CC BY
55
Некоторые наблюдения о становлении авторского замысла в процессе формирования речевого пространства...
УДК 821.161.1.09"18"
Белякова Елена Николаевна
кандидат филологических наук, доцент Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
helenbel31@yandex.ru
НЕКОТОРЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ О СТАНОВЛЕНИИ АВТОРСКОГО ЗАМЫСЛА В ПРОЦЕССЕ ФОРМИРОВАНИЯ РЕЧЕВОГО ПРОСТРАНСТВА КОМЕДИИ А.Н. ОСТРОВСКОГО «ЗА ЧЕМ ПОЙДЁШЬ, ТО И НАЙДЁШЬ»
(на материале чернового автографа пьесы)*
В статье затрагивается проблема становления авторского замысла комедии А.Н. Островского «За чем пойдёшь, то и найдёшь» на материале рукописи с многочисленными правками драматурга, полагавшего, что каждая деталь речи героя напрямую связана с его характером и образом мыслей. Текст чернового автографа, не вошедшего в каталог рукописей Островского библиотеки Румянцевского музея, сделанный Н.П. Кашиным, и оставшегося вне поля зрения литературоведов, позволяет отследить характер изменения образов главных героев посредством работы драматурга над нюансами их речи. Согласно нашим наблюдениям, исправления, касающиеся речевого поля Баль-заминова, свидетельствуют об авторском намерении максимально смягчить характер главного героя. В то же время Островский явно избегает даже намёка на драматизацию событий, связанных с его персоной. Изменения речи других героев свидетельствуют о всё более определяющихся семантических и этических связях внутри произведения. Обращает на себя внимание тот факт, насколько тщательно подбирает Островский каждое слово в репликах персонажей, заботясь о точности и лаконичности психологической характеристики героев, то заменяя блеклонейтральное слово разговорно-выразительным вариантом, то предпочтя экспрессивному высказыванию его более спокойный эквивалент.
И хотя рукопись не позволяет в полной мере проследить процесс становления авторского замысла и свидетельствует о позднем этапе доработки пьесы, характер сделанных драматургом исправлений даёт возможность лишний раз убедиться, насколько тщательно прорабатывает Островский каждый фрагмент комедии, достигая тем самым эффекта незамысловатой простоты описываемых ситуаций и характерно-непроизвольного рисунка речи своих героев.
Ключевые слова: авторский замысел, автограф, вариант текста, образ, характер, речевая характеристика героя, работа над текстом.
«За чем пойдёшь, то и найдёшь», третья комедия в трилогии о Бальзаминове, была закончена в августе 1861 г. 19 августа Островский сообщает Ф.М. Достоевскому, что пьеса, обещанная в журнал «Время», готова и рукопись отправлена в редакцию [5, с. 133], а 14 сентября того же года М.М. Достоевский уведомляет драматурга: «Ваши “сцены”, за которые приношу Вам большую благодарность, уже отпечатаны. Цензура обошлась с ними самым почтительным образом - не выкинула из них ни слова. Корректуру держал я, и, надеюсь, Вы будете довольны» [4, с. 97].
Текст сохранившейся рукописи, не вошедшей в опись автографов Островского библиотеки Румянцевского музея, представленных Н.П. Кашиным [3], остался вне поля зрения литературоведов, а между тем, на основании черновых записей и исправлений, сделанных рукой драматурга, можно сформировать представление о вариациях авторского замысла в процессе работы Островского над пьесой.
Первоначально в перечне действующих лиц первой картины вместо офицера в отставке Лукьяна Лукьяныча Чебакова значился некий Чепчугов, капитан. В этом чине герой фигурирует в письме Ф.М. Достоевского к Островскому от 24 августа 1861 г., где издатель журнала «Время», с восторгом отозвавшись о только что прочитанной комедии, делает одно замечание: «Капитан только у Вас
вышел как-то частнолицый. Только верен действительности и не больше. Может быть, я не разглядел с первого чтения» [2, с. 23]. Однако уже в представленном списке имя это исправлено и соответствует окончательной редакции [6, л. 1].
В перечне лиц, открывающих вторую картину, Белотелова именовалась Домна Евстигнеевна, а возраст, «лет под 40», уточнён - «лет 36» (РГБ, л. 7). Сёстры Пежёновы, «девицы лет под 30», сначала характеризовались Красавиной следующим образом: «одна девушка, другая вдова» (РГБ, л. 1 об.). Анфиса и Раиса имели дополнительную характеристику, не вошедшую в чистовой текст: «Выражение лица у обеих сестёр кисловатое» (РГБ, л. 7).
Следя за рукой драматурга, включающего в комедию новые выражения и вычёркивающего невыразительные или неточные фразы, можно предположить, как в сознании автора эволюционировали характеры некоторых из его героев. Так, образ Че-бакова сначала имел более грубую обрисовку, чем в исправленных вариантах текста. Примитивизм и одноплановость героя выражались, в частности, в том, что ему были присущи односложные речевые формулировки. Например, первоначально в разговоре с Бальзаминовым (карт. 1, явл. 7) при обращении к собеседнику Чебаков четырежды использовал повелительный глагол «послушайте» [6, л. 6], который позже был заменён Островским
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 13-04-00113.
© Белякова Е.Н., 2015
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 5, 2015
77
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
на более разнообразные обороты речи: «Вот что, Бальзаминов», «Послушайте, Бальзаминов», «Нет, господин Бальзаминов», «Как вы, Бальзаминов». Таким образом, из шаблонно мыслящего военного, каким, возможно, он и был задуман вначале, Чеба-ков превращался в живого человека, легко подстраивающегося к жизненной ситуации.
О том же свидетельствует и дальнейшая работа драматурга над характером речи героя. Так, переданное Чебаковым письмо к Анфисе сначала содержало следующее эмоционально-ультимативное высказывание: «Доказательств моей любви вы видели много. Для вас я бросил свет, бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу в этой дурацкой стороне более года! Кажется этого довольно. Более я ждать не могу» [6, л. 9]. Односложность и прямолинейность речи выдают нетерпеливое намерение героя покончить с давно наскучившей и вовсе не свойственной ему игрой «в ухаживание». Здесь всё заряжено единственной целью: поскорее увезти богатую невесту. Остальное - вне поля зрения и интереса Чебакова, в принципе не способного видеть по сторонам, отвлекаться на мелочи жизни. Однако Островский несколько изменяет текст письма - и перед нами уже другой герой. Окончательный вариант выглядит так: «“Доказательств моей любви вы видели много. Для вас я бросил свет, бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу более года в этой дикой стороне, в которой могут жить только медведи да Бальзаминовы...” Раиса. Ах, Это правда. Анфиса. Правда! (Читает.) “Кажется, этого довольно. Больше я ждать не могу...”». В данном случае принципиальное значение имеет изменение пафоса речи Чебакова, утратившего свою торжественную ультимативность в пользу «благородной» ироничности. Восклицательные предложения из речи автора письма перекочёвывают в сочувственные возгласы двух сестёр, читающих послание, что, в свою очередь, придаёт некий флёр образу героя, способного точностью высказанных наблюдений впечатлить женскую душу. Спокойноироничный тон письма придаёт ему даже какой-то оттенок изящества, к которому Чебаков явно стремится, а противопоставление своей персоны обществу «Бальзаминовых и медведей» свидетельствует о способности героя отвлекаться от линейного движения к намеченной цели под воздействием впечатлений более сложного свойства, чем рациональный расчёт.
Очевидно, что далее Островский явно культивирует в образе Чебакова его способность к иронично-саркастической оценке, вновь исправляя изначально слишком односложно-прямолинейную и категоричную речь бывшего военного. Так, нечаянно подслушав сокровенное мечтание Бальза-минова, высказанное в разговоре с его матушкой («А я будто, маменька, генерал» (карт. 3, явл. 3)),
Чебаков произносил: «Послушайте, Бальзаминов, какой же вы генерал?» [6, л. 15 об.]. В этом вопросе выражено лишь явное непонимание и неприятие военным человеком очевидной несуразицы: Бальзаминов - генерал. Островский изменяет эту фразу, придав высказыванию Чебакова элемент издёвки и сарказма: «Послушайте, Бальзаминов, это вы-то генерал?»
В другом случае драматург заметно смягчает категоричный тон, подчеркнув в образе героя некоторую обходительность и кокетливость, более присущие дипломатичным авантюристам, чем прямолинейно мыслящим военным. Призывая Бальзаминова немедленно отправиться с ним к сёстрам Пежёновым (карт. 3, явл. 5), Чебаков на вопрос наивного юноши «Что же мы там делать будем-с?» отвечал: «Вам хочется знать? Уж это моё дело» [6, л. 16]. Исправленный текст выглядит так: «Вам хочется знать? Ну уж этого я вам не скажу».
Исправления, касающиеся образа Бальзами-нова, свидетельствуют об авторском намерении максимально смягчить характер героя, придав ему черты утрированной инфантильности и упразднить серьёзность суждений незадачливого жениха, встречающуюся в раннем варианте текста.
Так, к нейтрально-спокойной реплике Матрёны в адрес Миши Бальзаминова «Что ж! пущай спит. А я соследила, куда он ходит» (карт. 1, явл. 1) драматург приписывает замечание, точно характеризующее и образ жизни главного героя, и иронично-снисходительное отношение к нему близкого окружения: «Никаких важных дел за ним нет; остановки не будет» [6, л. 1]. И, напротив, в другом эпизоде фрагмент реплики Матрёны, упраздняющий элемент снисходительности в отношении к Бальза-минову, решительно вычёркивается автором. Речь идёт о сцене комической перебранки Бальзами-нова и Красавиной (карт. 1, явл. 5), в которую неожиданно включается Матрёна, увещевая излишне разгорячившегося юношу. «Какой ты, Михайло Митрич, как погляжу я на тебя, спорить здоровый! Где ж тебе с ней спорить? Известное дело, правду говорит» [6, л. 5], - категорично заявляла кухарка, подтверждая обидные слова Красавиной, что Бальзаминов «человек глупый». Последнее предложение реплики Матрёны Островский вычёркивает. Видимо, замечание «Известное дело, правду говорит» придавало всему высказыванию ноту излишней критичности и ненужной серьёзности, в целом не согласующуюся с характером главного героя.
Более того, нарочито выпуклое подчёркивание глуповатости Миши Бальзаминова постепенно нивелируется в тексте рукописи. Подтверждением тому может служить фрагмент диалога героя с маменькой (карт. 3, явл. 3), где в ответ на жалобы сына, что в свете последних событий у него «начинает всё путаться в голове», «богатство-то в голове и не помещается», Бальзаминова отвечала: «Что
78
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 5, 2015
Некоторые наблюдения о становлении авторского замысла в процессе формирования речевого пространства...
мудрёного, что не помещается! Этакая пропасть! Голова-то у тебя небольшая! Иной раз и о пустяках думаешь, да ум за разум заходит; а тут, с такими деньгами - просто беда!» [6, л. 14 об.]. Из этой реплики Островский вычёркивает простодушное замечание «Голова-то у тебя небольшая!», видимо посчитав его излишне утрирующим и без того комическую ситуацию. Постепенно именно иронично-мягкое звучание становится фоновым в обрисовке образа Бальзаминова, и достигается этот эффект посредством тщательной шлифовки уже записанного текста пьесы.
Например, второе явление первой картины сначала открывалось монологом главного героя [6, л. 1 об.]. Однако Островский разбивает монологическую речь Миши Бальзаминова, включив в эту сцену вопрошающе-уточняющие реплики его матушки: «Что такое?», «Разве ты что-нибудь во сне видел?». Отвечая на них, герой, вошедший со словами «Что же это такое, маменька! Помилуйте! На самом интересном месте...», вынужден, помимо жалобы на то, что Матрёна его разбудила, трижды по-детски повторить: «На самом интересном месте». Речь Бальзаминова из хорошо организованного монолога оборачивается недоумённо-возмущён-ным детским лепетом, придающим герою обаяние непосредственности и наивности в противовес изначально звучащей излишней претенциозности.
Подобный эффект достигается Островским и в других сценах пьесы. В том же диалоге Бальза-минова с маменькой герой патетически восклицал: «Разве есть в нашей стороне какие-нибудь человеческие чувства! Разве понимают деликатное обращение!» [6, л. 2]. Обличающий пафос высказывания, плохо рифмующийся с детской наивностью героя, был скорректирован драматургом посредством включения в реплику персонажа просторечно-ёмкого восклицания «страсть!» и заменой словосочетаний «человеческие чувства» и «деликатное обращение» понятием, обобщающим их отсутствие, - «необразование», легко согласующимся в сознании Миши Бальзаминова с агрессивно-экспрессивным глаголом «свирепствует». В итоге, вместо тяжеловесно-патетического и едва ли не карикатурного суждения, мы слышим по-детски непосредственное восклицание: «Какое необразование свирепствует в нашей стороне, страсть!»
В другом эпизоде пьесы Бальзаминов отправляется к Пежёновым, чтобы окончательно объясниться с одной из сестёр, ещё не решив окончательно, какая из невест (Раиса или Белотелова) нравится ему больше (карт. 3, явл. 6). В первоначальном варианте на вопрос маменьки «Так зачем же ты идёшь?» герой отвечал: «Я, маменька, вот как рассуждаю, я сначала с этой пере...» (предложение зачёркнуто) [6, л. 16 об.]. Вместо вычеркнутого варианта Островский записывает другой: «Ну уж, маменька, что будет то будет, а мне от своего
счастья бегать нельзя». Очевидно, что в первом случае выраженное намерение героя выстроить многоходовую комбинацию плохо согласовывалось с образом наивно-мечтательного Бальзамино-ва. В исправленном виде речь героя подчёркивала характерную особенность его мировосприятия: непосредственно-доверительное отношение к судьбе, которая сама всё устроит наилучшим образом.
Более того, Островский явно избегает даже намёка на драматизацию событий, связанных с образом главного героя. Например, рассказывая о том, как кучера, сидящие у ворот купеческих домов, в насмешку травили его собаками (карт. 1, явл. 2), Миша на вопрос маменьки «Как же это можно живого человека собаками травить?» в раннем варианте текста обиженно отвечал: «Кабы не было, я б не говорил» [6, л. 2]. Однако драматург исправляет этот ответ на следующий: «Разве они знают учтивость?» Здесь нет уже и намёка на обиду, столь не присущую характеру главного героя.
Далее в рукописи мы угадываем вопрос г-жи Бальзаминовой, явно обеспокоенной обрисованной сыном ситуацией: «А с тобой» (зачёркнуто). «А разве было так» (зачёркнуто) [6, л. 2]. Но вместо этих реплик, провоцирующих драматизм осмысления представленных событий, Островский включает в диалог легковесное замечание героини, вполне созвучное приведённым выше восклицаниям её великовозрастного дитяти: «Какое необразование!»
Как правило, приписанные позже фрагменты реплик Бальзаминова усиливают черты умилительной детскости, присущие его образу. Так, воображаемую героем картину, где он видит себя бравым офицером (карт. 1, явл. 2), Островский дополняет мимолётным замечанием, великолепно обнажающим образ суждений Бальзаминова (вписанный фрагмент выделен курсивом): «А вы только представьте, маменька: вдруг я офицер, иду по улице смело; уж тогда смело буду ходить; вдруг вижу -сидит барышня у окна, я поправляю усы...» [6, л. 2 об.]. Аналогичный случай мы наблюдаем в эпизоде перебранки Бальзаминова с Красавиной, когда герой грозит свахе судом (карт. 1, явл. 5). Восклицание, выражающее последнюю степень негодования беззащитного человека, Островский корректирует, включив в него замечание, усиливающее мотив наивности и уязвимости героя, и, в то же время, придающее всей реплике трогательнокомический подтекст (вписанный фрагмент выделен курсивом): «Я знаю, что сделать! Ты меня не тронь! Я служащий, обидеть меня не смеешь! Я на тебя и суд найду!» [6, л. 5].
Обращает на себя внимание тот факт, насколько тщательно подбирает Островский каждое слово в репликах персонажей пьесы, заботясь о точности психологической характеристики своих героев. Так, на вопрос Бальзаминовой, куда ходит её сын,
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 5, 2015
79
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Матрёна сначала отвечает: «Тут неподалёку». Однако холодно-нейтральное «неподалёку» драматург заменяет разговорно-мягким вариантом: «Тут близёхонько» [6, л. 1], более свойственным для речи простой женщины, в какой-то мере опекающей своих по-детски наивных хозяев.
В другой сцене мы наблюдаем обратный эффект лексической замены. Реплика Раисы «Вот мы, Анфиса, заживём-то!» сначала звучала так: «Вот мы, Анфиса, загуляем-то!» [6, л. 8]. Очевидно, глагол «загуляем» излишне вульгаризировал характер сестёр-беглянок, и Островский несколько затушёвывает грубовато-яркие краски, отказываясь от экспрессивно-характерного «загуляем» в пользу теперь уже более нейтрально-обобщённого «заживём». Тот же феномен мы наблюдаем в отношении формирования речевого поля Чебакова. В отправленном им с Бальзаминовым письме к Раисе экспрессивно-грубое выражение «и живу более года в этой дурацкой стороне» исправляется на более спокойное «и живу более года в этой дикой стороне» [6, л. 9].
Особенно много лексических замен встречаем мы в высказываниях Красавиной, образ которой был признан едва ли не самым ярким в комедии, а реплики свахи воспринимались как образец импульсивно-непроизвольной речи. В упомянутом ранее письме Ф.М. Достоевского к Островскому образ её выделен особо: «Но из всех Ваших свах -Красавина должна занять первое место. Я её видал тысячу раз, я с ней был знаком, она ходила к нам в дом, когда я жил в Москве, лет десяти от роду; я её помню» [2, с. 23]. Приведём здесь лишь несколько случаев исправлений, свидетельствующих о сознательной и кропотливой работе Островского над подбором каждого слова в репликах свахи, со стороны воспринимаемых как пример импульсивно-непроизвольной речи. Так, в одном случае, утешая Бальзаминову, Красавина говорит: «А сынка твоего мы обеспечим, ты не беспокойся». При этом глагол «обеспечим», имеющий широкий спектр значений и более характерный в купеческой среде, заменяет собой ранее написанный и вычеркнутый автором блекло-спокойный «устроим» [6, л. 3].
В другом случае, описывая психологическое состояние Белотеловой, Красавина сокрушённо замечает: «тяжесть такая на неё напала, вроде как болезнь». В первоначальном варианте эта фраза звучала безлико: «стала тяжесть чувствоваться» [6, л. 3 об.]. Очевидно, что интеллектуально-сухое «стала чувствоваться» менее выражает темперамент и поведенческую модель Красавиной, чем просторечно-живое «напала» вкупе с не менее характерным сравнительным оборотом «вроде как болезнь». Во второй картине пьесы, обращаясь к Белотеловой с обещанием найти ей жениха, сваха восклицает: «Скоро, красавица моя, скоро». Ранее было: «Скоро, матушка, скоро» [6, л. 7]. По
всей видимости, обращение «матушка» показалось драматургу менее индивидуализированным, чем адресно-личное «красавица моя».
Столь же тщательной обработке подвергается и речь главного героя. Здесь характер лексических замен большей частью обусловлен желанием автора адекватно отобразить специфику сознания незадачливого жениха. Так, намереваясь объясниться с Раисой, Бальзаминов сетует на полное неведение относительно того, что и как говорить: «Сколько раз просил, чтобы поучили, как в любви объясняться». Затем Островский заменяет слово «поучили» более естественным для героя «показали» [6, л. 9 об.]. В другом случае, рассказывая матушке об унизительной ситуации, пережитой им в сцене расставания с Чебаковым, увозящим Анфису и бесцеремонно целующим Раису, Бальзаминов признаётся: «Как будто мне и обидно, и вроде как завидно». Здесь тоже присутствует характерное исправление: в определении состояния героя тяжеловесно-глубинное «обидно» замещается поверхностно-сиюминутным «неловко» [6, л. 17].
Общеизвестно, что произведения Островского, моделируя многоуровневое пространство народной культуры, изобилуют разного рода фразеологизмами. Рукопись комедии позволяет нам лишний раз убедиться, насколько внимательно драматург относился ко всем нюансам смысла, заключённого в том или ином устойчивом обороте речи. Вот Бальзаминов рассказывает матушке, как во время его регулярных прогулок «неучтивые» кучера, сидящие у ворот купеческих домов, «сейчас засвищут, да и давай собаками травить». «Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться - и вдруг видят тебя из окна, что ты летишь во все лопатки», - сокрушается герой. При этом фразеологизм «во все лопатки», имеющий значение не просто «очень быстро», но «с большим напряжением сил», происхождение которого связано с описанием движения бегущей лошади, показался драматургу более отвечающим ситуации, чем вычеркнутый «сломя голову» [6, л. 2]. «Сломя голову» имеет дополнительный смысловой оттенок «опрометчиво, безрассудно, не подумав», и гипотетически происхождение его связывается с существительным «сломиголова», «отчаянный сорванец», «отчаянный смельчак» [1, с. 198], что мало согласуется с характером Бальзаминова. Зато утвердившееся в тексте комедии «во все лопатки», акцентируя внимание на физиологической стороне процесса бегства, за счёт явного контраста с планируемым намерением главного героя произвести эстетическое впечатление на скучающих девиц, усиливает созданный автором комический эффект.
Подобную картину кропотливого авторского труда мы наблюдаем и в случае включения в текст пьесы пословиц и поговорок. Так, в сцене комической перебранки Бальзаминова и Красавиной
80
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 5, 2015
Некоторые наблюдения о становлении авторского замысла в процессе формирования речевого пространства...
(карт. 1, явл. 4), иронизируя над мечтаниями юноши издать закон, «чтоб богатый женился на бедной, а бедный - на богатой», сваха саркастически замечает, что пока все живут согласно «старому русскому заведению: “По Сеньке шапка, по Ерём-ке кафтан”. А то вот ещё другая пословица: “Видит собака молоко, да рыло коротко”». Сначала вместо пословицы «Видит собака молоко, да рыло коротко», была другая: «И рад бы в рай, да грехи не пускают» [6, л. 4 об.]. При общем значении «невозможность обрести желаемое» эти выражения разнятся оттенками смысла. Пословица «И рад бы в рай, да грехи не пускают» предполагает, что невозможность обретения желаемого обусловлена виновностью говорящего и сопрягается с переживанием осознанного приятия ситуации. В пословице «Видит собака молоко, да рыло коротко» говорится о чём-то соблазнительном и близком, но недоступном в силу причин не только не зависящих от нас, но и не до конца осознаваемых нами. В случае с Мишей Бальзаминовым, слабо оценивающим реальную ситуацию, именно этот афоризм в большей степени отвечает характеру героя и обстоятельствам, в которые он попадает. Кроме того, здесь явно присутствует ироничный подтекст, созвучный общему пафосу комедии.
К сожалению, дошедшая до нас рукопись пьесы не позволяет в полной мере проследить процесс становления авторского замысла. Этот вариант текста близок печатному и свидетельствует о позднем этапе доработки комедии. Однако характер сделанных драматургом исправлений даёт возможность лишний раз убедиться, насколько тщательно прорабатывал Островский каждый фрагмент комедии, достигая эффекта незамысловатой простоты описываемых ситуаций и характерно-непроизвольного рисунка речи героев.
Библиографический список
1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Ч. IV - М., 1866. - 712 с.
2. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. -Т. 28 (II). - Л.: Наука, 1985. - 616 с.
3. Кашин Н.П. Рукописи А.Н. Островского. Каталог. - М.: Соцэкгиз, 1939. - 52 с.
4. Неизданные письма к А.Н. Островскому. -М.; Л., 1932. - 743 с.
5. Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. -Т. XI. - М.: Искусство, 1979. - 782 с.
6. Островский А.Н. За чем пойдёшь, то и найдёшь. Черновой автограф // РГБ. - Ф. 622. I. - Ед. хр. 29.
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 5, 2015
81
