CC BY
270
IV. АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ИДЕИ «СОВПАДЕНИЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ»
В ПЕРСПЕКТИВЕ ФИЛОСОФИИ И КУЛЬТУРЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Агнешка Киевска
НИКОЛАЙ КУЗАНСКИЙ КАК РЕНЕССАНСНЫЙ ФИЛОСОФ*
1
Паулина М. Уоттс назвала Николая Кузанского парадоксальным мыслителем: во многих областях он был самоучкой и, несмотря на двукратное предложение занять кафедру права в Лувенском университете, он все же не решился выбрать путь академической карьеры, поэтому формально так и не принадлежал к университетскому кругу. Его трудно однозначно назвать представителем ренессансного гуманизма, но в то же время нельзя безоговорочно отнести к Средневековью1. Само понятие ренессансного гуманизма является предметом многих споров. П. Оскар Кристеллер, например, вкладывает в этот термин очень ограниченный смысл: «.. .ренессансный гуманизм тесно связан со studia humanitatis, идея которой решительно отличается как от свободных искусств Средневековья, так и от изящных искусств Нового времени, она включает грамматику, риторику, поэзию, историю и нравственную философию»2. В рамках studia humanitatis неоднократно затрагивались
* Данная статья представляет тезисы доклада, прочитанного профессором Агнешкой Киевской на философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета в сентябре 2010 года.
1 Watts P M. Nicholas Cusanus: A Fifteenth Century Vision of Man. Leiden: E. J. Brill, 1982. P. 12.
2 KristellerP.O. Renesans w historii mysli filozoficznej // Humanizm i filozofia, tlum. Warszawa: 1985. P. 159.
вопросы, рассматриваемые античной и средневековой философией, но при этом гуманисты противопоставляли себя схоластике и не отождествляли ни с одним философским течением. «Объединяющим элементом тут являются не отдельные науки, а некоторые общие подходы: культурный идеал, опирающийся на изучение греческих и латинских классиков»1. Рядом с гуманистическим направлением в эпохе Ренессанса можно выделить сильное аристотелевское и платоническое течения. Я считаю, что в вопросе философского самоопределения, как и в делах связанных с политикой, позиция Кузанского имела черты конкордизма: в духе coincidentiae oppositorum он хотел объединять в одно целое разные направления, но в высшей степени.
Веспасиано да Бистиччи в своих жизнеописаниях выдающихся людей XV в. охарактеризовал Кузанского как великого философа и теолога, великого платоника, отличающегося святостью жизни и полностью посвятившего себя литературе, а кроме того имеющего глубокие знания в области греческого языка2. Это мнение не кажется безосновательным. Уже в период своей учебы Николай вошел в круг итальянских гуманистов и, как и они, ревностно изучал литературу. Вернувшись в Германию в 1427-1429 гг., он взялся за поиски редких рукописей, которые высылал Поджо Браччолини секретарю Римской курии3. Самым значительным результатом его поисков была находка 12 неизвестных комедий Плавта.
В 1433 г. во второй главе третьей книги сочинения «О католическом согласии» Кузанский анализирует, кроме всего прочего, документы, на которые опиралась мирская власть пап. Там он утверждает, что так называемый «Константинов дар» является апокрифом4. Паулина Уоттс считает вполне правдоподобным тот факт, что замечания Кузанского позже использовал Лоренцо Валла в своей речи о Константи-
1 KristellerP.O. Renesans w historii mysli filozoficznej // Humanizm i filozofia, tlum. Warszawa: 1985. С. 161.
2 Ср. da Bisticci V., Vite di domini illustri del secolo XV / Ed. U. Hoepli, Milano: P. D’Ancona, E. Aeschlimann, 1951. P. 118.
3 Ср. Vansteenberghe E. Le cardinal Nicolas de Cues. Paris, 1920. P. 18 и след.; ср. de Certeau. The Gaze. P. 4.
4 Ср. Nicolai de Cusa. De concordantia catholica III, 2, 294-296 // Opera omnia XIV 3. Hamburg: G. Kallen, 1959. P. 328-330.
новом даре в 1440 г.1 «В речи о Константиновом даре, — утверждает С. Кампореале, — вопреки средневековой экклесиологии и схоластике „Константиновой церкви“ — Валла разрабатывает альтернативную экклесиологию (...). В основание новой экклесиологии Валла кладет христианскую свободу (в понимании св. Павла), поскольку она является особенным измерением „христианского человека“ в соответствии с евангельским словом и действием спасительной благодати»2. Думаю, что Кузанский преследовал ту же цель, которая была и у его младшего коллеги.
Однако Кузанский, как немец по происхождению, с трудом прокладывал себе дорогу в среде итальянских гуманистов, у которых было достаточно предрассудков относительно немцев и их языка. В предисловии к сочинению «О католическом согласии» он признает, что «не из-за неблагоприятного положения звезд мы, немцы, имеем меньшие способности чем другие, и не является нашей виной то, что только в результате упорного труда мы можем правильно пользоваться латинским языком»3. Латинский Николая Кузанского носил явные следы как его немецкого происхождения, так и его собственного стиля: он часто употреблял латинские слова в соответствии с правилами немецкой грамматики, а также создавал много неологизмов или придавал некоторым уже существующим терминам собственное, специфическое значение4. Но как раз эти его неологизмы и вызывали изумление и восхищение многих современных писателей и мыслителей.
Пауль Оскар Кристеллер писал о Николае Кузанским следующим образом: «Кузанский, наиболее оригинальный и глубокий мыслитель XV в. (...) Истоки его мысли и культуры охватывают схоластическую философию, в особенности учение Дунса Скота и номинализм, а также
1 Watts P M. Renaissance Humanism // Introducing Nicholas of Cusa: A Guide to a Renaissance Man / ed. by Bellitto Ch. M., Izbicki T. M., Christianson G. N. Y.: Paulist,
2004. P. 174.
2 Camporeale S.I. Lorenzo Valla i jego traktat o donacji Konstantyna / Warszawa: 1997. P. 18.
3 Ch. Nicolai de Cusa. De concordantia catholica III, praefatio // Opera omnia Т. XIV 1, bpl. Hamburg: G. Kallen, 1963. P. 2-3.
4 Ср. de Certeau M. The Gaze. Nicholas of Cusa, “Diacritics” 17 (1987). P. 6-7.
мистические и неоплатонические течения Средневековья; к этому нужно добавить углубленное знание Платона, Прокла, Псевдо-Дионисия Ареопагита и других авторов, знакомых ему как в греческом оригинале, так и в многочисленных переводах гуманистов»1. Это мнение подтверждают исследования состава библиотеки Кузанского. Известно, что у него было два кодекса с диалогами Платона, среди которых были Федон, Федр, Критон в переводе Леонарда Бруни, а также Апология, Менон и Государство в переводе Кандида Дечембрио, и целых 10 кодексов с сочинениями Аристотеля2. Сочетание теорий Платона с учением Аристотеля было типичной чертой неоплатонического подхода. Николай Кузанский был хорошо знаком как с языческим неоплатонизмом, например в версии Прокла, так и с христианскими неоплатониками: каппадокийскими отцами, Августином, Боэцием, и прежде всего с Псевдо-Дионисием Ареопагитом. Близким ему было также учение Иоанна Скота Эриугены, наиболее выдающегося философа эпохи Каролингов, а также произведения представителей Шартрской школы, в первую очередь Тьерри Шартрского и Жильбера Порретанско-го. Схоластику он знал благодаря сочинениям Петра Ломбардского, Бонавентуры, Фомы Аквинского, а также благодаря произведениям наставника Фомы — Альберта Великого, учение которого вдохновило многих мыслителей платонистической ориентации XIII и XIV вв., как например: Ульриха Страсбургского или Теодорика Фрайбургского. Николай учился у альбертиста Эймерика де Кампо и возможно именно через него познакомился с произведениями Альберта Великого и Рай-мунда Луллия. Иоанна Юдицкая следующим образом характеризирует влияния Луллия на Кузанского: «Хотя Кузанец редко вспоминает Лул-лия в своих произведениях, скорее всего из-за споров вокруг вопроса ортодоксальности его взглядов, однако сочинения ни одного мыслителя не были так широко представлены в библиотеке Николая Кузанско-го как сочинения Луллия. Все выписки из текстов Луллия Кузанский сделал лично. Влияние Майорканца на взгляды Николая Кузанского дает о себе знать в следующих вопросах: соотношение веры и знания,
1 KristellerP.O. Renesans w historii mysli filozoficznej. C. 175.
2 Judycka J. Wiara i rozum w filozofii Rajmunda Lulla. Lublin: Wydawnictwo KUL,
2005. С. 74.
теория коррелятов, учение о так называемых относительных началах, соединенное с концепцией тринитарности, онтологическая интерпретация христологии (Христос как исполнение универсума), старания войти в диалог с другими религиями, а также идея новой логики»1.
Кроме того, Николай Кузанский был очень хорошо знаком с учениями Жана Буридана и Альберта Саксонского, в чем можно убедиться хотя бы на примере произведения «Игра в шар». Он также находился под сильным влиянием традиции Рейнской мистики, а именно Генриха Сузо и Мейстера Экхарта. При этом особое влияние на него оказала интеллектуалистическая мистика Экхарта, основанная на созерцании Бога как Ничто.
2
В предисловии к изданию сочинений Кузанского 1514 г. (одному из первых) можно прочитать панегирик в его честь, в котором утверждается, что никто в его время не был более ученым в математических вопросах, что он был горячим критиком (disputator) аристотелевской философии, зато искусным комментатором и учителем христианской теологии, а также необыкновенно мудрым служителем небесных тайн (coelstis arcani antistes sapientissimus)2. Действительно ли Кузанский решительно отвергал всю схоластическую традицию, символом которой было учение Аристотеля? Миколай Ф. Токарский считает, что «Кузанский не осуждает и не отвергает целой схоластической традиции, особенно той, которая существовала перед св. Фомой Аквинским и была под влиянием неоплатонических идей. Ибо в учении Николая Кузанского звучит не современная ему схоластика, а — во всяком случае, как отправная точка его философии — неоплатонизм Прокла и Псевдо-Дионисия Ареопагита. Хотя Ку-занский отворачивается от схоластической традиции в сфере философии и теологии, он все-таки остается верен ее духу. Отвергая скорее внешний схоластический метод, он рассматривал те же проблемы»3.
1 Ibid.
2 Ср. Haec accurata recognitio trium voluminum Operum clariss. P. Nicolai Cusae Card. ex officina Ascensiana recenter emissa est, Parisiis 1514.
3 Tokarski M. F. Filozofia bytu u Mikolaja z Kuzy. Lublin, 1958. C. 61.
Позиция Николая Кузанского относительно схоластической традиции была, таким образом, очень специфической. Ее нельзя охарактеризовать в терминах разрыва или перелома, а скорее с помощью понятия «опосредования»: помещенные в новый контекст элементы традиционных учений получали совершенно новое значение. Например, появившееся в сочинении «Игра в шар» аристотелевское учение о месте было перенесено из сферы физикалистских рассуждений в область метафизической и антропологической рефлексии. Те же самые проблемы, затронутые в совершенно новом контексте, представляли неожиданные возможности решений1. Кузанский отошел от деления Вселенной на сферу подлунную и надлунную, что было результатом утверждения, что Вселенная как целое не имеет центра, а значит, нет в ней ни одной привилегированной точки. Вселенная имеет форму шара, но она может быть воспринята только интеллектом. Именно интеллект должен «увидеть» эту округлость мира, поскольку для глаз она является невидимой. Округлость мира опирается на точку, которая является атомом, поскольку она неделима и ее нельзя размножить. Эта точка является пределом высоты окружности, которая находится на равном расстоянии от центра. Может существовать только одна такая высота, поскольку нет двух идентичных линий. Но, в свою очередь, мир не имеет центра; эта точка, в которой сходится высота окружности, является одновременно вершиной окружности, как и ее самой низкой точкой: «потому у округлого и нельзя видеть ни верха, ни низа, что это один и тот же атом, и все, что есть в сфере, или в округлом, есть и верх и низ, так что нельзя видеть ни его округлости, ни какой бы то ни было части»2. Тем, что можно воспринять, являются заключенные в мире вещи, но нельзя увидеть мир как целое.
Стефан Свежавский так подытоживает космологические размышления кардинала из Кузы: «Во вселенной Кузанского исчезают абсолютные верх и низ, а центром мира может считаться каждая точка в пространстве. Если мир является бесконечно растяжимым, то очевидной ошибкой было бы считать, что существует какой-то безусловный
1 Ср. Synowiecki A. Filozofia i objawienie. Kazanie Mikolaja z Kuzy “Gdzie jest nowo narodzony Król Zydowski?”, “Studia Gdanskie” VI, 1986. C. 262.
2 Николай Кузанский. Игра в шар I, 11 // Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1980. Т. 2. С. 255.
центр космоса и что он совпадает с центром Земли; следовательно, нет достаточных доводов свидетельствующих в пользу тезиса о нахождении Земли в центре мира. Но если мир не имеет установленного единого центра, то нет и сферы. Соответственно нужно принять, что не только Бог, но также и мир (как Его отражение) являет нам себя как „шар, центр которого находится везде, а сфера — нигде“. Центром мира может быть признан только Бог»1.
Стефан Свежавский выдвинул еще одну достаточно существенную гипотезу, доказательство которой требовало бы многих исследований, но в силу ограниченности времени я бы хотела ее только засвидетельствовать. Одна из двух основных рукописей произведения «Игра в шар» (De ludo globi) Кузанского — это рукопись из Ягеллон-ской библиотеки (шифр 682), которая была написана в Италии после 1466 г. Этот манускрипт, начиная с 90-х гг. XV в., был собственностью Михаила Фалькнера из Вроцлава (1460-1534), профессора свободных искусств в Краковском университете2. Свежавский считает вполне вероятным тот факт, что как раз именно эту рукопись читал Николай Коперник, будучи студентом Краковского университета в 1491-1495 гг.
3
Однако, столкнувшись с проблемой возможности познания Бога или выяснения природы человека в его отношении к Богу и Вселенной, Кузанский обращался уже не к аристотелевской физике, а к языку математики. Сам способ подхода к такого рода вопросам включает его в рамки ренессансного гуманизма. Вполне типичным мотивом этого подхода было то, что достоинство человека усматривалось в его познавательных способностях, в том, что именно и как открывает человек. Кузанский обращается тут к теме микрокосма, очень популярной в Античности и в Средневековье, согласно которой человек рассматри-
1 Swiezawski S. Dzieje europejskiej filozofii XV wieku. Т. 5. С. 375-376; Por. Senko W, Wtodek Z. Les manuscrit des oeuvres de Nicolas de Cues conserves en Pologne // Mediaevalia Philosophica Polonorum. 1968. №13. С. 84.
2 Ср. Senko W, Wtodek Z. Les manuscrit des oeuvres de Nicolas de Cues conserves en Pologne // Mediaevalia Philosophica Polonorum. 1968. №13. С. 84.
вается как малая Вселенная, являющаяся посредником между действительностью материальной и духовной. Подобную «похвалу» человеку провозгласил Пико делла Мирандола в «Речи о достоинстве человека» (De hominis dignitate)1, признанной «манифестом» гуманизма.
Человеческая познавательная активность уподобляет его Богу и может являться основанием надежды на бессмертие. Не все, однако, находится в границах познавательных возможностей человека: признание собственных познавательных ограничений является сократической чертой этого учения и основанием теории «ученого незнания»2. Это совсем не означает, что схоластической традиции были чужды проблемы такого рода, но они, конечно же, не являлись центральной частью традиционной средневековой университетской рефлексии и не разрешались при помощи языка математики.
4
Стоит обратить внимание еще на один элемент учения Николая Кузанского, который является предзнаменованием философии Нового времени, а именно — теорию ценностей (аксиологию). Отношение человеческого интеллекта к искусству Бога и всему тому, что является его произведением, Кузанский представил в сочинении «Игра в шар», в форме притчи про Монетчика и Менялу3. Бог является «всемогущим Монетчиком», который может создать любую монету, какую только захочет, а человек в определенном смысле является Менялой, задачей которого выступает различение отдельных монет, учет и оценка их ценности4. Разница между искусством Монетчика и искусством Менялы очевидна и бесконечна: Монетчик производит само бытие монеты, Меняла же только познает ее. Материал для чеканки денег становится
1 Ср. Kurylewicz G. Poznawanie i niepoznawanie istnienia — Giovanni Pico Della Mirandola w poszukiwaniu metafizycznej zgodnosci wszystkiego, co istnieje. Warszawa: Semper, 2004. C. 166.
2 Watts P M. Renaissance Humanism // Introducing Nicholas of Cusa: A Guide to aRenaissance Man / ed. by Bellitto Ch. M., Izbicki T. M., Christianson G. N. Y.: Paulist, 2004. P. 177-179.
3 Ср. Kijewska A. Byt i wartosc filozofii Mikolaja z Kuzy // Wielkosc i pi^kno filozofii., Kraków: J. Lipiec (et al.), Collegium Columbinum, 2003. С. 439 и след.
4 Ср. Николай Кузанский. Игра в шар. II, 115 // Сочинения. Т. 2. С. 311.
монетой только тогда, когда получает знак Монетчика, то есть подобие его лица, благодаря которому он являет себя1. Знак, который Монетчик наносит на каждую монету в виде оттиска, устанавливает ее ценность. Монетчик является действующей причиной, а Прообраз этого знака, нанесенного на каждую монету, является их формальной причиной: «Без его знака нет монеты, и то единое, что означивается в каждой монете, есть единственный прообраз и формальная причина всех монет. Или еще: если Монетчиком будет единство, или бытие (entitas), то равенство, по природе порождаемое единством, есть формальная причина всего сущего2». Ценность (valor) каждой вещи является, таким образом, обратимой с ее бытием (ens), благодаря чему она получает собственное место среди трансцендентальных свойств.
Владислав Татаркевич считал, что термин «ценность» вошел в словарь науки в конце XIX в. вместе с развитием общей теории ценностей, раньше же этот термин употреблялся исключительно в экономическом смысле, при котором ценность была синоним цены3. Именно из такого понимания ценности исходит кардинал из Кузы в разговоре с герцогом Альбертом: «Альберт. По-моему, если бы ты свел свою речь о ценности к цене, это было бы для нас поучительнее. Кардинал. Ты, наверное, имеешь в виду сказать о деньгах». Однако сразу же разговор переходит в совсем другое русло: «Кардинал. Потом я так и сделаю. Но сейчас заметь себе, что ценность всех вещей есть не что иное как само бытие их всех»4. Собеседники явно говорят здесь о ценности, а свидетельствует об этом примеры, которые они приводят: как и во флорине содержится тысяча динаров, а в двойном флорине — две тысячи, так и в том, что является наилучшим, в том, лучше чего ничего не может быть, содержится ценность бесконечного количества динаров.
Владислав Стружевский заметил: «Несмотря на то, что все транс-ценденталии, среди которых и аксиологические трансценденталии, определяются как бытие, соотнесенное с чем-то [...], все же само это соотношение происходит как бы из бытийности сущего, а как тако-
1 Там же, II, 116 — С. 312.
2 Там же, II, 117 — С. 312.
3 Ср. Tatarkiewicz W. Pojçcie wartosci // Parerga. Warszawa, 1978. С. 60-61. Ср. Kijewska A. Byt i wartosc w filozofii Mikolaja z Kuzy. С. 337 и след.
4 Ср. Николай Кузанский. Игра в шар. II, 111 // Сочинения. Т. 2. С. 309.
вое оно является объективным точно так же, как является объективным сущее как сущее [...]. В теориях ценностей, однако, превалирует тенденция, релятивизирующая и сводящая их к человеку — субъекту, который как бы приводит их к существованию на фоне аксиологиче-ски нейтрального бытия»1. Согласно Кузанскому, той реальностью, на которую указывает ценность вещей, есть Разум Монетчика, то есть Божественное созидающее искусство: «Во многих монетах, вглядываясь в чтойность (quidditas) означенного, я вижу только то одно, чья это монета»2. Человек не является источником ценности вещи, которую он постигает интеллектуально, ее ценность объективно существует, независимо от человеческого познания, а источником ее является Бог: «Ценность есть реальное сущее, подобно тому, как и ценность ума есть некое сущее, причем реально сущее и в этом смысле пребывающее в Боге как в сущности ценности; и она же есть мысленное сущее, поскольку может познаваться, и в этом смысле она пребывает в интеллекте как в дознавателе ценностей, не как в высшей ценности или в причине и сущности ценностей. Оттого, что наш интеллект познает меньшую или большую ценность, он еще не становится больше или меньше; такое познание не придает ему сущностной ценности»3.
Хотя человек и не придает вещам ценности, но, по мнению кардинала из Кузы, только он может увидеть эту ценность вещи, оценить ее, потому в этой притче человек был назван именем «Менялы», без которого «все сотворенное было бы лишено ценности»4. Хотя Божественное созидательное искусство бесконечно превышает человеческое искусство познания и различения, без человека ценность и красота Божественного творения оставались бы не открыты. В этом как раз и проявляется особое достоинство человеческого существа и в этом исполняется специфическое призвание человека в мире, а именно — осознание всей красоты Божественного искусства.
5
1 Strozewski W. Transcendentalia i wartosci // Istnienie i wartosc. Krakow, 1981. C. 31.
2 Николай Кузанский. Игра в шар. II, 117 // Сочинения. Т. 2. С. 312.
3 Там же, II, 112. С. 310.
4 Там же, II, 114. С. 311.
Начиная с 1450 г. Николай Кузанский пишет все свои сочинения исключительно в форме диалога. Эта форма, введенная Платоном имеющая своим источником устное слово Сократа, использовалась Отцами Церкви и мыслителями раннего Средневековья (Иоанн Скот Эриугена, Петр Абеляр). Схоластика отдавала предпочтение ригористической структуре вопроса (quaestio), но мыслители Ренессанса, начиная от Петрарки, снова вернули диалогической форме ее былую славу. Эта форма облегчала процесс постепенного познания истины, позволяла сопоставлять разные, подчас противоположные, подходы, а кроме того создавала возможность интивидуализации высказывания. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Кузанец был особенно привязан к этой форме выражения.
Николай Кузанский, таким образом, не принадлежит к схоластическому течению, но также и не является гуманистом в строгом понимании этого слова. Его мысль оформилась благодаря ренессансным переводам классических произведений, его вкус сформировала studia humanitatis, кроме того на его мышление повлияла современная ему наука, прежде всего, конечно, математика. В его произведениях появляются те же темы и мотивы, которые рассматривались в сочинениях гуманистов. Однако все его творчество пронизывает характерная мистическая тенденция, источник которой надо искать в различных течениях интеллектуалистической мистики Средневековья, и это именно та черта, которая сделала его «необыкновенно мудрым служителем небесных тайн».
