CC BY
102
Н. Иванов
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ И СВОБОДА ДУХА
Поиски национальной идеи для России не новость: этим были заняты отечественные мыслители на протяжении последних двух столетий. От Чаадаева к славянофилам и западникам, Н. Бердяеву и В. Соловьеву тянется нить рассуждений о платформе для гармоничного существования России. В XX в. поиски продолжились силами черносотенцев, монархистов и социалистов. Победа последних в гражданской войне стала не только социально-политическим завоеванием, но и идеологическим. Коммунизм и соподчиненные теории сами стали в СССР национальной идеей, стремящейся к наднациональности и унифицированности для всего мира. После перестройки и смены курса поиски национальной идеи возобновились со свежими силами. В 1996 г. Б. Ельцин поручает своим соратникам выяснить, какая национальная идея нужна России [1, с. 1]. Различные трактовки национальной идеи предлагали в разные периоды пребывания у власти Д. Медведев и В. Путин [2; 3; 4; 5; 6; 7; 8].
Между тем поиски национальной идеи свидетельствуют о ценностном кризисе России. Как пишет публицист А. Молотков, «не случайно на поверхность идеологического поля выступили буквально все исторические и метафизические субъекты национальной идеи — от древнего язычества до христианства и коммунизма (а также: православие, евразийство, монархизм, западничество, славянофильство, социализм и т.д.). Это исключительное явление и означает цивилизационный излом: открыты все национальноисторические смыслы — необходимо вновь осознать их единство на уровне национального духа... Крушение коммунизма как своеобразного пика национальной истории вызвало не только экономический и геополитический обвал русской государственности, но и обвал самой идеологической инфраструктуры нации в ее целостной исторической преемственности. Именно поэтому общественное сознание судорожно ищет национальную идею как единственную онтологически надежную опору, которая должна уцелеть под обломками рухнувших идеологических конструкций» [9].
Философ и публицист А. Дугин считает, что в России не просто ценностный кризис, а кризис самой национальной идеи — «общий кризис идентичности постсоветского человека, кризис национальной идеи, нашего общества, кризис ценностных ориентиров» [10], и противопоставляет современному идеологическому состоянию России советский период.
Ностальгия по недавнему прошлому, впрочем, основана отнюдь не на эмоциях или идеологической ориентации упомянутых публицистов. Наоборот, А. Дугин — сторонник евразийства, А. Молотков — православия. Авторы не пишут, что каждый человек страны разделял ту или иную систему ценностей, но устойчивость системы в целом обеспечивала отсутствие серьезных противоречий. После развала Советского Союза общепринятых ценностей не стало. Выдающийся мыслитель нашего времени А. Зиновьев писал, что «каким бы ни был марксизм, он систематизировал наши представления об окружающем мире и о событиях в нашей стране, давал ясную систему ценностей. Каким бы ни было учение о будущем полном коммунизме, оно давало целевую установку всему общественному организму, делало наше историческое бытие осмысленным» [11].
© Н.Иванов, 2010
На этой сложной идеологической фазе свои претензии на формирование национальной идеи выставила Русская православная церковь. Из выступлений патриарха Кирилла становится ясно, что религия мыслится им как единственный верный консолидирующий нацию фактор. Предстоятель РПЦ говорит о том, что россияне «должны овладеть базисной культурой, связанной с историей нашего народа, потому что в ней заложена система ценностей. И, конечно, мы непременно должны знать основы религиозной культуры, связанной с национальным культурным базисом, из которого произрастает система национальных ценностей, формирующая личность и общество» [12]. С такими установками РПЦ живет не первый год. Еще в 2005 г. в своей речи патриарх Алексий II указал на необходимость наполнения духовного вакуума христианскими идеями. И если в России не восторжествуют христианские истины, говорит патриарх, то страна окажется на грани вымирания: «Отвержение христианства, в конечном счете, неминуемо приведет к торжеству иных антропологических принципов, не обремененных представлениями о Богоподобном достоинстве и Богодарованной свободе человека» [13].
Православные идеи в России находят все больше приверженцев. Это подтверждают данные социологических исследований. Так, если в 1989 г. 20% опрошенных считали себя верующими, то в 1992 г. эта цифра возросла до 47%, в 2000 г. — 55%, в 2006 г. — уже 63% (данные ФОМ и ВЦИОМ) [14, с. 113]. Формально — налицо рост интереса людей к духовной жизни, к внутреннему миру. Если разобраться — хаос в понимании духовности и ценностных ориентациях. Как писал А. Зиновьев, «изо дня в день педантичная проповедь религиозного мракобесия. Православие настырно пробивается на роль государственной идеологии. И власть это поощряет. Моральный уровень населения от этого не повышается, а оглупление усиливается. Сектантство. Мракобесие, исходящее с высот науки. Худшие явления западной идеологии, мощным потоком устремившиеся в Россию. Неудержимая фальсификация истории и настоящего. Крах системы ценностей прошлых поколений. Одним словом — идеологическая помойка, клоака, мусорная свалка. И никаких возможностей для просвещения масс» [11].
В то время, когда официальное православие стремится стать государственной идеологией, как уже стало серьезной политической силой, слова А. Зиновьева видятся все более обоснованными. Просвещение масс, которое было во главе угла существующих систем ценностей последних столетий — от идеалов славянофилов и западников до коммунистических воззрений на формирование нравственности в обществе, — отошло на второй план, уступив место принятию единственно оформившейся идеологии православия. И здесь произошло взаимовлияние: потерявшее ценностные ориентиры общество подхватило строго продуманную, доступную на профанском уровне и поддерживаемую властными структурами идеологию. Таким образом, православие в руках политиков стало удобным инструментом по сплочению общества. Церковь предложила понятные и четкие ценностные категории добра, братской любви и смирения перед житейскими бурями. Но за фасадом благостного воцерковления России открываются два аспекта:
а) Объединение вокруг религии на государственном уровне таит в себе угрозу из-за поликонфессионального состава большинства стран. Об этом уже беспокоятся европейские социологи и политологи. У. Бек пишет, что «по-новому изобретающие христианский Запад, чтобы возвести вокруг Европы барьеры, превращают Европу в религию, практически в расу, ставя проект европейского Просвещения с ног на голову» [15, с. 244-245]. По мнению немецкого ученого, строгая приверженность государственной религиозности перекрывает странам выход в будущее. Таким образом, ясно, что проблемы России тесно переплетены с европейскими.
б) Европейские ценности, которые мы принимаем с Запада на протяжении многих лет (с эпохи Просвещения) и которые сформировали многие грани современного политического и социального мировоззрения, —априори светские.
В свою очередь, именно светское мировоззрение, опирающееся на просветительские основы, в современном глобализирующемся мире стоит считать универсальной и одновременно национальной платформой, ведь оно явилось результатом идейной борьбы поколений философов — от гуманистов, просветителей до Гегеля, религиозных философов и экзистенциалистов. Светское мировоззрение покоится на подзабытом и не всем ясном словосочетании «свобода духа». Свобода духа стала воплощением уникальной по широте применения идеи: это понятие включило в себя целый комплекс свобод. Г. Федотов пишет, что «рассматривая длинный список свобод, которыми живет современная демократия: свобода совести, мысли, слова, собраний и т. д., мы видим, что все они могут быть сведены к двум основным началам... Главное и самое ценное содержание составляет свободу убеждений» — религиозных, моральных, научных, политических, и их публичного выражения: в слове, в печати, в организованной общественной деятельности. «Исторически эта группа свобод развивается из свободы веры» [16, с. 257].
Если принять то, что современное состояние мира есть более совершенное, нежели, к примеру, Средние века, то это в корне заслуга эпохи Просвещения. Конституции государств, принципы современной демократии, устройство общества и вертикали власти есть результат векового проникновения просветительских взглядов в общественную жизнь планеты. Именно принцип «свободы духа» стал основополагающим при оформлении этих завоеваний человечества.
Человек и его свободы на первом месте в апологиях П.-А. Гольбаха, Д. Дидро, Вольтера, Ж.-Ж. Руссо, И. Канта. Что же означает словосочетание «свобода духа»? Наиболее обстоятельно это выражение рассмотрел И. Кант в определяющей для всей эпохи Просвещения работе «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?». В небольшой статье философ постулирует, что Просвещение — это выход человека из состояния несовершеннолетия. Несовершеннолетие — это неумение, страх и нежелание пользоваться собственным рассудком. Кант в своем труде призывает людей быть решительными, довериться разуму, быть мужественными. Что касается свободы духа, то она, в кантовском понимании, заключается в первую очередь в свободе совести. Гражданин может открыто и честно исповедовать любые религиозные взгляды. Если государь провозглашает в своей стране принципы свободы, то народ сам выберется из невежества. Затем, по Канту, свобода духа подразумевает свободную критику правительства и законодательства [17, с. 25-37]. Свобода духа вначале выражается в мыслях, а затем переходит в действия. Таким образом, Кант произвел на свет настоящую апологию Просвещения и выделил основные аспекты общего для всех просветителей понятия «свобода духа»: свободный разум, свобода совести, свобода мыслить критически.
Парадоксально, но при современной либеральной политике с постулированием категорий, входящих в понятие «свобода духа» (например, свобода совести), происходит клерикализация страны путем принятия православной национальной идеи. У просветителей же культивируется секуляризация, отказ от государственной религии, обмирщение политики и социума. Цели очернить религию нет — надо сделать ее исключительно личным делом. Соответственно, церковь не может формулировать национальную идею, так как это противоречит жизненно важной и необходимой светской идеологии, где свободный дух выступает основой государства (Гегель) [18, с. 52-69], предоставляет свободу выбора (Ж.-П. Сартр) [19, с. 218], служит шагом к более ответственному и сложному понятию «политическая свобода» (И. Ильин) [20. с. 204].
«Идеи Просвещения пронизывают наши представления о мире, а благородные стремления той эпохи продолжают формировать наши ожидания, но господствующее настроение — разочарование» [21]. Д. Сорос, один из апологетов современного капитализма, усомнился, что идеалы свободы духа в том понимании, в котором они родились в XVIII в., действуют и поныне. Разум не выдержал всех вызовов современности. Он тоже совершает ошибки. Свобода духа, со всем ее богатейшим и благороднейшим наполнением, превратилась из обсуждаемого и реального явления в фантом. Ни в России, ни в Европе нет единой светской идеологии, без которой невозможен, как пишет У. Бек [15, с. 246-247], шаг в будущее. Свобода духа распалась на множество несвязанных между собой компонентов, которые поодиночке теряют первоначальный фундаментальный смысл. Безусловно, контент понятия «свобода духа» обязательно должен измениться со временем. Что сейчас понимают под свободой духа?
Чтобы ответить на поставленный вопрос, мы используем метод экспертного опроса, широко применяемый в социологии. «Опрашиваемые — специалисты, их компетентность должна быть безусловной. В этом случае важна не только объективно обусловленная возможность респондента судить по данному предмету, но реальная способность высказать обоснованное мнение» [22]. Такими специалистами стали люди с совершенно разными взглядами на жизнь, компетентные, относящиеся к интеллектуальной элите: Дарья Суховей, петербургская писательница и литературовед; Андрей Курсин, военный историк, аналитик научно-популярных передач на телевидении; Виктор Ефимов, ректор Санкт-Петербургского аграрного университета; Игорь Князькин, доктор медицинских наук, телеведущий, аналитик периодических изданий и телепередач; Николай Вешев, директор Экспертного центра оценки дополнительного и среднего профессионального образования; Марина Белишкина, шеф-редактор телекомпании «МИР» в Петербурге. Объединяет этих людей одно — все они приглашаются телекомпанией «МИР» как эксперты для участия в проекте «Русская версия». Это программа, где специалисты из различных сфер жизни пытаются осмыслить явления прошлого и настоящего, приподнять завесу над потаенными политическими процессами, задаются вопросами о будущем России.
Экспертный опрос отличается от массового в том числе и тем, что количество респондентов зависит только от решаемых в нем задач, т. е. качество ответов превалирует над количеством опрашиваемых. Еще одна особенность экспертного опроса — формулировки вопросов предполагают вдумчивый анализ и полный ответ, большинство вопросов являются открытыми. Вопросы были составлены таким образом, что от центрального понятия опроса — «свобода духа» — мы двигаемся к вопросам о месте церкви в идеологической системе российского общества и о роли СМИ в формировании какой бы то ни было национальной идеи.
Цель исследования — дефиницировать понятие «свободы духа» в современном обществе и область функционирования этого понятия. Гипотеза исследования заключается в том, что в современном российском и европейском обществе наблюдается возрастание интереса к так называемым «национальным идеям», что, в свою очередь, свидетельствует об отсутствии идеологического стержня в социуме. Свобода духа, на которой во многом зиждутся современные политические и общественные идеалы и ценности, тем не менее отступает на второй план, в то время как она могла бы стать платформой для консолидации совершенно разных социальных слоев и даже народов. Объект исследования — явление «свободы духа» в обществе. Предмет — трансформация понятия «свободы духа» в российском и европейском обществах и влияние этой метаморфозы на общественную и государственную жизнь.
Итак, опрашиваемым были предложены следующие вопросы: Что для вас значит выражение «свобода духа»? Что дает обществу свобода духа? Каким образом можно измерить свободу духа: а) в общественной жизни, б) личной жизни, в) в прессе и на ТВ, г) в политической жизни? Довольны ли вы тем, что говорится о церкви в СМИ: если да — то почему, если нет — то почему? Какие идеалы эпохи Просвещения для вас актуальны и сегодня? Может ли церковь стать так называемой «национальной идеей», стержнем для объединения российского общества: если да — то почему, если нет — то почему? Как вы оцениваете взаимоотношения церкви и государства в России? На ваш взгляд, насколько объективно пресса освещает взаимоотношения церкви и государства в России и почему?
Центральный вопрос исследования — понимание «свободы духа» — обнаружил у респондентов целую палитру мнений, а порой —и недоумений. Виктор Ефимов: «Прежде всего, это глубокое миропонимание, если его нет, то человек и страна становятся марионетками». Андрей Курсин: «Свобода выбора». Игорь Князькин: «Это значит свободно дышать». Дарья Суховей: «Дух дышит, где хочет, если угодно. То есть — полная свобода принимать решения по совести, ничем не страдать». Марина Белишкина: «Открыто выражать свои мысли и не боятся последствий, даже если эти мысли не соответствуют генеральной политической концепции в стране». Николай Вешев: «Свобода или есть, или нет, а дух здесь непонятно зачем». Приведенные ответы наводят на мысль, что просвещенческое понимание свободы духа сделало значительное отступление. Кантовские измышления остались в ушедшей эпохе. Свобода выбора, упомянутая А. Курсиным, наиболее близко стоит к просветительским идеалам. Но эта свобода — одна из составляющих свобод духа, где самое главное — освобождение и могущество критического разума. Можно констатировать, что обобщающее понятие «свобода духа» в классическом понимании современным интеллектуалам незнакомо.
Поэтому и последующий вопрос (Что дает обществу свобода духа?) поставил респондентов в затруднение. В. Ефимов: «Безусловный успех в развитии». А. Курсин: «независимость индивидуума и, как следствие этого, устойчивость социума в целом». И. Князькин: «Она дает свободу воли». Д. Суховей: «Ничего. Может быть, в дальней перспективе — умение уважать чужие взгляды и быть толерантным, но до этого нашему российскому обществу далеко». М. Белишкина: «Сильных, целеустремленных, позитивно мыслящих, креативных граждан». Н. Вешев: «Свободу». Выделим здесь несколько важных, ключевых слов: независимость индивидуума, устойчивость социума, умение уважать чужие взгляды, быть толерантным и граждане. Если составить общую картину, то понимание респондентами свободы духа здесь более уточненное и развитое и приближается к просвещенческим идеалам. Хотя фрагментарный характер высказываний позволяет говорить о том, что единая система взглядов отсутствует. Ведь у Канта выстроена целая взаимосвязь свободы духа (народа) и гражданской свободы, а философ И. Ильин, хоть и считается религиозным мыслителем, создал следующую цепочку: внешняя свобода требуется для того, чтобы человек обрел свободу духа, т. е. освободил себя от страстей и смог мыслить трезво и делать осознанный выбор. А внутренняя свобода духа уже порождает политическую свободу, когда человек способен передать свободу духа другим членам общества [23].
Измерить свободу духа респонденты предлагают по-разному. Вот некоторые ответы: в общественной жизни — «открытостью тематики, противоречащей принятой системе; мерой признания мировым сообществом достижений науки, культуры и образования нации; вот этой самой толерантностью, уважением к другим, которое есть следствие уважения к себе; интересом людей к общественной жизни; по телепередачам; в личной
жизни — улыбка на лице, хорошее настроение; возможность заниматься любым делом без сопротивления родных и близких; по возможности получать информацию; в прессе и на телевидении — различие материалов на концептуальном уровне, сегодня все они на одно лицо; полномасштабной ролью СМИ как функции обратной связи властных структур государства; невозможно, все СМИ заведомо несвободны; наличием правды; в политической жизни — обсуждение не иных политических направлений, а иной концепции развития общества; адекватностью реакции власти на изменения социума; чем меньше партбилетов у каждого конкретного индивидуума, тем крепче свобода духа; количеством заключенных и протестных акций; свободные выборы».
В принципе, если объединить отдельные высказывания в одном тексте, то картина получится достаточно обнадеживающей. Измерения свободы духа вполне соответствуют просветительским идеалам и довольно полно могли бы отразить кантовскую мысль. Ведь проявления свободы духа как раз и заключаются в свободных выборах, в открытости тематик общественного дискурса, в толерантности, в обсуждении развития общества.
В подобных опросах не бывает «правильных ответов». Исследования интересны разбросом мнений как таковым. Но несовпадение мнений и обилие различных, иногда диаметрально противоположных ответов говорит о том, что несвобода духа — актуальна (общий пессимистический характер ответов также свидетельствует об этом).
Все респонденты оказались недовольными тем, как в СМИ говорится о церкви: «Бог един, но СМИ пытаются подменить это понимание церковными ритуалами; клерикальные вопросы освещены тенденциозно; церковь похожа на политическую партию; церковь не решает современных проблем общества, не в состоянии дать ответы на острые вопросы, в некотором смысле тянет общество назад, к той системе ценностей, которая сильно усложняет жизнь». В целом взгляды респондентов отвечают просветительским, они понимают, что сегодняшняя картина мира в СМИ — всего лишь иллюзия. Отдельные институты, среди которых церковь, пытаются подменить своей интерпретацией событий реальность.
Любопытно, что при достаточно критическом отношении к церкви в предыдущем суждении, в вопросе о том, может ли церковь стать национальной идеей, мнения разошлись. Отрицательные ответы: «упущено время» (М. Белишкина), «Нет, поскольку церковь — это институт идеалистического атеизма. А России нужен путь к Богодер-жавию» (В. Ефимов), «во-первых, общество России поликонфессионально — не стоит забывать о буддистах и мусульманах. . . кроме этого, современное общество техноцен-трично, наука уже ответила на многие вопросы, на которые ранее отвечала религия, и жить по религиозным нормам становится все труднее». Интересно, что отрицая, респонденты несколько сожалеют о невозможности для церкви стать национальной идеей. А упомянутый В. Ефимовым путь к Богодержавию и вовсе напоминает бердяевское понимание свободы духа: «Это не есть дух либерализма, всегда пустого, бессодержательного и равнодушного к Истине, это есть дух благодатной, просветленной свободы, свободы любви. Искание Царства Божьего и есть обнаружение свободы духа. Царство Божие, которого мы должны искать прежде всего, есть царство духа» [24]. В пользу церкви высказались Н. Вешев, И. Князькин, А. Курсин: «может, но это требует времени», «может, при разумном подходе к многоконфессиональности», «потому как пока других идей нет. Она — единственная на сегодня созидательная идея». Последние слова, принадлежащие И. Князькину, очень точно характеризуют сложившуюся в России ситуацию: свято место пусто не бывает. При духовном и идеологическом вакууме стройная, продуманная и многообещающая программа воспринимается как возможное спасение.
После рассуждений о национальной идее стоит привести высказывания экспертов по поводу актуальных на сегодня идеалов Просвещения: «чистота помыслов и детская наивная непосредственность», «разделение веры и знания», «возможность мыслить и развиваться духовно». Двое экспертов затруднились ответить, тогда как В. Ефимов высказал очень знаковую мысль: «В XXI веке России нужны новые идеалы. Только наша страна способна дать человечеству новую концепцию развития». Первое предложение содержит крайне важную позицию: идеалы Просвещения прекрасны и благородны. Но надо двигаться дальше. Вторая часть тезиса — извечное представление русских об особенном пути развития России. О России, которую распирает от пассионарности народа, а потому впадающей в крайности: «И западничество, и самобытничество по сути дела инспирированы одной и той же проблемой социальной деградации. Для русских западников эта идея трансформируется так: Россия есть “загнивающий Восток”, “царство тьмы” и войдет в цивилизацию только став Европой. Для отечественных самобытников понятие “деградации России” прямо противоположно по содержанию: Россия погрузится в новое варварство, а затем и в “Ничто”, если поддастся искушению стать Западом» [25].
Точно такой же экспертный опрос с аналогичными переведенными на немецкий язык вопросами автор провел с европейскими специалистами в области социологии и журналистики. Среди опрошенных — доктор Йохен Шлефойгт, автор исследований по журналистике и сотрудник Лейпцигского университета; Штефен-Петер Бальштедт, профессор университета Гельзенкирхена, исследователь массовой коммуникации; Беате Шнайдер, профессор института журналистики и исследований коммуникации Ганновера, член редколлегии немецкого канала ZDF; доктор Клаус-Дитет Альтмеппен, автор многочисленных монографий по журналистике и медиаэкономике, профессор Католического университета в г. Ингольштадт; Эдит Подховник, специалист по пиар и журнализму университета Граца; профессор Лейпцигского университета доктор Михаель Халлер, специалист по общей и специальной журналистике.
С выражением «свобода духа» немецкие исследователи знакомы лишь понаслышке, некоторые уточняли состоятельность самой формулировки, несмотря на то, что выражение «свобода духа» (нем. Fre.ihe.it йев Geistes) сформулировал И. Кант. Но конечные результаты дают право заключить, что просветительское понимание «свободы духа» в немецком обществе более развито, нежели в российском. Варианты ответов были такими: «Это означает для меня независимость от цензуры мысли, также и свобода от влияния идеологий» (К.-Д. Альтмеппен), «для меня это значит, что я могу думать, говорить, чувствовать то, что я хочу» (Э. Подховник), «право индивидуумов свободно выражаться, свои мысли и мнения в разговоре с другими выражать, принимать участие в общественном дискурсе и посредством всех доступных каналов и средств распространять до тех пор, пока это не задевает основные права других людей» (Б. Шнайдер), «возможность свободно выражать соображения, без страха перед государственными, церковными или экономическими институтами» (Ш.-П. Бальштедт), «свобода от цензуры и самостоятельно мыслить» (М. Халлер), «способность людей познавать мир и принимать обдуманные решения. Это возвышает знание, ответственность (в этическом смысле) и страх ошибиться» (Й. Шлефойгт). Свобода духа мыслится немецкими учеными как свобода рассудка, отсутствие внешних ограничений, а самое интересное — это шаг к совершенствованию самого человека благодаря возрастанию уровня ответственности. Таким образом, опрошенные ученые являются, возможно, сами того не подозревая, последователями и Канта, и Ильина.
Развитие общества, по мнению немецких исследователей, напрямую зависит от категории свободы духа: она дает возможность развивать свободу мнений (Э. Подховник),
возможность большему числу людей включиться в обсуждение общих проблем, защищать свои интересы (Б. Шнайдер), препятствует стагнации общества, толкает его вперед (Ш.-П. Бальштедт), формирует «правильное общество», в котором люди дискутируют на важные темы, отбросив эгоистические интересы (Й. Шлефойгт). Здесь интересно мнение Шлефойгта о «правильном обществе». Это выражение и в ответах ученого идет в кавычках. Из замечаний, касающихся анкетных вопросов, можно заключить, что для Шлефойгта «правильное общество» — это идеальная структура, причем понимание ее очень близко подходит к просветительским идеалам.
Измерять свободу духа в обществе ученые предлагают очень похоже: наличием плюрализма мнений (Ш.-П. Бальштедт, М. Халлер) и степенью участия граждан в различных дискурсах (Б. Шнайдер, К.-Д. Альтмеппен). Можно говорить о просветительском дискурсе, так как предлагаемые к обсуждению вопросы и идеалы повторяют просветительские.
В СМИ измерить степень свободы духа проще. Все респонденты сошлись на том, что важно отсутствие любой цензуры, кроме внутренней, ориентированной на ответственность перед публикой, а Шлефойгт добавил, что нужно смотреть, насколько широко и глубоко освещаются насущные темы из жизни страны.
Интересно, что в СМИ, по мнению немецких специалистов, никакой проблемы с освещением деятельности церкви не стоит. Хотя вмешательство церкви в политическую жизнь обостряется в предвыборные периоды: «в одних газетах или программах так, что проблема становится понятной, другие СМИ — инструмент, в котором миссионеры хотят или должны принимать участие в предвыборной борьбе» (Й. Шлефойгт).
Церковь может стать объединяющим фактором государства, если она достаточно толерантна и просвещена (К.-Д. Альтмеппен). Во всех других случаях немецкие ученые говорят об угрозе взрыва общества, когда церковь начинает использовать политические категории, как это случалось в прошлом (Ш.-П. Бальштедт) или в настоящем (Шнайдер приводит пример Ирландии).
Й. Шлефойгт говорит, что угроза не только для современной Германии, но и для всего мира заключается не в укреплении тех или иных религиозных группировок, общин и церквей всех мастей, а в политизации религии. Почти все политические силы Германии, как пишет ученый, пытаются играть на религиозных интересах.
Ролью прессы в обсуждении государственно-церковных отношений все респонденты остались довольны. Но при этом отметили, что каждое СМИ освещает подобную проблематику не с позиций нейтралитета, а наоборот — с точки зрения приверженности той или иной газеты (телеканала, радиостанции) определенным политическим и конфессиональным взглядам (М. Халлер отметил, что «в католической Баварии на ваш вопрос ответят по-другому, чем на протестантском севере»).
Подводя итог анкетированию немецких экспертов, хочется обозначить достижения просветительской мысли, которые актуальны и сегодня при формировании либерального общества и его развитии: здравый смысл, эмансипация, сознание без предрассудков и идеологических объяснений (К.-Д. Альтмеппен), признание индивидуумов и их прав, уважение человеческого достоинства, убежденность в силе рационального дискурса, свобода частного мнения, толерантность (Б. Шнайдер), идея разделения церкви и государства (Ш.-П. Бальштедт). Все это является достойной эволюцией кантовских идей.
Схожесть и однородность идеалов, принципов и воззрений немецких экспертов говорит о том, что национальная идея как таковая общество не беспокоит. Она, по определенным признакам, уже работает, идеалы обозначены, понятны всем, ориентиры дальнейшего развития маячат на горизонте.
Впрочем, не стоит делать преждевременные выводы. Запад уже осознает кризис идентичности в секулярном мире. Просветительские идеалы свободы духа уже не отвечают вызовам времени. «Глобальные связи, делающие государственные границы прозрачными, размывают не только этнические особенности Третьего мира, подвергающегося вестернизации, но и цивилизационную общность самого Запада. Вынужденный вследствие острого демографического кризиса импортировать рабочую силу из бедных стран, Запад становится все менее “европейским” и “американским”. “Арабизация” Франции, “тюркизация” Германии, “албанизация” Италии, “латинизация” Соединенных Штатов — процесс, который, вероятно, уже не остановить» [26]. Это означает, что сейчас ощущается необходимость переосмысления либеральных ценностей свободы духа, выход на новый уровень дискуссий.
Ю. Хабермас пишет о постсекулярном обществе, где «модернизация общественного сознания охватывает при переходе к новой фазе как религиозный, так и светский менталитет. . . каждая из сторон сможет, если они одинаково понимают секуляризацию общества. . . и на когнитивных основаниях принимать всерьез роль друг друга в дискуссии на сложные общественные темы» [27, с. 70]. Это свидетельство того, что последователь и защитник просвещенческих идеалов Ю. Хабермас призывает и религиозную, и нерелигиозную общественность вновь задуматься над либеральными ценностями и предупредить коллапс, возможный при усиливающихся глобализационных процессах. Секуляризация и идеалы свободы духа, по мнению философа, постепенно исчерпывают себя, требуются новые проекты на основе традиционных платформ.
Что касается России, то здесь ситуация принципиально иная. Как уже говорилось, налицо идеологический вакуум. При заявленной руководством страны цели построить правовое государство на деле общественность не готова обсуждать перспективы развития. И это выражается прежде всего в следующем.
а) Существует широчайший разброс мнений и недоумений российской интеллектуальной элиты. Высказывания практически не перекликаются друг с другом. Можно с известной долей вероятности утверждать, что в стране отсутствует сама атмосфера общественного дискурса. Идеалы свободы духа, в отличие от западных экспертов, российским исследователям не близки и не ясны. И, как уже говорилось, церковное мировоззрение и идеология становятся самым простым, незамысловатым, а кое-где даже лестным выбором. Ведь РПЦ подчеркивает определенную избранность России как носительницы чистых идей и помыслов. И обилие в отечественной прессе сообщений и комментариев о широкой деятельности церкви на просторах Родины говорит о том, что и в обществе есть спрос не только на такую информацию, но и на определенное ее толкование. Интеллигенция не выбирает национальную идею, а подбирает готовые варианты.
б) При заявленной пропаганде толерантности, свободы слова и либеральных ценностей на читателя, зрителя, радиослушателя российских СМИ обрушивается лавина сообщений о проявлениях ксенофобии, об ущемлениях в правах и различного рода проявлениях неравенства. Таким образом, поиск платформы для консолидации общества, дискурс, в котором бы участвовали все слои населения, заменяется негативным информированием. Другими словами, при отсутствии ядра мировоззрения беспощадно критикуются ущемляющие факторы. При такой ситуации разговор о перспективах развития невозможен.
Не будет ошибкой признать, что Россия далека от постсекулярного общества, так как не сформировано секулярное правовое. Это подтверждается тем, что окончательно идеи светскости не сформированы и не оформлены. Церковь вторгается в полити-
ку, пытается стать единственным выразителем национальной идеи, влияет на светское школьное образование. Получается, что перед Россией уже стоит двойная цель: построить свое секулярное общество и преодолеть его, чтобы влиться в постсекулярный дискурс. И это в то время, когда участники опроса всерьез рассматривают православные идеи как возможный стержень для национальной идеи и процветания страны. Между тем, возвращаясь к работам Хабермаса, хочется подчеркнуть, что готового решения, каким кажется православие, в современном мире быть не может. И постсекулярное, и правовое государства требуют основательного общественного дискурса для формирования нового проекта — не просветительского, не европейского, а совершенно нового. И этот дискурс будет зависеть от того, насколько широко и либеральные, и православные, и иные ценности в нем будут представлены: «солидарность, как бы она ни была абстрактна и опосредована правовым путем, возникает только тогда, когда принципы справедливости тесно переплетаются с культурными ценностными ориентирами».
Если судить по разбросу мнений, который наблюдается в ответах российских экспертов, не система общезначимых и естественных ценностей «свободы духа», сопряженная с условиями обязательного участия всех членов общества в обсуждении возникающих вопросов, а именно пассивная идеология богоизбранности, якобы традиционной религиозности и национализма становится востребованной и актуальной в светской стране, где постулируется разделение церкви и государства.
Литература
1. Ельцин о «национальной идее» // Независимая газета. 1996. 13 июля.
2. Путин В. В. 1-е послание Федеральному собранию. 8 июля 2000.
3. Путин В. В. 3-е послание Федеральному собранию. 18 апреля 2002.
4. Путин В. В. Выступление в МГУ. 12 февраля 2004.
5. Путин В. В. 5-е послание Федеральному собранию.
6. Путин В. В. 6-е послание Федеральному собранию.
7. Медведев Д. А. Выступление 22 янв. 2008.
8. Тезисы предвыборной кампании Д. Медведева, обнародованные на 2-м форуме «Роль гражданских инициатив в развитии России в XXI веке».
9. Молотков А. Е. Миссия России. Православие и социализм в XXI веке. М., 2008. URL: http://chri-soc.narod.ru/molot_missia_rossii_main.html.
10. Ситуация с молодежью просто иллюстрирует фундаментальный ценностный кризис российского общества на современном этапе // Аналитический сайт OPEC. 2006. 19 янв. URL: http://old-opec.hse.ru/comment_doc.asp?d_no=59315
11. Зиновьев А. А. Русская трагедия. URL: http://zinovev-russkaya.ofilosofii.ru/?q=chast_15.
12. Патриарха Кирилл. Выступление в Калининграде в университете им. И. Канта.
13. Патриарх Алексий II. Выступление в Храме Христа Спасителя на Епархиальном собрании г. Москвы. 2005.
14. Десять лет социологическим исследованиям / Под ред. А. А. Чернякова., Т. В. Воронцова, М. Н. Коневской. М., 2003.
15. Бек У. Космополитическое мировоззрение. М., 2008.
16. Федотов Г. П. Судьба и грехи России. СПб., 1992.
17. Кант И. Соч.: В 6 т. / Под ред. В. Ф. Асмуса, А.В.Гулыги, Т. И. Ойзермана. М., 1966. Т. 6.
18. Асмус В. Ф. Диалектика необходимости и свободы в философии истории Гегеля // Вопросы философии. 1995. №1.
19. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто / Пер. с франц. М., 2000.
20. Ильин И. А. О грядущей России. М.: Республика, 1994.
21. Сорос Д. Кризис мирового капитализма. М., 1999. иИЬ: http://www.trader-
lib.rU/books/450/16.html#36.
22. Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. М., 2005. иИЬ: http://www.i-
u.ru/biblio/archive/jadov_strategija/03.aspx.
23. Ильин И. А. Путь духовного обновления. М., 1996. иКЬ: http://lib.ru/FILOSOF/ILIN/ put.txt.
24. Бердяев Н. Философия свободного духа. URL: http://lib.rus.ec/b/6195/read.
25. Между «градом Китежем» и «городом Глуповым» // Коллаж. М.: ИФ РАН, 1997. С. 33.
26. Столяров А. Освобожденный Эдем. URL: http://www.archipelag.ru/authors/stolyarov/ ?ИЬшгу=2239.
27. Хабермас Ю., Ратцингер Й. Диалектика секуляризации / Пер. с нем. М., 2006.
Статья поступила в редакцию 20 июля 2010 г.
