CC BY
690
Том 157, кн. 3
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Гуманитарные науки
2015
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
УДК 930:001.12
НАУКА И ОБЩЕСТВО: ПУБЛИЧНАЯ ИСТОРИЯ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ ГЛОБАЛИЗАЦИИ*
Л.П. Репина
Аннотация
В XIX в. высокий социальный престиж исторической науки опирался на укрепившееся в коллективном сознании представление об уникальных возможностях использования опыта прошлого как средства решения проблем настоящего и построения «светлого будущего». Осмысление драматического опыта ХХ в. подорвало убежденность в пользе истории, а ускорение глобализационных процессов на рубеже тысячелетий эту ситуацию только обострило. В центре внимания исследователей оказались проблемы взаимодействия академической истории и широкой публики в контексте глубоких общественных трансформаций. Публичная история целенаправленно преодолевает характерное для исторической науки ХХ в. отчуждение от «непосвященных», стремится восстановить интерес широкого потребителя к научной продукции историков, распространить профессиональные стандарты, исторические знания и понимание специфики «ремесла историка» в кругах непрофессионалов.
Ключевые слова: публичная история, общество, историческая культура, наука, глобализация.
В каждую эпоху в связи с изменением условий существования общества по-своему раскрываются природа и возможности человека, его отношения с окружающим миром, формы и содержание социальных взаимодействий, характер нормативно-ценностных систем, ведущие тенденции в развитии культуры. На вызовы и кризисы, столь остро ощущаемые на рубеже веков, формулируются и предлагаются обществу конструктивные ответы, в том числе новые образы культуры и новые модели интеллектуального опыта.
Радикальные сдвиги в мировой политике и экономике, произошедшие за последние десятилетия, преобразовали современное социокультурное пространство. Глобализация относится прежде всего к экономической сфере, но во многом определяет динамику всех процессов [1, 2]. Особенной быстротой отличается развитие средств массовой информации и коммуникационных технологий, которые не просто интенсифицируют международные контакты, а трансформируют
* Исследование поддержано Российским гуманитарным научным фондом (проект № 14-01-00418а).
саму их природу. Во множестве научных публикаций и популярных изданий активно обсуждается вопрос о том, какое воздействие глобализация и информатизация оказывают на состояние общества, каковы их социальные последствия, включая такие темы, как бедность, рост насилия, преступность, наркомания, терроризм и т. д. Одной из самых тревожащих глобальных проблем современной эпохи стали изменения в окружающей среде, а попытки осмысления этой угрозы привели к деконструкции традиционной дихотомии культуры и природы, в том числе ее исторического измерения. Интерес к историческим трансформациям климата, ландшафтов и других аспектов взаимодействия природы и человечества вылился в становление и заметное восхождение так называемой экологической истории (см., например, [3, 4]).
В гораздо меньшей степени подвергаются осмыслению интеллектуальные последствия глобализации и информатизации, в том числе для современного социального и гуманитарного знания и для будущего исторической профессии. А между тем данные последствия проявляются уже весьма отчетливо, причем на самых разных уровнях. Одно из наиболее заметных проявлений - актуализация исторического исследования ставших сегодня наиболее острыми мировых социальных вопросов, таких, например, как проблемы миграций в глобальном контексте или мобилизующей роли этнического самосознания. Не случайно эти и подобные им в прямом смысле глобальные проблемы оказались в фокусе внимания международных конгрессов исторических наук и других крупнейших научных форумов, проходивших в 1990-2010-х годах.
Последние десятилетия ХХ и начало XXI в. ознаменовались глубокими изменениями в структуре и содержании социального и гуманитарного знания, в самой методологии социальных и гуманитарных наук. В этом общем интеллектуальном контексте произошла радикальная перестройка современной исторической науки. Важным качественным сдвигом в мировой историографии явился так называемый культурный поворот, в котором получили свое отражение небывало возросший интерес к проявлениям человеческой субъективности в истории и стремление к ее контекстуализации на новой теоретико-методологической основе, соответствующей глобальному характеру современной цивилизации, целям развития межкультурного диалога и принципу единства в многообразии. Сопоставление ключевых аспектов картин мира, особенностей ценностных систем и содержания культурных идеалов разных исторических социумов и цивилизаций - одна из центральных проблем современной исторической науки.
Тенденции современной историографии многообразны и неоднозначны, профессиональные стандарты диверсифицированы (см. подробнее [5]). Вслед за расцветом микроисторических исследований вырос интерес к макроперспективе глобальной истории, ориентированной на изучение экологических, эпидемиологических, демографических, культурных и интеллектуальных последствий развития глобальных взаимосвязей за последние полтысячелетия. Фактически в течение двух последних десятилетий сформировалась новая научная дисциплина - глобальная история, опирающаяся на представление о когерентности мирового исторического процесса. Впрочем, современное понимание глобальной истории вовсе не исключает, а, напротив, подразумевает наличие множества локальных вариантов и траекторий развития и предпочитает отделяться
от линейных и евроцентристских обобщающих схем в духе христианского универсализма и классических модернизационных теорий. Поиск современного взгляда на бесконечное разнообразие исторического опыта актуализирует сравнительно-исторические исследования, одновременно все больше смещая их в интердисциплинарное пространство. В этом статусе новая стратегия компаративной истории связывается не с деконтекстуализацией сходных явлений в рамках универсалистской или же эволюционной (евроцентристской, по своей сути) парадигмы, а с преодолением евроцентризма, с акцентированием, наряду с обнаруживаемыми аналогиями, контрастов и различий, с последовательным учетом разнообразия локальных контекстов и культурных традиций. В связи с процессом так называемой глокализации чрезвычайно актуальной и критически важной задачей представляется разработка проблемы диалога культур и цивилизаций в ее историческом измерении и интенсификация сравнительно-исторических исследований на основе более теоретически фундированных современных подходов.
Усилия по историческому осмыслению текущих глобализационных процессов приводят к появлению новых научных и образовательных программ, таких, например, как кембриджская программа «Глобализация в исторической перспективе», включающая, помимо прочего, темы по «истории идеи глобализации и глобальных взаимосвязей», по «обратимости глобализации», по «истории Объединенных Наций и международных институтов» и по так называемой интернациональной истории, понимаемой как «история отношений между индивидами и культурами, включая индивидов, одновременно принадлежащих к нескольких культурам или меняющих идентичность, язык общения, страну пребывания и национальность»1. По материалам проведенного в рамках этой программы научного коллоквиума «Глобализация в мировой истории» была опубликована одноименная книга (см. [6]). Примечательна сама тема основного доклада и вводной статьи: «История Глобализации и Глобализация Истории». Интересно, что в новом контексте пересматривается и содержание таких привычных понятий, как «всемирная история» и «европейская история». И дело не только в ставших столь неопределенными дефинициях, а в том, что меняется и усложняется сам облик Европы, и к тому же в век глобализации изменяются отношения Европы с «остальным миром» (см. [7]).
Насущные проблемы современного человечества требуют решительного отказа от доминирующих моделей, которые, по существу, все еще выстраивают исторические процессы и события отдаленного и недавнего прошлого в евро-центристской перспективе, и обращения к мировой истории как истории действительно всеобщей. Это обязательно предполагает разработку новых методов анализа, способных не только выявить общее и особенное, но и дать представление об истории человечества в ее целостности и взаимосвязанности. Данная задача невероятно трудна. И ее трудность состоит в необходимости преодолеть изначальный заряд евроцентризма, чтобы воспринять, понять и, насколько это возможно, освоить мировоззрения других народов, приобрести необходимые знания, чтобы встретить лицом к лицу этот вызов. Стоит вопрос о создании
1 Globalization in Historical Perspective, 1999-2007 // Joint Centre for History and Economics (Univ. Cambridge). - URL: http://www.histecon.magd.cam.ac.uk/research/globalization.htm, свободный.
совершенно нового мира, в котором историк, используя отпущенные ему средства, сделает возможным диалог людей с разнообразными культурами - как в прошлом, так и в настоящем.
В этой связи специалист в области истории мысли не может не обратить внимания на смысловую трансформацию и национальные воплощения европейской идеи универсальной истории, которая прошла большой путь на протяжении истории Нового времени. В российской интеллектуальной традиции динамика изменений в содержании понятия всеобщей истории отнюдь не случайно совпадает с ключевыми фазами в долгом и прерывистом процессе российской модернизации: в первой половине XIX в., в конце XIX - начале ХХ в., в конце 90-х годов - начале XXI в. Заслуживает особого внимания то, что в данные исторические моменты идея всеобщей истории оказывалась значимой не только для профессиональных историков, но и для более широкого круга российских интеллектуалов, принимавших участие в острых публичных идейно-политических дискуссиях о перспективах национальной истории (см. об этом [8]).
Глобализация, неразрывно связанная с коммуникативными процессами, включая коммуникацию идей, поставила на повестку дня новые вопросы и для тех, кто занимается изучением аналогичных процессов в историческом измерении. В результате развернулись оживленные дискуссии о месте и задачах истории идей в эпоху глобализации. Именно в условиях радикального ускорения коммуникаций и очевидного расхождения между экономико-технологическими процессами и идеями, которые движут людьми, определяя их мировоззрение и поведение, особенно остро ощущается необходимость переосмысления теоретических, критических и аксиологических оснований исторической науки. Формирование в обществе новых ценностных ориентиров не только отражается на исходных предпосылках историка и постановке им научных проблем, но и во многом определяет результаты его познавательной и творческой деятельности. По меткому замечанию Антуана Про, «...в конце концов историк создает тот тип истории, который требует от него общество; иначе оно от него отворачивается. Но, с другой стороны, нет такого коллективного общественного проекта, который был бы возможен без исторического воспитания его участников и без исторического анализа проблем» [9, с. 318].
В этом же контексте происходит как переопределение внутридисциплинар-ной иерархии, так и изменение конфигурации междисциплинарных полей в номенклатуре и отношениях исторических субдисциплин друг с другом и в векторах кооперации истории с другими областями знания. Не случайно текущие задачи интеллектуальной истории сегодня нередко напрямую связываются с осмыслением проблем междисциплинарной коммуникации. Именно в междисципли-нарности видится «одна из спасительных черт истории идей», которая «не дает ей закостенеть в ортодоксальности какой-то одной дисциплины» [10, с. 17]. Это во многом справедливое замечание может быть отнесено и к другим областям историографии. В начале ХХ! столетия, когда история совершает свой очередной виток - «культурный поворот», в рамках социокультурного подхода ставится новая задача - раскрыть культурный механизм социального взаимодействия. В сложившейся исследовательской ситуации все явственнее ощущается перенос значения с академических дисциплин на проблемы, которые формулируются,
по существу, как трансдисциплинарные, то есть которые в принципе не могут быть поставлены в конституированных дисциплинарных границах, вследствие чего последние постепенно теряют свою прежнюю актуальность. В этой связи можно говорить и о размывании дисциплинарных границ, и о просматривающейся перспективе формирования все новых, над-дисциплинарных областей со-циогуманитарного знания. Так или иначе, но совершенно очевидно, что многие выделившиеся субдисциплины имеют общий теоретический, методологический и концептуальный арсенал, демонстрируют общее направление развития и различаются лишь по специальной предметной области, что создает предпосылки не только для плодотворного сотрудничества между разными внутри-дисциплинарными специализациями, но и для их последующей реинтеграции.
Вместе с тем все более явно на первый план в современном интеллектуальном пространстве выходит проблема взаимодействия-диалога исторической науки и общества, формирования общей зоны понимания между научным и общественным дискурсами. Становление истории как науки, профессионализация исторического знания постепенно привели к обособлению исторических исследований, замыканию их в академическом и университетском пространстве. Развитие внутринаучной и интердисциплинарной коммуникации не снимает проблемы внешней коммуникации научного сообщества, что во многом влияет на формирование образа современного ученого-историка в массовом сознании, востребованность и успешность исторических исследований. Процессы внут-ринаучной интеллектуальной интеграции, которые уже стали реальностью, должны получить продолжение в интеграции исторической науки и общества.
В современной историографии отнюдь не остаются незамеченными те изменения, которые происходят в области общественно-исторического сознания, исторической эпистемологии и рефлексивной (науковедческой, философской, социологической и т. д.) реконцептуализации исторического знания, в оценке познавательных возможностей исторической науки. По сути, речь сейчас идет о формировании нового исторического сознания, способного адекватно осмыслить свершившиеся и свершающиеся в мире перемены, критически преодолеть евроцентристскую перспективу, о создании новой исторической культуры и нового образа исторической науки.
Вполне закономерно тема общественного потенциала и роли исторической науки в последние десятилетия стала одной из ведущих в мировой историографии, в общественных дискуссиях и публицистике. Обращение к ней не только затрагивает многие аспекты самой исторической науки, но и отражает потребности широкой общественности, придавая научной дискуссии о социальных функциях, пользе истории и ответственности историка публичный характер. Какую роль способна сыграть в этом процессе историческая наука? Историки задаются вопросом о том, как изменяется сам образ исторической науки в современной ситуации «стремительно прибывающего будущего» - и в глазах самого профессионального сообщества, и в обществе в целом. Как изменяется статус истории в системе научных дисциплин, какое место она занимает в иерархии ценностей современной культуры? Что происходит с функциями исторического знания в условиях все ускоряющихся социальных трансформаций? Как сказываются процессы глобализации и обеспечивающие их новые
информационные технологии на структуре исторического знания и формах его презентации? И смежный круг вопросов: каковы назначение и задачи работы профессиональных историков? Что дает история для решения наболевших вопросов существования людей в становящемся все теснее и взрывоопаснее мире? Как она сегодня «учит жизни»? Как она вообще может учить жизни современников, опираясь на принцип историчности постоянно меняющейся действительности (а стремительность этих перемен все время нарастает, что ускоряет процесс отчуждения недавнего прошлого и делает его опыт нерелевантным)? И как тогда могут быть «оправданы» (с точки зрения практической пользы) профессиональные занятия историей в глазах общественности?
Эти насущные проблемы осознаются ведущими историками, придерживающимися разных методологических парадигм, за исключением, быть может, тех радикальных постмодернистов, которые вообще отрицают концепцию научной истории в любом ее виде и ее роль в социуме, призывая «забыть об истории» и «обходиться без исторического сознания». Впрочем, представители исторической профессии не согласны с подобными постулатами .
Разумеется, изучение истории помогает понять людей, человеческий опыт, происхождение изменений в обществе, дает почву для размышлений по поводу морали и доставляет эстетическое наслаждение, создает условия для самоидентификации и делает обывателей гражданами, развивает способность анализировать и критически мыслить, оценивать многообразные свидетельства и их различные интерпретации, расширяет эрудицию и кругозор. И все же при всех несомненных аргументах относительно общественной пользы исторической науки ее огромный потенциал может остаться невостребованным, если не будут вновь обретены в значительной степени утраченные узкоспециализированной историографией ХХ в. эстетическая привлекательность, непосредственный контакт и общий язык с публикой. Без этого восстановление интереса широкого потребителя к научной продукции профессиональных историков представляется совершенно нереальным. Изучение новаций в исследовательских практиках историков с одной стороны и анализ накопленного успешного опыта трансляции подобных наработок в образовательные программы (разных уровней) публичной истории в университетах (а их уже достаточно много) с другой стороны могли бы дать важные ориентиры для реализации общественного потенциала исторического знания.
К дополнительной рефлексии побуждает все более очевидный для современной гуманитаристики факт, что историография была экспортирована в культуры, которые первоначально ее не имели, но совсем не таким образом, как современные естественные науки (см. [12]). Сегодня уже общим местом стало признание как историчности самого понятия науки, так и факта одновременного «мирного сосуществования» различных концепций научности. Для многих участников дискуссий становится все более очевидным, что сохранение за «ремеслом историка» достойного общественного статуса невозможно без осмысления всех последствий пройденных современными гуманитарными науками «методологических поворотов», без создания новых теоретических моделей
2 Мне уже приходилось писать об этом достаточно подробно: см. [11].
и восстановления синтезирующего потенциала исторического знания на новом уровне.
В XIX столетии, которое недаром называют «историческим веком», высокая степень доверия к истории и социальный престиж исторической науки опирались на укрепившееся в общественном сознании представление о преемственности исторического развития человеческой цивилизации и, соответственно, об уникальных возможностях использования опыта прошлого как средства решения проблем настоящего и построения «светлого будущего». Однако осмысление драматического опыта ХХ в. подорвало убежденность в пользе истории и сложившиеся отношения «наставницы» и «прилежного ученика» между исторической наукой и обществом. Однако то, что историческое объяснение не соответствует жестким критериям научности в ее традиционном понимании, восходящем ко второй половине XIX в., не делает историческое познание менее строгим в плане соответствия высоким профессиональным стандартам и тем более не оставляет его невостребованным. Четко обозначившийся на заре нового тысячелетия парадигмальный сдвиг способен вернуть истории веками принадлежавшее ей центральное место в культуре.
Нельзя не признать значение и справедливость такого определения: «История - это самая богатая знаниями, сведениями, самая живая и, быть может, самая захламленная область нашей памяти, но вместе с тем это основа, дающая всякому существу недолговечный свет его существования» [13, с. 244]. Именно последнее утверждение представляет собой главную социальную функцию истории. Историческое объяснение в широком смысле остается общественной необходимостью, являясь существенной составляющей не только познавательных процессов, но и ориентации людей в окружающем мире, осуществления ценностного выбора, любой процедуры принятия решений и выработки стратегий поведения, в том числе в повседневной жизни, поскольку мы постоянно обращаемся к прошлому, когда осуществляем свой выбор на будущее.
Таким образом, речь идет не об удовлетворении любопытства, а об «интересе экзистенциального характера» [14, р. 421]. И в таком контексте не выглядит натяжкой фраза о «настоятельной необходимости истории», которую канадский историк Гед Мартин вынес в подзаголовок своей книги о «будущих проекциях прошлого» [15]. Особенно острой потребность в придании исторической опоры человеческому существованию становится в наше «сверхбыстрое», «самоускоряющееся» время, когда необычайный темп изменений моментально превращает будущее в настоящее, а настоящее в прошлое .
Во второй половине прошлого века историческая наука обогатилась новыми объектами и методами исследования, был вовлечен в научный оборот колоссальный массив новых источников, выработан целый ряд принципиально новых подходов к анализу традиционных источников, появились новые эффективные способы обработки информации. Но изменения касались не только познавательных средств. Многие социальные функции историографии - идентификационная, воспитательная, развлекательная - в условиях беспрецедентного разрастания
3 Оригинальную разработку этой темы с детальным сопоставлением характеристик «быстрой» и «сверхбыстрой» темпоральностей см. в [16].
пропасти между профессиональным и обыденным историческим сознанием были эффективно освоены средствами массовой информации. Усугубило ситуацию распространение в околонаучной исторической культуре постмодернистского лозунга «каждый сам себе историк». Принцип исторического исследования посредством критического изучения первоисточников ныне разделяется очень немногими за пределами профессиональной среды. И даже публикации источников в Интернете, онлайновые курсы и обучающие программы для любителей не делают ситуацию менее проблематичной. Для преодоления разрыва и создания условий нового диалога, по всей видимости, необходимы изменения в самой профессиональной исторической культуре, в том числе ее планомерная «экспансия» в Web-пространство.
В сфере общественного сознания особенно рельефно обнаруживается социально-воспитательная функция и прагматика исторической науки, реализуется ее мировоззренческий потенциал, познавательная и практическая ценность, задействуются механизмы ее влияния на развитие общества и его отдельных групп. И наоборот, главным образом через ситуацию, складывающуюся в общественном сознании и общественном мнении, через формирующиеся в их рамках стереотипы восприятия, уровни понимания и доверия, критерии полезности, идеальные образы и горизонты ожиданий осуществляется детерминирующее воздействие социокультурного контекста на современное историческое знание и перспективы развития исторической науки. Все эти процессы нуждаются как в специальных научных исследованиях, так и в аналитических разработках рекомендательного характера и в практических мероприятиях, призванных способствовать открытому диалогу профессионалов с самой широкой, массовой аудиторией и повышению социального статуса исторического знания, особенно в России - стране с грузом «непредсказуемого прошлого», а также с бурно развивающимися процессами регионализации и переопределения групповых иден-тичностей.
Важная роль в этой необходимой для сообщества историков коммуникативной стратегии должна принадлежать публичной истории, ориентированной на аудиторию за пределами профессионального научного сообщества, или так называемой истории для всех. Именно такая история способна преодолеть отчуждение от «непосвященных», оперативно отвечать на социальные запросы, общаясь с самой широкой публикой на понятном ей языке и используя современные средства коммуникации.
Необходимость активного участия историков в таком диалоге осознается в академической среде. Эта насущная задача подчас (при благоприятных условиях) реализуется в крупных образовательных проектах. Так, уже в 90-е годы и в первые годы XXI в. в университетах целого ряда западных стран были введены специальные учебные программы и созданы научные советы, центры, институты, общества, периодические издания по публичной истории4, призванной распространять профессиональные стандарты, исторические знания и навыки исторического мышления в кругах непрофессионалов. Нельзя не отметить
4 Например, Национальный совет по публичной истории и журнал The Public Historian в США, Центр публичной истории и журнал The Public History Review в Австралии и др.
с сожалением, что в России подобные центры и программы пока должного развития не получили.
В современной научной и околонаучной литературе имеют хождение многочисленные неоднозначные, а нередко весьма путанные определения публичной истории. Полезную работу по их сопоставлению, классификации и интегрированию проделала Ирина Савельева [17]5, предложив в итоге такое: публичная история представляет собой совокупность подходов и практик, направленных на идентификацию, сохранение, интерпретацию и презентацию исторических артефактов, текстов, структур и ландшафтов во взаимодействии историков-профессионалов с широкой публикой. Думается все же, что было бы достаточно обозначить весь этот разношерстный набор практик, сопротивляющийся дисциплинарному определению, как комплекс средств для представления научного исторического знания широкой публике и для формирования знания о прошлом в обыденной жизни.
Музу истории Клио нередко представляют двуликой, как Янус. Образ истории в интеллектуальной культуре и в общественном сознании, действительно, раздваивается: история как наука и история как искусство («ремесло»), история конвенциональная («критическая») и неконвенциональная («эмфатическая»), которую иногда по аналогии с паранаукой называют «параисторией». Впрочем, «неконвенциональность» оказывается весьма относительной, поскольку и эта форма истории представляет прошлое лишь опосредованно: «обе они подчиняются и конвенциям репрезентации, и конвенциям второго порядка, определяющим, как признавать и оценивать конвенции первого порядка» [19, р. 5]. Мне представляется возможным обозначить эту характерную двуликость несколько иначе: с одной стороны, история академическая (аналитическая, рефлексивно-критическая), соответствующая научным стандартам, конвенциям и ценностям профессионального сообщества, а с другой - обращенная «к граду и миру» история прикладная (популярная, публичная).
Тема потребителя продукции историка, его целевой аудитории стала необычайно актуальной уже в конце прошлого века, когда дальновидные специалисты начали все больше внимания обращать на особенности различных сфер «общественного использования истории» и практического применения добываемых историками знаний, размышлять о сложных взаимоотношениях профессиональных историков с их внеакадемической аудиторией, или публикой [20, 21]. В ряду центральных проблем «истории, открытой для публики» - «самодеятельная история» семьи, прихода, локального сообщества, институциональные механизмы реализации социально-воспитательного потенциала истории, взаимосвязь исторической науки и образования, возможность воздействия достижений науки на общество через преподавание и в средней, и в высшей школе. Публичная история изучает влияние на формирование массовых исторических представлений таких публичных институтов, как музеи, библиотеки, архивы и фонды культурного наследия, а также популярной и художественной литературы, изобразительного искусства, театра, кино и телевидения (см. об этом [22]). Ее главный вопрос был очень точно сформулирован в специальном проекте
5 Об «исторических корнях» публичной истории см. также [18].
Австралийского центра публичной истории (под названием «Австралийцы и Прошлое»): «как простые люди узнают об историческом прошлом, оценивают его и действуют в соответствии со своими знаниями о нем»6. Подобного рода исследования, естественно, опираются на социологические опросы и специальные методики устной истории.
Центральное место занимает изучение влияния опыта истории на политику. Уже Фукидид отмечал роль знаний о прошлом в выработке политических действий. Исторические аргументы всегда активно использовались в политической практике, в общественных дискуссиях и в социальных программах. В современном мире уже нет сомнений по поводу роли исторического опыта, использования информации, знаний, представлений о прошлом в процессе принятия политических и других решений, связанных с намерением достичь определенной цели. Публичная история переводит эту аксиому в актуальную образовательную практику, осуществляя специальную подготовку историков-консультантов для работы в государственных структурах и органах местного самоуправления.
Учебные программы центров публичной истории предполагают подготовку специалистов-историков для работы вне университетской среды, за пределами сферы науки и профессионального образования. Они нацеливают выпускников на применение полученных ими профессиональных знаний и навыков в самых разных сферах деятельности: в качестве работников правительственных организаций, консультационных агентств, торгово-промышленных корпораций и юридических фирм, культурно-исторических обществ, школ, музеев, архивов и библиотек.
В ракурсе «истории для всех» может быть также акцентирован и вклад исторической науки в общий комплекс научных знаний, что дает возможность эффективно примененять историческую рефлексию, специфические исследовательские приемы и методики в самых разных пластах познавательной деятельности и в общественной практике.
Важнейшая функция исторической науки состоит в воздействии на общественное сознание, на представления людей об окружающем мире и об обществе, в котором они живут, а также о своем далеком и недавнем прошлом. Сторонники и разработчики программ публичной истории прилагают усилия для раскрытия механизмов такого воздействия, причем как научного знания, так и мифологических построений. Вообще, тема мифов в истории, роли доминирующих и конкурирующих версий прошлого, сложившихся спонтанно или умело внедренных в массовое сознание, привлекает все большее внимание мировой историографии. Особая проблема - историческая и культурная память о коллективном прошлом, которая является неотъемлемой составляющей групповой, социальной и национальной идентичности. Новый поворот привел к интенсивной разработке различных аспектов проблемы культурно-исторических символов, «мест памяти» и «образов прошлого» (как ключевых символических элементов памяти некоторой общности), «исторической мифологии», которой посвящены уже сотни исследований (см. [23]). Выясняются условия и механизмы формирования и фиксации представлений об опыте недавнего прошлого и долговременной
6 Информацию о новых проектах см. на сайте Австралийского центра публичной истории, уже заслужившего широкую известность и авторитет: http://www.uts.edu.au/research-and-teaching/our-research/australian-centre-puЫic-Ыstory.
исторической памяти, способы коммеморации, воздействие образов прошлого в социальной и культурной памяти на мотивацию поведения индивидов и групп, приемы инструментализации исторической памяти («политики памяти») и использования «исторических» построений в прошлых и текущих этнических, конфессиональных и национальных конфликтах .
Для того чтобы сохранить за «ремеслом историка» достойный общественный статус необходимо осмыслить современное состояние историографии и восстановить синтезирующий потенциал исторического знания. Именно на эти ключевые проблемы была ориентирована состоящая из целого ряда исследовательских проектов научная программа Центра интеллектуальной истории Института всеобщей истории РАН, реализованная в 2000-2012 гг. В программе была поставлена цель - раскрыть общественную роль исторической науки, место исторического знания и исторического сознания в развитии общества и цивилизации на разных этапах истории и особенно на рубеже XX - XXI вв., когда в ситуации глубоких общественных и культурно-исторических трансформаций эта проблема вновь выдвинулась на первый план, а интенсивность ее обсуждения приобрела беспрецедентный характер. Особое внимание было уделено выявлению особенностей формирования различных исторических традиций, институциональным механизмам реализации социально-воспитательного потенциала истории, ее общенаучной ценности и богатства междисциплинарных связей, грядущих перспектив и способов интеграции исторической науки и образования, анализу социальной памяти, представлений о прошлом как неотъемлемой составляющей групповой, социальной и национальной идентичности, значению критической функции научной историографии, а также проблемам исторического сознания, определяемого как структурообразующая часть общественного сознания и важнейшая категория его анализа.
Обсуждение многочисленных вопросов, поставленных перед исторической наукой современным обществом, должно быть непременно продолжено - и не только историками, но и заинтересованными представителями других областей гуманитарного, социального и естественнонаучного знания. Однако, как обсуждение, так и решение этих вопросов невозможно без глубокого анализа теоретических оснований, методологических аспектов и актуальной исследовательской практики мировой историографии. Необходимо развернутое критическое исследование не только содержания публичной истории, но и всей структуры отношений между научным и популярным знанием, системы форм и методов публичной репрезентации прошлого, специфических процессов трансляции научного знания в СМИ. В фокусе анализа должны оказаться не только социальные аспекты, связанные с изучением публичной истории как формы совместной социокультурной практики современных историков и непрофессионалов, ее уже сложившихся и только формирующихся институтов (образовательных и коммуникационных), но и существенные когнитивные аспекты, прежде всего проблема языка описания прошлого, в котором научность и доступность должны быть реализованы в непротиворечивом единстве.
7 Подробный анализ исследований данного направления см. в [24, главы 10, 11, 25].
8 Результатом этих исследовательских проектов стали, в частности, следующие коллективные труды: [26-31].
Summary
L.P. Repina. Science and Society: Public History in the Context of Historical Culture of the Globalization Era.
In the 19th century, which is known as the historical age, the high degree of trust to history and the social prestige of historical science were based on the idea entrenched in the public consciousness about the continuity of historical development of human civilization and the unique opportunities for using the past experience as a means to solve problems in the present and build "the bright future". However, understanding of the dramatic experience of the 20th century undermined the belief in the usefulness of history. This situation was greatly aggravated by the intensification of globalization processes at the turn of the 20th and 21st centuries. The problems of interaction between academic (professional) history and the general public of concrete societies, as well as changes in their relations in the context of deep social transformations turned out to be at the center of attention of many researchers. Public history purposefully overcomes alienation from "the uninitiated", which is typical for historical science of the 20th century; it strives to restore the interest of the consumer to the production of historians, as well as to propagate professional standards, historical knowledge, and proper understanding of the specific character of "historian's craft" among the wide circles of non-professionals.
Keywords: public history, society, historical culture, science, globalization.
Литература
1. On the Edge. Living with Global Capitalism / Ed. by W. Hutton, A. Giddens. - London: Jonathan Cape, 2000. - 241 p.
2. Гидденс Э. Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь. - М.: Весь мир, 2004. - 116 с.
3. Historical Ecology. Cultural Knowledge and Changing Landscapes / Ed. by C.L. Crumley. - Santa Fe: SAR Press, 1994. - 304 p.
4. Fay B. Environmental History: Nature at Work // History and Theory. - 2003. - V. 42, No 4. - P. 1-4.
5. Torstendahl R. The Rise and Propagation of Historical Professionalism. - N. Y.: Routledge, 2015. - 258 p.
6. Globalisation in World History / Ed. by A.G. Hopkins. - Cambridge: Pimlico, 2002. -288 p.
7. Giddens А. Europe in the Global Age. - Cambridge: Polity Press, 2007. - 246 p.
8. Репина Л.П. Всеобщая история в российской интеллектуальной традиции // Диалог со временем. - 2006. - Вып. 17. - С. 5-11.
9. Про А. Двенадцать уроков по истории. - М.: РГГУ, 2000. - 334 с.
10. Мегилл А. Глобализация и история идей // Диалог со временем. - 2005. - Вып. 14. -С. 11-20.
11. Репина Л. П. «Новая историческая наука» и социальная история. - М.: ИВИ, 1998. -282 с. (2-е изд., испр. и доп. - М.: URSS: ЛКИ, 2009 - 316 с.).
12. Интервью с Хейденом Уайтом // Диалог со временем. - 2005. - Вып. 14. - С. 335-346.
13. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. - СПб.: A-cad, 1994. -406 с.
14. Bouwsma W.J. A Usable Past: Essays in European Cultural History. - Berkeley: Univ. California Press, 1990. - 444 p.
15. Martin G. Past Futures. The Impossible Necessity of History. - Toronto: Univ. Toronto Press, 2004. - 305 p.
16. Шкуратов В.А. Сверхбыстрое время - новые времена? // Образы времени и исторические представления: Россия - Восток - Запад / Под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2010. - С. 367-385.
17. Savelieva I. 'Public History' as a Vocation. Basic Research Program. Working Papers. -Moscow: National Research University Higher School of Economics. - 29 p.
18. Махов А.С. Рой Розенцвейг: делая историю публичной // Диалог со временем. -2013. - Вып. 43. - С. 180-189.
19. Fay B. Unconventional History // History and Theory. - 2002. - V. 41, No 4. - P. 1-6.
20. Jordanova L. History in Practice. - London: Arnold, 2000. - 224 p.
21. Seeing History: Public History in Britain Now / Ed. by H. Kean, P. Martin, S.J. Morgan. -London: Francis Boutle, 2000. -193 p.
22. History and the Media / Ed. by D. Cannadine. - London: Palgrave Macmillan, 2004. -175 p.
23. Репина Л.П. Память и знание о прошлом в структуре идентичности // Диалог со временем. - 2007. - Спец. вып. 21: Исторические мифы и этнонациональная идентичность. - С. 5-21.
24. Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX - XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. - М.: Кругъ, 2011. - 560 с.
25. Репина Л.П. Феномен памяти в современном гуманитарном знании // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. - 2011. - Т. 153, кн. 3. - С. 191-201.
26. Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени / Под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2003. - 405 с.
27. История и память: историческая культура Европы до начала Нового времени / Под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2006. - 768 с.
28. Диалоги со временем: память о прошлом в контексте истории / Под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2008. - 799 с.
29. Образы времени и исторические представления: Россия - Восток - Запад / Под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2010. - 959 с.
30. Кризисы переломных эпох в исторической памяти / Под ред. Л.П. Репиной. -М.: ИВИ РАН, 2012. - 336 с.
31. Идеи и люди: интеллектуальная культура Европы в Новое время / Под ред. Л.П. Репиной. - М.: Аквилон, 2014. - 847 с.
Поступила в редакцию 02.12.14
Репина Лорина Петровна - доктор исторических наук, член-корреспондент РАН,
заместитель директора, заведующий отделом историко-теоретических исследований,
руководитель Центра интеллектуальной истории, Институт всеобщей истории РАН,
г. Москва, Россия.
E-mail: [email protected]
