CC BY
71
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2006. Вып. 111:2. С. 135-146
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ РУМЫНСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
И.Н. Прокофьева
(ПСТГУ)
Преобладание лирических жанров над эпическими и сильнейшее лирическое начало в самих эпических жанрах автор статьи рассматривает как наиболее характерную особенность румынской народной поэзии. Статья содержит обзор признанных образцов румынской народной лирики, а также эпической поэзии, включающей в себя героические, исторические, гайдуцкие песни и так называемые «старинные песни» (соМесе1е Ьа1гопе§И), или баллады, самыми известными из которых являются «Миорица», «Мастер Маноле», «Тома Алимош», «Мику Гайдук», «Кодряну».
Квинтэссенцией румынской души, чистейшим воплощением румынского поэтического гения считается хорошо известная в литературном мире народная баллада «Миорица». Этот маленький поэтический шедевр о смерти юного пастуха «у подножья горы, у входа в рай» был впервые опубликова в 1852 г. одним из самых значительных румынских поэтов и собирателей фольклора Василе Александрии (1821-1890) в сборнике народной поэзии «Баллады (старинные песни)». Уже в 1854 г. она была переведена на французский (Ж. Мишле), а затем, в ближайшие годы, на немецкий, английский и венгерский. К настоящему времени «Миорица» переведена почти на все европейские языки, в том числе латинский, а также японский, армянский, арабский, идиш и эсперанто. В России «Миорица» была опубликована лишь в 1953 г. в переводе В. Нейштадта в сборнике «Румынские народные песни и сказки». Сейчас существует около десятка других переводов на русский, но все они в основном представляют собой стихотворный пересказ баллады.
«Миорицу» часто называют «одинокой горой», возвышающейся над румынским фольклором. Но, если она и возвышается, то над пейзажем иногда не менее поразительной красоты.
«В странах древней культуры народная литература уступает книжной как по количеству, так и по качеству. У нас дело обстоит наоборот.
Наша книжная поэзия уступает народной в количественном и, за некоторым исключением, в качественном отношении. Взять, например, «Миорицу»... Еще ни одному книжному поэту не удалось превзойти ее безымянного народного создателя.»1, — говорит в статье «Народная поэзия» (1920) известный румынский литературный критик Г. Ибрэиляну. «Наши национальные песни для нас ценнее, чем все государственное имущество. Только министр финансов может думать по-другому. Это нравственное богатство нации»2, — писал румынский поэт-романтик середины XIX в. Д. Болинтиняну. Действительно, народная поэзия — особое явление в румынской культуре. За долгие века творческий гений народа создал богатейшую песенно-поэтическую традицию, сыгравшую огромную роль в формировании румынской национальной литературы. И это несмотря на все исторические беды, иноземный и феодальный гнет, почти поголовную неграмотность и бедность населения.
«Наш фольклор во всех его проявлениях есть творчество народа бедного,— писал классик румынской литературы Л. Ребряну в конце 30-х гг. XX в.,— что не мешает ему, однако, быть ценнее и богаче фольклора многих других народов, живущих в достатке. Как в течение долгого времени жил румынский земледелец или пастух, можно представить себе и сегодня: в нескольких десятках километров от Бухареста, соперничающего в роскоши и расточительстве с самыми богатыми метрополиями, встречаешь румынские деревеньки и хуторки — жалкие поселения чуть ли не эпохи неолита. Этот контраст красноречивее целых исторических томов.»3.
«Народ, притесняемый со всех сторон, снаружи и изнутри,— писал румынский писатель начала XX в. Барбу Делавранча,— народ, не знающий ни мира, ни покоя, поставленный на пересечении нашествий между тремя ... империями, народ, веками не знавший нормального государственного устройства, и едва ли собирающий осенью с полей то, что посеял весной, сказал свое слово в общечеловеческой эстетике? Да. Доказательство этому сборник блаженного Александри»4.
На территории Дунайских княжеств народные песни самых разнообразных жанров распространялись в основном через так называемых лэутаров, бродячих народных музыкантов, а также чабанов, мигрирующих со стадами по большим географическим пространствам,
1 Frumosul románese оп conceptia §i viziunea poporului. Bucure^ti, 1977. P. 138.
2 Elogiu folclorului románese. Bucure^ti, 1987. P. 56.
3 Ibid. Р. 104.
4 Ibid. Р. 188.
чем объясняется, кстати, количественное и качественное превосходство румынской пастушеской поэзии над поэзией земледельцев. Искусство исполнения песен они передавали своим детям или ученикам. В каждом селе также были свои «барды», репертуар которых включал народные песни на любой случай жизни. Оставаясь в рамках «канона», песни постепенно видоизменялись, трансформировались, в зависимости от локальных условий и таланта исполнителя. Происходила постоянная селекция, шлифовка «текстов», поскольку устная традиция не копируется, а живет и «самовоспроизводится, не обнаруживая необратимой окостенелости»5 (В. Гацак).
Навряд ли можно утверждать, что какой-нибудь язык особенно «приспособлен» для поэзии. Но румынский язык, действительно, обладает уникальными поэтическими возможностями. Сами румыны часто называют свой язык dulce, то есть «сладкий». Как писал, например, в нач. XX в. известный румынский поэт, последователь Эминеску, А. Влахуце, «страдания придали нравственному облику крестьянина божественную кротость. Его душа полна сострадания к несчастным, а язык — услады»6. «Медовую сладостность»7 языка в книжной литературе историк литературы Д. Кэлинеску отмечает уже у летописца И. Некульче (кон. XVII — нач. XVIII в.), активно использовавшего в своих хрониках народную речь.
Особенности румынского языка позволяют создавать поэтические эффекты с помощью самых простых средств. В частности, этому способствует то, что основной корпус румынской поэтической лексики состоит из очень коротких, фонетически эффектных слов, например: om (человек), bace (сущ. милый, любимый), drag (дорогой, любимый), cuc (кукушка), dor (печаль, тоска), plai (плосокго-рье), ^mp (поле), flori (цветы), foc (огонь) и т. д. Знаменитое начало «Миорицы», столь краткое, музыкальное и состоящее из очень коротких слов: «Pe picior de plai, / Pe o gura de rai» не удается адекватно перевести ни на один язык.
Музыкальность стиха усиливает также сонорность постпозитивного артикля мужского рода «ul» (dorul, cucul и т. д.), особенно в сочетании с вокативом (codrule). Он же облегчает подбор рифмы.
Поэтическому искусству румынских безымянных поэтов не устают удивляться как ученые, так и профессиональные литераторы.
5 Гацак В. Приложение. Мику Гайдук // Румынская народная поэзия. М., 1987. С. 215.
6 Vlahuta A. Romania pitoreascá // Elogiu folclorului románese. P. 226.
7 Calinescu G. Istoria literaturii románe de la origini pоná оп prezent. Bucure^ti,
1986. P 23.
Румынский народный поэт умеет создавать поэтический эффект с помощью самых простых средств и самой незамысловатой лексики, виртуозно использовать повтор, ассонанс, внутреннюю и парную рифму, концентрацию глагольных форм для особого драматического усиления действия и т. д. Румынский народный стих обычно трех или четырехстопный, то есть очень короткий, а потому особенно эффектный.
Преобладание лирических жанров над эпическими и сильнейшее лирическое начало в самих эпических жанрах можно считать самой характерной особенностью румынской народной поэзии. В советском литературоведении эту особенность отметил еще О. Шервинский в предисловии к изданию «Румынские дойны и баллады» (1965): «Румынский фольклор во многом отличается от народной поэзии соседних стран. Преобладает в нем лирика, бесконечно разнообразная по своей тематике»8.
К румынской эпической поззии относятся героические, исторические, гайдуцкие песни и так называемые «старинные песни» (соЩесек bátrone^ti), или баллады, самыми известными из которых являются «Миорица», «Мастер Маноле», «Тома Алимош», «Мику Гайдук», «Кодряну», «Илинкуца». Что касается первых трех жанров, то, несмотря на бесспорное наличие ярких образцов, не в них проявляется истинный талант румынских безымянных поэтов. В отличие, например, от сербской эпической поэзии, эти песни никогда не перерастают в эпические циклы. Как отмечает румынский литературный критик О. Пушкариу, в румынской эпической поэзии вообще «отсутствуют сложные архитектонические конструкции, организационный дух и настоящий эпический талант... Зато румынский народный поэт, как и книжный, обладает сильнейшей предрасположенностью к лиризму, которым он увлекается даже в повествовании и описаниях. Мы также обнаруживаем у народного поэта сильно развитое чувство гармонии, а также дар ограничиваться самым главным и характерным»9.
Что касается жанра «баллад», или «старинных песен», то их жанровая принадлежность до сих пор является предметом споров. Александри, назвав свой первый сборник «Народная поэзия. Баллады», использовал слово «баллада» достаточно произвольно, прилагая его к народным песням, «совершенно не сходным между собой по жанровым признакам: о богатырях-войниках и о пастухах, о молодых влюбленных и об исторических деятелях»10. Как отмеча-
8 Румынские баллады и дойны. М., 1965. О. 4.
9 Рщсапи S. Literatura populará // Elogiu folclorului románese. P 325.
10 Гацак В. Тайны народного эпоса // Румынская народная поэзия. М.,
1987. О. 7.
ет В. Гацак, с самого начала этот термин не воспринимался как бесспорный, но «терминологические поиски продолжены не были. Все разнообразие народной эпической поэзии, включающей по новейшему указателю. А. Амзулеску 384 образца различных произведений, так и повелось обозначать одним словом: баллады. Без оговорок оно воспроизводилось и в переводных сборниках на русском и западноевропейских языках»11. К тому же переводчики, «завороженные словом «баллада», во что бы то ни стало стремились (и немало в этом преуспели) переложить все тексты в едином «балладном» ключе»12.
Если использовать терминологию В. Проппа, то, рассматривая многие румынские так называемые «баллады» в жанровой системе русской народной поэзии, из-за сильно выраженного в них лирического начала их можно было бы условно отнести к жанру народных «лирических песен», сюжеты которых «иногда близки к балладным»13.
К чисто лирическим жанрам в румынском литературоведении традиционно относят так называемые дойны, «хоры» (веселые народные песни и соответствующий танец), частушки, а также обрядовую поэзию: свадебные песни, причитания, колядки и заговоры.
Жанр дойны, этот, по выражению Александри, «сладкий плач румынской души во всех обстоятельствах жизни»14, жанр также трудноуловимый, неподдающийся четкому определению. Это короткая лирическая песнь, выражающая глубокое, и обычно печальное, чувство любви, разлуки, необъяснимой грусти, томления души и т. д. Это самый «румынский» поэтический жанр. «Что такое дойна? — спрашивал писатель Барбу Делавранча. — Откуда взялось это слово с его даром проникать в душу любого румына? Откуда рождается дойна? Это останется тайной»15.
Излюбленная тема дойн — разлука влюбленных: «Земляники лист зеленый. / Кличу милую, влюбленный. / Я — далеко, ты — далеко, / Два холма стеной высокой, / Как назло, стоят меж нами, / Поросли холмы лесами.» («Земляники лист зеленый», пер. А. Ахматовой).
Традиционный зачин дойны — «лист зеленый» — стал даже предметом насмешек среди «нелюбителей» ценителей поэзии. На самом деле он представляет неожиданно большое поэтико-бота-ническое разнообразие, свидетельствующее о живом и тонком восприятии богатства растительной жизни, (например, «лист цикория
11 Гацак В. Тайны. С. 8.
12 Там же.
13 Там же. С. 137.
14 Delavrancea B. Doina // Elogiu folclornlui romänesc. P. 169.
15 Ibid. P. 168.
зеленый», «лист зеленый, лист рябины», «земляники лист зеленый», «лист зеленый, куст калины», «лист бобовый вырезной» т.п.). Но, самое главное, он является канонической константой дойны, ее формообразующим элементом.
«Душой» дойны можно считать знаменитый румынский «дор» (dor), понятие, непереводимое на другие языки. «Дитя одиночества», «дор», считается чисто румынским поэтическим явлением. Румынский народный поэт обозначает им чувство тоски, печали, томления, меланхолии, ностальгии, испытываемых человеком, находящимся вдали от людей, родного дома, любимой. В русских переводах чаще всего приходится использовать слово «тоска», которое в целом малоудачно, ибо не отражает всей сложной палитры чувств, которая заключена в понятии «дора». Б. Делавранча дает следующее определение «дора»: «Дор — не просто желание, или тоска, или страдание, но желание, меланхолия, страдание одновременно. “Дор” берет что-то от каждого чувства и сливает это в одно слово, понятное для каждого румына и не объяснимое для иностранца»16.
Румынский литературовед XX в., академик Перспесичиус считает «дор» чувством очень земным, лишенным всякой метафизичности, чувством спокойным и здоровым. «“Дор” всегда имеет отношение к конкретной реальности, направлен к определенной цели и четко выражен»17. Однако это не всегда так. Нередко «дор» воспевается вне связи с самим объектом томления, он берется как таковой, превращаясь из субъективного состояния в лирический объект. Этот процесс очень сложен, почти неуловим, и поэтому исполнен богатейших поэтических возможностей. Народный поэт умеет неподражаемо просто, наивно и одновременно глубоко выразить через «дор» постоянную, почти метафизическую, неудовлетворенность человеческой души: «Ветер дует, ветер дует, / Ветер дует, лес волнует, / Ох, в лесу душа тоскует — / Оил нет боле, Тянет в поле. / Ветер дует, ветер дует, / Ветер дует, степь волнует. Одолеет гайдука / в поле по лесу тоска» (пер. О. Шервинского). Иногда «дор» — это некая внешняя сила, иногда — «второе я» народного поэта, иногда это — наваждение, что-то почти подобное «мировой скорби» романтических поэтов.
Лучиан Блага предлагает соотнести этот феномен с экзистенциальными идеями XX в., пытающимися выявить особенности человеческого существования в этом мире. В некотором смысле, как пишет Блага, «если учесть первенствующее положение понятия «дора» в нашей народной поэзии, можно (правда, с осторожностью), утверж-
16 Elogiu folclorului romanesc. P XVI.
17 Ibid. P. 210.
дать, что человеческое бытие для румына есть “дор”»18. В некотором смысле, «дор» иногда почти трансцендентное чувство, устремленность к чему-то, что не есть эмпирическая реальность.
Национальная печаль, выраженная в дойнах и, частично, в балладах, в значительной степени уравновешивается так называемыми «хорами», свадебными песнями, а также частушками, рифмованными присказками, загадками, прибаутками, т. е. «веселыми» жанрами. Для румынского народа, по выражению Александри, «чистого, мудрого и веселого»19, в целом характерно оптимистическое отношение к жизни и здоровое чувство юмора. Не чужда ему и самоирония, которую афористически, через одного из своих героев, замечательно выразил известный румынский писатель второй половины XIX в. Ион Крянга (1839-1889): «Ни красивым в двадцать лет, ни умным в тридцать, ни богатым в сорок я никогда не был. Но и таким бедным, как в этом году и в прошлом году, и с тех пор как себя помню, тоже никогда не был.»20.
Румынский народ умеет «se face haz de necaz», т. е. буквально «делать из горя веселье». Румынский писатель К. Негруцци (1808-1868) (правда, еще до публикации сборника Александри), вообще отнес румын (точнее, жителей Молдовы), к народам «южного типа», воспитанным солнечным климатом, отметив их любовь к игре, песни, танцу, простым чувственным удовольствиям: «Молдову можно считать одной из стран, созданных для музыки. Молдаванин, от природы веселый и безмятежный, мало заботится о завтрашнем дне. Довольный своей хибаркой, уверенный, что семя, брошенное в землю, даст довольно плода, он думает только о сегодняшнем дне, оставляя завтрашний на Божью волю.»21.
Однако в «веселых» жанрах менее выражен лиризм, подлинная художественность, чисто поэтическая талантливость народа, в полной силе открывающаяся в жанрах, связанных с «печалью бытия» (М. Садовяну), то есть в дойнах и в балладах.
Необходимо сказать несколько слов о румынской ритуальной поэзии, поскольку, в частности у той же «Миорицы», глубочайшие ритуальные корни. Очень распространен в румынской народной поэзии жанр причитания (bocet). «Традиционный человек», как известно, всегда придавал ритуалу погребения особое значение. Этот ритуал уходит корнями в языческое прошлое человечества и отражает древнейшую
18 Elogiu. P 411.
19 Ibid. P. 27.
20 Цит. по: Streinu V. Constante spintale româneçti // Elogiu. P. 618.
21 Negruzzi C. Scene pitoreçti din obiceurile Moldavieie: cоntecele populare a Moldaviei // Elogiu. P. 13.
веру людей в загробное существование души. Христианство придало обряду новый смысл, но архаичные внешние формы его выполнения оказались очень живучими, особенно в странах Восточной Европы и на Балканах. Румынский крестьянин всегда был особенно тщателен в выполнении «отеческих» правил погребения, причем эта тщательность усугублялась различными суевериями. Однако в причитаниях фактически происходило философско-религиозное осмысление человеческой жизни, скоротечности, мимолетности земного бытия: «Что есть человек в этом мире? / Он плачет и веселится. / и не знает, когда наступит смерть. / Детей оставляет и дом, / Когда жизнь особенно хороша. / и идет в иную страну, / Откуда никогда не вернется»22. Ореди причитаний в румынской народной поэзии встречаются строки поразительной, хотя и горькой, поэтической прелести: «Ой да вы брови родные мои, / Как же вы станете бурьяном? / Ой да родные мамины очи, / Как же вы превратитесь в цветы?»23.
Колядки — короткие песни религиозного содержания — исполняются в период между Рождеством и Новым годом. Для них характерно живое религиозное чувство, простота повествования и незамысловатость образов, создающих, однако, по выражению О. Пушкариу, впечатление «серебряного иконного оклада»24. Нередко сюжеты колядок отражают и языческие представления народа, поскольку, как известно, дням зимнего солнцестояния, приходящимся на период между Рождеством и Новым годом, в дохристианскую эпоху придавалось особое, сакральное, значение.
Даже жанр заговоров, являющихся в любом фольклоре магическими формулами, в румынской народной поэзии демонстрирует мощную силу лиризма. Если обычно, например, в русском фольклоре, заговор — это неудобоваримая языческо-христианская лексическая смесь, часто лишенная всякого видимого смысла, то среди румынских народных заговоров встречаются маленькие поэтические шедевры, отражающие удивительно тонкое чувство красоты. Так, например, в одном заговоре от болезней выздоравливающему человеку желают стать подобным всему тому, что народный поэт считает прекрасным в этом мире: «Как небесные звезды, / Как утренняя роса, / Как серебряная оправа, / Как очищенное злато, / Как медовые соты,/
22 «Ce e omu-n asta lume / Ptomge §i se vesele^te. / Nu §ti moarte ^nd sose^te. / Lasa prunci §i lasa casa / ^nd оi viata mai frumoasa. / §i se duce-n alta tara, / De-acolo nu-ntoarce iara!»
23 «Dragile mele sproncene, / Cum o sa fiti buruiene? / Dragii mamii ochi^ori, / Cum o sa va faceti flori!»
24 Pu^cariu S. Literatura populara // Elogiu... P 326.
Как жемчужное ожерелье, / Как родившееся утро, / Как отборный ячмень, / Как подол Богородицы.»25.
Кроме пронизывающего все жанры ярко выраженного лиризма, характерной чертой румынской народной поэзии считается чувство природы, в частности, особенная любовь к весне, лесу, зеленому листку, цветам. Как выразился Барбу Делавранча, «между природой и румынским народом существует старая и легендарная любовь». Прежде всего, это проявляется в дойнах: «Я люблю листву, траву, / Им понятно, чем живу. / Каждой травке и листку / Всю поведаю тоску. / Прошумят они в ответ — / и печали нет как нет. / Только листья зашуршат, / Я уже и жизни рад. / Коль весной луга в расцвете, / Стоит жить еще на свете!» (пер. Н. Стефановича).
Впрочем, в начале XX в., когда «любовь румына к красоте природы», его «чувство природы» были уже общим местом в работах, посвященных румынской народной поэзии, филолог и фольклорист Овид Денсушану назвал это «преувеличением, фальсификацией психологии простых людей». «Не поэтический идеализм, который приходит нам на ум под влиянием книжной поэзии, заставляет нашего крестьянина воспевать весну, а его житейские заботы в связи с благоприятными условиями для его основных занятий ... то есть, на самом деле, нечто прозаическое, нечто практического порядка».26 Почему, спрашивает Денсушану, румынский народный поэт воспевает в основном весну, зеленый лес, поле, усеянное цветами? Почему он не воспевает зимнее время, когда пастухи со стадами в поисках зимнего пастбища проходят места, тоже не менее поэтичные? Или почему он никогда не воспевает осень, которая для ценителя красот природы представляет полные прелести пейзажи? Народный поэт, как пишет Денсушану, «смотрит на природу глазами чабана.».
Действительно, нелюбовь к зимнему времени — один из самых распространенных мотивов румынской народной поэзии. Сама природа страшится осени и зимы: «Отчего ты гнешься, тополь? / Без дождя, без бури злой / Ты склонился над землей. / Как не гнуться, не качаться, / Коль с листвой мне разлучаться, / Коль с зимой мне повстречаться.» (пер. А. Ахматовой).
И все же чисто прагматическое восприятие природы не может быть характерно для «народа поэтов» (Александри). Чувство красоты — прирожденное свойство человека. О тонко развитом чувстве красо-
25 «Ca steaua din cer, / Ca roua din сотр. / Ca ferecâturâ de argint, / Ca aurul strecurat. / Ca fagurile de miere, / Ca hurmuzul оп^га^ / Ca ziuâ bunâ ce a nâscut, / Ca orzul strecurat, / Ca poala Precistei».
26 Frumosul românesc. P. 79.
ты говорит вся румынская народная культура, обычаи, одежда, прикладные искусства, иконопись и, особенно, поэзия. Но главное для румынского народного барда, действительно, не собственно красота природы, а единство с ней человека, органичная близость, подлинная гармония между ними. Отношение народного поэта и природы это общение, постоянный диалог. Деревья, цветы, птицы, лес, ветер, луна, солнце, звезды — разделяют все его жизненные горести и радости, до самого смертного часа: «Оклоняйся, ивушка, ниже, / Ниже, ко мне поближе! / Оорву я пруточек, / Оплету я веночек, / Век носить его стану / На голове бесталанной! / Оклоняйся, ивушка, ниже, / Ниже, ко мне поближе! / По ветру мотайся, / к земле прижимайся, / Над моею могилой / Плачь, убивайся!» (пер. Э. Александровой).
Народ воспринимает природу меньше всего чисто эстетически. Он не созерцает ее, как книжный поэт. Он ощущает себя ее частью. Крестьянское бытие настолько погружено в природу, что протекает как бы вне времени и вне истории. Знаменитый образ «миоритичес-кой свадьбы» у «входа в рай», в которой священниками оказываются горы, дружками ели и платаны, солнце и луна держат венцы, музыкантами становятся птицы, а свечами звезды, это самое поразительное во всей румынской литературе художественное проявление гармонии между человеком и природой.
Важно отметить, что «миоритическая свадьба» ни в коем случае не «выдумка» ее «редактора», как подозревали некоторые исследователи, и вовсе не уникальное явление в румынской народной лирике. Этот образ для нее глубоко органичен. Об этом свидетельствует, например, другое произведение «миоритического» ряда, «Пастушок». Его перевод, сделанный И. Тыняновной (под названием «Зеленый листок»), мы приведем полностью. Во-первых, он весьма удачен, а во-вторых, вероятно, «генетически» связан с «Миорицей».
«— Ой, зелененький листок,/ Ой, кудрявый пастушок, / Где скрываешься, дружок? / — Омерть нашел я под горой, / Под ветвистою сосной / Да под тучей грозовой. / — Кем же был ты поражен? / — Пал я, молней сожжен. / — Кто же плакал над тобой? / — Птицы в зелени лесной / Грустно пели надо мной. / — Кто же, кто тебя обмыл? / — Овежий дождичек полил, / Это он меня обмыл. / — Оаван кто тебе соткал? / — в небе месяц засиял, / Он и саван мне соткал. / — Кто зажег огонь свечи? / Оолнца ясные лучи. / — Кто ж тебе могилу рыл? / — Ветер дерево свалил / и листвой меня укрыл./ — а свирель ты где забыл? / — Да на ветку положил. / Ветер ветку шевельнет, / А свирелька запоет. / Тут ягнята прибегут, / Пастушка искать пойдут».
Живое чувство природы как будто заложено в румынское национальное подсознание. Оно будет характерным для многих румынских писателей кон. XIX — первой пол. XX в.: И. Крянгэ, Т. Аргези, Л. Благи, В. Войкулеску, особенно Михаила Садовяну: «Меня всегда интересовал любой пейзаж в любых обстоятельствах и в любой момент жизни. Он никогда меня не утомлял, не наводил скуку; он интересовал меня не по моей воле. Здесь идет речь о феномене погружения, растворения и слияния (Курсив мой. — И.П.). Я становлюсь единым с вещами и жизнью, я чувствую, что все по-своему одухотворено: борозда, скала, папоротник, малиновый куст, деревья и все, что кажется неподвижным.»27.
Взращенная в пространстве христианской культуры румынская народная поэзия в целом отражает традиционное христианское представление о мире, Боге и человеке. Многие исследователи отмечают, прежде всего, ее эмпиричность, отсутствие всякой мистики и метафизических устремлений. Это поэзия повседневной жизни. Однако в ней сквозит христианское мироощущение, естественная и органичная религиозность. «Религиозное и патриотическое чувства редко находят отражение в народной поэзии, — отмечает С. Пушкариу, — однако они ощущаются как ее общий фон»28.
Естественно, что румынский фольклор в целом, будучи в своих истоках, как любой другой фольклор, порождением мифологизированного сознания, сохраняет большой процент языческих представлений, а также строится на культе чудесного и фантастического, но это в основном в прозаических жанрах: сказках, преданиях, легендах. В лирических жанрах языческие отзвуки встречаются в ритуальной поэзии, минуя дойну, а в эпической, в частности — балладной, поэзии эти элементы могут быть сильно завуалированы, зашифрованы временем, как в случае с «Миорицей».
Румынские поэты, начиная с Александри и кончая современными поэтами, учились у народной поэзии. Творчество самого Михая Эминеску, а также межвоенная румынская поэзия, снова, после Эминеску поднявшая румынскую литературу на европейскую высоту, рождены на пересечении книжной и народной традиций.
«Поскольку в Румынии не было в прошлом периода литературной славы, который создал бы авторитетные литературные формы для последующих веков, как это было, например, во Франции или Италии, — писал румынский поэт XX в. Ион Пиллат, — то, естественно, народная поэзия представляет для нас то, что для других
27 Sadoveanu M. Poezia popularâ. Iaçi, 1978. P. 43.
28 Puçcariu S. Op. cit. P. 326.
народов представляли их классические литературные периоды, — возможность традиции и определение моделей и мотивов, годных для всей нации. Это замечательный и почти уникальный феномен по сравнению с другими литературами. Румынская поэзия, имея в прошлом своим единственным классическим образцом только народную поэзию, взяла за основу своего поэтического языка язык сельских жителей, пастухов и земледельцев, сублимированный в совершенные формы искусства, которые «ничего не объясняют, но пробуждают любую мысль»29.
Часто народная лирика внешне несовершенна, но именно в ее наивности, простоте, а порой и неуклюжести опытный глаз сразу видит художественную красоту. «Когда читаешь румынскую народную поэзию, — пишет Болинтиняну, — всякий может подумать: “И я так могу”. Но как же мы ошибаемся! Оамое трудное писать так просто. Гений всегда прост»30.
On Certain Peculiarities of the Rumanian Folk Poetry
I. Prokofieva
The author regards as the most prominent feature of the Rumanian folk poetry the predominance of the lyrical genre over the epic, and the strong lyrical mood within the epic genre as such. The article offers a review of the best samples of the Rumanian folk lyric and epic poetry including heroic, historical, haiduk songs as well as the so called «ancient songs» or ballads (cintecele batrinesti).
29 Elogiu... P 352.
30 Bolintineanu D. Baladele popolare // Elogiu. P. 66.
