CC BY
41
УГРОЗЫ И БЕЗОПАСНОСТЬ
14 (251) - 2014
УДК 314.7
научно-образовательная система стратегического планирования
для целей управления демографическими процессами
в россии как фактор национальной безопасности
С. В. КОРОЛЁВ,
доктор юридических наук, профессор, главный научный сотрудник E-mail: sko.05@mail.ru Институт государства и права РАН д. Г. КОРОВЯКОВСКИЙ, кандидат юридических наук,
доцент кафедры финансово-правовых дисциплин E-mail: sirah13@mail.ru
Юридический институт Московского государственного университета путей сообщения (МИИТ)
В статье проанализированы процессы миграции на территорию России, проведен анализ ключевых терминов в области миграции. На основании зарубежного опыта и имеющихся нормативно-правовых актов на пространстве СНГ авторы делают вывод о необходимости усиления национальной безопасности России, в частности в области миграции на пути к единому экономическому пространству.
Ключевые слова: миграционная политика, миграционные процессы, коммуникационное пространство, социокультурная среда, миграционные потоки, рынок труда, демографическая политика.
Ключевые понятия по данной тематике можно описать следующими терминами: «система», «систематизация», «структура», «иерархия», «информация», «документ», «цель», «задача», «полнота цели», «оптимальность цели», «решение задачи», «стратегия», «план», «стратегическое планиро-
вание», «сферы стратегического планирования», «стратегический приоритет», «реализация стратегических приоритетов», «управление», «демография», «пространство», «политика», «демографическая политика», «методика», «модель», «технология», «концепция», «анализ», «синтез», «критерий анализа», «сценарное моделирование», «эмергентность», «комплексность», «контингентность», «конвергенция», «точка невозврата», «бифуркация», «биполяр-ность», «двоичный код», «минимакс» (как понятие социологии), «максимин» (как понятие социологии), конфликт «минимакса» и «максимина».
В ходе анализа ключевых терминов осуществляется их семантическая систематизация в рамках рабочей иерархии указанных понятий. Данная семантическая систематизация позволяет, на взгляд авторов, отделить друг от друга онтологический, деонтологический и эпистемологический аспекты. Например, слово «демография» входит
в ряд онтологических понятий, т.е. тех терминов, которые эксплицируют или выявляют факты действительности. Слово «модель» относится к классу эпистемологических понятий, т.е. тех терминов, при помощи которых можно сопоставлять онтологические понятия. Слово «задача» представляет собой деонтологический термин, который предвосхищает возможную и настоятельно необходимую ситуацию в будущем, т.е. возможную будущую онтологию («надо, чтобы стало то, чего еще нет»).
Наибольший интерес представляют смешанные термины, которые можно рассматривать как инструменты «цементирования» теории с практикой. Так, слово «политика» является онтологическим термином, погруженным в деонтологию (нормативную необходимость) действия. Центральное, т.е. буквально связующее, положение таких смешанных терминов между «чисто онтологическими» и «чисто эпистемологическими» понятиями позволит, по мнению авторов, обеспечить необходимую степень приближения к современной российской реальности без утраты теоретической, а значит, и стратегической перспективы.
Для целей данной статьи не пригодны ни догматы традиционных идеологий (христианство, ислам, буддизм), поскольку эти идеологии в условиях федеративного государства трудно совместимы друг с другом, ни, тем более, рецепты нерелигиозных идеологий, прежде всего (нео) классического либерализма с его акцентом на индивидуальных правах и свободах. Его рецепты, например, в духе математической теории игр (game theory) или теории публичного выбора (public choice theory), считают авторы, являются непригодными по той простой причине, что демографические проблемы вызваны социальными причинами, которые определяют индивидуальные нужды, а не наоборот. Демографические проблемы в первую очередь являются проблемами семьи, а либерализм «семьей» в ее социологическом смысле не интересуется в принципе. Соответственно, в центр проблемы данной статьи авторы должны поставить не отдельного «индивида» с его либеральными свободами, а человеческий коллектив (в минимуме — это семья) как сообщество, подчиненное как гетерономным, так и автономным нормам социального взаимодействия (в духе Л.И. Петражицкого).
Неделимой единицей авторы выбрали институциональные формы человеческого взаимодействия (семья, студенческая группа, группа по
интересам, например спортивная команда и т.п.), а не отдельных лиц как «носителей конституционных прав». Любое человеческое сообщество (в том числе и маргинальные группы, например группы этнических хулиганов в российских мегаполисах) рассматривается авторами как эмергентно-контин-гентный фактор.
Эмергентным он является ввиду того, что любая группа — большая или малая — буквально вырастает или даже внезапно появляется из своего социального окружения, тем самым она даже может структурировать «социальный хаос» на ближайшей к себе социальной периферии. Эмергентностью как таковой, строго говоря, нельзя управлять, поэтому социальные образования, насаждаемые сверху, «силой государственного авторитета», изначально отличаются эмергентной слабостью, т.е. ненатуральностью, социальной неукоренностью. В случае социального противостояния слабоэмергентная группа не имеет шансов против сильноэмергентной группы точно так же, как официальный, назначенный сверху лидер не имеет шансов против так называемого неформального лидера.
Контингентость каждой социальной группы предопределена так называемым стечением обстоятельств, которые постоянно варьируются и по-разному комбинируются. Контингетность присуща любой группе даже на стадии ее эмергентности, поскольку заранее неизвестно, какие именно факторы, в какой комбинации группу с какими характеристиками могут «породить». Контингентный фактор одновременно дестабилизирует систематику или структуру социальной группы и в то же время способен — за счет внезапного изменения внутренней структуры группы или векторов и характера внешних на нее воздействия — обеспечить ее временную стабилизацию и даже усиление. Классические (закрытые) социальные системы, которые нацелены на контроль за собственной инновативностью и озадачены сохранением традиционной структурной жесткости, являются слабоконтингентными и — как правило, слабоэмергентными группами. Они вынуждены бояться «всего нового и неизведанного». Напротив, «открытые социальные системы», которые открыты прежде всего для нестабильности социальной динамики и которые внутри этой нестабильности постоянно находят «случайные точки» опоры и временной стабилизации, являются одновременно сильноконтингентными и сильноэмергентными группами.
Независимо от степени эмергентности и кон-тингентности, все социальные группы вовлечены в динамику двух классов стратегических конфликтов:
• конфликты в пространстве;
• конфликты во времени.
История человечества является нескончаемой чередой таких классических конфликтов в пространстве, как трансграничные и локальные войны. В инструментальном плане федерация как форма политико-территориального устройства как раз является формой нейтрализации внутренних территориальных конфликтов или контроля за ними. Поскольку пространство не имеет базовых характеристик, абсолютно независимых от времени, то конфликты в пространстве одновременно можно рассматривать как синхронические конфликты.
По аналогии конфликты во времени в рамках единого пространственно-временного континуума следует рассматривать как диахронические конфликты, в том числе и как временной разрыв в едином (национальном или социокультурном) пространстве. Классическим примером конфликта во времени является тематизированный И.С. Тургеневым конфликт «отцов и детей», а также конфликт поколений в романе Ф.М. Достоевского «Бесы».
Все остальные конфликты — социально-экономические конфликты, социокультурные конфликты (цивилизационные конфликты в терминах С. Хантингтона), политические конфликты — поддаются научному анализу в терминах пространства и времени. Другими словами, указанные конфликты сводимы либо к конфликтам в пространстве, либо — к конфликтам во времени. Особый интерес для теории и особую актуальность для социальной реальности современной России представляют смешанные, а именно пространственно-диахронические конфликты.
Например, «таджикский вопрос» в Москве является не только проблемой становления пространственно замкнутой (отторгаемой и отторгающейся) этнической диаспоры, но и проблемой диахронического столкновения урбанистского образа жизни с клановым среднеазиатским менталитетом, которому неизвестны ценности индивидуализма, либерализма и квазизападного стиля жизни так называемых коренных москвичей. Таким образом, современная Москва, как и большинство мегаполисов мира, вмещает в себя не только пространственное этнокультурное размежевание, но и хронологический разлом, т.е. напряженное сосуществование так
называемой современной ментальности и неевропейского менталитета доиндустриальной эпохи.
В результате в массовом сознании России стихийно создается идеологически контрпродуктивные образы «коренного москвича» и «приезжего неславянина». Через призму указанных идеологем рассматриваются реальные люди, между которыми якобы априорно, как, например, между представителями разных индийских каст, в принципе невозможны смешанные браки. При таком подходе значительная доля представителей таджикской интеллигенции (бывших в эпоху СССР врачами, инженерами, учителями и т.п.) в российских мегаполисах обречена на социальную маргинализацию. Здесь диахронический аспект («временной разлом») «этнического конфликта» стремится к нулю, поскольку указанная часть мигрантов готова к социокультурной адаптации к современному мегаполису и даже к частичной ассимиляции через смешанные браки.
С другой стороны, неконтролируемый приток все новых и новых неквалифицированных, необразованных и социокультурно чуждых мигрантов и в самом деле представляет угрозу для национальной безопасности России. Здесь диахронический аспект конфликта является уже доминирующим по отношению к пространственному. В этом позиция москвичей полностью совпадает и с позицией самих этнических маргиналов, в принципе не готовых к социокультурной адаптации, поскольку для них этническая клановость — это, пожалуй, единственная гарантия их непрозрачного, (полу)криминального пребывания на территории иностранного государства.
С учетом пространственной и диахронической доминанты зарождения и становления российской государственности представляет особый интерес евразийская идеология (Николай Николаевич Алексеев,1 Петр Николаевич Савицкий,2 Николай Сергеевич Трубецкой3), которую несложно формализовать как раз в терминах евразийского пространства и евразийской истории. В плане демографической политики евразийская идеология привлекательна, прежде всего, такими своими характеристиками,
1 Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998.
2 Савицкий П.Н. Географические и геополитические основы евразийства // Классики геополитики, ХХ век. М.: АСТ, 2003.
3 Трубецкой Н.Н. Европа и человечество// Классики геополитики, ХХ век. М.: АСТ, 2003; Трубецкой Н.Н. Мы и другие // Классики геополитики, ХХ век. М.: АСТ, 2003; Трубецкой Н.Н. Русская проблема // Классики геополитики, ХХ век. М.: АСТ, 2003.
как полиэтническая доминанта, кросс-культурный симбиоз (а не только межцивилизационная толерантность по схеме западноевропейского мультикультурализма), приоритетный интерес к сотрудничеству с ближним центральноазиатским и дальневосточным зарубежьем.
Решение многих внутренних проблем демографической ситуации в Российской Федерации предполагает переосмысление приоритетов национальной финансовой политики и самого понятия «финансы». Прежде всего, термин «финансы» не является исключительно формальным и идеологически «нейтральным» понятием. Формальные аспекты финансовой политики и финансового права необходимо дополнить (и откорректировать) материальными аспектами термина «финансы». Меркантилистская политика современного налогового государства и налогового права, когда государство должно неустанно реформировать налоговую систему ради увеличения налоговых поступлений, воочию доказывает свою неэффективность в контексте идеологии социального государства. Доходы государства — не самоцель, а лишь инструмент для реализации государственных расходов. Таким образом, цели и структура государственных потребностей (в духе социологии финансов Р. Гольшайда4) должны определять цели и структуру налоговой системы, а не наоборот.
С учетом сказанного, приоритеты в рамках той или иной модели национального стратегического планирования должны, на взгляд авторов, отражать структурные взаимосвязи между:
• социологией;
• политикой (как сферы доминирования политического класса);
• национальной системы права.
Соответственно, любые (нефальсифицированные) данные социологических исследований имеют приоритет перед любой политической концепцией. При этом решающее значение имеют критерии реализуемости политических программ, включающие в себя междисциплинарные (социологические, психологические, этнографические, юридические и т.п.) аспекты. Политические цели и задачи, в свою очередь, определяют модификацию содержания целей и задач национальной системы права.
4 Goldscheid R., Schumpeter J. Die Finanzkrise des Steuerstaates. Beiträge zur politischen Ukonomie der Staatsfinanzen. Fr/M., 1976.
Для методики систематизации и иерархизации документов стратегического планирования особое значение имеет сравнительная теория источников права. Так, немецкая доктрина публичного права традиционно различает материальный и формальный закон, с одной стороны, и материальный и процессуальный закон — с другой. Материальный и формальный критерии при классификации нормативно-правовых актов являются продуктом теории разделения властей Ш.-Л. Монтескье: соответственно, любой акт законодателя считается законом в формальном смысле. Акты же органов исполнительной власти, по определению, даже если они имеют природу нормативного акта, не могут считаться формальными законами.
Для наших задач более интересным представляется разграничение между материальным законом, который содержит абстрактные предписания, правила поведения для субъектов права, и процессуальным законом (нем. — Verfahrensgesetz), который содержит правила о том, как именно следует реализовывать материальные правила поведения. Несмотря на тенденцию отождествлять процессуальный закон в этом широком смысле с совокупностью правил судебного разбирательства дел определенных категорий (например, в духе уголовного или гражданского процесса), значение процессуального закона в широком смысле трудно недооценить как раз для целей ветви исполнительной, или — шире — правительственной власти.
Здесь, прежде всего, необходимо иметь в виду, что различные материальные законы могут сильно отличаться друг от друга по своей цели и, соответственно, по своей структуре. Так, основной целью гражданского права является экспликация и защита некоей взаимосвязанной системы индивидуальных прав и свобод. Соответственно, в гражданско-правовых законах, как правило, превалируют различные дозволения. Для таких, по преимуществу диспозитивных нормативно-правовых, актов не имеет принципиального значения, как именно субъекты частного права будут реализовывать предоставленные им свободы или «освобождения» (нем. — Freistellungen). Соответственно, значение процессуального закона в широком смысле в рамках гражданского права приобретает третьестепенный характер.
С другой стороны, основными целями публичного права являются организация и защита публичного порядка, в том числе и за счет индивидуальных
прав и свобод. Соответственно, в публичном праве превалируют запреты и предписания. Для эффективности таких императивных нормативно-правовых актов нередко является недостаточной лишь формулировка того или иного материального запрета. Например, фраза «Запрещается распивать спиртные напитки в общественных местах» содержит три недостаточно определенных понятия («распивать», «спиртные напитки» и «общественные места»). Даже если соответствующий материальный закон содержит легальные дефиниции указанных понятий, эти дефиниции никогда не могут быть абсолютно надежными для оценки правоприменителем трудных казусов (англ. — hard cases), т.е. пограничных ситуаций. Таким образом, процессуальный закон в широком смысле содержит достаточно подробную, пошаговую и внятную инструкцию о том, как носителю соответствующей публично-правовой компетенции следует поступать, чтобы обеспечить эффективность соответствующей материально-правовой нормы, как правило, обращенной к «обычным гражданам».
Можно сказать, что процессуальный закон в широком смысле, во-первых, содержит алгоритм индивидуализации абстрактной материально-правовой нормы. Он позволяет, например, в абстрактном понятии «каждый» или «все» опознать конкретного гражданина, реализующего состав материально-правовой нормы. Во-вторых процессуальный закон в широком смысле содержит то, что можно назвать инструкцией по обеспечению генеральной превенции, например, указанного в материально-правовой норме запрета. В-третьих, процессуальный закон в широком смысле всегда имеет «ответственную часть», т.е. инструкцию о том, кого и каким-образом следует привлекать к ответственности, если указанная выше генеральная превенция не удалась.
Недавно был опубликован доклад, в котором были представлены результаты международного исследовательского проекта «Гражданское общество на распутье» [3]. Указанный международный проект был начат в июле 2011 г. Ассоциацией развития сообществ (ЮАР), тренинговым центром для НКО EASUN (Танзания), Институтом коммуникаций и развития (Уругвай), Международным центром по обучению и исследованиям в сфере НПО ИНТРАК (Великобритания), Организацией по кооперации персонала в развивающихся странах (Нидерланды) и Обществом для исследований с участием в Азии (Индия) в целях углубить наши знания об
изменчивой природе гражданского общества и его потенциале.
В зарубежных странах выделяются две модели правового регулирования внутренней трудовой миграции — авторитарная (Китай) и либеральная (США, Канада, Великобритания, страны ЕС). По мнению П.Е. Морозова, авторитарный подход подразумевает жесткое государственное вмешательство в регулирование внутренней трудовой миграции, осуществляемое на основе ограничения прав человека и трудовых прав внутренних мигрантов. Основное назначение либерального регулирования состоит в обеспечении мобильности рабочей силы посредством реализации основных прав человека в целом, а также свободы передвижения и трудовых прав, в частности. Оба подхода исходят из постулата экономической детерминированности правового регулирования внутренней трудовой миграции, так как любая правовая норма не может быть эффективной, если отсутствуют материальные предпосылки для ее реализации. Законодательное закрепление свободы передвижения, а также основополагающих трудовых принципов сводится лишь к формальной декларации, если в стране нет соответствующих экономических условий (до недавнего времени и в Китае) и, наоборот, — ее реальному исполнению в странах развитой демократии [5].
По оценке Международной организации по миграции (МОМ), в 2010 г. общее число мигрантов в мире составило 214 млн чел., что лишь незначительно превысило уровень предыдущего года. Удельный вес мигрантов в мировом населении также оставался относительно стабильным (3,1% по сравнению с уровнем в 3,0% пять лет тому назад) [4].
Эти цифры говорят о том, что кризис не вызвал, как ожидалось, массового возвращения мигрантов домой и не прервал многолетней тенденции к росту их численности, лишь слегка опережавшему рост населения в мире. Ранее неоднократно высказывалось мнение, что финансовый кризис, безусловно, коснется мигрантов, однако драматизировать ситуацию с привлечением и использованием иностранных работников не стоит [1]. Иммиграция в Россию, и в первую очередь трудовая, — это неизбежный долговременный нарастающий тренд. Следует ожидать, что миграция в Российскую Федерацию будет продолжаться в ближайшие годы независимо от устанавливаемых квот, законодательных и бюрократических барьеров. Это обусловлено объективными
предпосылками и социально-экономическими потребностями страны [2].
Под влиянием глобализации и современных миграционных процессов, распространения идей постмодернизма и постструктурализма сформировалась новая модель пространственной поликультурности, получившая название мультикультурализма. Эта модель предполагает плюрализм культурных традиций, языка, образа жизни и культурных традиций. Она отличается от характерной для XX в. модели культурного единства, когда культура этнического большинства доминировала, а этнокультурные меньшинства ассимилировались или абсорбировались в качестве субкультурного сообщества [6].
Существуют и отложенные по времени, но крайне серьезные последствия миграции, начинающие проявлять себя как в столице, так и в других крупных российских городах, активно притягивающих к себе различные миграционные потоки. К таковым, несомненно, относится увеличение разнообразия состава мигрантов и населения Москвы по национальности, языку, конфессиям, образу жизни, приводящее к быстрому изменению национальной структуры горожан, нарушению сложившегося этнического равновесия и потенциальному снижению толерантности совместно проживающих в городе людей [7].
Интеграция — это свобода передвижения товаров, услуг, капиталов и людей. При интеграции должна обеспечиваться защита коренного населения от дискриминации по отношению к иммигрантам, что достигается путем гарантии равенства таких трудовых прав, как оплата и условия труда, условия найма и увольнения, уровень заработной платы. В современных условиях необходимо антидискриминационное законодательство, которое станет инструментом равных возможностей мигрантов и коренного населения, невзирая на индивидуальные характеристики: религию, гражданство, национальность, пол и т.д.
Большую роль играет создание единого миграционного пространства в рамках Единого экономического пространства СНГ (ЕЭП). Развитие интеграционных процессов в миграционной сфере этого региона в значительной мере зависит от миграционной политики России, являющейся основным принимающим трудовых мигрантов государством, а также от создания общего рынка труда и единого миграционного пространства государств — участников СНГ.
С 1 января 2012 г. вступили в действие два соглашения в сфере миграции на пространстве ЕЭП:
1) соглашение о правовом статусе трудящихся-мигрантов и членов их семей;
2) соглашение о сотрудничестве по противодействию нелегальной трудовой миграции из третьих стран5.
Вместе с тем указанные соглашения носят рамочный характер. Они могли бы быть более эффективными, если бы были дополнены рядом положений, определяющих решение вопросов, касающихся обязательного медицинского страхования мигрантов и членов их семей, пенсионного обеспечения, получения трудящимися-мигрантами профессионального образования в государстве трудоустройства, создания единого образовательного пространства в части профессиональной подготовки кадров, сертификации умений и навыков трудящихся-мигрантов.
На основании вышеизложенного авторы делают следующие выводы.
1. Социальную динамику мигрантов удобно изучать и контролировать при помощи таких эпистемологических критериев, как эмергентность и контингентность.
2. Группы мигрантов, обладающие слабой эмергентностью и контингентностью, не могут представлять угрозы для национальной безопасности России.
3. Особое внимание соответствующих государственных органов должно быть сосредоточено на сильноконтингентных и сильноэмергентных группах мигрантов, которые, помимо прочего, институционально стремятся внедриться в политический и социально-экономический истеблишмент.
4. Группы, указанные в п. 3, обычно соперничают друг с другом по этническому или клановому принципу. Необходимо формализовать процесс профилактики или разрешения таких конфликтов и поставить этот процесс под контроль правоохранительной системы России.
Список литературы
1. Волох В.А. Миграционная политика России (состояние и проблемы в свете мирового финансового кризиса) // Власть. 2009. № 5. С. 81-85.
2. Волох В.А. Миграция и Россия: динамика, риски и перспективы // Власть. 2012. № 6. С. 10-11.
5 http://fms.gov.ru/law.
3. Доклад «Гражданское общество на распутье». URL: http://gosbook.ru/node/71059.
4. Мировой доклад по миграции 2010. Международная организация по миграции (МОМ). URL: http://ng.ru/ideas/2011-01-19/5_migration.html.
5. Морозов П.Е. Две модели правового регулирования внутренней трудовой миграции в зарубежных странах (на примере законодательства Китая,
США, Канады, Великобритании, стран ЕС). URL: http://ia-centr.ru/expert/9602.
6. Савруцкая Е.П., Устинкин С.В. К вопросу о необходимости повышения эффективности миграционной политики в России // Власть. 2013. № 9. C.39-40.
7. Тюрина И.О. Трудовые мигранты на московском рынке труда: проблемы и перспективы // Власть. 2012. № 4. C. 86-89.
Threats and security
RESEARCH AND EDUCATIONAL SYSTEM OF STRATEGIC PLANNING FOR THE PURPOSES OF DEMOGRAPHY CONTROL IN RUSSIA AS A FACTOR OF NATIONAL SECURITY
Sergei V. KOROLEV, Denis G. KOROVIAKOVSKII
Abstract
The article analyzes migration processes across Russian borders. The authors consider extensive information from foreign sources and analyze the appropriate foreign experience in order to make it applicable to the Russian circumstances. The paper reveals the appropriate laws and regulations in the CIS-countries in this respect. The authors conclude, there is the need of the common economic space according to the recently adopted agreements on migration.
Keywords: migration policy, migration flows, communication space, socio-cultural environment, language barriers, labor market, population policy
References
1. Volokh V.A. Migratsionnaia politika Rossii (sostoianie i problemy v svete mirovogo finansovogo krizisa) [Russia's migration policy (status and problems in the light of the global financial crisis)]. Vlast'—Authority, 2009, no.5, pp. 81-85.
2. Volokh V.A. Migratsiia i Rossiia: dinamika, riski i perspektivy [Migration and Russia: dynamics, risks and prospects]. Vlast'—Authority, 2012, no. 6, pp. 10-11.
3. Report "Civil society at crossroads". Available at: http://gosbook.ru/node/71059.
4. World Migration Report 2010. The International Organization for Migration (IOM). Available at: http:// ng.ru/ideas/2011-01-19/5_migration.html.
5. Morozov P.E. Dve modeli pravovogo reguli-rovaniia vnutrennei trudovoi migratsii v zarubezhnykh stranakh (na primere zakonodatel'stva Kitaia, SShA, Kanady, Velikobritanii, stran ES) [Two models of legal regulation of internal labor migration abroad, between countries (for example, the law of China, the U.S., Canada, UK, EU)]. Available at: http://ia-centr. ru/expert/9602.
6. Savrutskaia E.P., Ustinkin S.V. K voprosu o neobkhodimosti povysheniia effektivnosti migratsion-noi politiki v Rossii [On the question of the need to improve the efficiency of migration policy in Russia]. Vlast' — Authority, 2013, no. 9, pp. 39-40.
7. Tiurina I.O. Trudovye migranty na moskovskom rynke truda: problemy i perspektivy [Migrant workers in Moscow labor market: problems and prospects]. Vlast' — Authority, 2012, no. 4, pp. 86-89.
Sergei V. KOROLEV
Institute of State and Law of RAS,
Moscow, Russian Federation
sirah13@mail.ru
Denis G. KOROVIAKOVSKII
Law Institute of Moscow State University of Railway Engineering, Moscow, Russian Federation sirah13@mail.ru
