CC BY
238
НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПРИМЕНЕНИЯ ТЕОРИИ РЕГИОНАЛЬНЫХ КОМПЛЕКСОВ БЕЗОПАСНОСТИ К ИЗУЧЕНИЮ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Джаннатхан ЭЙВАЗОВ
кандидат политических наук, заместитель директора Института стратегических исследований Кавказа, заместитель главного редактора журнала «Центральная Азия и Кавказ»
(Баку, Азербайджан)
Введение
Вначале 1990-х годов на пространстве бывшего СССР начинает формироваться новая региональная политическая система. С распадом советского государства прежняя иерархизированная структура данного пространства трансформировалась в анархичную, однако ключевые векторы взаимозависимости безопасности образовавшихся здесь новых независимых государств (ННГ) сохранились.
В данной статье мы попытаемся оценить функционирующую на постсоветском пространстве региональную систему с точки зрения теории региональных комплексов безопасности (ТРКБ)1. На сегодня
1 Впервые концепция регионального комплекса безопасности была предложена Б. Бюзеном в 1983 году (см.: Buzan B. People, States and Fear: The National Security Problem in International Relations. Hemel Hempstead: Harvester Wheatsheaf, 1983).
Классический подход к концепции комплекса безопасности присутствует здесь, а также во втором издании этой работы (см.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in
ТРКБ предлагает наиболее целостное и эффективное понимание развития сферы безопасности постсоветского макрорегиона, но ее применение само сопряжено с рядом проблем и спорных моментов. Их оценка также входит в круг затрагиваемых вопросов.
the Post-Cold War Era. Second Edition. Colorado: Lynne Rienner Publishers Boulder, 1991). В более поздних трудах Б. Бюзeна с соавторами (см.: Buzan B., W^ver O., De Wilde J. Security. A New Framework for Analysis. London: Rienner Publishers Boulder, 1998; Buzan B., W^ver O. Regions and Powers. Cambridge: Cambridge University Press, 2003) делается попытка выйти за рамки классической концепции комплекса безопасности. Основные пункты текущего несоответствия классической концепции комплекса безопасности, к примеру, такие, как концентрация на военной и политической сфере отношений или недостаточное внимание к негосударственным акторам, поведение которых также создает дополнительные векторы межсекторной взаимозависимости, регулируются авторами, в частности, введением двух разновидностей — гомогенного и гетерогенного комплекса безопасности, а также концепцией секьюритизации.
1S
О понятии «региональный комплекс безопасности»
Модель регионального комплекса безопасности (РКБ) основана на взаимозависимости основных интересов национальной безопасности в рамках географически оформленной группы государств. В оригинальной интерпретации РКБ определяется как группа государств, интересы безопасности которых настолько тесно связаны друг с другом, что индивидуальная безопасность каждого из них не может рассматриваться изолированно2.
В рамках РКБ органическая взаимосвязанность безопасности государств генерируется сразу в нескольких плоскостях, таких как общность и конфликтность интересов, взаимовлияющее поведение, связанные друг с другом восприятия. Разумеется, все это опирается на региональную, географическую основу. «Они (комплексы безопасности. —Дж.Э.) представляют собой способ и форму взаимовлияния между имеющейся у любого государства сферой интересов по отношению к своему окружению, с одной стороны, и остротой военных и политических угроз в их связке с краткостью временной перспективы, в которой эти угрозы воспринимаются как непосредственные, — с другой. Поскольку угрозы более действенны на коротких дистанциях, отношения безопасности с соседями обладают высшей приоритетностью»3. Отношения в рамках РКБ определяются как общей географической принадлежностью участвующих государств, так и анархической структурой международной политической системы. Иными словами, РКБ представляет собой географически ограниченный, материально и перцепционно самобытный случай международной анархии с соответствующими отношениями дружественности и враждебности внутри него4.
Ключевой фактор, определяющий динамику отношений безопасности в рамках РКБ, — взаимные восприятия дружественности/враждебности. Как отмечает Б. Бюзен, «подсистемы региональной безопасности можно рассматривать как паттерны отношений дружественности/враждебности, в значительной степени ограниченные рамками определенного географического пространства»5.
ТРКБ предлагает различные типы и формы региональных комплексов. В соответствии с наиболее общей типологией здесь выделяются стандартные и «сконцентрированные» РКБ6. Основным отличием Б. Бюзен и О. Вивер считают то обстоятельство, что в «сконцентрированном» РКБ динамика отношений безопасности в данном регионе определяется одной державой, расположенной в его центре7, и в зависимости от специфики данного «центрального актора» авторы обозначают три формы, в которых может проявляться отмеченный тип комплекса: «сконцентрированный» на великой державе — Россия на постсоветском пространстве; на сверхдержаве — США в Северной Америке; наконец, на институте (институциональный РКБ) — Европейский союз8.
2 Cm.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 190.
3 Ibid. P. 191.
4 Cm.: McSweeney B. Security, Identity and Interests: A Sociology of International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1999. P. 63.
5 Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 190.
6 Buzan B., Wwver O. Op. cit. P. 55—61.
7 Cm.: Ibid. P. 55.
8 Cm.: Ibidem.
Анархичность в качестве принципа организации системы в обоих типах РКБ сохраняется, но степень ее реального проявления различна. Так, в стандартных РКБ, ввиду относительной силовой сбалансированности структуры, участники обладают большей автономностью в формировании отношений друг с другом, тогда как в «сконцентрированных» эти отношения регулируются «центральным актором» либо через классические методы силовой политики, либо посредством институциональных механизмов, хотя и сохраняется де-юре независимый статус участников.
Распад СССР и формирование новой региональной системы безопасности
В плане эволюции региональной системы безопасности распад СССР являл собой переход от жестко иерархизированного единого актора к региональной системе, организованной по анархическому принципу, а точнее — РКБ.
ТРКБ не предусматривает такого этапа в развитии региональной системы безопасности. В соответствии с ТРКБ изменения в базовой структуре комплекса безопасности приводят либо к переходу прежней структуры комплекса в какую-то новую, либо к трансформации во внутренней динамике при сохранении структуры РКБ. Конечная точка перехода, в соответствии с первым сценарием, — это региональная политическая интеграция, иными словами, трансформация нескольких государств в единого политического актора9. Такая трансформация РКБ вытекает из изменения в первом компоненте базовой структуры — в принципе организации акторов. Отмеченной трансформации РКБ соответствует утверждение К. Уолца о существовании двух разновидностей такой организации — анархической и иерархической10. Анархичность в качестве основополагающего атрибута отношений в рамках комплекса безопасности переходит в иерархию, подобную той, что определяет внутригосударственные отношения. «.. .С региональной интеграцией анархия заканчивается и проблемы региональной безопасности превращаются из национальных и международных во внутригосударственные»11.
Согласно ТРКБ, структурные изменения в региональной системе безопасности могут происходить и без трансформации общей структуры комплекса. Такие изменения связаны с различиями в динамике отношений внутри соответствующего РКБ. Переход от одного такого уровня развития динамики к другому стимулируется изменениями в отношениях дружественности/враждебности. В отличие от предыдущего сценария трансформации в данном случае анархический принцип организации региональной системы сохраняется, а изменения затрагивают только перцепционно-поведенческий компонент региональной взаимосвязи. ТРКБ предлагает общую модель такой трансформации с идентификацией соответствующего начального, конечного и промежуточных уровней (хаос — региональная конфликтная формация — режим безопасности — сообщество безопасности)12.
9 См.: Buzan B., W&ver O., De Wilde J. Op. cit. P. 12.
10 К. Уолц различие анархической и иерархической организации показывает на примерах организации международной и внутригосударственной системы (см.: Waltz K.N. Theory of International Politics. Boston: McGraw-Hill, 1979. P. 88).
11 Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 218—219.
12 По мнению Б. Бюзена, в условиях хаоса весь набор отношений безопасности в регионе определяется враждебностью, каждый региональный актор рассматривает другого сквозь призму враждебности. Первый
Таким образом, восстановление РКБ в результате краха Советского государства не вполне вписывается в картину развития систем безопасности в рамках ТРКБ. Но объяснение этому найти можно. Данная теория предполагает эволюционное развитие региональных систем, когда переход с одного уровня на другой вытекает из внутреннего процесса социально-политического, экономического и социокультурного развития государств-участников, сопровождающегося достижением соответствующей «зрелости» в их отношениях. В рассматриваемом же случае образование интегрированного актора — СССР в первой трети XX века было не чем иным, как насильственным поглощением одним наиболее сильным актором других. Процесс эволюционного «созревания» РКБ до уровня сообщества безопасности был «революционно» преодолен попыткой силовой амальгамизации. Основываясь на ТРКБ, эту ситуацию можно характеризовать как «перекрытие». Ключевые материально-ресурсные и перцепционно-поведенческие проблемы, связывающие региональные социально-политические единицы в паутине взаимозависимости, остались нерешенными, а генерируемая этими проблемами динамика отношений подавлялась жесткими командно-административными механизмами СССР. И, соответственно, ослабление и распад последних в конце 1980-х — начале 1990-х годов привел к восстановлению анархического принципа организации политической структуры данного пространства. Как следствие, обрела функциональность взаимозависимость центральных интересов безопасности ННГ, присущая всякому региональному комплексу.
Однако образовавшийся на пространстве бывшего СССР РКБ обладал определенной спецификой. Пространственные масштабы и структурно-политические особенности не позволяют рассматривать его как стандартный РКБ, в условиях которого тесная взаимозависимость интересов безопасности участников основывается на их географической близости13 и локализована рамками одной географически смежной межгосударственной констелляции, а «динамика безопасности региона не определяется какой-то одной центральной для него державой»14. По мнению Б. Бюзена и О. Вивера, региональная система постсоветского пространства есть «региональный комплекс безопасности, сконцентрированный вокруг великой державы»15.
Вместе с тем отделившиеся от бывшей метрополии ННГ сами превратились в локальные межгосударственные системы — региональные субкомплексы безопасности, соответственно в европейской части постсоветского пространства — Латвия, Литва, Эстония и Беларусь, Молдова, Украина; на Кавказе — Азербайджан, Армения, Грузия; в Центральной Азии — Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан. Несмотря на то что образовавшиеся региональные субсистемы начали функционировать относительно автономно друг от друга, Россия сохранила за собой функцию «центра»,
промежуточный уровень — «региональные конфликтные формации», в рамках которого в отношениях акторов конфликтность доминирует, но, несмотря на это (в отличие от начального уровня), дружественность также представляется возможной. Следующим промежуточным уровнем является «режим безопасности». В этих условиях региональные государства сотрудничают для регулирования своих конфликтов и избежания риска войны, пытаются нивелировать дилемму безопасности в своих отношениях посредством принятия определенной формы взаимного поведения. И, наконец, конечным уровнем перехода в рамках функционирующего комплекса безопасности, в соответствии с концепцией Б. Бюзена, является сообщество безопасности, в условиях которого все конфликты между государствами представляются разрешенными до такого уровня, что ни один из его членов не испытывает опасения в отношении возможных агрессивных действий со стороны других участников сообщества.
13 См.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 188, 189, 191, 195.
14 Buzan B., W&ver O. Op. cit. P. 55.
15 Ibid. P. 55, 62, 343.
связывающего их в единой «паутине» взаимозависимости Постсоветского макрокомплекса безопасности (ПМБ).
В структуре ПМБ Россия осталась единственным геополитическим актором с возможностями устойчивой проекции своего влияния в региональном масштабе и ключевым фактором безопасности для ННГ во всех отмеченных субкомплексах. Соответственно, развитие локальных комплексов, в частности, динамика отношений безопасности между государствами-участниками и их связи с «внешними» силовыми центрами формировались, наряду с эндогенными факторами, также и зависимостью от геополитической активности России.
Эволюция ПМБ: проблемные точки применения теории региональных комплексов безопасности
Итак, во-первых, в начале 1990-х годов иерархично организованная система СССР трансформировалась в анархичную, образовав, выражаясь словами Бюзена и Вивера, «региональный комплекс безопасности, сконцентрированный вокруг великой державы» — то, что мы выше характеризовали как Постсоветский макрокомплекс безопасности. Во-вторых, структуру ПМБ в момент его образования составляли Россия и расположенные вокруг нее четыре региональных субкомплекса (Латвия, Литва, Эстония; Беларусь, Молдова, Украина; Азербайджан, Армения, Грузия; Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан).
Однако процесс эволюции данной региональной системы выявил ряд теоретических проблем, которые ставят под сомнение состоятельность идеи о ПМБ. В наиболее обобщенной форме их можно рассмотреть в рамках проблемы границ ПМБ.
К примеру, при оценке кавказского сегмента ПМБ возникает вопрос: следует ли рассматривать в качестве РКБ весь Кавказ или же ограничиться только пространством трех независимых государств — Азербайджана, Армении и Грузии?
Ряд авторов в постсоветский период пытались приложить ТРКБ к Кавказу16, и часть из них весьма широко подходили к определению пространственно-политических границ региона безопасности. Б. Коппитерс следующим образом характеризует пространственные контуры Кавказского РКБ: «И Закавказье, и Северный Кавказ могут рассматриваться как части большего комплекса безопасности, включающего Грузию, Армению, Азербайджан и часть России. Северный Кавказ продолжает играть решающую роль для будущего Закавказья и Кавказского комплекса безопасности в целом»17. С. Корнелл расширяет эти контуры еще дальше: «.Кавказ — это регион, однако прежде всего это комплекс безопасности: национальная безопасность ни одного из кавказских государств не может реально рассматриваться изолированно от национальной безопасности двух других. Что же касается региональных держав (России, Турции и Ирана. — Дж.Э,), безопасность
16 Cm.: Coppieters B. Conclusions: The Caucasus as a Security Complex. B kh.: Contested Borders in the Caucasus / Ed. by B. Coppieters. Brussels: Vubpress, 1996. P. 193—204; Cornell S.E. Small Nations and Great Powers. A Study of Ethnopolitical Conflict in the Caucasus. Surrey: Curzon Press, 2001; Buzan B., W&ver O. Op. cit.
17 Coppieters B. Op. cit. P. 195.
Кавказа непосредственно влияет на их национальную безопасность, что свидетельствует об их включенности в комплекс безопасности»18.
И действительно, у упомянутых держав имеются определенные интересы безопасности в регионе, а точнее, взаимозависимость с государствами Кавказа — взаимозависимость, которая в некоторых случаях связывает с регионом именно центральные, жизненно важные интересы безопасности трех данных силовых центров. К примеру, как иначе можно характеризовать взаимосвязь Армении и Турции в свете территориальных претензий первой ко второй19, а также перцепций угроз и исторических обид, связанных с событиями 1915 года в Османской империи, которые армянская сторона называет «геноцидом»? Аналогичным образом трудно не назвать фундаментальной взаимосвязь Ирана и Азербайджана в свете наличия нескольких десятков миллионов этнических азербайджанцев, проживающих в ИРИ на территории с историческим названием «Южный Азербайджан»20. В обоих случаях, как видно, речь идет о территории и населении, то есть о компонентах физической основы государств, что по определению не может быть выведено за рамки центральных интересов безопасности государства.
Схожая проблема имеет место и в европейском сегменте ПМБ (Беларусь, Молдова, Украина), и связана она с ближайшими географическими соседями, бывшими союзниками по социалистическому лагерю, а ныне новыми членами ЕС — Польшей, Румынией. Скажем, трудно игнорировать национальную близость Молдовы и Румынии и основывающуюся на ней перцепционно-поведенческую взаимозависимость двух государств. Также нереалистично оставить без внимания вопрос «Западной Украины и Беларуси» и проживающего здесь католического славянского населения, рассматривая паутину взаимозависимости, связывающую Украину и Беларусь с Польшей.
Следовательно, если мы принимаем вышеупомянутые факты взаимозависимости безопасности государств ПМБ с «внешними» акторами, то нам следует включить в ПМБ не только Россию, но и Турцию, а также Иран (кавказский сегмент), в европейском сегменте рассматривать, как минимум, Польшу и Румынию. А оценивая центральноазиатский субкомплекс, — по меньшей мере Иран (с учетом туркменского этносообщества, компактно проживающего в северной части страны, а также неурегулированных каспийских проблем) и Китай (с учетом «уйгурского фактора»).
Опять-таки, если исходить из ТРКБ, включить этих акторов в соответствующие региональные субкомплексы ПМБ невозможно. ТРКБ исключает «двойное участие»21: один и тот же актор не может быть участником более одного РКБ. Если принять, что Турция и Иран — элементы ближневосточного РКБ, а Польша и Румыния — европейского (институционального), — то их параллельная включенность в упомянутые субкомплексы ПМБ теоретически невозможна. А фактическая вовлеченность соответствующих держав в интеракции различных комплексов объясняется в данной теории через механизмы «перекрытия» и «проникновения»22.
18 Cornell S.E. Op. cit. P. 391.
19 Здесь речь идет о сохраняющихся претензиях Армении на восточную часть Турции, так называемую «Западную Армению». Эта территория ассоциируется с основными местами проживания армян в Османской империи — современные вилайеты Турции: Эрзерум, Ван, Агры, Хаккьяри, Муш, Битлис, Сиирт, Дияр-бакыр, Эрзинджан, Бингёль, Малатью, Сивас, Амасью, Токат и частично Гиресун (см.: История Османского государства, общества и цивилизации / Под ред. Э. Ихсаноглу / Пер. с турец. Т. 1. Москва: Восточная литература, 2006. С. 87).
20 В соответствии с Туркманчайским договором от 1828 года азербайджанские территории оказались разделенными между Pоссийской империей и Ираном на Северный и Южный Азербайджан.
21 Buzan B., W<zver O. Op. cit. P. 48.
22 Ibid. P. 49.
На уровне теории вполне объяснимо требование при анализе феномена регионализации какой бы то ни было сферы, в данном случае — сферы безопасности, достаточно четко определять границы, отделяющие одну региональную систему от другой. ТРКБ, выделяя РКБ как некую констелляцию географически близких друг к другу государств, основывается на том, что взаимозависимость сфер безопасности между участниками данной констелляции сильнее, чем между ними и внешними акторами23. А границей между региональными комплексами является зона «относительной индифферентности»24. Согласимся с тем, что в противном случае любая теория регионализации теряет смысл. Держава может быть вовлечена в процесс безопасности в нескольких РКБ, но, в соответствии с ТРКБ, она может быть частью только одной региональной системы. В остальных случаях она является своего рода свободным геополитическим игроком, участвующим в региональных интеракциях, чтобы реализовать какие-то свои интересы.
В данном случае важно то, насколько свободен актор по отношению к региональным интеракциям, а точнее, насколько важны для него сфокусированные здесь интересы. Что, если интересы, сконцентрированные в каком-то «чужом» РКБ, являются для такого актора жизненно важными и между ним и государствами этого регионального комплекса сформировались устойчивые перцепции дружественности/враждебности, способные стимулировать последовательную региональную активность? Вспомним, в частности, приведенные чуть ранее примеры Турции и Ирана. Или попытаемся объяснить в свете ранее упомянутых положений ТРКБ текущую систему безопасности в Прибалтике после интеграции Латвии, Литвы и Эстонии в ЕС. Ибо сегодня, после того как произошла интеграция трех прибалтийских государств в ЕС, трудно с достаточными основаниями утверждать, что их связи и отношения в сфере безопасности в рамках объединенной Европы менее значимы и тесны, чем соответствующие связи и отношения с РФ и другими участниками ПМБ. Но столь же неверно полагать, что с интеграцией прервалась существующая взаимозависимость безопасности «новых европейцев» с постсоветским пространством. Кроме того, имея перед глазами «прибалтийский прецедент», трудно исключить возможность его повторения с другими государствами ПМБ.
Еще одна проблемная точка идеи о ПМБ, на сей раз в его центральноазиатском сегменте, — это Афганистан. Следует ли рассматривать это государство в рамках центральноазиатского субкомплекса ПМБ?
Если оперировать концепцией ПМБ, то Афганистан не вписывается в структуру локального РКБ в Центральной Азии. В рамках бюзеновского подхода его следует рассматривать вне какой-либо определенной региональной системы; точнее, он оценивается как «государство-изолятор», отделяющее один РКБ от другого25, то есть формирует собой тот самый сегмент зоны относительной индифферентности между комплексами безопасности в Центральной и в Южной Азии. Однако, на наш взгляд, в текущих условиях можно говорить лишь о частичной состоятельности такого подхода.
Согласимся, что Афганистан сегодня трудно характеризовать как самостоятельного и целостного актора в степени как минимум достаточной для секьюритизации и формирования единых (общеафганских) интересов безопасности в отношении своего окружения. Его развитие в период после холодной войны началось с состояния политического хаоса и внутренней раздробленности. Даже при талибах страна продолжала находиться в режиме гражданской войны и оставалась расчлененной между талибским правитель-
23 См.: Ibid. P. 47—48.
24 Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 193.
25 См.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 193; Buzan B., Wwver O. Op. cit. P. 41.
ством и Северным альянсом. Постталибский период не привел к выходу Афганистана из внутреннего хаоса, а пребывание на его территории иностранных вооруженных сил, сделало тезис о его акторности еще более сомнительным.
Весь отмеченный период существования Афганистана и вопрос о его участии в каком-либо региональном комплексе вполне вписывается в одну из двух обозначенных Бюзеном главных причин трудности определения РКБ. «В определенных пространствах локальные государства настолько слабы, что их сила проецируется за пределы их собственных границ лишь в очень ограниченных масштабах или же вообще никак не проецируется. Вектор безопасности этих государств направлен вовнутрь, и существующих между ними отношений безопасности недостаточно для формирования локального комплек-са»26. Если обратиться к центральноазиатскому пространству, то Афганистан более всего подходит на роль охарактеризованного Бюзеном государства, тогда как все остальные государства, даже переживший гражданскую войну в начале своей независимости Таджикистан, относительно более стабильны и ориентированы вовне в своих восприятиях и интересах безопасности.
Но можно приводить и достаточно весомые аргументы в пользу рассмотрения этой страны в рамках центральноазиатского РКБ, если, в частности, попытаться взглянуть на регион в перспективе не самого Афганистана, а других участников комплекса. Приведенный выше тезис о зоне относительной индифферентности применим и в аргументации о включенности Афганистана в рассматриваемый РКБ. Итак, в соответствии с ТРКБ, границы региональных комплексов формируются отмеченными зонами. Взаимозависимость безопасности участников РКБ между собой сильнее, чем между ними и «внешними» государствами27, разумеется включая и те, что формируют собой эту зону индифферентности — «изоляторы».
Но понятие взаимозависимости по определению не может носить односторонний характер, так же, как и — соответственно — секьюритизация и вовлеченность в силу интересов безопасности. Если согласиться с тем, что Афганистан по каким бы то ни было внутренним причинам, в частности своей чрезмерной слабости как государства, не концентрирует свои интересы и действия на центральноазиатских соседях, то это еще не означает, что и участники отмеченного РКБ также не заинтересованы в Афганистане. С самого появления РКБ в Центральной Азии его участники рассматривали Афганистан как один из самых непосредственных источников фундаментальных угроз их безопасности, что заставляло их формировать соответствующее поведение в отношении своего южного соседа. Они взаимосвязаны по меньшей мере в силу этнотерриториального фактора (северную часть Афганистана населяют таджики и узбеки), а также тем, что принято называть новыми угрозами, — наркотрафик, религиозный радикализм и др. Эта взаимозависимость носит объективный характер. Другое дело, что восприятие ее в плане безопасности в постсоветских ННГ выше, чем в Афганистане. Но это, как и перспектива усиления таких восприятий, в частности, в Афганистане, вполне вписывается в концепцию секьюритизации.
Более того, несмотря на нынешнюю несамостоятельность и достаточную внутреннюю аморфность, Афганистан все же развивается в сторону укрепления государственности и вертикали политической власти. Это, наряду с преодолением его внутренней слабости и усилением возможностей силовой проекции, способствует формированию единой концептуализации безопасности и тому, что секьюритизация переориентируется с внут-
26 Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. P. 197.
27 Cm.: Ibid. P. 193.
ренних на внешние явления и процессы. А это, в свою очередь, приведет к усилению перцепционных и поведенческих аспектов взаимозависимости между Афганистаном и постсоветскими государствами Центральной Азии.
Да и в целом, учитывая текущую тенденцию к глобализации и развитию постиндустриализма, все труднее говорить о состоятельности понятия «государство-изолятор». Пример Афганистана, как и другого исторически вовлеченного в Центральную Евразию государства — Монголии, которую Бюзен также характеризует в качестве «изолятора», позволяет сделать вывод, что в выполнении государством данной функции, если не все, то многое определяется особенностями его внутреннего развития. Чем более оно развито, чем ближе к постсовременности, тем менее о нем можно говорить как об «изоляторе». И это представляется вполне очевидным, ибо предполагает его тесную экономическую, социокультурную и политическую взаимозависимость с другими государствами.
К вопросу о трансформации ПМБ
Итак, тезис ТРКБ о «региональном комплексе безопасности, сконцентрированном вокруг великой державы», принимается нами как та модель региональной системы безопасности, в которую перешло постсоветское пространство после распада СССР. Понятно и то, что включение в оцениваемые подсистемы помимо России других держав может привести к выводу о теоретической несостоятельности идеи ПМБ. Но только если подходить к ней как некоей относительно статичной системе.
По всей видимости, при оценке текущей системы безопасности на постсоветском пространстве следует исходить из того, что она обладает достаточной степенью динамичности и вариативности. В частности, приводившийся выше пример прибалтийских государств свидетельствует о вполне реальной возможности ее структурной трансформации.
Если даже, следуя положениям ТРКБ, исключить возможность «двойного участия», то необходимую для вовлеченности переориентацию на Центральную Евразию фундаментальных интересов безопасности таких держав как Турция и Иран, в принципе исключать нельзя. ТРКБ не рассматривает региональные системы как статичные модели. Но тогда почему нужно оперировать принципом статичности в вопросе региональной концентрированности интересов безопасности держав?!
Более того, заложенные в самой теории механизмы секьюритизации позволяют говорить о возможности отмеченного сценария. Бюзен и Вивер характеризуют РКБ сквозь призму данного механизма следующим образом: «группа единиц, у которых главные процессы секьюритизации, десекьюритизации, или того и другого столь тесно взаимосвязаны, что их проблемы безопасности не могут быть рационально проанализированы или решены без взаимного учета»28.
В теоретико-методологическом плане феномен секьюритизации позволяет ТРКБ выйти из «прокрустова ложа» позитивизма. Иными словами, уолцевская структура, а точнее, распределение силы в системе не есть главный стимулятор поведения элементов и тем более секьюритизации. Последняя вообще предстает очень относительным явлением:
28 Выгап В., О. Op. «1 P. 44.
этот процесс целиком зависит от актора. «Различные акторы секьюритизируют по-разному: различная политическая и культурная ситуация стимулирует секьюритизацию в различных секторах, и она обладает различной динамикой.. ,»29
Если центральные интересы безопасности актора есть продукт процесса секьюритизации, проходящего здесь и сейчас и подверженного влиянию многочисленных факторов, то изменение этих факторов может привести к преобразованию интересов, в частности, к их «переконцентрации» на другое — «чужое» политическое пространство. Благо геополитические процессы, происходящие сегодня в Евразии, достаточно динамичны и изменчивы, что вполне может генерировать источники такой «переконцентрации» интересов евразийских держав. Некоторые признаки этого процесса можно наблюдать и сегодня. Вспомним хотя бы, как «преобразил» видение безопасности углубляющийся энергетический кризис, соответствующая секьюритизация этой области и стимулированное этим межгосударственное взаимодействие в Евразии. Уже сегодня можно констатировать, что процесс секьюритизации энергетики, вопросов миграции и других нетрадиционных угроз превратил ЕС в носителя достаточно четких интересов безопасности, сконцентрированных на постсоветском пространстве.
Заключение
В начале 1990-х годов на месте иерархично организованной системы советского государства начался процесс формирования анархичной региональной системы безопасности, наиболее полное понимание которой дает теория региональных комплексов безопасности. В соответствии с ней образованная на пространстве бывшего СССР система есть «региональный комплекс безопасности, сконцентрированный вокруг великой державы». Структуру его в момент образования составляли Россия и четыре субкомплекса (Латвия, Литва, Эстония; Беларусь, Молдова, Украина; Азербайджан, Армения, Грузия; Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан).
Однако процесс развития ПМБ позволил обнаружить некоторые проблемы в объяснении системы постсоветского пространства сквозь призму ТРКБ. С учетом распространения центральных интересов безопасности окружающих держав (Турция, Иран, Китай) на субкомплексы ПМБ, расширения ЕС с включением в него государств прибалтийского РКБ, а также усиливающейся зависимости безопасности государств центральноазиатского субкомплекса от Афганистана возникает проблема определения границы ПМБ.
Это, по меньшей мере, позволяет говорить о нестабильности текущей структуры ПМБ, расширяя возможности для рассмотрения его как некоей переходной стадии развития системы безопасности в постсоветском макрорегионе.
29 Выгап В., №&уег О. Ор. сії.. Р. 87.
