CC BY
210
Notes
1. Lotman YU. M. Stat'i po semiotike kul'tury i iskusstva [Articles about semiotics of culture and art]. SPb. Nauka. 2008. P.193.
2. Kondakov I. V. Vvedenie v istoriyu russkoj kul'tury [Introduction to the history of Russian culture]. M. Aspect press. 1997. P. 10.
3. Bahtin M. M. EHstetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal creativity]. M. Sov. Russia. 1979. P. 125.
4. Lotman YU. M. Neskol'ko myslej o tipologii kul'tury [Some thoughts on the typology of culture] // YAzyki kul'tury i problemy perevodimosti - Languages of culture and problems of translation. M. Iskusstvo. 1992. P. 276.
5. Frank S. Smysl zhizni [Meaning of life] // Frank S. Duhovnye osnovy obshchestva [Spiritual foundations of society]. M. Pravda. 1992. P.114.
6. Frank S. Duhovnye osnovy obshchestva [Totalitarianism and sobornost: two faces of Russian culture] // Voprosy literatury - Questions of literature. 1992, is. 1, p. 158.
7. Gasheva N. N. Sintez v russkoj kul'ture: tipologiya i dinamika form [Synthesis in Russian culture: typology, dynamics and forms]. Perm. Perm state Institute of Art and Culture 2009. P. 105.
8. Dostoevskij F. M. Podrostok [Teenager] // Dostoevskij F. Poln. sobr. soch. : v 30 t. [Full. Coll.: in 30 vol.] Vol. 15. Leningrad. Nauka. 1978. P. 297.
9. Dostoevskij F. M. Brat'ya Karamazovy [The Brothers Karamazov] // Dostoevskij F. Poln. sobr. soch.: v 30 t. [Full. Coll.: in 30 vol.] Vol. 14. L. Nauka. 1981. P. 440.
10. Berdyaev N. A. O naznachenii cheloveka [Destiny of man]. M. Progress. 1993. P. 43.
11. Ibid. P. 78.
12. Bulgakov S. Filosofskij smysl troichnosti [Philosophical meaning of the Trinity] // Voprosy filosofii -Questions of philosophy. 1989, No. 12, p. 106.
13. Kondakov I. V. Vmesto Pushkina. Nezavershennyj proekt. EHtyudy o russkom postmodernizme [Instead Of Pushkin. Unfinished project. Sketches of Russian postmodernism]. M. IBA. 2011. P. 265.
14. Kagan M. S. Sinergetika i kul'turologiya [Cultural studies and synergetics] // Sinergetika i metody nauki -Synergetics and methods of science. SPb. Nauka, 1997. P. 153.
УДК 1(091):111.1
Т. А. Горюнова
О бытии и понимании языка Аристотелем
В статье речь идёт об особом рассмотрении Аристотелем как бытия, так и языка. Понимание Аристотелем бытия как наличной совокупности единичных вещей-сущностей находится в связи с его пониманием языка как системы высказываний-предложений. Язык выражает наличие или отсутствие у этих вещей-сущностей определённых свойств или предикатов. При описании языка здесь центр тяжести смещен с имён на предложения, которые утверждают или отрицают наличие или отсутствие у вещей определённых свойств. Имена признаются лишь условными обозначениями вещей, а сам язык представлен как универсальная знаковая система, несущая предметно-логическое содержание. В Новое время это приведёт к тенденции опредмечивания сущего, где происходит разрыв онтологической связи между словом и вещью.
The article deals with Aristotle's special consideration of both being and language. Aristotle's understanding of being as a set of single things-essences is in connection with his understanding of language as a system of statements-sentences. The language expresses the presence or absence of certain properties or predicates of these things-essences. In the description of the language, the center of gravity is shifted from the names to the sentences, which prove or deny the existence or absence of certain properties of things. The names are recognized only as the symbols of things, but the language itself is represented as a universal system of signs, which has a content of logical subject. In modern times it will lead to a tendency towards objectification of the entity, where a discontinuity of the ontological connection between the word and the thing occurs.
Ключевые слова: бытие, язык, мышление, логика, свойства вещей, категории, имена, высказывание, знаковая система, онтологическая связь, значение слова.
Keywords: being, language, thinking, logics, properties of things, categories, names, statements, system of signs, ontological connection, word meaning.
Для Аристотеля категория сущности является представителем бытия среди других категорий. Она не может быть предикатом чего-либо другого, она сама является подлежащим, о котором сказывается всё остальное. Сущность есть сама по себе, она не есть вторичное. Сущности Аристотеля - это индивидуальные предметы: вот эти деревья, вот этот человек. Поэтому бытие
© Горюнова Т. А., 2017
для него - это и есть совокупность предметов, вещей, находящихся в движении и изменении. В этом смысле бытие в качестве общих умопостигаемых идей (например, человек как таковой] не противопоставляется налично сущему, а отождествляется с ним.
Для нас важно отметить, что у Аристотеля бытие и сущее выступают как синонимы. По крайней мере, различение этих понятий у греческого мыслителя не носит принципиального характера, например, по сравнению, с философией М. Хайдеггера [1].
Противоположности у Аристотеля соединяются через сущности, отсюда вытекает невозможность их непосредственного соединения. Стагирит формулирует в качестве важнейшего закон непротиворечия, называемый им началом, относительно которого нельзя ошибиться: «...невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении (и все другое, что мы могли бы еще уточнить, пусть будет уточнено во избежание словесных затруднений]» [2].
Аристотель называет его самым достоверным, очевидным и свободным от всякой предположительности. И в то же время он весьма обстоятельно занимается разъяснением и обоснованием этого начала, споря с философами, которые утверждают противоположное. «Исходная точка всех подобных доводов (в пользу вышеприведённого начала. - Т. Г.) состоит не в том, чтобы требовать [от противника] признать, что нечто или существует, или не существует (это можно было бы, пожалуй, принять за предвосхищение того, что вначале подлежит доказательству], а в том, чтобы сказанное им хоть что-то означало и для него, и для другого; это ведь необходимо, если только он что-то высказывает, иначе он ничего не говорит ни себе, ни другому. Но если такую необходимость признают, то доказательство уже будет возможно; в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определённое» [3].
Итак, довод в пользу рассматриваемого начала состоит в признании или, по крайне мере, включает признание того, что любое высказывание должно что-то означать, то есть должно быть высказыванием определённой мысли: если признаешь, что то, что высказываешь, значит что-то определённое, то должен признать, что нечто существует или не существует (другая формулировка самого достоверного и очевидного начала]. При этом здесь даже неважно, что именно высказывать. Важно, чтобы вообще высказывалось нечто определённое. Даже когда возражаешь, выступая именно против признания вышеприведённого начала, то это тоже означает утверждать что-то определённое. Следовательно, должно также признать, что нечто существует или не существует, и не может одно и то же в одно и то же время быть и не быть присущим одному и тому же в одном и том же отношении.
Обратим внимание на то, что в первой части аристотелевского обоснования начала, именно в посылке, речь идёт о свойствах любого осмысленного высказывания: высказывание должно означать что-то определённое, определённую мысль. Во второй части, именно в заключении, речь идет о свойствах сущего как такового, то есть об онтологии. Получается, что мыслитель обосновывает бытие и свойства сущего, опираясь на свойства языка. Но очевидно, что язык - это одно, а бытие как таковое - это другое.
Очевидно, что здесь налицо нарушение закона тождества, согласно которому предмет мысли в ходе рассуждения должен оставаться тождественным (равным] самому себе. То есть при рассуждении о языке необходимо рассуждать именно о языке, при рассуждении о свойствах сущего -о свойствах сущего. Даже если принять, что язык есть тоже часть сущего, то есть всего, что существует, получается, что на основании свойств части сущего делается вывод о свойствах сущего как такового.
Но именно в этом нарушении закона тождества сам Аристотель упрекает тех, кто признаёт, что вещи существуют и не существуют. Эти люди, пишет он, придерживаются двух противоположных мнений, считают, что вещи существуют и одновременно, что вещи не существуют, тем самым они не имеют какого-то одного определённого мнения.
Можно предположить, что Аристотель так свободно движется в рассуждениях от свойств языка к свойствам сущего и наоборот в силу недостаточного понимания различия между языком и сущим.
Так, В. Ф. Асмус говорит о неразработанности у Аристотеля вопроса об отношениях и связях категорий - логических и лингвистических: «категории выступают у него то как категории бытия (метафизические], то как категории познания (гносеологические], то как категории языка (грамматические)» [4].
И Э. Кассирер отмечает, что категории Аристотеля представляют наиболее общие характеристики бытия, являясь в качестве таковых одновременно высшими родами высказываний, и что структура предложения и его разбор по словам и классам слов служат мыслителю моделью для описания свойств бытия [5]. 10
Итак, Аристотель не делает различий между категориями языка, логики и бытия, и поэтому он свободно переходит от одного к другому.
Подчеркнём, что интерпретация понятий (категорий], вычлененных философом из языка, имеет онтологическую направленность. Структура языка, его грамматический строй помогают Аристотелю изучать не просто логику мышления, но постигнуть логику бытия. Именно с Аристотеля началась традиция рассматривать язык как особое средство выражения предметного содержания, как оболочку, за которой скрываются структуры логического содержания. Его категории становятся в определённом смысле способами высказывания о бытии. Здесь речь идёт об особом понимании как сущего, так и языка, именно таком понимании, которое позволяет апеллировать к языку, чтобы описывать бытие.
Особенность понимания сущего античным мыслителем состоит, как было выяснено, в отождествлении бытия с налично существующим - совокупностью вещей, явлений, которые выступают самостоятельными сущностями, находящимися в различных отношениях между собой и в связи с этим обладающими различными свойствами или предикатами. Поэтому и язык должен выражать наличие или отсутствие у этих вещей-сущностей определённых свойств, то есть предикатов.
Но это означает, что центр тяжести при описании языка у Аристотеля должен сместиться с имён на предложения, которые как раз и утверждают или отрицают наличие или отсутствие у вещей определённых свойств, то есть предикатов. Сами же имена должны признаваться лишь как условные обозначения вещей. Важно одно, чтобы они позволяли отличать одну вещь от другой.
Именно это обнаруживается при разборе положений Стагирита по поводу языка. В них язык предстаёт как система знаков (звукосочетаний], обозначающих вещи и отношения между ними, то есть как область особых предметов - звуков, слов, знаков. Язык изучается как вещь, как естественное, хотя и органически связанное с человеком, явление, как универсальная знаковая система, несущая предметно-логическое содержание. Об этом пишет К. Бюлер, указывая, что у Аристотеля «язык - знак вещей», и называя это признаком «косвенной» репрезентации [6].
Аристотель рассматривает отдельные слова (простые] и их значение и высказывания, слова в предложении (составные] и их смысл. Отдельное слово имеет определённое, именно это, значение и указывает на сущность или какие-то свойства предмета. Аристотель говорит о том, что слова в языке вносят эту определённость в представление о сущем: «...верно по крайней мере то, что слово "быть" или слово "не быть" обозначает нечто определённое, следовательно, не может что-либо [в одно и то же время] обстоять так и не так» [7]. Приведённые в цитате глаголы «быть» и «не быть» указывают на свойства конкретности, определённости сущего, одна существующая вещь не может быть одновременно такой и не такой.
Отдельное слово в реальности может иметь несколько значений, оно полисемантично. Однако таких значений у него должно быть определённое, то есть конечное, число: «.слово имеет больше одного значения, лишь бы их было определённое число» [8]. Таким образом, можно всё же добиться однозначности, то есть приписывания каждой вещи одного имени. В противном случае при бесчисленном, неопределённом, бесконечном числе значений сама речь была бы невозможна, не было бы адекватного познания и взаимопонимания людей: «.не означать что-то одно - значит ничего не означать; если же слова ничего [определённого] не обозначают, то конец всякому рассуждению за и против.» [9].
Движение в рассуждениях Аристотеля происходит внутри языка, поскольку слова что-то обозначают именно в языке. А далее идёт переход к движению уже внутри мира, вне языка, здесь затрагивается категория бытия: «.в самом деле, "быть человеком" и "не быть человеком" означает разное, если уже "быть бледным" и "быть человеком" - разное.» [12]. И «тогда "быть человеком" не может означать то же, что "не быть человеком".» [13]. Исходя из сказанного, одно и то же на самом деле, в реальности, в сущем одновременно быть и не быть не может. Такое вероятно лишь при многозначности слова в языке. Но Стагирит уже показал в своих логических выкладках, что при бесконечной многозначности слова вообще нельзя будет что-то сказать. Если же ввести определённое конечное число значений, этой многозначности можно избежать.
Слова могут быть высказаны сами по себе - «без связи» или же в соединении - «в связи». Однако произнесённые вне связи, отдельно, для полной смысловой ясности слова нуждаются в определении. Определение, отмечает античный учёный, обозначает то, что очень близко к сущности вещи: «.определение основывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило, ибо определением будет обозначение сути (logos] через слово» [14], «.определение есть обозначение сути бытия вещи и что суть бытия имеется для одних только сущностей, или главным образом для них, первично и прямо» [15]. Определение - это суть бытия вещей. Только со-
единяясь в высказывание (высказывающую речь], слова выражают смысл, означая определённость, указывая на свойства вещей в мире.
Итак, можно сказать, что категории языка, мышления и бытия выступают в аристотелевской концепции в неслучайном единстве. Понимание сущего как наличной совокупности единичных вещей-субстанций-сущностей находится в связи с пониманием языка как системы высказываний. Слова, называя вещи, позволяют отличить одну вещь от другой. Язык в целом выражает представления о наличии или отсутствии у вещей-сущностей определённых свойств и качеств.
Более того, Аристотель говорит о языке как условной системе знаков (имён, глаголов, высказываний], обозначающей вещи и отношения между ними. По мнению философа, сам процесс именования включает в себя три компонента - предмет, представление предмета в душе (значение] и слово, причём представления одинаковы у всех людей и универсальны, безотносительны к субъективным особенностям отражения действительности. Одинаковы для всех и предметы, и представления о них. Язык становится копией реальности. Далее происходит разрыв онтологической связи между словом и вещью, в результате слово лишается бытийственности, превращаясь в произвольный знак, условный символ. Идея о произвольности языкового знака хорошо отражает новоевропейскую тенденцию опредмечивания сущего, когда бытие вещи становится независимым от способа обговорённости в языке и в слове, через которые вещь только называется.
Примечания
1. Гайденко П. П. Понимание бытия в античной и средневековой философии // Античность как тип культуры. М., 1988. С. 289.
2. Аристотель. Метафизика, IV, 3, 1005b 20.
3. Там же. VI, 4, 1006а 20-25.
4. Асмус В. Метафизика Аристотеля // Аристотель. Сочинения : в 4 т. Т. 1. М., 1975. С. 42-43.
5. Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 1. Язык. М. ; СПб., 2002. С. 59.
6. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 2000. С. 169.
7. Метафизика, IV, 4, 1006а 29-31.
8. Там же. IV, 4, 1006b.
9. Там же. IV, 4, 1006b 8-9.
10. Там же. IV, 4, 1006b 15-18.
11. Там же. IV, 4, 1006b 28-29.
12. Там же. IV, 4, 1007а 1-2.
13. Там же. IV, 4, 1006b 13.
14. Там же. IV, 7, 1012а 22-24.
15. Там же. VII, 5, 1031а 13-14.
Notes
1. Gajdenko P. P. Ponimanie bytiya v antichnoj i srednevekovoj filosofii [Understanding of being in ancient and medieval philosophy] // Antichnost' kak tip kul'tury - Antiquity as a type of culture. M. 1988. P. 289.
2. Aristotle. Metafizika [Metaphysics], IV, 3, 1005b 20.
3. Ibid. VI, 4, 1006а 20 25.
4. Asmus V. Metafizika Aristotelya [Metaphysics of Aristotle] // Aristotle. Sochineniya : v 4 t. [Compositions: in 4 vol.] Vol. 1. M. 1975. Pp. 42-43.
5. Kassirer EH. Filosofiya simvolicheskih form. T. 1. YAzyk [Philosophy of symbolic forms]. Vol. 1. Language. M.; SPb. 2002. P. 59.
6. Byuler K. Teoriya yazyka. Reprezentativnaya funkciya yazyka [The theory of language. Representative function of language]. M. 2000. P. 169.
7. Metaphysics, IV, 4, 1006а 29 31.
8. Ibid. IV, 4, 1006b.
9. Ibid. IV, 4, 1006b 8-9.
10. Ibid. IV, 4, 1006b 15-18.
11. Ibid. IV, 4, 1006b 28-29.
12. Ibid. IV, 4, 1007а 1-2.
13. Ibid. IV, 4, 13 1006b.
14. Ibid. IV, 7, 1012а 22-24.
15. Ibid. VII, 5, 1031а 13-14.
