CC BY
129
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2013 • Т. XXXVIII • № 4
О
СВЯЗИ СМЫСЛА И ПОНИМАНИЯ
1
Александр Леонидович Никифоров - доктор философских наук, главный научный сотрудник сектора социальной эпистемологии Института философии РАН. E-mail: nikiforov-first@mail.ru
В статье предпринят анализ понятия «понимание» и его связи с понятием «значение». Понимание истолковывается как интерпретация, т.е. приписывание значений языковым выражениям. Показано, что ограничение значений предметным значением чрезмерно уменьшает сферу понимания языка. Обосновывается мысль о том, что понимание связано с усвоением смысла. Раскрывается сложная структура смысла языковых выражений, состоящая из элементов пяти различных уровней. Обоснован вывод о том, что полное взаимопонимание между людьми невозможно.
Ключевые слова: понимание, значение, семантика, герменевтика, языковой анализ.
Q
THE RELATION OF SENSE AND UNDERSTANDING
Alexander Nikiforov -
doctor of philosophy, leading researcher of the sector of social epistemology of the Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences. E-mail: nikiforov-first@mail.ru
The article presents an attempt at analysis of the notion of understanding and its relation to the notion of meaning. Understanding is treated as interpretation, i.e. attribution of meanings to linguistic expressions. It is shown that restricting the notion of meaning to reference excessively narrows down the field of understanding a language. It is argued that understanding is intrinsically connected with grasping of sense. The author attempts to reveal the complex structure of the sense of linguistic expressions as consisting of five different levels. It is argued that full mutual understanding among people is impossible.
Key words: understanding, meaning, sense, semantics, hermeneutics, linguistic analysis.
Для того чтобы что-то сказать о связи значения с пониманием, нужно придать более или менее определенный смысл понятию понимания, которое до сих пор используется весьма расплывчато; затем следует хотя бы в общих чертах представить себе, как рассматривается значение языковых выражений в современной философии языка и логической семантике; лишь после этого можно будет что-то сказать о том, существует ли взаимосвязь между истолкованием значения языковых выражений и их пониманием.
Понимание как интерпретация
Анализом понятия понимания традиционно занималась герменевтика. Как известно, Ф. Шлейермахер считал, что понять исторический текст значит проникнуть в духовный мир творца этого текста и повторить его творческий акт. Для В. Дильтея понимание было специфическим методом об-
1 Подготовлено при поддержке РГНФ, проект № 12-03-00588а.
щественных наук, методом психологической реконструкции духовного мира человека прошлого и переноса его в настоящее. Последователи Шлейермахера и Дильтея до сих пор склонны говорить о понимании как о «вчувствовании» в духовный мир другого человека, как об «эмпатическом со-переживании» его мыслей и чувств2. Не останавливаясь на анализе истолкований подобного рода, отметим следующее. Все они и многие современные определения понятия понимания опираются на одну простую и привычную идею: понять текст (языковое выражение) значит открыть (усвоить, постигнуть) его смысл.
Дело представляется приблизительно следующим образом. Имеется некоторый текст. Автор вложил в него определенное содержание, т.е. свои мысли, образы, чувства. Текст несет в себе эти мысли и чувства. Понять текст значит открыть и усвоить его содержание, пережить то духовно-душевное состояние, которое переживал автор текста в момент его создания. Именно в этом смысле понятие понимания употребляется в обыденном языке, используется в герменевтике и философской литературе. Такое его истолкование можно назвать традиционным.
Нетрудно заметить, что в основе традиционного истолкования понимания лежит предположение о том, что один человек всегда способен выразить свои мысли и чувства в чем-то внешнем - в звуках или знаках, а другой человек всегда способен открыть вложенные в звуки переживания и сам пережить то, что переживал первый субъект. Но стоит только сформулировать это предположение в явном виде, сразу же становится ясно, что оно ошибочно, что это - иллюзия. И развеивают эту иллюзию люди, которые профессионально заняты тем, что пытаются выразить свои мысли и чувства в каком-то внешнем и общедоступном материале. Не свидетельствуют ли о трудностях такого выражения черновики писателей? По-видимому, наиболее остро их переживают поэты:
Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь: Мысль изреченная есть ложь. Взрывая, возмутишь ключи -Питайся ими - и молчи!
Ф.И. Тютчев.
Но и философы неоднократно обращали внимание на трудности выражения. «Язык переодевает мысли, - писал, например, Л.Витгенштейн. - И притом так, что по внешней форме этой одежды нельзя заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем не для того, чтобы обнаруживать форму тела. Молчаливые соглашения для понимания
2 О герменевтическом истолковании понятия понимания см.: Гайденко ДДФилософская герменевтика и ее проблематика//Природа философского знания. 4.1. М., 1975; Рузавин Г.И. Тер-меневтика и проблемы интерпретации, понимания и объяснения // Понимание и объяснение. М., 1983.
разговорного языка чрезмерно усложнены»3. В лучшем случае человек лишь отчасти способен выразить в слове свои мысли и переживания.
Осознание этого помогает нам отделить человека от его творения. В процессе понимания отнюдь не происходит непосредственного соприкосновения двух душ. Внешняя форма выражения мыслей и чувств человека отрывается от своего создателя и начинает существовать самостоятельно, со всем тем - и только тем - что удалось вложить в нее в процессе творчества. Творец и сам может не знать, удалось ли ему и в какой степени реализовать свой замысел. И в процессе понимания мы имеем дело с языком, а не с душой человека, использующего язык.
Как же мы понимаем языковой текст? Сразу же бросается в глаза, что разные люди одно и то же понимают по-разному. Если взять, к примеру, художественное произведение, то едва ли найдутся хотя бы два человека, которые понимают его совершенно одинаково. Особенно ярко это проявляется в понимании драматургических произведений. В театре постоянно говорят о том или ином «прочтении» пьесы, о той или иной «интерпретации» роли актером и т.п., в сущности - о разных пониманиях текста пьесы. Вот, скажем, пьесы Шекспира - изучены до последней запятой, сотни постановок во всех странах мира, необозримое число литературоведческих работ. Казалось бы, за сотни лет должно было выработаться некое единое понимание. Но нет! В тбилисском театре им. Ш. Руставели актер Хорава делает из Отелло воина и философа, борца со злом. В его исполнении Отелло действительно не ревнив, как заметил Пушкин, а лишь доверчив. Поверив Яго, он судит и выносит приговор: лицемерие, ложь, предательство должны быть наказаны, поэтому Дездемона должна умереть. Отелло в такой интерпретации - жертва собственной чистоты и благородства.
Отелло Лоуренса Оливье в лондонском театре «Олд-Вик» - более простая и цельная натура. Любовь к Дездемоне в сущности исчерпывает всю его духовную жизнь, поэтому когда эта любовь оказывается подорванной, его дух помрачается и душа пропитывается ненавистью. У Оливье Отелло не столько доверчив, сколько именно ревнив. И ревность его становится злом, убивающим Дездемону. В такой интерпретации Отелло - сам носитель зла, он не только жертва Яго, но и палач Дездемоны. Вот два почти противоположных понимания одного образа, одного текста: Отелло - мужественный судья и борец со злом и Отелло - ослепший от ревности палач, носитель зла. Можно сказать даже больше: возможность по-разному понимать один текст, возможность наполнить старый текст, известные образы новым, более современным и актуальным содержанием - это основа театрального искусства. Если бы текст допускал только одно понимание, театр был бы не более чем ремеслом.
Итак, в процессе понимания мы интерпретируем текст, который пытаемся понять. В герменевтике под интерпретацией часто имеют в виду открытие и реконструкцию мыслей и чувств автора. Но существует и другое истолкование интерпретации. В логике интерпретацией называют приписывание значе-
3 Витгенштейн Л.Логико-философский трактат. 4.002.
ния исходным символам формального исчисления, благодаря чему все выражения этого исчисления приобретают смысл и игра с символами превращается в язык, описывающий некоторую область объектов. Возьмем, например, выражение «А ^ В». О чем оно говорит? До тех пор пока мы не дали интерпретацию, оно лишено содержательного смысла, это просто три символа, отличающиеся друг от друга графически и записанные слева направо. Интерпретируем наши символы: пусть А и В будут обозначать какие-то события, а - следование событий во времени. Тогда наше выражение станет предложением, которое можно оценивать как истинное или ложное: «Событие А произошло раньше, чем событие В». Можно интерпретировать «^» как отношение причинной связи. В такой интерпретации наше выражение будет означать: «Событие А причинно влечет событие В».
Здесь важно следующее: если речь идет об интерпретации, то подразумевается, что мы имеем дело с неинтерпретированным, т.е. лишенным смысла материалом. Приняв, что понимание представляет собой интерпретацию, а интерпретация наделяет смыслом лишенный его материал, мы получим вывод о том, что понимание есть придание, приписывание смысла тому, что мы пытаемся понять.
В разговорном языке слово «понять» имеет два разных смысловых оттенка: «понять» иногда означает «усвоить смысл», «постигнуть содержание», но это слово употребляется еще и в значении «осмыслить», «истолковать», «интерпретировать», «придать смысл». Герменевтика, кажется, не различает этих оттенков и ориентируется в основном на первое употребление. Но с точки зрения логической семантики второе истолкование кажется предпочтительным.
Понимание как интерпретация, т.е. придание смысла понимаемому тексту, осуществляется, по-видимому, обычным гипотетико-дедуктивным способом. Материал, как правило, допускает множество интерпретаций, мы выбираем одну из них или изобретаем новую. Пытаясь, например, перевести фразу с иностранного языка на русский, мы начинаем с установления значений слов, из которых она состоит. В словаре обычно дается несколько значений. Если у нас нет никакого предварительного представления о смысле фразы, мы выбираем любое из них, а затем смотрим, как выбранное значение согласуется со значениями других слов - получается ли осмысленная фраза на русском языке? Опираясь на постепенно складывающийся смысл всей фразы, мы уточняем значения отдельных слов и благодаря этому уточняем смысл всей фразы. Это и есть известный «герменевтический круг»: чтобы понять целое, мы должны понять элементы, но понимание отдельных элементов определяется пониманием целого. То же самое можно описать иначе: мы выдвигаем гипотезу о том, какое значение следует приписать некоторому слову; затем проверяем эту гипотезу, рассматривая остальные слова, корректируем ее, если первоначально избранное значение не вполне согласуется со смыслом всей фразы, и останавливаемся, достигнув соответствия значений отдельных слов и фразы в целом. Точно так же действует и актер: он начинает с некоторой интерпретации образа, а затем проверяет, согласуется ли эта интерпретация со всем текстом пьесы и с интерпретациями других ее персонажей. В процессе
этих проверок он корректирует и уточняет свою первоначальную интерпретацию.
Здесь напрашивается вопрос: не можем ли мы ошибиться при выборе интерпретации? Можно ли вообще говорить о «правильной» или «неправильной» интерпретации? Допустим, у нас есть некоторый текст. Автор текста придал ему определенную интерпретацию. Не обязаны ли мы потребовать, чтобы интерпретация текста другими людьми совпадала с интерпретацией автора и только в этом случае говорить о «правильном» понимании? Небольшое размышление показывает, что такое требование неприемлемо. Единственное, чего мы можем требовать, - это чтобы наша интерпретация согласовалась со всеми данными, т.е. смысл, приписываемый нами отдельным словам, должен соответствовать содержанию текста в целом, а интерпретация текста находилась в согласии с другими текстами того же автора, с его биографическими данными, с событиями общественной и культурной жизни его эпохи. Интерпретация автора является одной из возможных, и если нам удалось дать интерпретацию, соответствующую всем имеющимся данным, то она ничуть не менее правомерна, чем авторская. На его возражения против нашей интерпретации мы можем ответить, что он сам как следует не понимает того, что написал. Кто сталкивался с критиками и редакторами, тот знает, что такое случается довольно часто.
Индивидуальная основа понимания
Смыслы, которые индивид приписывает языковым выражениям, он черпает из своего внутреннего мира - мира индивидуального сознания. Этот мир формируется в процессе чувственно-практического знакомства с окружающими предметами и явлениями, освоения языка, культуры и включает в себя чувственные и абстрактные образы, связи между ними, знания, верования индивида, его идеалы и ценности. В этот мир наряду с образами реальных и чувственно воспринимаемых вещей входят представления об абстрактных объектах. Они соседствуют с образами, созданными воображением художников и поэтов, причем зачастую более яркими и полнокровными, чем образы реальных людей и предметов. В нем звучит вся музыка, слышанная и любимая нами. И все образы этого мира теснятся вокруг единого центра, дающего им жизнь, - индивидуального Я, которое связано с каждым элементом определенным оценочным отношением. Одни образы дороги, приятны нам, другие отвратительны, третьи оставляют равнодушными. Направленный луч сознания высвечивает отдельные фрагменты этого мира, оставляя в тени все остальное. Внутренний мир подвижен как пламя: каждое новое воздействие извне, новое впечатление, мысль заставляют его дрожать и колебаться. И весь он - насыщенный звуками, играющий красками, светлый и печальный, необозримый и изменчивый как море - сверкает и переливается под солнцем нашего Я!
Назовем этот мир индивидуального сознания «индивидуальным смысловым контекстом». Этот контекст представляет собой систему взаимосвязанных смысловых единиц, содержание которых определено их местом в контек-
сте, т.е. их связями с другими единицами и отношением к индивидуальному Я. Встречая языковое выражение, индивид включает его в свой смысловой контекст, ассоциируя с ним определенную смысловую единицу и придавая ему таким образом определенную интерпретацию.
Здесь, правда, перед нами встает проблема, которую вполне осознавал Г. Риккерт. Если каждый индивид обладает своим собственным смысловым контекстом и контексты разных индивидов различны, если интерпретация и смысл всех языковых выражений определяются индивидуальным контекстом, то разные индивиды будут одним и тем же словам и предложениям придавать разные содержания. Мы видели, что это действительно имеет место. Но как же тогда возможна коммуникация? Как согласовать этот плюрализм интерпретаций с тем очевидным фактом, что люди в общем как-то понимают друг друга, часто могут договориться между собой, действуя совместно?
Решение этой проблемы следует искать в анализе природы индивидуального смыслового контекста. Этот контекст, или духовный мир личности, представляет собой картину окружающего мира, создаваемого в значительной мере в результате работы органов чувств. Строение органов чувств у всех людей одинаково, поэтому индивидуальные контексты разных людей должны быть сходны между собой, как сходна их физиологическая организация.
Еще более важно то, что все мы - члены одного общества, дети одной культуры. Овладевая в детстве языком, мы учимся наделять слова и предложения приблизительно одинаковым смыслом - тем, которым их принято наделять в данное время и в данном обществе. Повседневная практика, дающая нам обыденное, житейское знание вещей и явлений, в значительной степени у людей одинакова. Мы учимся по одним учебникам и усваиваем то, что открыли нам Евклид и Лобачевский, Коперник и Эйнштейн, Дарвин и Менделеев. Наша повседневная жизнь и повседневный труд замкнуты в одни и те же формы, мы ездим в автомобилях, отличающихся только номерными знаками, стоим в одних и тех же очередях, живем в типовых домах и квартирах. Общество диктует нам определенные правила поведения в тех или иных типичных ситуациях, внушает господствующие в данное время идеалы и нормы, навязывает одинаковые цели и стремления. В силу всего этого духовная жизнь отдельных индивидов и их смысловые контексты отличаются весьма незначительно. Искры оригинальности, изредка вспыхивающие в людях, не могут серьезно помешать общению.
Тем не менее некоторые различия в индивидуальных контекстах все-таки есть и их следует учитывать, говоря о понимании. Хотя личный жизненный опыт у людей во многом одинаков, но у каждого он имеет свои неповторимые особенности. Общественная культура для всех одна, но усваиваем мы ее по-разному и черпаем из разных источников: один оказывается эрудитом в области электроники, душу другого переполняют стихи, один стремится сколотить капитал, другой изучает иностранные языки... Различия в воспитании, образовании, повседневной практике отдельных людей запечатлеваются в их индивидуальных контекстах. Сюда же добавляются различия в жизненных целях и в отношении к внешнему окружению. Таким образом, смысловые еди-
А.Л. НИКИФОРОВ
ницы индивидуального контекста хотя и образуются в результате усвоения индивидом культуры общества, не будут вполне тождественны у разных индивидов, так как включают в себя субъективный опыт, субъективное отношение к вещам и их оценку, - то, что А.Н. Леонтьев обозначал понятием личностного смысла: «Общественно выработанные значения начинают жить в сознании индивида как бы двойной жизнью... Вот это-то обстоятельство и ставит психологию перед необходимостью различать сознаваемое объективное значение и его значение для субъекта. Чтобы избежать удвоения терминов, я предпочитаю говорить в последнем смысле о личностном смысле»4.
Значение, смысл, понимание
Оставим пока в стороне личностный смысл и обратимся к тому, что Леонтьев называет «общественно выработанными значениями». Логическая семантика не обсуждает вопроса о том, как возникают эти общественно выработанные значения, и опирается на допущение о том, что слова и предложения имеют значение сами по себе и понять их - значит открыть это значение. В сущности при этом понимание сводится к знанию: понять некоторое языковое выражение значит узнать, каково его значение. Ясно, что истолкование понимания будет зависеть от того, как истолковывается значение языковых выражений.
Начнем с той теории значения, восходящей к Фреге, которая сводит значение языковых выражений к предметному значению, иначе говоря, к референту. Слова и предложения рассматриваются как обозначения. Слова и словосочетания оказываются именами единичных предметов, их множеств, свойств и отношений.
Единичные имена «Петя», «Париж», «Монблан» и т.п. обозначают конкретные предметы - некоего молодого человека, столицу Франции, высочайшую горную вершину Европы. Понять такое имя значит узнать, какой именно предмет оно обозначает. Общие термины «человек», «город», «гора» обозначают некоторое множество предметов - множество людей, городов, гор. Понять такой термин значит узнать, какое множество он обозначает. То же относится к терминам, обозначающим свойства и отношения.
Предложение в данной теории также рассматривается как некое обозначение. Что же оно обозначает? Фреге полагал, что предложения обозначают всего лишь два особых предмета - истину или ложь. Тогда понять предложение значит узнать, истинно оно или ложно. Такой вывод кажется парадоксальным. Допустим, кто-то произносит: «Der Schnee ist weiss» и добавляет при этом, что данное предложение истинно, т.е. что оно обозначает истину. Сочтете ли вы, что этого достаточно для понимания? Едва ли. Мы вынуждены признать, что предложение обозначает не истину или ложь, а некоторую ситуацию, положение дел, и понять предложение значит узнать, какое положение дел оно обозначает. Если мне скажут, что приведенное выше предложение обозначает ту
4 Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. С. 145.
же ситуацию, что и русское предложение «Снег бел», тогда я могу признать, что понял это предложение.
Можно было бы продолжать, но, по-видимому, и так уже ясно. Если язык в целом рассматривается как обозначение реальности, а его отдельные элементы - слова и предложения - как обозначения предметов, множеств предметов и ситуаций, то проблема понимания языковых выражений решается просто: понять языковое выражение значит узнать, что оно обозначает, к каким объектам его можно относить. Эта точка зрения привлекает своей простотой и кажущейся ясностью, однако она опирается на весьма сомнительное допущение. Здесь неявно предполагается, что независимо от познающего субъекта и языка сами по себе существуют предметы и ситуации, причем эти предметы и ситуации воспринимаются всеми людьми одинаково. Иначе говоря, если люди разных культур, говорящие на разных языках, смотрят на что-то и произносят кто «sun», кто «Sonne», кто «солнце», то все они разными словами обозначают один и тот же предмет. Слова-лишь бирки, которые разные народы прикрепляют к тождественным для всех предметам. По-видимому, это предположение чрезвычайно сомнительно.
Сомнения возрастают, если мы обратим внимание на то, что большая часть наших слов-существительных обозначает идеальные, абстрактные, воображаемые объекты, которых в реальности не существует, на которые нельзя указать пальцем. Какие, например, предметы обозначают такие слова, как «совесть», «доброта», «красота» или «материальная точка», «число 5», «Отел-ло»? Таких предметов, которые мог бы чувственно воспринять каждый человек, к которым он мог бы отнести эти слова, нет в реальности. Но тогда что значит понимать такие выражения? Ведь уже нельзя сказать, что понять их значит узнать, какие объекты они обозначают. Объектов-то нет! Можно ли сказать, что мы не понимаем таких слов? Вообще говоря, можно, но тогда придется признать, что мы не понимаем большей части нашего языка, ибо большая часть его выражений и предложений говорит о несуществующих и абстрактных объектах. Даже эту трудность можно было бы обойти, но мы сейчас не будем на этом останавливаться и примем допущение, что люди все-таки понимают выражения, относящиеся к несуществующим объектам.
Тогда придется отказаться от предположения о том, что понять некоторое выражение значит узнать, какой объект оно обозначает. Тогда понимание нужно истолковать как-то иначе. Языковые выражения иногда используются для обозначения каких-то объектов, однако обозначающая функция языка является отнюдь не основной, не главной. Гораздо важнее, что язык служит для накопления, хранения и передачи информации, и когда мы обмениваемся словами, мы хотим не столько указать на какие-то обозначаемые ими объекты, сколько передать некую информацию. Поэтому понять выражение значит постигнуть (узнать, открыть, усвоить) эту информацию. Будем считать, что информация, носителем которой является языковое выражение, воплощена в его смысле. Что он собой представляет?
Возьмем, например, предложение: «Нити в лампах накаливания изготовляют из вольфрама». Вам непонятно слово «вольфрам», вы просите объяс-
нить, что оно означает. Много ли вы поймете, если вам покажут кусок тяжелого светло-серого металла? Кое-что вы, конечно, поймете: это слово обозначает какой-то тяжелый металл. Однако смысл этого слова включает в себя не только указание на какой-то внешний объект, он содержит еще и многое другое - информацию, наши знания о вольфраме: химический элемент VI группы Периодической системы Менделеева, атомный номер 74, светло-серый, очень тяжелый металл, самый тугоплавкий из металлов, температура плавления 3410 °С, входит в состав жаропрочных сверхтвердых сталей и т.д. Это раскрытие смысла достаточно простого слова ясно показывает, что указание на обозначаемый объект является лишь малой частью смысла и понять слово значит не только узнать, к какому предмету оно относится, но и какое место занимает этот предмет в нашей культуре.
Попробуем представить смысл слова в виде набора некоторых характеристик обозначаемого им объекта. Скажем, чувственно воспринимаемые свойства обозначим буквами А1, А2, ...; научные знания - буквами Б1, Б2, ... Тогда смысл нашего вольфрама будет выглядеть следующим образом: А1 (металл), А2 (тяжелый), А3 (светло-серый); Б1 (химический элемент), Б2 (входящий в VI группу Периодической системы), Б3 (атомный номер 74), Б4 (самый тугоплавкий из металлов). В целом это будет выглядеть как набор предикатов, приписываемых некоторому объекту: (А1, А2, А3; Б1, Б2, Б3, Б4) вольфрам. Таким образом, понять слово «вольфрам» значит узнать, какой набор характеристик входит в его смысл.
К сожалению, это еще не все. Каждое слово естественного языка (да и научные термины) входит в определенное семантическое поле, т.е. в некоторое множество связанных с ним разнообразными смысловыми связями слов, и эти связи внутри семантического поля также включаются в смысл слова. Возьмем, например, слово «юноша». В смысл этого слова входят какие-то внешние характеристики, по которым мы выделяем юношей среди других людей. В этот смысл входят также научные данные о юношеском организме. Но это слово входит в семантическое поле, состоящее из таких слов, как «мальчик», «взрослый человек», «пожилой человек», «старик», «девушка» и т.п. Связи с этими словами, указывающими место юноши в возрастной и половой классификации людей, также включаются в смысл слова «юноша». Обозначим эти элементы смысла буквами В1, В2, В3, .
По-видимому, в языке как некоторой системе, воплощающей знания и культуру общества, смысл слов в основном исчерпывается элементами этих трех типов - чувственно воспринимаемыми особенностями, научными знаниями и семантическими связями с другими словами. Это как раз то, что Леонтьев называл общественно выработанными значениями - представленными в словарях и энциклопедиях. Однако каждый человек, употребляющий язык, добавляет к его общественно выработанному смыслу еще свой, «личностный» смысл. Взрослый человек вкладывает в слово «юноша» что-то свое, девушка придает этому слову свой смысл и т.д. Личностный элементы смысла обозначим буквами Г1, Г2, ...
Наконец, слово произносится в определенной ситуации, или, как иногда говорят, в определенном контексте, и эта ситуация также вносит какие-то дополнительные элементы в его смысл или изменяет значимость элементов смысла. Например, в одной ситуации мы говорим о чае как о кустарнике, в другом - как о напитке. В обоих случаях смысл слова «чай» будет в основном сохраняться, но главными в этом смысле в одном случае будут одни характеристики, в другом случае - иные. А когда кто-то произносит: «Ну, что вы меня только чаем-то поите!», то он вносит в смысл этого слова какие-то дополнительные черты. Обозначим контекстуальные смысловые характеристики буквами Д1, Д2, ...
В итоге мы приходим к осознанию того, что смысл слова имеет весьма сложную структуру и состоит из элементов по крайней мере пяти разных типов. Тогда понять некоторое слово означает связать с ним смысл, состоящий из этого сложного набора элементов. В данном случае важно обратить внимание на то, что эти наборы разделяются на две группы: интерсубъективные (общекультурные, объективные) характеристики, выражающие тот смысл, который связывает с данным словом общество, и субъективные (контекстуальные, ситуативные) характеристики - тот личностный смысл, который вкладывает в данное слово употребляющий его индивид. Интерсубъективное значение слова вырабатывается на протяжении веков в процессе исторического развития общества. Оно предстает перед отдельным индивидом как некая данность, которую он должен усвоить в процессе овладения языком. Значение не принадлежит самим по себе знакам или звукам: сколько бы вы ни вглядывались в набор букв «стол» или ни вслушивались в соответствующие звуки, вы не откроете, что эти знаки или звуки говорят о предмете домашнего обихода. Общество связало с этим набором знаков определенный смысл. Можно сказать, общество придало определенную интерпретацию этому самому по себе бессмысленному набору. О том, как это происходило, говорят нам языкознание и история.
Таким образом, понимание всегда есть интерпретация - интерпретатором выступает либо общество в целом (для интерсубъективной части смысла), либо отдельный индивид (для личностной части смысла).
Взаимопонимание
До сих пор мы говорили о понимании языковых выражений, текстов. Но проблема понимания включает в себя еще один важный вопрос: как мы понимаем друг друга в процессе общения (коммуникации с помощью языка, если угодно) и способны ли мы понять другого человека? Представленная выше схема смысла языковых выражений до некоторой степени позволяет ответить на этот вопрос.
Взаимопонимание, т.е. приписывание одного и того же смысла слову двумя говорящими, возможно на уровне интерсубъективных (общекультурных) элементов смысла. Органы чувств разных людей функционируют более или менее одинаково, поэтому чувственные образы, ассоциируемые двумя людьми с одним и тем же объектом, будут приблизительно одинаковы: небо для всех голубое, солнце - теплое, а вода утоляет жажду. Все мы - дети одной
культуры, живем приблизительно в одинаковых условиях, учимся по одним учебникам, усваиваем знания своей эпохи. Кажется, что здесь не должно быть особых трудностей со взаимопониманием: мы приписываем словам тот смысл, который почерпнули из одного источника. Однако уже здесь начинаются осложнения. Оставим в стороне общение людей, принадлежащих к разным культурам, - ясно, что здесь дело не будет обстоять так просто. Но даже если мы учились по одним учебникам, то это не означает, что мы почерпнули из них одно и то же. Вот два человека употребили в разговоре слово «вольфрам», но один из них вкладывает в него только тот смысл, что это - металл, из которого изготовляют нити накаливания, а другой изучал в вузе химию и металловедение и знает о вольфраме гораздо больше, следовательно, приписывает этому слову гораздо более богатый смысл. Можно не изобретать примеров, а просто посмотреть, в каком смысле употребляют слово «философия» сами философы и представители естественных наук. То же самое справедливо и для той части смысла слов, которая задана семантическими полями: чем лучше владеет языком человек, тем богаче смысл, который он вкладывает в слово.
Отсюда следует, что на уровне интерсубъективных элементов смысла взаимопонимание возможно, хотя часто оно оказывается чрезвычайно поверхностным. Так понимают друг друга совершенно посторонние люди, случайные попутчики на дороге жизни. Так понимает вас продавец магазина или работник ЖКХ, к которому вы пришли за справкой. Так понимает вас любой носитель языка, на котором происходит общение. Ясно, что чем ближе люди по своим профессиональным интересам, образованию, образу жизни и т.п., тем выше между ними уровень взаимопонимания.
4то же касается личностных элементов смысла, то, по-видимому, мы вынуждены сделать вывод о том, что на этом уровне взаимопонимание вообще невозможно. Посмотрите, сколь разный смысл вкладывают люди в такие слова, как «Россия», «Советский Союз», «Октябрьская революция»! И даже простые собственные имена типа «Париж» или «Барак Обама» они наделяют далеко расходящимися смыслами.
Итак, изложенные выше соображения о понимании как об интерпретации и о сложной структуре смысла языковых выражений приводят нас к выводу о том, что люди понимают друг друга поверхностно, чаще всего они довольствуются иллюзией взаимопонимания, а полное понимание между людьми вообще невозможно.
