О рассказе В. Иабокова «Ultima Thule» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

О РАССКАЗЕ В.ИАБОКОВА «ULTIMA THULE»

И.Е. Карпович Барнаул

Наша смерть - быть может, удивленье, быть может - ничего.

В.Набоков

Проза Владимира Набокова полна отсылками к культурному опыту. Важным средством дешифровки набоковских текстов могут являться мифологические аллюзии. Миф у писателя погружен в игровую стихию и участвует в познании метафизики бытия.

Например, мифологические аллюзии выступают ключом к решению проблем, поставленных в рассказе «Ultima Thule». Выход к античной мифологии задан уже самим названием. Ultima Thule в мифологии - остров, самая северная из обитаемых земель, край света. В рассказе Набокова, как заметил О.Дарк, идет речь о «крайних» вопросах бытия (Бог, бессмертие) и о положении человека на границе познания, в предстоянии смерти [1]. В названии прочитывается и указание на состояние одного из героев произведения - Адама Фальтера, находящегося на границе между этим и потусторонним миром, обладающим тайным знанием. К образам, темам античной мифологии отсылает, кроме того, и тематика рассказа, который должен был стать первой главой незаконченного романа «Solus Rex». Речь в рассказе «Ultima Thule» идет о философских вопросах бытия: Бог, бессмертие, истина. Художник Синеусов пытается преодолеть горе после смерти жены, стремится к общению с ней в ином мире, задумывается о смерти, бессмертии, Боге. Это заставляет его обратиться к старому знакомому Адаму Фальтеру, которому открылось некое тайное знание. Рассказ написан в форме письма Синеусова умершей жене, в котором герой сообщает о своих встречах с Фальтером (появляется образ письма, которое никто не получит). Каждый герой в произведении наделен своей функцией. Фальтер является обладателем истины, Синеусов желает ее постичь, смерть жены выступает толчком к желанию постижения. В античной культуре понятие истины связано с Исидой и находит свое воплощение в ряде мифов [2]. Набоковым используется миф о Горгоне Медузе. В пространстве текста содержится ряд отсылок к данному мифологическому образу. Фальтер рождает истину, следствием чего явится полное изменение его облика: «Странная, противоестественная произошла во всей его внешности: казалось, из него вынули костяк. Потное и обрюзгшее лицо с отвисшей губой и розовыми глазами выражало не усталость, но еще облегчение...» [3]. Истина превращает героя в Медузу, прямое уподобление ей Фальтера появится в тексте далее: «Как бы то ни было, «Героики безумия» оказался жертвой Фапь-теровой медузы» (448, здесь и далее выделение наше - И.К.). «Повторяю, ваш отказ дать мне взглянуть на вашу медузу мною к сведению» (456). Истина у Набокова оказывается схожа с аналогичным понятием: она забавна. В рассказе будет замечено, что «...смех это какая-то потерянная в мире случайная обезьянка истины» (442). Ницше в книге «Так говорил Заратустра» провозглашает: «И пусть ложной назовется у нас всякая истина, у которой не было смеха» [4]. Г ерой, которому открылась истина, в рассказе обладает признаками ницшеан-

ского сверхчеловека. По Ницше, для познания «правды» «...требуется хороший темперамент, крепкая, кроткая и в основе жизнерадостная душа. Настроение, которое не должно было бы остерегаться казней и внезапных взрывов и в своих проявлениях было бы совершенно от ворчащего тона и озлобленности» [5]. При встрече Синеусова с Фальтером, замечает: «...он показался мне ряженым, но большой нос был все тот же, и им-то он свободно почуял тонкий запах прошлого...» (442). Герой Ницше говорит о себе: «.самое сокровенное, или «потроха», всякой души я воспринимаю физиологически - обоняю» [6]. Фальтер, как обладатель истины, как «сверхчеловек» идентифицируется в его с автором, что позволяет предположить, что автор-Набоков тоже знает истину. Сходство Фальтера с автором в тексте зашифровано посредством каламбура. В рассказе появляется замечание об отце Фальтера: «... отец его, Илья Фальтер, был всего лишь старшим поваром у Менара, повар ваш Илья на боку» (441). В данном предложении зашифрована фамилия автора произведения. Ключом, помогающим раскодированию шифра, выступает упоминание о каламбуре в следующем за данным предложении рассказа: «Ангел тел мой, может быть, и все наше земное ныне кажется тебе каламбуром, вроде ветчины» и «вечности» (441).

Фальтер является посредником (медиумом) между Синеусовым и его умершей женой. О медиумической функции героя говорит автор, но делает это в зашифрованной, игровой форме. Синеусов вспоминает, что жена писала ему «...мелком на грифельной дощечке смешные вещи вроде того, что больше всего в жизни ты любишь «стихи, полевые цветы и рапные деньги...» (449). Фальтер в беседе с героем об открывшейся ему истине, произносит: «Можно верить в поэзию полевого цветка или в силу денег...» (445). Эти слова являются краешком той истины, которой Фальтер обладает и которой делится с Синеусовым: «...среди всякого вранья я нечаянно проговорился, - всего два-три слова, но в них промелькнул краешек истины» (4б1). Отказ Фальтера сообщить герою всю истину мотивирован тем, что обладание ей для обычного человека непосильно (подтверждением этому служит история с итальянским психиатром), оно приводит к смерти. Согласно античному мифу, к смерти приводит взгляд горгоны Медузы, сама же она оказывается убитой благодаря Афине и Персею (Афина подставляет щит Персею и, глядя на отражение Медузы, Персей отрубает ей голову). Т.о., значимую роль в мифе играет отражение. Мотив отражения имеет важную функцию и в набоковском рассказе. Когда Фальтера, уже познавшего истину, приводят в дом Синеусова, то первое, с чего начинается разговор героев. - это вопрос Фальтера о жене художнике, чью фотографию он замечает. Диалог, который возникает далее, иллюстрирует особое, необычное отношение обладателя истины к смерти. Этот герой не относится к явлению смерти как обычный смертный человек, она его не пугает, поэтому в соболезнующих словах Фальтера Синеусову слышится «...нечеловеческая беспечность...» (451). Обладателю истинного знания известно, что бывает потом, «за»: «...я знаю заглавие вещей...» (445). Неслучайно беседа героев начинается с того момента, когда замечена фотография. Фотография, зеркало, отражение, портрет суть и поэзия, скрывающая открывающая реальность-истину. Принцип зеркального отражения заключает в себе и последняя записка Фальтера

Синеусову. Ее четко написанная часть, содержащая сообщение о скорой смерти Фальтера, отбрасывает своеобразную графическую тень на и... строчки, старательно и как бы иронически вымаранные» (462). Оказывается, что о физической смерти (смерти тела) сообщается четко, а вопрос о смерти духа (смертен ли дух?) остается открытым. За смертью не следует ничего, если только тот, кто умирает, не остается в сознании, в памяти другого человека. Чтобы смерть не стала конечной точкой существования любимой, Синеусов продолжает иллюстрации к поэме «Ultima Thule» уже после с жены. Работа над рисунками, которые не будут востребованы никогда, воскрешает в памяти любимый образ, поскольку все это роднит «...призрачная беспредметная природа, отсутствие цели и вознаграждения...» (450). Мысль о том, что полная смерть не наступит, пока есть память, звучит и в финальных строках рассказа, являющихся его своеобразным итогом - выводом о смерти, бессмертии, истине: «Страшнее всего мысль, что поскольку ты отныне сияешь во мне, я должен беречь свою жизнь. Мой бренный с единственный, быть может, залог твоего идеального бытия: когда я скончаюсь, окончится тоже...» (462). Жену Синеусова бессмертной делает память мужа, воплощающая тень ее духа в рисунки (материальные по своей природе). Неродившийся ребенок («...И держась снутри за тебя, за пуговку, наш ребенок за тобой последовал... Умерла ты на шестом своем месяце и унесла остальные, как бы не погасив полностью долга» (440), который не успел отбросить тень жизни, оказывается смертным, в этом случае под смертью имеется ввиду абсолютное уничтожение. Указанием на это служит сон Синеусова, в доктор, отвечая на вопрос художника, говорит, что «...таких (то есть посмертно рожденных) зовут труп-сиками» (440). Форма слова, представленная в беседе и называющая неродив-шегося ребенка, созвучна названию детской игрушки (пупсик), являющейся моделью человека, неодушевленной и мертвой. Любая жизнь, не отбросившая тени, любое явление, проявляющееся каким-либо образом в пространстве, обречены на полное уничтожение, вечную смерть.

Итак, мифологическая образность в рассказе «Ultima Thule» помогает писателю в решении вечных вопросов бытия. Искусство участвует в постижении автором мира.

Примечания

1. См: Примечания О. Дарка к рассказу «Ultima Thule»// Набоков В.В. Собр. соч: В 4 т. М., 1990. Т. 4. С. 476.

2. О литературном развитии античной мифологии истины, нашедшем отражение и в рассказе В.Набокова «Ultima Thule». См: Козлова С.М. Утопия истины в новелле В.Набокова «Ultima Thule» //Изв. Алт. Гос. Ун-та. Барнаул, 1996. №2. С. 21-25.

3. См: Набоков В. Ultima Thule. // Набоков В.В. Собр. Соч.: В 4 т. М, 1990. Т. 4. С. 446.Все цитаты даны по этому изданию с указанием в скобках страницы.

4. См: Ницше Ф. Так говорил Заратустра// Ницше Ф. Собр. соч.: В 2 т.

М, 1990. T.2. С.153.

5. См: Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. // Ницше Ф. Собр. соч. Указ. изд. Т.1.С. 262.

6. См: Ницше Ф. ЕССЕ HOMO // Ницше Ф. Собр. соч. Указ. изд. Т.2. С.