CC BY
299
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 1
К.В. Касаткина
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ПСИХОЛОГИИ «ПОДПОЛЬЯ» В «ЗАПИСКАХ ИЗ ПОДПОЛЬЯ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
В статье рассматриваются такие характерные особенности личности Подпольного человека, как гордость, самоуничижение, стыд, одиночество, взаимоотношения с обществом и самим собой. В данной работе предпринята попытка обозначить предпосылки формирования «подпольного» характера в «Записках из подполья» и указать на взаимосвязь отдельных аспектов психологии героя.
Ключевые слова: «Записки из подполья», Достоевский, Подпольный человек, Парадоксалист, подполье, гордость, стыд, самоуничижение, одиночество.
The article is focused on typical features of the underground man's personality: pride, self-humiliation, shame, loneliness, relationship with society and himself. In this research the author makes an attempt to show the reasons for the formation of "underground" traits of character in 'Notes from the Underground' and to reveal correlations between some aspects of the main character's psychology.
Key words: Notes from the Underground', Dostoyevsky, the underground man, a paradoxalist, the underground, pride, shame, self-humiliation, loneliness.
Открытие Достоевским «подпольного» характера стало важной вехой литературного процесса XIX в. Как известно, Подпольный парадоксалист был принят современниками писателя крайне неоднозначно, вызвав в основном критику и насмешки. Несмотря на неуга-сающий интерес исследователей к данному герою, исчерпывающего истолкования «подпольного» характера не существует и по сей день: настолько противоречив и парадоксален образ, представленный на страницах повести «Записки из подполья» и получивший дальнейшее развитие в романах «пятикнижия» и в публицистике Достоевского.
В данной работе предпринята попытка осветить те аспекты личности Подпольного человека, которые не были затронуты исследователями или о которых говорилось лишь вскользь, а также указать на взаимосвязь между отдельными психологическими и поведенческими особенностями героя повести Достоевского.
Одиночество в «подполье»
Прежде всего, нас интересовала проблема психологических предпосылок «подполья». Что именно «загоняет» героя туда? Что заставляет его делать сознательный выбор в пользу одиночества? 164
Отношения с людьми у Подпольного человека складываются крайне тяжело и болезненно, так как, желая того или нет, он постоянно нарушает неписаные законы коммуникации, делая последнюю невозможной. Неумение (или нежелание) Подпольного человека следовать этим законам отмечает А.Б. Криницын: герой «пытается преодолеть пропасть, которую ощущают между собой и другими, одним головокружительным прыжком - полным откровением (...) Таким образом, "чужесть" преодолевается незаконным путем - через "ломание стены" между собою и "другим"» [Криницын, 2001: 137-138].
Кроме того, невозможность полноценного общения у Подпольного человека может быть связана с болезненным опытом детства и ранней юности. Нам мало что известно о детстве Парадоксалиста, но и того, что мы знаем, уже достаточно, чтобы понять, что налицо все факторы, которые в будущем сформируют человека недоверчивого, подозрительного, закрытого. Вот что герой пишет о своем детстве: «Меня сунули в эту школу мои дальние родственники, от которых я зависел и о которых с тех пор не имел никакого понятия, - сунули сиротливого, уже забитого их попреками, уже задумывающегося, молчаливого и дико на все озиравшегося» [Достоевский, 1972: 139]. Этих нескольких штрихов уже достаточно, чтобы составить себе представление о дошкольных годах нашего героя. Во-первых, то обстоятельство, что он, «сиротливый», был отдан в школу «дальними родственниками» и упоминание о попреках наводят читателя на мысль, что Парадоксалист рано лишился родительской заботы. Во-вторых, мальчик был «забит попреками», и, видимо, вследствие этого уже тогда был «молчаливым» и «дико на все озирающимся». Всего одно слово - «сунули» в школу - рождает образ никому не нужного ребенка, от которого хотят поскорее избавиться и делают это при первой же возможности.
Разумеется, одноклассники героя не могут и не желают понять трагедию его детства. Перед ними «забитый», «молчаливый» и «дико на все озирающийся» сверстник. Их реакция вполне предсказуема: «Товарищи встретили меня злобными и безжалостными насмешками за то, что я ни на кого из них не был похож. Но я не мог насмешек переносить; я не мог так дешево уживаться, как они уживались друг с другом. Я возненавидел их тотчас и заключился от всех в пугливую, уязвленную и непомерную гордость» [там же: 139].
Будучи еще юным, Подпольный человек не отказывается от общества окончательно (как произойдет в более зрелом возрасте), пока еще только формирующееся «подполье» имеет связи с внешним миром. Герой предпринимает попытки сблизиться с окружающими, так как чувствует сильную потребность в общении, но подобная дружба никогда не выдерживает проверку временем.
Интересно, что одиночество Подпольного человека, при всей его мизантропии, несколько иного рода, чем байроническая отчужденность Раскольникова или Ставрогина: последних действительно не слишком волнует, что подумают о них люди, это искреннее и абсолютно сознательное отстранение от общества. Парадоксалист же в своем одиночестве беспрестанно оглядывается на людей. Его настолько беспокоит возможное осуждение общества, что это порой превращается в навязчивую идею: герою чудится, будто все взгляды обращены на него, что люди только и думают о его промахах и осечках, словно сотни глаз начинают неотступно следить за ним, стоит ему лишь высунуться из своего «подполья»: «В должности, в канцелярии, я даже старался не глядеть ни на кого, и я очень хорошо замечал, что сослуживцы мои не только считали меня чудаком, но - все казалось мне и это - будто бы смотрели на меня с каким-то омерзением» [там же: 124].
Довольно сложно представить себе, например, Раскольникова (при всей его склонности к самокопанию), фантазирующего на подобную тему, ведь цель «пробы» Раскольникова - доказать свое превосходство себе самому, в то время как Парадоксалист жаждет признания своей исключительности со стороны общества. В этом ключ к пониманию разницы «одиночеств» этих двух героев: внутренний конфликт Раскольникова никак не связан с изолированностью героя от общества, а, следовательно, одиночество не доставляет герою особенных страданий; внутренний конфликт Парадоксалиста же напрямую зависит от отношений с другими людьми, а значит, вынужденный выбор в пользу одиночества для Подпольного человека болезнен и мучителен.
Положение Парадоксалиста осложняется «усиленным сознанием»: героя до исступления мучает вопрос о том, почему же он так нуждается в людях, которых до такой степени ненавидит и презирает. В этом и коренится основной психологический парадокс Парадоксалиста: он одновременно любит и ненавидит людей, стремится к ним и их же отталкивает, восхищается и презирает, страдает от одиночества, но, пребывая в обществе, страдает еще сильнее. Внутренне Парадоксалист понимает, что невозможно получить желаемую любовь, не изменив самому себе и не предав собственных убеждений, однако продолжает попытки «завоевания мира», заранее обреченные на провал.
Необходимо отметить, что к моменту написания своих записок герой оставляет попытки социализации, окончательно замыкаясь в «подполье». Однако стоит ли рассматривать его исповедь как очередную (возможно, последнюю) попытку найти контакт с обществом, или Парадоксалист сближается с Раскольниковым, меняя адресата 166
своих рассуждений с внешнего на внутреннего, тем самым замыкая круг общения на самом себе?
Отгородившись от общества окончательно, укоренившись в «подполье», герой продолжает нуждаться в собеседнике. Его записки восполняют недостаток общения, служат мостиком во внешний мир, отсюда и диалогизм, и полемичность слова Подпольного человека, отмечавшиеся М.М. Бахтиным. Присутствие другого, его влияние на текст, порождаемый героем, очень ощутимо: при разрыве физического контакта с людьми, другой, продолжая существовать в сознании Подпольного человека, остается психологически значимым для него.
Таким образом, Подпольный человек, отгородившись от мира, продолжает находиться в зависимости от другого, сокрытого внутри себя самого. Герой сам сначала заявляет, что не собирается публиковать свои записки и создает их для себя, однако все его сочинение представляет собой либо бесконечные оправдания, либо яростные возражения мнимым собеседникам. Но эти собеседники (поскольку записки создаются для самого себя) находятся внутри Подпольного человека. Они - его судьи, и судьи не благожелательные, и даже не беспристрастные, а насмешливые, презирающие Парадоксалиста (личности внутри человека презирают самого человека и насмехаются над ним) и даже не имеющие, как полагает герой, достаточно свободного времени, чтобы выслушивать его болтовню. То есть если судьи извне не находится, Подпольный человек сам берет на себя эту роль, и поэтому никогда не может остаться один, наедине со своими мыслями и чувствами, и мнимое одиночество оборачивается навязчивым присутствием другого. Таким образом, трагедия существования Подпольного человека заключена не столько во внешнем конфликте с миром, сколько во внутреннем конфликте с собой, воплощающим этот мир.
Гордость и самоуничижение в «подпольном» характере
Остановимся подробнее на вопросе о том, как в Подпольном человеке могут уживаться с одной стороны его непомерная гордыня, жажда власти и признания, а с другой стороны, - стремление самоуничижаться, умалять свои достоинства и преувеличивать недостатки.
Подпольный человек необычайно горд, заносчив и самолюбив, и в то же время, как уже отмечалось, склонен к болезненной рефлексии («усиленному сознанию»). Признаваясь в том, что «усиленное сознание» - это болезнь, герой, конечно, лукавит. Да, он действительно может считать, что болен «усиленным сознанием», однако ни за что не променяет его на простое обывательское благополучие, в чем позже и признается: «А между тем я уверен, что человек от настоящего страдания, то есть от разрушения и хаоса, никогда не
откажется. Страдание - да ведь это единственная причина сознания» [там же: 119].
О взаимосвязи страдания и гордости в характере Подпольного человека очень точно писал А.П. Скафтымов: «Страдающий герой находит в страдании повод к какой-то особой выделенности, как бы внутреннее право на особое внимание и признание, и в этом смысле любит боль. Все это в совокупности называется "наслаждением обидой"» [Скафтымов, 2007: 197-198]. Чтобы постоянно наслаждаться своим отчаяньем, иметь возможность с упоением «грызть» самого себя, герой специально создает себе условия жизни по принципу «чем хуже - тем лучше»: живет в скверной комнате на краю города, держит глупую и злую служанку, терпит губительный для его здоровья петербургский климат и т. д.
Характерной особенностью Подпольного человека является «книжность» его сознания, то есть на его образ мыслей и восприятие действительности сильное влияние оказали литература и философия. Как видно из текста, герой знаком с философскими концепциями Канта, Штирнера, Шопенгауэра, он читает Чернышевского, Некрасова, Гоголя, Гончарова, Пушкина, Байрона, Гейне и пытается рассуждать о прочитанном в применении к современной действительности. Подпольный человек часто не хочет или не может различить реальную действительность и литературу. Жизнь настолько не соответствует его внутренним идеалам, что он предпочитает «перекраивать» ее по литературному образцу, часто сознательно закрывая глаза на явные несоответствия и нестыковки. Ярким примером подобного восприятия действительности может послужить «литературное», сентиментальное письмо офицеру-обидчику, сочиненное, но не отправленное Подпольным человеком.
Чем обусловлено такое стремление Подпольного человека действовать по литературным канонам? Как ни странно, этот желчный человек в душе своей настоящий романтик, истинный литературный герой: тут и пресловутое романтическое двоемирие, и бушующие страсти, и страдания, доводящие нашего героя до истерических припадков и лихорадок, и щемящее одиночество, и вселенская тоска. Но парадокс заключается в том, что все эти черты воплощаются в личности мелкого канцелярского чиновника, мнительного, дурно сложенного, с невыразительной внешностью. В образе Парадоксалиста перед нами предстает «маленький человек» с наполеоновскими амбициями и байроническим самомнением. Но Парадоксалист, в отличие от других героев Достоевского, не хочет силой захватывать первенство - он жаждет, чтобы люди сами признали его превосходство. Болезненно не желая быть посредственностью, герой готов пойти на все, чтобы доказать самому себе и окружающим свою неординарность и исключительность.
Таким образом, внутри сознания героя сталкиваются два противоположных чувства: с одной стороны, желание любыми средствами удовлетворить свое болезненное самолюбие в сочетании с тягой к эпатажу, а с другой, - крайне критический взгляд на собственную личность, порой доходящий до презрения и даже ненависти к самому себе. Так как же совместить в одном образе два противоположно направленных вектора? Парадоксалист сам описывает неудачные попытки предстать в образе благородного рыцаря, иронически повествуя о своих фантазиях о возможном «спасении» Лизы и последующей женитьбе на ней. Амплуа презрительного и высокомерного резонера, которое он примеряет на встрече со Зверковым, тоже не подходит ему, как не получается до конца выдержать роль циничного злодея в жестоком поступке с Лизой. И тогда Подпольный человек решает превзойти всех своим цинизмом и парадоксальностью: не ставши ни ангелом, ни демоном, он избирает для себя роль желчного, злобного и болтливого шута. Шута, которому, по законам жанра, дозволено говорить правду. Он стремится поразить читателя тем, что не обошел в своей исповеди таких моментов своей жизни, о которых другие предпочли бы вовсе не вспоминать. Парадоксалист вспоминает все самые гадкие, самые порочащие его случаи, начиная с мелочей, которые он упоминает просто для сравнения (например, «Когда к столу, у которого я сидел, подходили, бывало, просители за справками, - я зубами на них скрежетал и чувствовал неумолимое наслаждение, когда удавалось кого-нибудь огорчить» [Достоевский, 1972: 100]), и заканчивая центральным эпизодом с Лизой, где не избегает самых интимных и порочащих его подробностей. Более того, Подпольный человек стремится разными средствами преувеличить свою подлость, представить ее в самом неприглядном виде. Он беспрестанно провоцирует читателя своими парадоксальными высказываниями (например, «Дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! Кто живет дольше сорока лет, - отвечайте искренно, честно? Я вам скажу, кто живет: дураки и негодяи живут» [там же: 100]). Сам тон выражений Парадоксалиста призван оскорбить вкус читателя, его определения и сравнения экспрессивно окрашены и стилистически снижены и рассчитаны, опять же, на то, чтобы поддержать в читателе впечатление неблагообразности и юродства героя.
Однако своеобразное хвастовство своими пороками все время оборачивается оправданиями. Логично было бы предположить, что если чувствуешь стыд - то лучше наоборот постараться скрыть от других постыдные моменты и не вспоминать о них. Зачем же герой постоянно оправдывается?
Стремление покаяться - одна из наиболее характерных черт многих героев Ф.М. Достоевского - тесно связано с христианскими представлениями о покаянии и признании своей ничтожности. В вос-
приятии ряда героев Достоевского (например, Мармеладова), если человек находит в себе силы признаться в грехе «перед всем честным народом», публично покаяться, то за это бремя проступка как бы снимается с него. А если избавиться от греха так просто - нужно всего лишь признать в себе врожденную подлость - то возникает соблазн позволить себе грешить опять, чтобы потом вновь покаяться перед людьми. Этой «мармеладовской заповеди» (грешить - каяться - и снова грешить) следует и герой «Записок из подполья». Признаваясь окружающим в своем дурном качестве, в какой-то постыдной слабости, Парадоксалист словно индульгирует ее себе, наслаждаясь сознанием собственной смелости, а заодно радуясь возможности «отпущения грехов». Однако такое покаяние нельзя назвать искренним. Все дело в том, что Подпольный человек не способен ни к глубокому раскаянию, ни к настоящему прощению.
«Подпольный» стыд
Глубинной психологической причиной того, что Подпольный человек выбирает для удовлетворения своей гордыни наиболее окольный из возможных путей - самоуничижение, является чувство стыда, которое постоянно испытывает герой. Вся исповедь Подпольного парадоксалиста, обе ее части проникнуты чувством стыда: воспоминанием о прожитом стыде, стыдом перед читателем за свои поступки, стыдом за то, что он это рассказывает. Парадоксалист стыдится постоянно: «постыдно сознавал, что я не злой человек», «буду несколько месяцев от стыда страдать бессонницей», «постыдно проскользнуть в свою щелочку», «постыднейшие подробности», «стыд, доходивший до проклятия», «мне было стыдно, все время как я писал эту повесть» - и это далеко не полный список выражений из текста «Записок», где упоминается чувство стыда. А в скольких случаях оно остается неназванным: подразумевается, возникает подспудно, обыгрывается ситуацией в целом?
Проявления «подпольного» стыда чрезвычайно многообразны и реализуются в следующих вариациях:
1) стыд за какой-либо совершенный поступок: «стыд постфактум» (например, стыд за «развратик»);
2) стыд за то, чему еще только предстоит произойти: «предвосхищающий стыд», когда герой стыдится, заранее предчувствуя свое поражение (например, стыд, сопровождающий ожидание прихода Лизы);
3) «стыд за стыд» - своеобразная рефлексия по поводу стыда, сопровождающая воспоминания о стыде, пережитом в прошлом.
Можно представить, что творится в душе героя, когда все три чувства соединяются вместе. Он, во-первых, стыдится того, что уже
свершилось, во-вторых, того, чему еще предстоит свершиться, и, в-третьих, стыдится за весь этот свой стыд целиком (разумеется, получая от этого стыда сладострастное «подпольное» удовольствие, в чем сам неоднократно и, опять же, с удовольствием сознается читателю: «Вот от этих-то кровавых обид, вот от этих-то насмешек, неизвестно чьих, и начинается наконец наслаждение, доходящее иногда до высшего сладострастия» [там же: 106]). Отдельно стоит отметить, что Парадоксалист также стыдится перед читателем и за свою исповедь, хотя еще в самом начале записок герой оговаривает, что вряд ли когда-нибудь кто-либо, кроме него самого, будет читать их.
Любопытно, что Парадоксалист испытывает именно стыд за самого себя и почти никогда не ощущает своей вины. Например, мы не найдем у него искреннего раскаянья за действительно дурной и малодушный поступок с Лизой, он сожалеет не о том, что издевался над девушкой, а лишь о том, что выглядел во время этого глупо и смешно. Это важный факт характеристики героя. Можно ошибочно принять за раскаянье то, что он ругает себя последними словами (Парадоксалист - Лизе: «Ну, а я вот знаю, что я мерзавец, подлец, себялюбец, лентяй» [там же: 174]), но это как раз не раскаянье, а скорее своеобразное оправдание своего поведения («я так поступил из принципа, потому что я подлец»). Ведь, следуя «подпольной» логике, «настоящий», «принципиальный» подлец не должен чувствовать вины за свой подлый поступок, иначе он превратится в ординарного неудачника и глупца, не сумевшего справиться с собственными переживаниями.
Список литературы
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М.М. Собр. соч.:
В 7 т. Т. 6. М., 2002. 799 с. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 5. Л., 1972.
Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека: К антропологии Ф.М. Достоевского. М., 2001. 372 с. Скафтымов А.П. Поэтика художественного произведения. М., 2007. 536 с.
Сведения об авторе: Касаткина Ксения Вадимовна, аспирант кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: kasatkak@ mail.ru
