CC BY
69
© О.И. Родионова, 2005
НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА И ФОЛЬКЛОР В ИЗМЕНЕНИИ ПРОСТРАНСТВА СОЦИАЛЬНЫХ КОММУНИКАЦИЙ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА: ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ
О.И. Родионова
Хотя история народной культуры исследована довольно подробно, однако все еще недостаточно раскрыггой остается внутренняя логика этой истории, механизмы формирования новых жанров, способов функционирования данной культуры. Одна из причин этого — рассмотрение данной истории в «одной плоскости», хотя здесь, по меньшей мере, можно выделить несколько пластов, разнородных в темпах и ритмике, динамике своих изменений — в соответствии с тем пространством, в котором пересекаются и сосуществуют культурные потоки, социальные нормы и ценности. Поэтому все еще недостаточно изученным остался вопрос о внутренних механизмах их согласования, а вследствие этого — история народной культуры остается на уровне, скорее, описания, чем обобщения. Именно поэтому сегодня она требует соответствующего философского рассмотрения.
Важным вкладом в решение этой проблемы — прежде всего, с позиций методологии — могло бы стать применение концепции «центральной культурной системы», выдвинутой американским социологом Э. Шил-зом и конкретизированной в исследованиях других авторов, в первую очередь в сферах этнографии, социальной антропологии, теории культуры, к собственной логике развития народной культуры. Суть этого подхода — в обосновании того, что в жизни любого общества складывается особая пространственная структура, в которой происходит соответствующее «размещение» информации, власти, ресурсов по типу соотношения центра и зависящей от него периферии. Другими словами, пространство социально-культурных коммуникаций оказывается внутренне не однородным. Центр выражает концентрированное, институционально выраженное пространство влияния, власти, которое как бы втягивает в себя пространство периферии.
Все это существует не только в традиционных, но и в современных сообществах. В жизни этносов (более универсально пред-
ставляющих бытие какого-либо народа-субьек-та) функцию центра выполняет некоторое устойчивое (неизменное) «ядро», играющее роль культурно-воспроизводственной программы или кода, благодаря которым сохраняется самоидентичность данного этноса. Само это «ядро» никак не проявляется вовне. Его нельзя «вычленить» из реально существующей символической, текстовой «ткани», в которой воплощается культура и социум данного этнического сообщества. Но именно эта «центральная зона культуры» остается важнейшей детерминантой всех событий и отношений, которые существуют как в самом этносе, так и между ним и внешней средой.
Отношения между центрами и периферией в широком социально-эволюционном контексте рассматривают Э. Шилз и Ш. Эй-зенштадт, которые в данное пространство включает культуру, политическую власть, хозяйственно-экономические, организационнорегулятивные и другие подсистемы. Именно в этих отношениях раскрываются основания общественных изменений — эволюционных или революционных. Обобщая характер или тип общественных изменений именно через отношения «центр — периферия», этот автор замечает, что именно отношения между центром и периферией, уровень их дистанциро-ванности друг от друга определяют исторические и социальные закономерности в жизни различных сообществ. Такая модель вполне соответствует отношению между бытием народа и его культурой: если само такое бытие не выражено вовне и выступает как первичная «программа» или «код» определенного общества, его социума, то фольклор вполне совпадает с функцией периферии. Но это означает также, что и проявления народной культуры так или иначе должны согласовываться с допустимыми в данном обществе различиями центра и периферии. Причем эти различия охватывают не только пространственно-территориальные аспекты, но, прежде всего, различия исторического времени: народная куль-
тура имеет свое собственное время, которое не встраивается без остатка в социальное время данного общества или эпохи.
Однако же это различие, тем не менее, должно само охватываться общественной системой, включаться в ее целостность. Поэтому само различие времени народной культуры (как периферии) и социального времени центра предполагает их историческую совместимость, своеобразную согласованность. Именно это и заставляет народную культуру адаптироваться к своему конкретному обществу или эпохе, изменяя свое содержание, причем не только через тематику жанров, но и через необходимость согласования из собственного времени со временем культурно и социально образующего центра.
С позиций этнографии функции центра (центральной культурной зоны) были исследованы в работах С.В. Лурье. Выступая в качестве некоторого объективного внутреннего «кода» культуры и собственной жизни данного этноса, эта «зона» как бы объективируется в специфической картине мира, которая вырабатывается в данном этническом сообществе. Для методологии анализа народной культуры это важное положение. Действительно, любые проявления этой культуры всегда имеют свой мировоззренческий, ценностный контекст, в котором они имеют значение. Но данный контекст как раз и выражает мировоззрение (народа) данной эпохи, страны, данного конкретного сообщества. Следовательно, смена мировоззрения, определяемая изменением условий существования (воздействием внешней среды, развитием самого сообщества и др.), существенно определяет и те конкретные формы, в которых воплощается народная культура.
Другой, весьма важный фактор — приоритет самого бытия этноса (народа) в проявлении и смене мировоззренческих ориентиров. Именно это «первичное» и безусловное бытие, собственно, и определяет содержание центральной культурной зоны, как и воздействие последней на границы и возможности приспособления этноса к меняющимся условиям и требованиям внешнего мира. Лурье отмечает, что при изменении самой картины мира, его мировоззренческой модели неизменными оказываются лишь логически необъяснимые из-за своей онтологической природы, принятые в этнической картине мира за аксиому блоки, которые внешне могут выражаться в самой разнообразной форме, прежде всего в жанрах фольклора и т. п. На их основе этнос выстраивает новые и новые карти-
ны мира — такие, которые обладают наибольшими адаптивными свойствами в данный период его существования.
Бытие этноса выступает первичным фактором, который отделяется от внешних условий и форм его проявления. Само это бытие логически необъяснимо, поскольку оно первично для его членов. Именно поэтому и формы народной культуры всегда существуют как нечто, лишенное самокритики и рефлексии: они даны объективно, и в этом весь их особый статус и смысл. Отсюда — и жесткая зависимость между существованием самого этноса и наличием в нем центральной культурной зоны.
Итак, история народной культуры — это особая логика ее взаимоотношения с развитием общества. Чем больше модернизируется общество, чем больше оно порождает в себе технических, инструментально-организационных условий бытия (специализированные институты, законодательные нормы, технологии производства и др.), тем в большей мере все это проникает и в пространство культуры, порождая в ней профессионализм, институты, жанры и стили, а также рыночно-экономические механизмы ее воспроизводства и реализации. В этом процессе народная культура не может оставаться неизменной в своих мировоззренческих и жанровых проявлениях, в устной традиции, в манере изложения. Вместе с появлением новых социальных сообществ (например, городского населения) радикально меняются формы выражения народной культуры, но остается главное — функция воспроизводства бытия данного сообщества как такового, на определенном уровне отделенного от социальных связей и отношений всей общественной системы. Именно сохранение любого такого социального сообщества имеет своей основой не только его собственную коллективную субъектность, но и средства обособления от всего общества, которые воплощаются в формах народной культуры. А поскольку жизнь общества — это всегда процесс изменений, то и указанные средства обособления бытия народа-субъекта в формах его культуры также меняются.
Народная культура в своем бытии «для себя» закрыта, поскольку имеет собственное пространство и время, свой внутренний «режим» функционирования, выражающий константность бытия народа-субъекта. Формой существования народной культуры в настоящем при сохранении основных ее свойств выступает традиция: здесь возникает особое пересечение нового и традиционного, так как
в традиции и через нее народная культура отделяется от данного общества и в то же время включена в его собственные изменения в конкретно-историческом процессе. Традиция поэтому — это особый механизм соединения прошлого с настоящим (и в пределе — с будущим), в результате чего сохраняется преемственность, непрерывность бытия самого общества, несмотря на его постоянную изменчивость. Традиция выявляет те пределы прошлого — жанры фольклора как проявления народной культуры, в которых еще возможно его вхождение в рамки и требования настоящего (темпы изменений, уровень сложности данного общества, целевые и ценностные его ориентиры и др.). Традиция — это форма сохранения прошлого в настоящем, обеспечивающая тем самым существование в последнем тех «слоев» общественного пространства, которые не совмещаются с темпами изменения самого общества — системы.
Современная жизнь настолько резко изменяет все компоненты среды существования людей, сам строй их мышления, характер и направленность поведения, что существование здесь традиций может быть поставлено под вопрос. Сменился механизм передачи традиций (упала роль семьи, снизилось значение опыта старших поколений в социализации и самоопределении молодежи, школьные программы сегодня начинают приходить в несоответствие с приоритетами компьютерной реальности, «первичной» для мировоззрения и самооценок молодого поколения и т. п.). Тем не менее регулярно возникает мода и общественный спрос на стили «ретро», возрастает интерес к изучению прошлого. Это означает не исчезновение традиций, а их новое существование — не только (и не столько) в качестве нормы, сколько некоторого контекста, горизонта самоопределения общества в настоящем.
Все это открывает функцию традиций как особого пространства воспроизводства прошлого в настоящем, причем такого пространства, которое в самом себе осуществляет интеграцию форм времени — прошлого и настоящего в некоторое целое, составляя сложную ткань культурно-исторической реальности. Характеризуя традиции, нельзя ограничиваться лишь их функциями и спецификой. Важно раскрыть их собственную онтологию — основания бытия. Таким основанием является народ-субъект. Именно он не только формирует традиции, обеспечивает их основные функции в социализации и преемственности поколений, но и гарантирует их устойчивость,
поскольку его собственное бытие как таковое не может быть снято или «размыто» процессом развития общества. Следовательно, наша современность, несмотря на ее революционные черты, столь же традиционна, как и любые другие эпохи прошлого. Однако такая традиционность не всегда оказывается очевидной, не лежит на поверхности. Ее часто необходимо реконструировать, искать в глубине общественной жизни.
В пространство традиций входит более широкое пространство социально-культурных коммуникаций, происходит собственная адаптация и модификация жанров фольклора в соответствии с изменениями самого общества. В таком пространстве фольклор выступает и условием социализации, воспитания индивидов, потому что передает и формирует стереотипы оценки, поведения в контексте символов и образов народной культуры, ее мировоззрения. С этой точки зрения мировоззрение, выраженное в фольклоре, его жанрах всегда современно, так как оно соотносит изменения общества с бытием самого народа-субъекта, восстанавливая его самоидентичность. Поэтому исторические изменения фольклора всегда соответствуют требованиям защиты собственного бытия народа-субъекта как целого (субстанции), возможности его соотнесения с новыми социальными качествами, ценностями и общественными отношениями, которые возникают как продукт развития общества.
Механизм действия традиций, выступающих проводниками народной культуры, как представляется, лежит в особенностях их собственного пространства. Оно во многом моделирует вышеуказанную схему «центральной зоны культуры»: оно также неоднородно, поскольку в нем заложен «код» соответствующего менталитета, национальной психологии, символики и других социокультурных норм. Это коммуникативное пространство традиций, с одной стороны, «закрыто», поскольку оно «повернуто» главным образом не к изменениям внешней общественной среды, но «внутрь» — к бытию субъекта, и, таким образом, накапливает и закрепляет те его проекции, которые уже зафиксировали его фольклорные и другие средства самовыражения. Но, с другой стороны, оно «открыто», поскольку «пронизано» общим качеством данного общества как целым.
Именно поэтому традиции — не застывшие символические и иные структуры, но своеобразный переход, в котором осуществляется адаптация бытия народа через его куль-
туру к современности, точнее — формируются условия их согласования с меняющейся современностью. В.Д. Плахов подчеркивает, что социальные нормы, выраженные через традиции, осуществляются «как сохранение и переход из одного системного состояния в другое определенной инвариантной структуры социальных отношений»1.
Но, с другой стороны, внутри традиций растет напряжение между тем, что они сохраняют уже бывшее, устойчивое, с одной стороны, и тем, что они существуют в условиях постоянно ускоряющихся изменений общества. Они должны согласовать в себе это внутреннее и внешнее, пространственное и временное. Вплоть до наступления современного постиндустриального общества традиции обеспечивали сохранение внутреннего пространственного континуума народной культуры, вместе с тем постоянно увеличивая роль и значение формы времени в своих фольклорных жанрах, то есть трансформируя их как бы «из пространства во время». Но сегодня, вследствие того, что само пространство межличностных коммуникаций уже «перехвачено» информационными технологиями и поставлено на промышленную основу, резко возрастает проблема «удержания», сохранения традиционно-пространственного компонента в этих новых субкультурных формах общения. По этой причине идет не только деградация самой культуры, но и человеческой нравственности, духовности, теряется личностный и общественный смысл самого общения. Все это — проблемы сегодняшней народной культуры.
Исследуя историческую модификацию российского фольклора, можно сделать некоторые выводы.
Во-первых, фольклор оказывается особой «проекцией» бытия народа на условия изменяющегося общества: в фольклоре выражены те обобщенные образы, события, ценности и т. д., в которых для народа-субъекта открывается полнота бытия (данного), общества, происходит его оценка. При этом обнаруживается своеобразная зависимость. Чем более сложным становится общество, приобретая все больше цивилизованные (технические, институциональные, регулятивные и др.) черты и свойства с их системным упорядочиванием, тем более «сжимается» пространство бытия фольклора. От «монопольного» востребованного и преобладающего — как способ выражения реальности в древнем (раннефеодальном обществе — Киевской Руси) — уходит на периферийную функцию, которая
уже зависит от других, более современных средств фиксации социальной реальности, заданных параметрами воздействия центра и скоординированным с его динамикой. Поэтому народная культура уходит «вглубь» социального бытия, становясь особым, порою слабо улавливаемым контекстом.
Но при этом фольклор не теряет свое главное свойство и предназначение — обобщать, выделять в жизни общества основное — то, что и должно представлять возможную в данных условиях полноту бытия народа-субъекта, выявленного и смоделированного в жанрах фольклора. Поэтому именно в силу необходимости сохранять это свое основное качество фольклор постоянно «перемещается» от внешних — сказочно-эпических, природно-натуралистических — форм своего выражения к внутренним — социально-психологическим, нравственным, духовным. Другими словами, пространство традиций и жанров фольклора в социально-коммуникативных процессах приобретает свою большую субъективность.
Во многом с этим связано изменение жанров и «статуса» фольклора в обществе, хотя на этот процесс воздействуют и другие факторы. В частности, это переход данного субъекта-сообщества от народности к нации, рост городов, ускорение самого исторического процесса, его техницизмом и рационализации, связанное с этим появление новых типов сообществ, представляющих народ в контексте изменяющихся социально-исторических условий (например, городское население, диаспоры на территории других стран, закрытые сообщества верующих и т.д.).
В этом плане и сам изменяющийся фольклор все больше «субъективируется», схватывает глубинные смыслы и их связь с актуальными событиями внешнего для него плана. При этом способы обобщения отдельных явлений переходят от магического, волшебного, символического к смысловому контексту, в котором и улавливаются различия между тем, как нужно, и существующим, между фактами и нормами, ценностями. Но и сегодня элементы сказки, мифа, символизация продолжают сохраняться в арсенале средств фольклорного представления и обобщения реальности.
Хотя зависимость фольклора от современного культурного центра, его сложности и мощи, активности и общественного влияния возрастает, но фольклор все же нельзя полностью отнести к разряду периферии как территориально и функционально удаленного от цен-
тра способа выражения бытия субъектов в обществе. Фольклор не является какой-то «частью» культуры, противоположной культуре профессионально — «официальной». Напротив, поскольку он выражает бытие данного народа (или его любых форм или организаций, в которых данное сообщество является народом-субъектом), он всегда вырабатывает целостное отношение к реальности, но лишь в контексте собственных масштабов данного субъекта, оснований его бытия. Поэтому «периферийность» фольклора лежит в ином срезе: он не находится в собственно социальном «настоящем» данного общества, внутри его границ. Он одновременно и внутри их, и вовне.
Во-вторых, фольклор «реагирует» не только на события данной эпохи, давая им свое определение и оценку, но и на качество того социального времени и пространства, в которых происходят, разворачиваются данные события. Именно через эти формы пространства и времени фольклор реализует глубинное онтологическое соответствие, связь с данным обществом, хотя вместе с этим он и выделяется из данного континуума собственным пространством и временем «первичности» своего бытия.
Это означает, что адаптация фольклора как способа бытия народа-субъекта к обществу происходит не только по содержанию, но и по форме. Эта адаптация осуществляется через смену самих жанров фольклора, их тематики, того «среза» (психологического, нравственного или другого), через который происходит совмещение фольклора в пространстве и времени с бытием общества. Главным моментом здесь можно считать следующее: чем больше усложняется общество, ускоряются темпы его изменений, тем большее значение для бытия фольклора имеют жанры, в которых основной является временная составляющая, хотя, конечно, пространственная форма какого-либо жанра никогда не может исчезнуть в этом процессе.
Временная составляющая как основная «ось» развертывания жанров современного фольклора проявляется все более отчетливо в приближении к нашей современности — развитому индустриальному и постиндустриальному обществу. При этом эта составляющая превращается в основное условие или детерминанту отбора фольклорных жанров, которая не только сокращает сами эти жанры в длительности изложения, но и в огромной степени концентрирует их содержание, «сжимает большое в малом». Именно временная «ось» фольклора ХХ в. сохраняет его историческую координату в социальной ткани фун-
кционирующего общества, позволяя осуществлять свою важнейшую функцию — проявление специфики бытия народа-субъекта как самостоятельной и первичной реальности.
В-третьих, отсюда следует, что любой жанр фольклора выражает несколько «слоев» реальности, восходя от данного текста к его общему пространству, организованному на ценностно-смысловой основе. Как справедливо пишет Б.Н. Путилов, «анализ выявляет наличие системы, стоящей над текстами, которые выступают как частное (неполное) их выражение... в любом тексте мы обнаружим действие не только “ипостаси”, но и общих законов и универсалий жанра... История фольклора — это единая история текстов и находящейся над ними жанровой системы. Для фольклористики очень важно исследовать, как, на каких основах, из каких корней вырастал жанр, как складывались его принципы, как развивалась система и к чему она привела... Эти же работы (посвященные сказке и героическому эпосу. — О. Р.) подвели науку к осознанию проблемы жанра как феномена наднационального... Отсюда следует, что реконструкция системы жанров национального фольклора на синхронном уровне, выявление наибольшего числа релевантных признаков в самых различных формах, обязательное внесение в эту реконструкцию ди-ахронного начала с подключением аналогичных иноэтнических систем, попытки проследить истоки и генезис архетипа отдельных систем — все это генеральные задачи науки»2. Но наднациональное пространство жанра — это и есть условие культурной «оформленно-сти» бытия субъекта — народа. Вследствие этого он выступает как некий инвариант над любыми конкретными этнонациональными, социальными и другими сообществами, способными создавать народную культуру. А такое бытие, конечно, соотносимо с пространством-временем исторического процесса, выражает его конкретные особенности на данном историческом этапе, а потому и имеет наднациональные черты и особенности. Все вышеизложенное позволяет глубже рассмотреть особенности существования фольклора в современном обществе, в его постиндустриальной форме.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Плахов В.Д. Социальные нормы. М.: Мысль, 1985. С. 28, 32.
2 Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 2003. С. 168—169.
