CC BY
145
Г усейнов Александр Шамильевич - кандидат психологических наук, доцент, доцент кафедры психологии ФГБОУ ВПО «Кубанский государственный университет физической культуры,
спорта и туризма», г. Краснодар.
350015, г. Краснодар, ул. Буденного, д. 161.
Тел.: 8-(861)-262-23-21. E-mail: AGuseinov@yandex mail.ru
А.Ш. Гусейнов
НЕГАТИВНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ПРОТЕСТА: ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Жизнь в современном нестабильном мире для большинства, людей все чаще предстает в негативном виде. И это неслучайно: волна социального
недовольства, насилия, экстремизма, захлестнувшая разные страны, фиксирует вступление человечества в эпоху нескончаемого протеста. Процесс трансформации мира, становление информационного общества и связанный с ним феномен социальной отчужденности, «одномерности» человека (Г. Маркузе) служат своеобразной социально-психологической подпиткой протеста, актуализируя самые неожиданные и негативные его формы. По научным прогнозам, с установлением информационного общества в планетарных масштабах негативный потенциал протеста, проявляемый в экстремизме и терроризме, не снизится, так как в этом обществе сохранятся конфликты и противоречия, которые будут принимать разные виды [16].
Термин «протест» многозначен и отражается во многих понятиях -"негативизм", "отрицание", "бунт", «сопротивление», «неповиновение», «опровержение», «неприятие», «интолерантность», «антагонизм», «оппозиционность», «конфронтация» и др. В словаре русского языка «протест» -это «решительное возражение против чего-нибудь» [12, с. 555]. В англоязычной литературе термин «protest» применяется и используется для обозначения широкого круга явлений - от сопротивления лечению или нововведениям до мятежного порыва, приводящего к бунту, политическому протесту и революционности, утверждающим универсальные человеческие ценности [1; 6; 14; 18].
Проблематика протеста, несмотря на его глобальные масштабы и влияние на современные социокультурные пространства, в научном дискурсе недостаточно исследована. Среди теорий, описывающих протестную активность,
наиболее разработаны социологические (М. Вебер, Р. Мертон, Т. Адорно, Г. Маркузе, П. Бурдье, И. Валерстайн, Т. Гарр и др.). В психологии исследование феномена протеста носит фрагментарный характер. Весомый вклад в понимание истоков протестной активности внес Л.С. Выготский, который ввел представление о протесте, возникающем в периоды возрастных кризисов.
Сегодня в психологии отсутствуют целостные теоретические концепции протеста, феномен не получил должного методологического осмысления в научных подходах, а его «точечное» изучение привело к отсутствию в психологических словарях общепринятого определения, типологии, что затрудняет выявление и противодействие его деструктивным формам. Если массовые формы протеста активно исследуются, то его индивидуальные формы и их причины остаются вне концептуальных рамок науки.
В области эмпирического знания изучаемого феномена сложности связаны с отсутствием методического инструментария для исследования различных форм протеста - негативного/позитивного. Эти сложности связаны еще и с тем, что одинаковые условия и генезис порождают совершенно разные и противоречивые проявления протестной активности.
Рассматривая протест как паттерн поведения субъекта, направленный против реальной или воображаемой угрозы безопасности, потери благ, нарушения личностных границ, а также ограничения свободы, самореализации и масштаба личности, необходимо признать разнообразие проявлений и неоднородность данного психологического феномена. Автор полагает, что рассмотрение протеста с позиций междисциплинарного подхода открывает большие исследовательские возможности для понимания его психологической природы.
Показательна также эволюция протеста, изменение сущности и форм протеста от эпохи к эпохе. Протестные действия в истории человечества наблюдались с давних пор, но, несмотря на желание нововведений, не имели целью потрясение основ общества, а только его преобразование (хотя в движениях гуситов в Богемии и анабаптистов в западной части Европы можно найти ростки протеста против государства). По мнению К. Ясперса, просто не было серьезных причин в таком преобразовании, поскольку, начиная с XVI в., одно поколение передавало другому сознание эпохи. Вторая причина - в течение веков произошли многочисленные открытия, которые сопровождались
сознанием общественного прогресса. К. Ясперс отмечал, что «... для Декарта, хотевшего следовать нравам и законам своей родины, решаясь на новое лишь в глубинах духа, не было смысла в намерениях отдельного человека произвести реформы в государстве, изменяя в нем все, начиная с основания, и уничтожая его, чтобы потом вновь восстановить» [21, с. 291].
Даже в период английской революции XVII в., период обновления христианства протестантизмом, религиозный протест был направлен на укрепление государственной мощи Англии, ее устоев.
Французская революция конца XVIII в. изменила социальную действительность, поскольку совершалась уже на другой основе - кардинальной трансформации социальной и политической системы государства и уничтожении старого порядка. Всенародное восстание против аристократии и её привилегий, как отмечали Э.Ж. Сийес, А. Барнав, К. Ясперс, вылилось в революционный террор против привилегированных сословий. Однако исход французской революции был неожиданным - она превратилась в противоположность тому, что служило ее условием и «.воля, направленная на установление свободы человека, привела к террору, уничтожившему свободу полностью» [21, с. 292].
С конца XIX в. протесты и бунты приобретают массовый характер и сопровождаются террористическими актами с большим числом жертв. Если в социальной действительности XIX в. протесты и бунты носили индивидуальный/групповой, но локальный характер, т.е. не выходили, как правило, за пределы какой-либо страны, то в XX в. ситуация кардинально меняется. Революционное движение в России повлекло за собой подрыв государственных устоев во многих странах, крайнюю поляризацию социальной структуры и социальное противостояние. Наступила новая эпоха — эпоха массовых протестов и международного терроризма.
В XXI в. ситуация стала еще более угрожающей — обострившаяся мировая конкуренция за ресурсы, изощренность технологий манипулирования сознанием, возрастание количества социальных бифуркаций создают ситуацию непрекращающегося и трудно управляемого протеста. Многие мирные протестные акции со справедливыми требованиями, под «умелым руководством» быстро перерастают в бунты с насильственным свержением действующей власти (так было в Египте, Ливии), а попытки властей ограничить протестные акции репрессивными мерами вызывают еще больший протест.
Несмотря на накопленный опыт в изучении потенциала протеста, не ясно, какие психологические факторы, цели, мотивы обусловливают протест, и под влиянием каких внутренних или внешних сил протест, даже имея позитивную ценностную основу, трансформируется в деструкцию?
Довольно показательны в этом смысле идеи М. Шелера, изложенные в книге "Человек озлобленный». В шелеровском понимании, основным условием возникновения протеста является отверженность. Отверженный человек, взрастив в своей душе мстительную злобу на богатых и сильных, заранее упивается муками, которые хотел бы причинить своему объекту, однако месть и озлобленность обращается против ее носителя. Злопамятство и зависть, по М. Шелеру, является главным источником социальных движений, ставящих своей целью достижение равенства, где гуманитаризм переворачивает традиционные ценности с ног на голову, подчиняет высшее низшему. Основанный на духовной ущербности и антиинтеллектуализме, бунт рабов — это протест против морали, движение к универсализации рабских, низменных ценностей. А.Камю, вступая в полемику с М. Шелером по поводу одностороннего видения только деструктивных форм протеста, дополняет, что «.вместе с отталкиванием чужеродного в любом бунте сразу происходит полное отождествление человека с определенной стороной его существа. Здесь скрытым образом вступает в игру ценностное суждение, и притом столь основательное, что оно помогает бунтарю выстоять среди опасностей» [6, с. 3].
Для понимания сущности противоположных сторон протестной активности предлагается в данной статье рассмотреть их в контексте категорий различных личностных уровней. Для этого необходимо рассмотреть несколько новых структурных компонентов: «Прото Я», «Эндо Я», «Я», «Экзо Я» и «Транс Я». Несмотря на имплицитную представленность этих уровней в личности, их актуализация возможна при определенных внешних и внутренних условиях.
Прото Я - это примитивный, природный архаический уровень организации личности. О наличии архаичного и примитивного в поведении личности говорится в работах З. Фрейда, К.Г. Юнга, Г. Лебона, Т. Адорно, С. Московичи.
Эндо Я - это структурный компонент, отвечающий за удовлетворение простых социальных потребностей. На уровне Эндо Я протест выступает как форма эгоистичного протеста, направленного на удовлетворение первичных социальных потребностей, получение выгоды. В концепции А.Ф. Лазурского
эндопсихика составляет ядро человеческой личности, а эндочерты преимущественно являются унаследованными [9].
Собственно Я - структурный компонент, который в норме играет роль регулятора и координатора в сохранении и достижении жизненных благ и личностных свобод. В протесте Я может не всегда успешно справляться с данной ролью регулятора и координатора, поскольку перегружено проблемами внутренних конфликтов и внешних ограничений, включая депривацию потребностей.
Экзо Я - структурный компонент, отвечающий за влияние, масштаб и самореализацию личности. Спецификой этого компонента является не только его актуализация при внешних угрозах свободы, но и использование других людей для экспансии и реализации собственного потенциала и масштаба.
Транс Я - самый высший, надличностный экзистенциальный компонент, проявляющийся в редких случаях, характеризующий в позитивном аспекте защиту, сохранение и приумножение общечеловеческих гуманистических ценностей, в том числе ценностей культуры (героизм). Идеи о стремлении человека к самотрансценденции были выдвинуты в трудах Э. Фромма, Г. Марселя, Ж.П. Сартра, Н.А. Бердяева. Так, Э. Фромм предлагал рассматривать любые варианты деструктивности как попытку человека «преодолеть собственное банальное существование во времени и перейти в трансцендентальное бытие» [19, с. 27].
Стремление к изменению, выходу за собственные границы и способность трансформировать мир и себя в мире, раскрывается и в негативной онтологии
А. Кожева: «Сущность негативного, или отрицательного, Бытия, определенного категорией Негативности, заключается в том, «чтобы не быть тем, что ты есть, и быть тем, чем ты не являешься» [7, с. 47]. Однако на этом пути трансформаций человек не всегда может управлять протестом, увлекая в бездну деструктивности многих людей. В самом негативном аспекте проявления Транс Я — это идеология фашизма, терроризма.
Можно предположить, что описанная М. Шелером одержимость протестом говорит о глубочайших аффектах, исходящих от Прото Я. Пример проявлений Прото Я - бессмысленные и беспощадные крестьянские бунты, организованные Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым, впоследствии - крестьянская революция в России 1902-1922 гг., изобилующая вандализмом. С.К. Бондырева,
анализируя причины погромов помещичьих усадеб, когда уничтожение ценностей культуры приняло массовый характер, заключает, что «стремление многих индивидов к «равенству» и вызываемое ими стремление все поделить поровну, связано не только с желанием обладания вещью, но и желанием устранить интенсивный раздражитель. .В этом случае деструкция обращается не только против обладателей вещи, но и против самой вещи, т.е. они испытывают зависть вместе с ревностью, где зависть подчиняет себе чувство справедливости» [2, с. 127].
Представления А. Камю о протесте указывают и на другие основания. Здесь протест выступает как производное от низменных аффектов — это месть, злоба, зависть, агрессия (в нашей системе это Прото Я), так и от высоких идей справедливости, достоинства, братства (Транс Я). В качестве примера одновременного выхода Прото Я и Транс Я можно привести события Великой французской революции, когда провозглашенные якобинскими вождями -Робеспьером, Маратом, Дантоном - идеи свободы, равенства, безопасности и собственности сочетались с насилием, когда «террор стал последним («плебейским») инструментом масс в борьбе против властителей» [13, с. 40]. В контексте рассматриваемой модели можно предположить, что протестующий, захваченный одновременно как глубочайшими аффектами, исходящими от Прото Я, так и сверхценностями от Транс Я, не может контролировать структуру Я, отвечающую за осознание ситуации, контроль и самоконтроль. В связи с этим, рациональное понимание выгоды, пользы или реалистическая оценка угроз в протестном поведении отодвигается на задний план.
Сочетанное действие Прото Я и Транс Я, а также действие в протесте Экзо Я - компонента самореализации личности с использованием других людей для экспансии собственного потенциала, можно проследить в романе «Бесы». Ф.М. Достоевский предвидел огромную опасность, исходящую от людей, допускающих анархию и вседозволенность в соответствии с абстрактной идеей свободы. В романе он написал, как в одном российском городе стали происходить провокации, убийства, поджоги, скандалы, пока не обнаружилось, что существует целая сеть - тайное общество убийц, поджигателей-революционеров, бунтовщиков. На вопрос: для чего было сделано столько убийств и скандалов, один из террористов ответил: «.для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для
того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечной жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, -вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта.» [5, с. 601].
В.И. Ленин, обосновывая необходимость молниеносного захвата власти большевиками в 1917 г., писал об опасности хаоса и анархии, худшего, чем любая власть: «Выхода нет, объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата» [10, с. 406]. Почему же В.И. Ленин так опасался анархии? Ответ на этот вопрос дал П.А. Кропоткин: «.анархизм родился из того же протеста, критического и революционного, из которого родился вообще весь социализм. Он поднимает свою святотатственную руку не только против капитала, но также против его оплотов: государства,
централизации и установленных государством законов и суда» [8, с. 120].
На философскую непродуманность и недоговоренность нового русского общественного движения, с его непроизводительным, противокультурным нигилистическим морализмом указывал С. Франк: «Как могло случиться, что столь, казалось, устойчивые и крепкие нравственные основы интеллигенции так быстро и радикально расшатались? Как объяснить, что чистая и честная русская интеллигенция, воспитанная на проповеди лучших людей, способна была хоть на мгновение опуститься до грабежей и животной разнузданности?» [17, с.175].
Сказанное напрямую вытекает из оценки протеста, данной А.И. Эртелем: «Всякий протест, если он претендует на плодотворность, должен вытекать из философски-религиозных убеждений самого протестующего. Большей частью наши протестанты сами не отдают себе отчета, почему их возмущает произвол, насилие, бесцеремонность власти, потому что, возмущаясь этим в данном случае, они этим же самым восторгаются в другом случае» [14, с. 294-295].
Негативный или экстремистский потенциал протеста, когда принцип «все способы хороши» становился основополагающим, всегда присутствовал в революционной деятельности. На беспредельную аффективную «захваченность» личности протестным порывом и фанатизмом, доходящим до терроризма, в свое время указывал Н.А. Бердяев. Выявляя ценностно-идеологический аспект протеста, он обращается к определению революционности, данному Г. Лукачем: «Революционность есть тотальность, целостность в отношении ко всякому опыту жизни. Революционер тот, кто в каждом совершаемом им акте относит его к
целому, ко всему обществу, подчиняет его центральной и целостной идее... Тоталитарность во всем — основной признак революционного отношения к жизни...» [1, с. 87-88]. Определение революционности как тоталитарности объясняет Э. Карр: «.принцип террора всегда входил в революционные традиции» [цит. по: 4, с. 137].
Парадокс тоталитарного протеста заключается в том, что если борьба за независимость, идеи и интересы становится единственно важной целью человека, то он может занижать представление о ценности интересов других людей. В этом смысле показательны террористические акты А. Брейвика и его многочисленных «последователей», таких как Д. Виноградов. Апелляция к предрассудкам и абсолютизация протеста в их манифестах автоматически указывает на утрату морали, нравственности, гуманистических ценностей. Их негативные ценности обычно быстро подхватывают маргинальные группы, у которых быстрые изменения современной жизни вызывают протест против гуманистических ценностей, толерантности. По мнению Д.Э. Гаспарян, в самом негативном, которое человек вводит в мир посредством действия, присутствует и очаговый расизм, и локальный терроризм - одни из самых опасных проявлений деструктивного протеста [4].
В научной литературе выделяется ряд ценностей, установок, мотивов, стилевых особенностей, характерных для экстремистов, «однако идейные соображения не являются ни главным механизмом, ни главной ценностью экстремистских движений. В первую очередь, они опираются на бессознательные структуры, эмоции, инстинкты, веру, предрассудки и суеверия.» [15, с. 389]. В то же время, по мнению Т. Гарра, нельзя утверждать, будто люди, которые насильственным образом реагируют на свое ощущение несправедливости, нерациональны [3, с. 34].
Д.В. Ольшанский выделяет следующие группы мотивов, обусловливающих террористическое поведение: меркантильные, идеологические, мотивы
преобразования или активного изменения мира, мотив власти над другими, мотив интереса и привлекательности террора как сферы деятельности, «товарищеские» мотивы эмоциональной привязанности, мотив самореализации [13, с. 119].
Но как обнаружить стремление к негативной самореализации, что является критерием образа «деструктивного протестного Я»? Можно предположить, что в
тот определяющий момент, когда отрицание, осуждение и ненависть, допущение насилия начинают преобладать в моральной жизни человека над мотивами любви, дружбы, принятия и признания Другого, протест, ранее основанный на идеях справедливости и всеобщего блага, трансформируется в негативный. Важно вовремя обнаружить точку бифуркации, когда протест, накопив огромный негативный потенциал, поворачивается в деструктивное русло. Как правило, такой протест сопровождается радикальным отрицанием традиционных ценностей, заменой их новыми ценностями, рвущимися к максимальной экспансии и захвату большого круга адептов. Механизм трансляции и трансформации традиционных ценностей можно проследить на примере деятельности энтузиастов-фанатиков.
Тоталитарный протест связан с фанатизмом - безграничной преданности излюбленной идее, граничащей с идеей фикс и доводящей человека до самопожертвования и подвигов (Че Гевара, Л. Троцкий). С другой стороны, тоталитарность искажает жизненный путь, будущее, становится источником нетерпимости и истребления всего несогласного с данной идеей или идеологией, включая самоуничтожение. Фанатичную захваченность идеей демонстрирует «Катехизис революционера» С.Г. Нечаева: «Революционер — человек
обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью — революцией. Он живет в этом мире, чтобы его уничтожить...» [11, с. 50-51]. Эти тезисы говорят о тотальном богоборческом протесте, основанном на секулярном и отрицающем моральном сознании.
Если нигилистический протест отрицает все нормы, в том числе и религию, то современное общество все чаще сталкивается с протестом, имеющим другие основания. Самую большую опасность представляют религиозные экстремистские организации - динамичные, «самоорганизующиеся, самоструктурирующиеся системы, оправдывающие убийства, жестокость и другие особо тяжкие деяния» [16, с. 255]. Лидеры этих организаций формируют протестность своих последователей на мощной религиозной основе, используя и трансформируя их религиозное сознание. В сильно выраженном протесте личность, ее ядро (Я), Экзо Я (система отношений) и Эндо Я (удовольствия, влечения), в контексте рассматриваемой модели, являются захваченными
Прото Я и Транс Я настолько, что перестают продуктивно «работать» на личность. Человек становится фрагментом массы, толпы, группы, секты, политики, идеологии, его личность полностью растворяется в них.
Конечно, такая политическая незрелость личности очень выгодна, крайне необходима лидерам террористов, которые могут свободно эксплуатировать «человеческий материал», о чем заявлено в том же «Катехизисе революционера»: «У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение» [11, с. 52].
Уроки истории показывают, что ни одно протестное движение, даже при захвате власти, не может осчастливить человечество. С. Франк объяснял это тем, что такая работа над устроением человеческого счастья по самому своему существу не является творческой или созидательной деятельностью, а сводится к расчистке, устранению помех, т. е. к разрушению [17].
Итак, в современной цивилизации накоплен огромный негативный потенциал протеста, который создает угрозу безопасности. В то же время протест, с его мощной энергией, апеллирует к социуму, заявляет о себе как о действии, требующем признания. Проблема состоит в том, сможет ли протест, обусловленный внутренней неудовлетворенностью, жаждой признания, стремлением к опасности и борьбе, выходу за собственные границы существования, в самой негативности и деструктивности обрести моральный вектор развития, разрешить проблему этического самоопределения и стать полноценным ресурсом позитивного изменения человека и социума.
* * *
1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.
2. Бондырева С.К., Колесов Д.В. Толерантность (введение в проблему). М.: Московский психолого-социальный институт; Воронеж: НПО «МОДЭК», 2003.
3. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб.: Питер, 2005.
4. Гаспарян Д.Э. Социальность как негативность. М.: КДУ, 2007.
5. Достоевский Ф.М. Бесы: в 3 ч. Ставрополь: РИО Красный Крест, 1993.
6. Камю А. Бунтующий человек // Камю А. Философия. Политика. Искусство. М.: Политиздат, 1990.
7. Кожев А. Диалектика Реального и феноменологический метод у Гегеля / Идея смерти в философии Гегеля. М.: Логос, Прогресс-Традиция, 1998.
8. Кропоткин П.А. Анархия: сборник. М.: ООО "Изд-во "Айрис-пресс", 2002.
9. Лазурский А.Ф. Избранные труды по общей психологии. Психология общая и
экспериментальная. СПб.: Алетейя, 2001.
10. Ленин В.И. Полн. собр. соч.: в 55 т. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1960. Т. 34
11. Лурье Ф.М. Нечаевщина: Катехизис революционера // Новый журнал. 1992. № 1-
2. С. 50-54.
12. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: «Русский язык» 1981.
13. Ольшанский Д.В. Психология терроризма. СПб.: Питер, 2002.
14. Письма А.И. Эртеля. М.: Изд-во И.Д.Сытина и К, 1909.
15. Политическая психология / под общ. ред. А.А. Деркача, В.И. Жукова, Л.Г. Лаптева. М.: Академический проект, 2001.
16. Религиозно-политический экстремизм: сущность, причины, формы проявления, пути преодоления: монография / под общ. ред. М.Я. Яхьяева. М.: Парнас, 2011.
17. Франк С.Л. Этика нигилизма (к характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // Вехи: сб. статей «Интеллегенция в России. 1909 - 1910». М.: Молодая гвардия, 1991. С. 175-201.
18. Фрейд З. Психоаналитические этюды. Минск: «Попурри», 1996.
19. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994.
20. Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. Минск: Харвест, 2004.
21. Ясперс К. Смысл и назначение истории / пер. с нем. М.: Политиздат, 1991.
