CC BY
50
Л. Ю. Аристова (Москва)
О. М. Бодянский, Н. В. Гоголь и становление идеи славянского единства в России
В статье рассматривается восприятие О. М. Бодянским и Н. В. Гоголем идей славянофильства, общее и специфичное в их влиянии на эти идеи.
Ключевые слова: О. М. Бодянский, Н. В. Гоголь, славянофилы, славянская идея.
История развития общественно-политической и философской мысли в России 30-40-х гг. XIX в. была отмечена оформлением концепции славянофильства, нашедшей широкий отклик, в частности, в академических и литературных кругах. В то же время, ввиду узкой партийности славянофилов и их жесткого идеологического противостояния с концепцией западничества — противостояния, нередко придававшего их движению, по словам Н. А. Бердяева, «отъединяющий, а не объединяющий» характер \ многие выдающиеся фигуры той эпохи, повлиявшие на становление славянофильства, оказывались в положении «примыкающих» или «близких» к «восточной партии», а не ее членов. Среди подобных деятелей особое место принадлежит одному из основоположников российской славистики О. М. Бодянскому, а также такой неординарной фигуре в созвездии великих писателей России, как Н. В. Гоголь. В контексте данной работы представляется целесообразным рассмотреть их совместно, не в последнюю очередь потому, что именно к вышеуказанному периоду времени относится их творческий диалог, развивавшийся вокруг близкой им обоим славянской тематики, соответственно сближавшей их и со славянофильством. В то же время, хотя ни одного из них нельзя однозначно отнести к «партийным кругам» славянофилов, влияние и фактический вклад О. М. Бодянского и Н. В. Гоголя в формирование славянофильской идеологии в России сложно переоценить.
О. М. Бодянский по праву считается одним из «отцов-основателей» отечественной славистики. Возглавлявший кафедру истории и литературы славянских наречий Московского университета с 1842 г., а с 1866 г. — историко-филологический факультет 2, он заслуживает особого внимания как знаток, собиратель и издатель памятников славянской письменности, как составитель первой
Славянской учебной библиотеки, ставшей основой для изучения культуры, истории, этнического состава, языков и литератур славянских народов не только в Московском университете, но и в России в целом. Заслуги Бодянского в области пропаганды славянской книги в России, обмена научной, учебной и художественной литературой между славянами разных государств огромны. Именно Бодянский сумел ввести в отечественный научный оборот переведенные им труды славянских будителей (национальных просветителей), сделать славянскую книгу доступной научной общественности и учащейся молодежи.
С 1832 г. М. П. Погодин ввел Н. В. Гоголя в круг московской творческой и академической интеллигенции. После 1834 г., когда Гоголь был избран действительным членом Общества любителей российской словесности при Московском университете, Бодянский, в том же году окончивший университет, стал близким другом и одним из постоянных собеседников писателя. У Бодянского Гоголь брал уроки сербо-лужицкого языка, чтобы почувствовать красоту сербских народных песен, собранных одним из величайших деятелей «славянского возрождения» Вуком Караджичем. Историю отношений Гоголя и Бодянского можно проследить практически до конца жизни писателя, хотя, по мере отхода Гоголя от непосредственных занятий научной деятельностью, соответствующая составляющая их сотрудничества также пошла на спад. Тем не менее Бодянский принимал живое участие в литературном творчестве Гоголя и в 1842 и 1846 гг. способствовал тому, чтобы поэма «Мертвые души» была напечатана в типографии Московского университета, а также хранил у себя рукопись «Размышлений о Божественной Литургии».
Сохранился рассказ поэта и журналиста Н. В. Берга о дружбе Гоголя с Бодянским: «Каким-то таинственным магнитом тянуло их тотчас друг к другу: они усаживались в угол и говорили нередко между собой целый вечер горячо и одушевленно». Если же Бодянский отсутствовал в числе приглашенных, то «появление Гоголя на вечере, иной раз нарочно для него устроенном, было почти всегда минутное. Пробежит по комнатам, взглянет; посидит где-нибудь на диване, большей частью один; скажет с иным приятелем два-три слова из приличия ... — и был таков» 3. Искреннее расположение Гоголя к Бодянскому, а также свидетельство общности их творческих интересов нашло отражение даже в кратких приписках к письмам общих знакомых, адресованным писателем О. М. Бодянскому. В качестве примера можно привести строки Гоголя, содержащиеся в послании
М. П. Погодина к Бодянскому из Рима от 21 марта 1839 г.: «И я при этом тоже пользуюсь этим очень приятным для меня случаем. ... Притом же вы писали, что будете скоро в Риме. Очень благодарю вас за ваше письмо. Надеюсь увидаться с вами в Праге, или лучше в Мариенбаде, и поговорить о многом интересном для нас обоих. Прощайте и будьте здоровы. Искренне вас любящий земляк Н. Гоголь» 4. Подчеркнем, что немаловажным моментом, сближавшим Бодянского и Гоголя, являлось их происхождение: оба они являлись уроженцами Украины (в принятой в XIX в. терминологии — Малороссии). Более того, оба они родились в Полтавской губернии — О. М. Бодянский в местечке Варва Лохвицкого уезда, а Н. В. Гоголь — в Больших Сорочинцах на границе Полтавского и Миргородского уездов 5. Учитывая неподдельный интерес, который и Н. В. Гоголь, и О. М. Бодянский испытывали к «малороссийским древностям» и, в частности, украинскому фольклору как ценнейшему источнику знаний по славянской филологии, общие корни приобретали для них, особенно для увлекавшегося поиском символического смысла событий Гоголя, особое значение.
В середине 30-х гг. XIX в., когда Гоголь получил место адьюнкт-профессора истории Петербургского университета и работал над своим нереализованным в конечном итоге проектом «Истории Малороссии», его сблизил с О. М. Бодянским и интерес к идее «славянского единства» («славянской идее»). Примерно с этого времени берет начало история взаимоотношений писателя и ученого со славянофильскими кругами. Заметим, что концепцией, связавшей и Бодянского, и Гоголя, и славянофилов, была именно «славянская идея», хотя, несомненно, позиции каждой из трех сторон отнюдь не были идентичны.
«Славянская идея» как идеологический феномен сформировалась в России в первой половине XIX в. Особенно актуальными в контексте формирования «славянской идеи» для ученых-славянофилов становилась проблема этногенеза славянских народов и происхождения церковнославянского языка, а для увлеченной «славянской идеей» общественности — осознание не только конфессионального единства русских с православными славянскими народами, но и осознание общности славянских судеб и этнического менталитета. Однако необходимо признать, что в России первой половины XIX в. отсутствовали систематические сведения по культуре и истории славянских народов, не был понятен этнический состав славян, еще не началось фундаментальное изучение славянских языков. Достаточно часто этнический состав славян рассматривался исходя из объеди-
нявшего славянский мир с Россией православия: говоря о славянах, подразумевали в основном сербов и болгар. В стороне оставались католические и протестантские славянские народы: поляки, хорваты, чехи, словаки, лужичане и др. Не в последнюю очередь благодаря кропотливой просветительской деятельности О. М. Бодянского и других российских славистов чехи, лужичане и словаки в конечном итоге получили в славянофильских кругах России признание и поддержку, даже несмотря на свою «инославную веру».
Этнический состав славянского мира в начальный этап развития славяноведения был неясен не только для широких кругов российской общественности, но и для филологической и этнологической науки. Известно парадоксальное мнение российского историка XVIII в. И. Н. Болтина, который называл чудь, шведов и финнов славянскими народами 6. Известный исследователь русской литературы и общественной мысли А. Н. Пыпин позднее писал об этом периоде: «В начале XIX ст. у нас не было ни одного человека (по крайней мере, нельзя указать этого в литературе), который был бы в состоянии перечислить правильно славянские племена, указать на карте мира их жительства и хотя бы самым общим образом обозначить их исторические отношения» '.
Трактовка «славянской идеи» славянофильскими кругами носила довольно ограниченный характер. Воспринимая Россию и русский народ как средоточие славянского духа, славянофилы придавали им мессианские функции предводителей и покровителей мирового славянства.
Соответственно, с миром общинным (славянским) связывались полнота и многообразие душевной и духовной жизни, идея соборности. Немаловажно для понимания идей славянофилов напомнить, что они осуждали Запад за отпадение от Вселенской Церкви, называли разделение церквей главным и роковым событием христианской истории и усматривали в его преодолении единственный путь к разрешению «Великого Спора» между Востоком и Западом 8. Главными представителями движения в тот период являлись С. Т., И. С. и К. С. Аксаковы, И. В. и П. В. Киреевские, А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин, А. С. Хомяков, В. А. Черкасский и др. Близки к славянофилам были В. И. Даль, А. Н. Островский, А. А. Григорьев, Ф. И. Тютчев и др.
О. М. Бодянский своими научными изысканиями, предоставлением неоценимого фактического славяноведческого материала немало способствовал заинтересованной российской общественности в
пробуждении интереса к идее «славянской взаимности». Бодянский дебютировал в 1837 г. изданием своей магистерской диссертации «О народной поэзии славянских племен». Эта работа явилась первым в России подлинно академическим исследованием фольклора славянских народов, однако при этом она проникнута идеями «классического славянофильства», пожалуй, гораздо в большей степени, чем любой другой из трудов Бодянского. Рассматривая произведения народной поэзии «Сербов, Болгар, Русских вообще (т. е. русских, украинцев и белорусов — Л. А.), Славян в Боснии, Штирии, Каринтии, Карниолии, Венгрии, Хорватии» 9, а также чехов и словаков, Бодянский утверждал, что «славяне своей народной словесностью богаче всех других европейских народов» 10. Подобная идеализация славян, по меткому выражению одного из критиков, представленных «народом умнейшим, добродетельнейшим и славнейшем во всем мире» 11, была крайне характерна для славянофильских кругов.
При этом О. М. Бодянский подчеркивал, что «ни одно наречие славянское не удалилось так одно от другого, не представляет собой такой разницы, которую мы находим между романскими и немецкими языками» 12. В этой близости славянских языков, умении славянских народов понимать друг друга и сопереживать друг другу, по мнению ученого, и заключался залог «славянского единства». Еще большее фактическое влияние на концепцию «славянской взаимности» имел другой важнейший тезис, выдвинутый О. М. Бодянским еще на раннем этапе своего научного творчества и на протяжении всей его деятельности снабженный солидным корпусом доказательств и примеров, — утверждение об общности происхождения языков славянских народов. «Все нынешние Славянские племена, — писал Бодянский, — суть ветви одного древа, и говорили некогда также одним языком, как говорят одним языком члены самого многочисленного семейства, живущего на известном пространстве, не в дальнем расстоянии друг от друга. Но каков этот язык, нам неизвестно; ибо от него не осталось нам никаких памятников, и говорившие им не знали употребления письма: этой эпохи История не запомнит» 13.
Разумеется, трактовка ученым церковнославянского языка, лежащего, по его мнению, ближе всего к «общему корню» славянских языков и наречий, как «Русского... Х ст.» 14, носила на себе отпечаток свойственного славянофилам романтизма, однако тезис об общности происхождения славянских языков и, соответственно — славянских народов не только надолго пережил российское славянофильство XIX в., но актуален и по сей день.
Новаторское научное исследование, осуществленное Бодянским в годы работы над магистерской диссертацией (1834-1837), было выдержано в нравственном духе, присущем славянофильству. Оно посвящено славянскому народному характеру, который наиболее глубоко и полно раскрывается в народной поэзии. В фольклоре славянских народов Бодянский видел «выражение подлинного бытия, вытекающего из самых недр народного духа». Ученый утверждал, что народная поэзия должна быть отпечатком «жизненного бытия» народа, «отголоском всех его сотрясений, являться в том или ином виде, смотря по ходу судьбы народа, его жизни, положения, обстоятельств, — следовательно, беспристрастно отражать внутреннюю и лицевую сторону существования его, быть своенародной, своевременной» 15. В философском плане методологической основой диссертации Бодянского является идеалистическая концепция философии истории Гегеля, гегелевское представление о «народном духе», вытекающем из самых недр бытия — трактовка, также свойственная славянофильству.
Как справедливо утверждал А. А. Кочубинский, этот «первый официальный труд, кандидатская диссертация, был написан под влиянием лекций Погодина, но свободные труды того же начального периода говорили ясно, куда, в какие области нового, только что формировавшегося предмета будущий знаменитый московский славист склоняется своими симпатиями» 16.
Бодянский следующим образом определял характер славянских народных песен: «.унылое, томное, грустное, тоскливое чувство; простота, естественность изобретения и изложения, самостоятельность изложения, совершенство отделки, необыкновенная резкость и энергия выражения» 17. Ученый считал, что славянские народные песни проникнуты любовью людей к природе и патриархальной близостью с предметами невидимого мира. Чешская народная поэзия, по мнению Бодянского, носит лирический характер, словацкая — идиллический, сербская — героический, украинская — драматический, русская — повествовательно-описательный. Русской народной поэзии, как утверждал Бодянский в своей магистерской диссертации, присущи такие качества, как «глубокая унылость, величайшее забвение, покорность своей судьбе, какое-то раздолье и плавная протяжность» 18.
Бесспорно, это исследование содержало в себе идеализацию славянства и утверждение исключительности славянского «народного духа». Коль скоро ярчайшим выражением народного духа
является народная поэзия, то ее исключительность и красота непосредственным образом влияют на полноту народного бытия, — подобное утверждение содержится в магистерском исследовании Бодянского.
Семена идей О. М. Бодянского упали на благодатную почву, когда к 40-м гг. XIX в. интерес к «славянской идее» и, следовательно, славянским языкам и литературам в русском обществе резко возрос. В славянофильских кругах, близких к ним, сформировалась аудитория, способная живо интересоваться историей славянских языков и культур. При этом следует подчеркнуть, что уже в своих ранних произведениях Бодянский продемонстрировал взгляды, куда более широкие и объективные, чем ограниченное «партийными соображениями» понимание славянофилами «славянского единства». В 1835 г., в одном из своих самых ранних научных трудов «Рассмотрение различных мнений о древнем языке Северных и Южных Руссов», ученый фактически подошел к идентификации славян на основании языкового и этнического родства народов, игнорируя типичные для славянофилов религиозные и прочие политические критерии. При этом он активно ввел в сферу своих исследовательских интересов польский язык, признавая его одним из интереснейших предметов изучения. Тем не менее принижение Бодянским степени влияния польского языка на «письменный Белорусский и разговорный Малороссийский» вполне отвечало идеям славянофилов и, несомненно, впоследствии было поднято ими на щит 19
Мы видим, что научная концепция О. М. Бодянского в значительной степени соответствовала идее «славянского единства». И в то же время она была гораздо практичнее и рациональнее, оказалась далека от идей о мессианской роли Российской империи и православия в славянском мире и, главное, базировалась не на эмоциональных лозунгах или политической конъюнктуре момента, а на объективных данных научных исследований.
Свою славистическую концепцию О. М. Бодянский практически развил в курсе лекций по «истории и литературе славянских наречий», которые он читал в Московском университете с 1842 по 1848 и с 1849 по 1868 г. Следует подчеркнуть, что еще в середине XIX в. Бодянский создал фундамент для понимания славяноведения как комплекса гуманитарных наук 20. Подчеркнем, что при этом ученым соблюдался принцип паритетности в преподавании языков, литературы и истории всех славянских народов, не исключая «ино-
славных» чехов, хорватов, словенцев, словаков и лужичан, а также «пресловутых» поляков.
Можно предположить, что посещение лекций Бодянского способствовало тому, что молодое поколение славянофилов, период высшей общественной и политической активности которых пришелся на 1850-1870-е гг., получило солидный багаж научных знаний по славистике. С уверенностью можно говорить, что постепенное смещение интересов славянофильских кругов России в сторону внешней политики (поддержка национально-освободительной борьбы балканских славян, а также национально-просветительского движения «австрийских» и «германских» славян) не в последнюю очередь опиралось на кадры, воспитанные на лекциях ученого.
О. М. Бодянский считал одной из непосредственных задач своей педагогической, научной и общественной деятельности формирование «славянского самосознания», что следует из его первой лекции прочитанной на кафедре славяноведения Московского университета. Труды Бодянского, посвященные «славянским наречиям» и вопросу происхождения «славянских письмен», кроме чисто лингвистической направленности содержали и идейно-философские элементы. Они были направлены на формирование в России «славянского самосознания» и пропаганду «славянского единства». Это стало возможным благодаря активному внедрению О. М. Бодянским в образованные читательские массы идей и трудов славянских «будителей» — не только благодаря созданной им в Московском университете Славянской учебной библиотеке, но и во многом с помощью «Чтений Общества истории и древностей российских» (ЧОИДР), редактором которых Бодянский являлся после избрания его в 1845 г. секретарем Московского общества истории и древностей российских.
В этом контексте следует подчеркнуть, что плодотворные контакты между русскими славянофилами и русской общественностью в целом, с одной стороны, и славянскими «будителями» — с другой, возникли во многом благодаря личным связям и знакомствам Бодянского. В почетные члены Общества истории и древностей российских по настоянию Бодянского были избраны: Д. Зубрицкий (автор «Истории о Червонной (Галицкой) Руси»), а также ученые, литераторы и деятели национального просвещения ряда славянских стран — чехи В. Ганка, Ф. Палацкий и Й. Юнгманн, словак Я. Коллар. Несколько позднее почетными членами общества стали профессор славянских наречий, истории и литературы при Братиславском университете Ф. Челаковский и известный польский историк В. Мацеёвский.
В «Чтениях» Бодянский впервые опубликовал свой перевод важнейших работ выдающегося чешского ученого-слависта П. Й. Шафарика, таких как «О древнеславянских кирилловских типографиях в южнославянских и соседних землях», «О Свароге», «Расцвет славянской письменности в Болгарии» и т. д. Эти работы Шафарика, как и знаменитые «Славянское народописание» и «Славянские древности», — важнейшие источники сведений о славянских народах, их этническом составе, культуре, письменности и ментальности. Бодянский разделял взгляды Шафарика в области необходимости самостоятельного государственного существования славянских народов, всячески доказывал необходимость исторического самоопределения славянских этносов 21. На протяжении 1846— 1849 гг. Бодянский опубликовал в «Чтениях» ряд материалов, посвященных истории и культуре своей родной Украины. Эти материалы также являлись частью программы по формированию в российском обществе «славянского самосознания» посредством ЧОИДР. Таким образом, не будет преувеличением сказать, что просветительская и научная деятельность О. М. Бодянского середины — второй половины XIX в. способствовала расширению информированности славянофильских кругов о славянском мире.
Сам профессор Бодянский, несомненно, поддерживал личные и творческие контакты со многими представителями славянофилов. Однако, как явствует из его дневниковых записей, опубликованных А. А. Кочубинским в 1887 г. (через десять лет после смерти профессора), О. М. Бодянский был выше «внутрипартийных» течений в славянофильских кругах и, как правило, выше их противостояния с западниками. Основная причина такой позиции ученого усматривается в том, что его занимали академическая наука и просветительская миссия, а не общественная деятельность. Характеристику О. М. Бодянского Кочубинским как «славянофильствующего неславянофила», «отношением к славянофильскому кружку... державшегося сторонки» 22, следует, по нашему убеждению, признать наиболее верной. Однако при этом не следует забывать, что общность взглядов у Бодянского и славянофилов была все-таки очень велика, а различия заключались скорее не в идеях, а в их трактовке и практическом применении. Здесь уместно вспомнить хотя бы о том, что европейский Запад О. М. Бодянский рассматривал в славянофильском духе. Иллюстрацией могут послужить хотя бы его стихотворные строки, написанные в канун Крымской войны 1853— 1856 гг.:
Шумят на Западе народы, И в ярости своей слепой, Как бурные весенни воды, Грозят со всех сторон бедой. И наступил последний бой, Последние настали годы. О Русь! Что станется с тобой? Враги все заняли проходы 23.
Основной точкой соприкосновения для О. М. Бодянского, Н. В. Гоголя и славянофильских кругов в области славяноведения был интерес к «малороссийским древностям». Интерес к славянской филологии, ставшей делом жизни О. М. Бодянского, начался с изучения украинского фольклора. Во время студенческих вакаций будущий ученый собирал украинские народные песни, которые вошли затем в сборник «Украинские народные песни» М. А. Максимовича, также отдававшего большую дань взглядам славянофилов и пользовавшегося авторитетом в их среде. Н. В. Гоголь познакомился с профессором Московского университета, а впоследствии ректором Киевского университета Святого Владимира М. А. Максимовичем в 1829 г. И Бодянский, и Гоголь увлеченно собирали народные песни, первое издание которых Максимович выпустил еще в 1827 г. Гоголь был глубоким знатоком и увлеченным ценителем малороссийского устного народного творчества. В 1834 г. Московский университет издал второе собрание «Украинских народных песен» Максимовича. Последний в предисловии указывал на участие в его труде Н. В. Гоголя, нового историка Малороссии и автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки». По свидетельству самого Гоголя, он передал Максимовичу около 150 собранных им песен, совершенно тому неизвестных. На титульном листе другой книги, изданной Московским университетом в том же 1834 г. («Голоса украинских песен»), Максимович выставил эпиграф из статьи Гоголя «О малороссийских песнях»: «Ничто не может быть выше народной музыки, если только народ имел поэтическое расположение, разнообразие и деятельность жизни».
После смерти Гоголя в его бумагах были обнаружены еще две тетради южнорусских и украинских песен. Изданные в 1908 г. Отделением русского языка и словесности Императорской Академии наук под заглавием «Песни, собранные Н. В. Гоголем», они составили целый том.
Именно в песнях находил Гоголь отражение подлинного духа украинского народа, который характеризовал исключительно в героическом ключе: «Народ, которого вся жизнь состояла из движений, которого невольно... соседи, положение земли опасность бытия выводили на дела и подвиги.» 24. Вообще, отдельного внимания в канве нашей работы заслуживает восприятие Гоголем Малороссии как «настоящей отчизны славян, земли. чистых славянских племен, которые в Великой России уже начали смешиваться с народами финскими, но здесь сохранились в прежней цельности со всеми языческими поверьями, детскими предрассудками, песнями, сказками славянской мифологией, так простодушно у них смешавшейся с христианством» 25. Здесь налицо романтический славянофильский идеализм с особым малороссийским акцентом.
Что касается Бодянского, то его интерес к украинскому фольклору был обусловлен не только «малороссийским» происхождением ученого, но и самобытностью, «своеземностью», земляным, «нутряным» характером украинской литературы и народной поэзии. Для поэтического и научного творчества Бодянского, как и для Н. В. Гоголя, была характерна идеализация и романтизация украинской старины — впоследствии ученый перенес эту идеализацию на старину славянскую. «Ни один из Славянских народов столько не богат песнями, как Южные Руссы» 26, — писал Бодянский в 1835 г., поддерживая тем самым тезис Гоголя об исключительном характере украинского фольклорного наследия.
«Малороссийская тема» наиболее рельефно отразилась в попытках Гоголя в первой половине 30-х гг. XIX в. посвятить себя академической науке и, в частности, в его амбициозных замыслах написания фундаментальной «Истории Малороссии» в 80 главах. Впрочем, из письма Гоголя А. С. Пушкину от 1833 г. следует, что, добиваясь в то время кафедры в Киевском университете, он мыслил построение своей исторической концепции еще масштабнее: «Там кончу я историю Украйны и Юга России и напишу Всеобщую историю, которой, в настоящем виде ее, до сих пор не только на Руси, но даже и в Европе нет» 27. Вынашивая грандиозные научные планы, Гоголь так и не сумел реализовать их, если не считать увидевшего свет в 1834 г. в «Журнале министерства народного просвещения» «Отрывка из Истории Малороссии. Т. 1. Книга 1. Глава 1», известного также как «Взгляд на составление Малороссии».
Мы вынуждены признать, что у Гоголя-историка и Гоголя-фольклориста было гораздо больше общего со славянофилами, чем у
Бодянского-ученого. Сосредоточившись на изучении «малороссийских древностей», он склонен был преувеличивать их значение и исключительность нередко в ущерб объективности.
В случае Гоголя мы можем говорить о концентрации его в основном на «малороссийской» составляющей «славянской взаимности». Своим самобытным и ярким литературным творчеством он способствовал возникновению в обществе неподдельного интереса к украинской старине и украинскому фольклору, и даже окружил их своеобразным героико-романтическим ореолом. В конечном итоге, в силу специфики поля своей деятельности, Гоголь охватил своей литературной популяризацией «славянской идеи» гораздо более широкую общественную аудиторию, нежели та, на которую мог рассчитывать в близких к науке кругах О. М. Бодянский.
Гоголь активно обменивался мнениями со славянофильскими кругами по целому спектру важных идеологических вопросов: общественно-политических, религиозных, философских, нравственно-этических и т. д. К славянофилам, идеологически близким к Гоголю, относились семейство Аксаковых (особенно И. С. Аксаков, с С. Т. и К. С. Аксаковыми у писателя впоследствии имели место острые споры по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями»), И. В. Киреевский, Н. М. Языков. Воззрения Гоголя и концепция славянофильства, несомненно, испытывали сильное взаимное влияние, хотя далеко не по всем вопросам имело место согласие. Тем не менее все это уже не раз становилось предметом самостоятельного научного исследования, и в контексте нашей работы здесь уместно остановиться только на некоторых наиболее существенных вопросах.
Испытывая идейное влияние со стороны славянофилов, Гоголь все-таки определенно тяготел к государственникам. Карамзинская «тенденциозно-монархическая» политическая программа является той идеологической моделью, к которой во многом восходили социально-политические устремления Гоголя. В то же время в воззрениях Гоголя с его увлечением христианским мистицизмом особое значение приобретает акцент на оцерковлении всех сторон жизни, в первую очередь экономической и политической. Гоголь оказался чужд перманентной оппозиционности славянофилов по отношению к власти и их призывам к кардинальным изменениям в стране — отмене крепостного права, либерализации общественной жизни и т. д. Критика писателем российского бюрократизма и морального оскудения правящих кругов, какой бы едкой она ни была,
носила характер стремления к «излечению нравов через осознание и покаяние». «Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, но в капитан-исправники пойдете — последнее место, которое не отыщется в ней, возьмете, предпочитая крупицу деятельности на нем всей вашей нынешней, бездейственной и праздной жизни» 28, — в этих строках из «Выбранных мест из переписки с друзьями» содержится, по нашему мнению, наглядный пример расхождения государ-ственнического и религиозного (налицо концепция христианского подвижничества) патриотизма Гоголя со славянофильской концепцией «народолюбия».
Однако общественно-политическая программа Гоголя носит в себе некоторые определяющие черты концепции славянофилов. Своим отрицанием духа практицизма и прагматизма, отождествлявшегося славянофильскими кругами с «тлетворным влиянием Запада», программа Гоголя вполне соответствует славянофильству. Однако огульной критики Запада писатель, долгие годы проведший в Европе, любивший и знавший ее, никогда не принимал. Несомненно, концепция Гоголя, изложенная в «Выбранных местах...», явилась реакцией на быстро приближавшуюся опасность социальной катастрофы на Западе и в России: это произведение увидело свет в 1847 г., накануне того, как по Европе прокатилась революционная волна, а в России наблюдалось обострение противоречий в обществе и государстве. Отсюда проистекает утопическое желание Гоголя назвать средство мгновенного и безболезненного устранения всех социальных зол и противоречий. Гоголем была сделана ставка на религиозно-нравственный переворот в общественном сознании. Эти черты гоголевского мировоззрения позволяют говорить не о традициональном консерватизме, свойственном «чистым» государственникам, а о «революционном консерватизме» — постулате, введенном в употребление славянофилом Ю. Ф. Самариным.
В то же время Гоголь как литератор, публицист и философ никогда не позиционировал себя в качестве сторонника « восточной партии» и, более того, не раз резко критиковал славянофилов. Приведем несколько выпадов Гоголя в «Выбранных местах» в их адрес: «Кичливости больше на стороне славянистов, они хвастуны; из них каждый найденное им зернышко раздувает в реку»; «Нынешняя молодежь, бредя славянскими началами и пророча о будущем России, следует какому-то модному поветрию. Они не умеют вынашивать в
голове мыслей, не замечая того, что их мысли еще глупые ребен-ки...» 29. Гоголь, при всех своих знаменитых чудачествах, был чужд склонности славянофилов к эпатажу и внешним проявлениям «народности». Так, в 1845 г. он убеждал К. С. Аксакова «не носить пока бороду и кафтан, а дождаться, пока государь подаст пример» 30. «Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа», — подчеркивал писатель. В октябре 1846 г., отказавшись печататься в славянофильском сборнике, он аргументировал это так: «У нас воображают, что все дело зависит от соединения сил и от какой-то складчины. Нет, дело нужно начинать с другого конца. Прямо с себя, а не с общего дела. Воспитай прежде себя для общего дела, чтобы уметь, точно, о нем говорить как следует. А они: надел кафтан да запустил бороду, да и воображают, что распространяют этим русский дух по русской земле!» 31.
По отношению к борьбе западников и славянофилов Н. В. Гоголь не принимал узкой партийности ни тех, ни других, хотя обе эти партии почти в равной степени хотели видеть Гоголя в своих рядах. Сам факт противоборства этих двух идейных течений Гоголь расценил как свидетельство начала пробуждения русского общества. Славянофильство и западничество для Гоголя являлись не взаимоисключающими, а взаимодополняющими друг друга течениями русской мысли.
Подводя итог, отметим, что Н. В. Гоголь в 30-40-х гг. XIX в. поддерживал со славянофильскими кругами России, пожалуй, гораздо более тесные контакты, нежели О. М. Бодянский. Причина подобной позиции коренится в том, что такие активно освоенные славянофилами сферы общественной деятельности, как художественная литература, публицистика и публичные дискуссии, были, несомненно, куда ближе писателю и мыслителю Гоголю, чем университетскому профессору и ученому Бодянскому. Однако в случае Гоголя мы видим скорее обмен аргументами и контраргументами со славянофилами, и взаимное влияние, и взаимное отталкивание.
Бодянский же, как и Гоголь, никогда не позиционировавший себя членом «восточной партии», оказал на ее идеологию гораздо большее конструктивное влияние. Его труды сделали доступными для русской общественности собранные и исследованные им разнообразные источники и сведения о языках, истории и литературе славянских народов, что не могло не способствовать развитию в идеологических построениях славянофилов концепции «славянской взаимности».
ПРИМЕЧАНИЯ
10 11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21 22
Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1998. С. 1.
Лаптева Л. П. Славяноведение в Московском университете в XIX — начале XX вв. М., 1997. С. 51, 78.
Берг Н. В. Воспоминания о Гоголе. 1848-1852 // Русская старина. 1872. Т. 5. Январь. С. 87. Русский архив. 1895. № 5. С. 116.
Минкова Л. Осип Максимович Бодянски и Българското Възраждане. София, 1978. С. 199.
Юшков В. Очерк из истории русского самосознания XVШ в. (общие исторические взгляды И. Н. Болтина). СПб., 1912. С. 20. Вестник Европы. 1889. № 7. С. 238.
Флоровский Г. Вселенское предание и славянская идея // Юбилейна книга на славянски дружество в Болгарии. София, 1925. С. 25-33. Бодянский И. Рассмотрение различных мнений о древнем языке Северных и Южных Руссов // Ученые записки Императорского Московского университета. 1835. Сентябрь. № 3. Ч. 9. С. 473. Лаптева Л. П. Славяноведение в Московском университете. С. 42.
Францев В. А. Очерки по истории чешского возрождения. Варшава, 1902. С. 197-198.
Бодянский И. Рассмотрение различных мнений. С. 473. Там же. С. 472. Там же. С. 475.
О народной поэзии славянских племен. Рассуждения на степень магистра философского факультета первого отделения, кандидата Московского университета Осипа Бодянского. М., 1837. С. 10. Кочубинский А. А. О. М. Бодянский и его дневник // Исторический вестник. 1877. Т. 30. Декабрь. С. 508. О народной поэзии славянских племен. С. 12. Там же. С. 14.
Бодянский И. Рассмотрение различных мнений. С. 483-486. Лаптева Л. П. Славяноведение в Московском университете. С. 53.
Пашаева Н. М. Роль книги в славянском национальном возрождении (конец XVШ — вторая половина XIX в.) Дис. . д-ра истор. наук. М., 1992. С. 20.
Кочубинский А. О. М. Бодянский и его дневник // Исторический вестник. 1887. Т. 30. С. 521.
3
6
9
23 Там же. С. 530.
24 Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1984. Т. 8. С. 74.
25 Там же. Т. 7. С. 51.
26 Бодянский И. Рассмотрение различных мнений. С. 482-483.
27 Гоголь Н. В. Собрание сочинений. Т. 8. С. 70.
28 Там же. Т. 7. С. 268.
29 Там же. С. 219.
30 Цит. по: Барабаш Ю. Я. Гоголь. Загадка «Прощальной повести» («Выбранные места из переписки с друзьями». Опыт непредвзятого прочтения). М., 1993. С. 71.
31 Там же. С. 160.
Aristova L. Yu.
М. О. Bodyansky, N. V. Gogol and the Formation of Idea of "Slavic Unity" in Russia
The main topic of the article is the interpretation of the ideas of Slavophilism by М. О. Bodyansky and N. V. Gogol. The author comes to some conclusions about common and individual in the in- ^
fluence of these person to the general complex of ideas. Keywords: M. О. Bodyansky, N. V. Gogol, Slavophils, Slavic idea.
