CC BY
135
Е.В. РОБУСТОВА (Пенза)
НАРРАТИВНЫЙ ПОДХОД К РЕАЛЬНОСТИ ПРОШЛОГО В ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ПОСТМОДЕРНИЗМА
Анализируются основные тенденции развития нарративистской философии истории, исследующей принципы и способы научноисторического повествования в рамках традиции рассмотрения истории как синтеза науки и искусства.
Ключевые слова: репрезентация прошлого, нарратив, теоретические предпосылки философии истории.
По определению Ф. Анкерсмита, философия XX в. была преимущественно философией языка и изучала то, как язык соотносится с миром. Представители нарративистской философии истории, вслед за М. Хайдеггером, призывают рассматривать язык как подлинный «дом бытия», напоминая историкам об энергии слова, без улавливания которой вряд ли можно было бы верно понять человеческое прошлое. В языке фиксируются горизонты мировоззрения и мировосприятия. Способность выходить за рамки собственного языка и настраиваться на язык партнера, будь то представитель иной социальной среды или иного времени, относится к предпосылкам понимания вообще и герменевтического «понимания» истории, в частности.
Определяя специфику исторического познания нарративной логикой репрезентации, ведущий представитель нарративиз-ма Ф. Анкерсмит поясняет: репрезентация есть то, что «вновь делает присутствующим». Историческое изложение как репрезентация прошлого делает то же самое: оно выступает заменой отсутствующего прошлого. При этом повествование отнюдь не становится «репродукцией» или «дубликатом» минувших событий, а превращается в некий «способ организации прошлого», осуществляемый через нарратив -«рассказ». В программном сочинении «Нарративная логика» Анкерсмит указывал, что философия исторического нарратива родилась в 70-е гг. XX в. «из растущего чувст-
ва неудовлетворенности традиционной философией истории», когда в сознании научного сообщества утвердилось «ощущение, что дискуссии вокруг модели “охватывающих законов”, роли ценностей в историографии и герменевтической теории не затрагивает наиболее существенных проблем исторического знания» [1: 1].
Анализируя возможные недостатки ис-ториописания, нарративная философия истории подняла вопрос о критериях отбора теоретического материала для создания наиболее полной картины прошлого. Яркий представитель нарративизма 70-х гг. XX в. Г. Манн указывал, что при рассмотрении своего объекта исследования современный историк, как правило, руководствуется той или иной теоретической моделью, которой он отдает предпочтение, в то время как «... историческая действительность является слишком многообразной, чтобы некая теория могла охватить ее целиком» [8: 47]. При абсолютном господстве какой-либо теории реальность, по мнению Манна, будет неминуемо искажена, поэтому «теорией» должно явиться само нарративное отображение прошлого, где мы имеем дело не с исторической реальностью как таковой - поскольку это невозможно, а с наличными формами репрезентации прошлого.
И если представители раннего нарративизма, в угоду герменевтической традиции, усматривали свою роль лишь в том, чтобы «вжиться», «вчувствоваться» в характеризуемую эпоху, дистанцируясь при этом от задачи объяснения, то с появлением концепции американского философа А. Данто утвердилось мнение, что история как нарративная дисциплина способна реализовать в «рассказе» также и свою объясняющую функцию. Для Данто являлось «простым фактом, что стремление объяснить определенный случай возникает спонтанно с рассказом, и влекомый тем, что мы называем “Story”, историк пытается восстановить каждое событие, которое вызвало рассматриваемый результат» [3: 321]. Отсюда, по мнению Данто, имеются все основания утверждать, что историческое объяснение состоит просто из повествований, и этим уже выражено все, что подразумевается в историческом контексте под словом «объяснение».
© Робустова E.B., 2GG9
зз
Такой подход характерен при взгляде на историю как синтез науки и искусства, когда понятие «рассказ» переходит рамки своего первоначального значения и становится итоговым проявлением исторического познания вообще. При этом речь идет уже не о собственно лингвистике текста, а о логике истории. В представлениях ранних нарративистов «рассказ как форма историчности вообще» противопоставлялся теории как логически связной системе предложений и предметно-научных понятий, направленных на раскрытие исторической сути феноменов прошлого.
У крайних нарративистов историческая теория выступала лишь суммой человеческого опыта, который представлен в «духе истории» как квинтэссенция времени и собственной жизни историка. Помимо этого к ней причислялись понятия, вынесенные благодаря изучению других наук, а также общие знания, поставляемые истории смежными с ней дисциплинами. В соответствии с таким восприятием нарратив-ности историописания, нельзя было бы, к примеру, создать исследование, посвященное эпохе Ф. Рузвельта, при отсутствии экономических знаний, дающих ключ к пониманию финансовых и хозяйственных реформ американского президента.
Эти знания, однако, не воспринимались как теоретические преимущества. В соответствии с данной позицией, для того чтобы представить себе, как функционировало государство времен Рузвельта, историк должен был знать «... не теорию, а лишь предысторию событий, связанных с приходом Рузвельта к власти, а также конституцию и что-либо о конституции вообще... Короче говоря, - резюмировал взгляды представителей крайнего нарративиз-ма Г. Манн, - мы не должны, как невежды, окунуться в историю, и это все!» [8: 53].
Безусловно, подобный подход к тому, о чем должен знать и чем заниматься историк, не мог стать перспективным. «Некоторые знания» не оказались достаточными для ученых, осуществляющих синхронный и диахронный анализ различных пластов истории. Как верно заметил в ответ на сентенции Г. Манна Г.У. Велер, «... пытаться осуществлять в наглядном рассказе синтезированное изложение таких долговременных структур, как скажем, немецкая социальная история 1847 - 1918 гг., едва ли возможно. Здесь уже будут необходимы систематические гипотезы, мо-
билизующие объясняющий потенциал теорий. Нарратив не обладает возможностью восполнить отсутствие теоретической модели объяснения, аккумулирующей в себе эмпирическое и номологическое знание» [14: 58].
По мнению Велера, резкое отстаивание дихотомии между ориентированным на теорию образом действия и нарративом ведет к чрезмерной, ригористки строгой поляризации, т. к. использование теории вполне совместимо с устремлением «рассказывающей» историографии охватить процессы и структуры в их движении через время [12: 58]. Тем самым в научном сообществе было выражено решительное намерение пересмотреть дилемму «нарратив и теория».
С изменениями в практике исследований, когда традиционные способы критики источников активно пополнялись и модифицировались методами количественного и статистического анализа, взгляд на историю как искусство интерпретации противниками нарративизма был назван антинаучным. «Мы должны осознать наши теоретические потребности, если все еще хотим воспринимать историю как науку», -выразил озабоченность понижением статуса исторического познания немецкий исследователь Р. Козеллек [6: 37].
Обеспокоенность тем фактом, что усложнение методик исследования почти не затрагивает теоретико -методологических принципов научного познания, можно заметить у многих германских авторов. Известный немецкий теоретик К.Г. Фабер в начале 1980-х годов справедливо сетовал на то, что «... не стоит ожидать от ученого, который печется о решении научных проблем посредством оправданного усовершенствования используемых им исследовательских методов, что он всегда при этом держит перед глазами целое своей науки или занимается рефлексией ее основ» [5: 9]. По верному замечанию Р. Козеллека, такое невыгодное положение «науки без теории» сложилось в немецкой историографии как следствие того, что со времен неокантианства в германской философии «засело» самоопределение: история имеет дело с индивидуальным, в то время как естественные науки - с общим. «В итоге, -резюмирует Козеллек, - наша исследовательская практика столкнулась с тем, что “исторический цех” стал рассматриваться изолированно».
Для выхода из кризиса германские теоретики нарративизма, озабоченные понижением научного статуса исторического познания, начали активно фундировать мыслительные пути, которые были намечены в XIX в. одним из главных идеологов историзма И.Г. Дройзеном. На актуальный во все времена вопрос, с чего начинать и чем прежде всего заниматься, чтобы стать историком, Дройзен в свое время дал продуманный и обоснованный ответ: «систематическим изложением областей и методов нашей науки» [4: 24]. Не случайно им была объединена в одну предметную область, названную «Н181опк», философия истории, научно-историческая теория и методология исторического познания.
Проблема идейно-теоретической перевооруженности на путях философии историзма актуализировалась в нарративист-ской историографии Германии в связи с необходимостью адекватного объяснения богатой кризисами и катаклизмами истории XX в., перед которой идеографические методы описания оказались бессильными. Представители современной, модифицированной разновидности историзма вслед за своими предшественниками проводят мысль об установлении критериев предметно-специфической области исторического познания через философскую рефлексию научной рациональности. По мнению немецких специалистов, философское знание должно рассматриваться как «свое иное» науки, или, другими словами, как знание сонаучное [11: 270], исходящее из признания факта объективного существования реальности прошлого. Тем самым признается, что искать грань, когда из рассуждений об истории открывается философия, было бы непродуктивно.
Такой подход для историописания Германии является традиционным. Достаточно вспомнить корифея немецкой исторической науки XIX в. Л. фон Ранке, протестовавшего против «нелепого утверждения», что ему «...якобы недоставало религиозного и философского интереса», в то время как это и было, по его словам, именно то, что прежде всего звало его в историю [10: 239]. Примерно в том же ключе рассуждал о «ремесле историка» Ф. Май-неке, полагавший, что «хороший специалист-исследователь владеет неписаной и взращенной самой жизнью философией истории» [9: 184]. В настоящее время философия истории занимает прочные пози-
ции в нарративистской историографии Германии как тип философской рефлексии, предполагающий систематическое исследование правил, принципов, методов и практических намерений, направляющих историческое исследование и историопи-сание. Философское толкование прошлого, обозначенное понятием «философия истории», органично вплетено в ткань исторического нарратива, предваряя его постановкой вопросов и завершая теорией, объясняющей феномены прошлого, актуализируемые через исторический рассказ.
С точки зрения Г. М. Баумгартнера, научно-историческое изложение должно конституироваться как трансцендентальная гипотеза о предмете исследования или «нарративный конструкт», объясняющий прошлое. Нарратив представляется Баум-гарнером «трансцендентальным условием» историописания, его организующим принципом и целью, где философия истории выступает как «история духа», связывающая события, случаи, действия в единых основополагающих структурах рассказа [2: 11]. По определению Й. Крафта, всякую науку можно определить как знание вообще и как логически взаимосвязанное единство познанного [7: 68]. Коль скоро историк сталкивается с потребностью идентификации своего предмета согласно современной системе понятий и категорий, он, так или иначе, поднимается на философский уровень познания. Обращаясь к философии истории, ученый восходит к области теоретических предпосылок, на которых должна зиждиться всякая исследовательская практика. Среди вспомогательных философских средств историописания Баумгартнер различает, во-первых, гипотезы, рассматриваемые при поиске причин, объясняющих описываемое историческое явление; во-вторых, теории, резюмирующие повествование в форме окончательной версии объяснения.
Элементами научного знания являются наблюдение, эксперимент, символические конструкции и рефлексия. Последний элемент - рефлексия - для философии является первым. Данное рефлексивное знание отличает философское исследование от собственно научного, и это рефлексивное знание исходит от философии к частным наукам. Поэтому, как полагает М. Ридель, теория исторического познания должна разрабатываться не столько в рамках самой исторической науки, сколько
именно в философии истории [11: 271]. По определению Ю. Кокки, историческая теория является эксплицитной системой понятий и категорий, которые призваны служить идентификации, открытию и объяснению исторически исследуемых объектов и не могут быть непосредственно выявлены из источника [13: 10]. Подчеркивается, что нарратив должен выполнять в истории функции не только реконструкции и интерпретации, но и адекватного философско-исторического объяснения фактов.
Сегодня, когда большинство германских специалистов признают совместимость описания и объяснения, «рассказа» и «теории» (хотя как основная характеристика последней все же акцентируется ее нарративная пригодность), можно предположить, что со временем понятие «нарратив» утратит свою научно-практическую значимость и по своему содержанию сольется с определением описательно-исторической теории, а история упрочит свой статус строгой науки, где синтез художественных и собственно научных элементов историописания еще не дает оснований для отождествления ее с искусством.
Литература
1. Ankersmit F.R. Narrative Logic. A Semantic Analysis of the Historian’s Language I F.R. Ankersmit. Den Haag - Boston - London: Introduction, 1983.
2. Baumgartner H.M. Kontinuitat und Geschich-te I H.M. Baumgartner. Frankfurt - Main, 1972.
3. Danto A. Analytische Philosophie der Geschich-te I A. Danto. Frankfurt, 1974.
4. Droyzen J.G. Historik. Vorlesungen uber Enzyklopedie und Methodologie der Geschichte I J.G. Droyzen. Munchen, 1977.
5. Faber K.G. Theorie der Geschichtswissen-schaft / K.G. Faber. Munchen: Beck, 1978.
6. Koselleck R. Uber die Theoriebedurftigkeit der Geschichtswissenschaft / R. Koselleck // Theorie-probleme der Geschichtswissenschaft. Darmstadt, 1977.
7. Kraft J. Die Unmoglichkeit der Geisteswissen-schaft. 3 Aufl / J. Kraft. Hamburg: Meiner, 1977.
8. Mann G. Pladoyer fur die historische Erzah-lens / G. Mann // Theorie der Geschichte. Beitrage zur Historik. B. 3. Munchen: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1979.
9. Meinecke F. Zur Theorie und Philosophie der Geschichte / F. Meinecke. Stuttgart, 1959.
10. Ranke L. Zur eigener Lebensgeschichte / L. Ranke. Leipzig, 1890.
11. Riedel M. Philosophie nach dem Ende der Philosophie / M. Riedel // Wozu Philosophie? Stellun-gnahmen eines Arbeitskreises / hrsg. von Hermann Lubbe. Berlin - N.Y.: Walter de Gruyter, 1978.
12. Wehler H.U. Historische Sozialwissen-schaft und Geschichtsschreibung / H.U. Wehler. Gotin-gen: Vandenhoeck&Ruprecht, 1980.
13. Theorien in der Praxis des Historikers: For-schungsbeispiele und ihreDiskussion / hrsg. von J. Koc-ka. Gotingen: Vandenhoeck&Ruprecht, 1978.
14. Wehler H.U. Fragen an Fragwurdiges. Eine gedampfte Replik auf Golo Manns «Pladoyer» / H.U. Wehler // Theorie und Erzahlung in der Geschichte. Munchen: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1979.
Narrative approach to reality of the past in philosophy of post-modernism history
The main tendencies of development of narrative philosophy of history, researching principles and means of scientific-historic narration in the network of traditions of history review as synthesis of science and art, are analyzed.
Key words: representation of the past, narrative, theoretic premises of history philosophy.
