. На ней все: и лес, и дорога в лесу, и озеро замерзшее. Трансформация из «to go» в «идти» вполне допустима для английской семантики этого слова, и ей вторит русское слово. Сравните: жизнь прожить — не поле перейти. Что касается глагола ехать, то он использован только в переводе Кашкина. По нашему мнению, речь у Фроста идет вовсе не о езде. Теперь о слове sleep. Второе значение этого слова в словаре — смерть (the last sleep). У Фроста sleep использован конечно во втором, эвфемическом смысле. Здесь Фрост следует Шекспиру. Сравните в монологе Гамлета: То die, to sleep; — No more — умереть, уснуть. И все. А далее: For in that sleep of death what dreams may соте. После Шекспира уже не остается места для сомнений относительно семантики глагола sleep. Столь же странно звучало бы и в русском переводе прямое упоминание о смерти. Этими соображениями и обусловлен выбор слова «сник» — это может быть и не сама смерть, но уж точно конец.
Есть еще одна изюминка в этом шедевре Фроста — повтор последних строк. Но повтор повтору рознь. У Фроста повтор не просто усиливает концовку, его повтор содержит в последней строке такую усиливающую ритмическую паузу (перед before), от которой щемит сердце. Сравните:
And miles to go | before I sleep, And miles to go || before I sleep...
Еще яснее, чем в моем переводе, мысль о смерти выражена в следующем переводе:
И как бы ни был долог путь Сквозь лес густой, непроходимый. Мне, прежде чем на век уснуть, Его пройти необходимо.
В этом переводе еще яснее звучит тема преодоления себя во имя выполнения своих обещаний (какой бы красивый лес не оказался на пути), а также тема смерти, ответственность перед которой и заставляет верующего человека выполнять свои обязательства (promises). И, как верит каждый нормальный человек, путь до кончины еще долог (Miles to go).
В этой последней строфе формально деформаций предостаточно. Изменена характеристика леса: лес — непроходимый. Этого вроде бы нет у Фроста. Мили трансформировались в долгий путь. Нет повтора двух последних строк. Почему необходимо пройти путь — тоже опущено. Но сохранена антитеза: у Фроста: лес прекрасен, но я должен выполнять свои обязательства. В этом переводе: и как бы ни был долог путь, мне лес пройти необходимо, т.е. жизнь прожить необходимо. Здесь сохранена метафора Фроста, и сохранено художественное кредо Фроста: стихотворение должно заканчиваться мудрым выводом.
Из биографии Фроста известно, что ему часто приходилось ездить к поселку у железнодорожной станции мимо большого пруда и леса за продуктами. Почему же Фрост не поместил эту вполне прозаическую цель в свое стихотворение? Потому что он говорит о лесе, о его хозяине как о порядке вещей, существующем в мире. Потому что лес — это образ природы, а хозяин — это образ порядка вещей в обществе. И человеку приходится уживаться и с тем и с другим. Не всегда этот порядок благоприятен человеку. Поэтому лес этот одновременно и прекрасен, и мрачен, и велик. И путь сквозь него и далек, и долог.
И еще сохранены ритмические паузы в двух последних строках. Они-то и подчеркивают знакомую всем мудрость: жизнь прожить — не поле перейти... Об этом — все стихотворение Фроста.
Есть много точек зрения по вопросу художественного перевода поэзии. Среди всех дискуссий можно выделить две линии рассуждений. Одна из них принадлежит сторонникам подстрочного перевода (Р. Шатобриан, И.И. Введенский, А.В. Дружинин). Из современных адептов этой линии придерживается Ю.С. Рассказов, чьи размышления на эту тему я недавно обсуждал на страницах сборника МГУ «Наука о переводе сегодня» [Дорошенков, 2007: 104—108].
Другой линии, а именно о признании адекватности и правомерности художественных переводов, придерживались А.С. Пушкин, В.Г. Белинский и многие наши современники, среди которых А.В. Федоров [Федоров, 2002]; Н.К. Гарбовский [Гарбовский, 2004] и др. Критическое отношение А.С. Пушкина к творчеству Рене де Шатобриана хорошо известно. Позиция Белинского здесь явно коммуникативно-прагматическая: «Когда... даже одна пьеса Шекспира, хотя бы искаженная вами, упрочила в публике авторитет Шекспира и возможность лучших, полнейших и вернейших переводов той же самой пьесы, вы сделали великое дело» (цит. по [Гарбовский, 2004: 147]). И уже совершенно по современному звучит переводческое кредо Белинского: «Каждый язык имеет свои, одному ему принадлежащие средства, особенности и свойства до такой степени, что для того, чтобы передать верно иной образ или фразу, в переводе ино-82
гда их должно совершенно изменить. Соответствующий образ, так же как и соответствующая фраза, состоят не всегда в видимой соответственности слов: надо, чтобы внутренняя жизнь переводного выражения соответствовала внутренней жизни оригинального» [ibid.: 150].
В современном переводоведении эти мысли находят свое подтверждение в теории деформаций Н.К. Гарбовского, которые он рассматривает в качестве вида переводческих стратегий [Гарбов-ский, 2004: 506 и сл.]. Деформации при переводе (как и трансформации) связаны с осознанием конечной цели перевода, «т.е. стратегии преобразования исходного текста. Перевод — это постоянное жертвоприношение, вопрос лишь в том, что оказывается жертвой и во имя чего эта жертва приносится» [ibid.: 508].
Возвращаясь к нашему анализу переводов из Роберта Фроста, следует признать, что далеко не все трансформации опущения и замены были оправданными в этих переводах. Деформации же смысла оригинала, обусловленные непониманием текста, не донесли до реципиентов сокровенные мысли автора. С другой стороны, приближение к оригиналу было достигнуто в rex случаях, когда «внутренняя жизнь переводного выражения соответствовала внутренней жизни оригинального». Это значит, что была достигнута динамическая адекватность перевода.
Список литературы
Белинский В.Г. «Гамлет, принц датский», драматическое произведение. Сочинение Уильяма Шекспира. Перевод с английского Николая Полевого (1838) // Русские писатели о переводе. М., 1960. С. 198. Введенский И.И. О переводе романа Теккерея "Vanity Fair" в «Отечественных
записках» и «Современнике» // Русские писатели о переводе. М., 1960. Гарбовский Н.К. Теория перевода. М., 2004.
Дорошенков В.А. Once Again about Inadequacy of Poetic Translations. // Наука о переводе сегодня: Материалы Междунар. конф. 1—3 октября 2007. М., 2007.
Дружинин А.В. Вступление к переводу «Кориолана» // Русские писатели
о переводе. М., 1960. С. 313. Костикова О.И. Трансформации и деформации как категории переводческой критики: Автореф. дис. ... канд. наук. М., 2002. Пушкин А.С. О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая». Рассказов Ю.С. Западная поэзия конца XVIII — начала XIX века. М., 1999. С. 14.
Федоров А.В. Основы общей теории перевода. СПб., 2002. Фрост Роберт. Стихи. М., 1986. С. 180.
Переводы О. Чухонцева, Т. Гутиной, Г. Кружкова в кн.: Фрост Р. Стихи. М., 1986.
Перевод И. Кашкина в кн.: Фрост Р. Из девяти книг. М., 1962. С. 71.
