CC BY
92
М. Ю. Досталь (Москва)
Н. И. Надеждин на пути к романтизму (Парадоксы и славистические опыты)
В статье освещается противоречивый путь Н. И. Надеждина от критика до адепта романтизма, что проявилось в фольклорно-этнографическом описания «лица» отдельных славянских народов.
Ключевые слова: Н. И. Надеждин, романтизм, славянская идентичность.
Н. И. Надеждин (1804-1856), 205-летие которого мы отметили в 2009 г., — одна из самых парадоксальных личностей в русской культуре первой половины Х1Х в. Сфера его деятельности была чрезвычайно широка: блестящий литературный критик, философ, эстетик, историк, географ, этнограф, оратор — везде он прокладывал новые пути и подходы, везде удивлял и даже эпатировал общество. Его нельзя по-настоящему отнести ни к одному идейному течению русской общественной мысли, ему всегда было тесно в установленных рамках 1.
И. И. Панаев не без основания вспоминал о нем: «Надеждин при своем замечательном уме и при всех блестящих способностях всю жизнь вертелся как флюгер, по прихоти случайностей: без сожаления покидал свое ученое поприще для своих литературных занятий, и литературные занятия для служебной деятельности... Надеждин был человек вполне просвещенный и свободомыслящий, но не имевший никаких твердых убеждений, которые заставляют человека идти неколебимо по прямому, избранному им пути.» 2.
Всесторонне изучив в Московской духовной академии (1815— 1824) основы немецкой классической философии, служившей источником разных романтических доктрин, Н. И. Надеждин написал по латыни и успешно защитил докторскую диссертацию «О происхождении, природе и судьбах поэзии, называемой романтическою» (1830). (Защита диссертации дала ему право преподавать эстетику и археологию в Московском университете.) В ней он едва ли не впервые выразил свое отношение к романтизму как литературному течению, выступив его серьезным критиком. Он вполне проявил оригинальность своего ума, как бы встав над спорами сторонников классициз-
ма и романтизма в русской литературе, подойдя к интерпретации этих явлений исторически и диалектически. Следуя Ф. Шеллингу, он рассматривал искусство как проявление мирового духа, прослеживая движение поэзии от объективно-классической формы античности через субъективно-романтические формы Средневековья к так называемой синтетической поэзии нового времени, главными признаками которой считал естественность, простоту, выражение «существенности», а позднее «народность». При этом он считал классицизм и романтизм новейшего времени «жалкой подделкой», попыткой возрождения литературы прошедших времен. Настоящая литература, в его понимании, является одним из частных проявлений общей народной жизни, не «праздной игрою личной фантазии поэта, а выразительницей народного самосознания» 3.
С этой точки зрения сначала в «Вестнике Европы» М. Т. Каченовского, затем в издаваемых им самим «Молве» и «Телескопе» Н. И. Надеждин выступил жестким критиком произведений русских литераторов-романтиков, в их числе и ранних произведений А. С. Пушкина, считая их неудачным примером подражания иностранной романтической литературе байронического толка. В дальнейшем Надеждин сетовал на то, что русская литература несет на себе заметный отпечаток церковного языка и письменности, и считал, что для ее очищения необходимо окунуться «в живую народную словесность». Причем лексическому обогащению русского языка, по его мнению, могли бы послужить родственные славянские языки, а синтаксическому — народные песни, пословицы, прибаутки. Надеждин одним из первых выдвинул положение о необходимости утверждения «народности» в русской литературе. На основании этого в советском литературоведении утвердилось мнение, что он подготовил почву для усвоения в русском обществе критики В. Г. Белинского и утверждения реализма в отечественной литературе 4. Полагаем, что эти утверждения не во всем справедливы. Прежде всего, представим, какое содержание вкладывал Н. И. Надеждин в понятие «народности». Он писал: «Разумею под народностью то патриотическое одушевление изящных искусств, которое, питаясь родными впечатлениями и воспоминаниями, отражает в своих произведениях родное благодатное небо, родную святую землю, родные драгоценные предания, родные обычаи и нравы, родную жизнь, родную славу, родное величие» 5. Как ни парадоксально, но под этим определением «зоила» русской романтической литературы мог бы подписаться любой литератор-романтик эпохи славянского нацио-
нального Возрождения. Именно работой по становлению национального языка и очищению его от чужеродных примесей путем обогащения лексикой из родственных славянских языков начинали свою многотрудную работу первые славянские лексикографы, именно патриотическое национальное содержание характерно для произведений славянских писателей-романтиков. При этом они стремились в своих произведениях представить коллективный национальный характер, а не байронические метания героев-одиночек 6, против чего горячо выступал и Надеждин.
В. Г. Белинский вкладывал в понятие «народности» совсем другое содержание. Он искал в русской литературе прежде всего не идеализации национального прошлого, а критического изображения русской реальности в ее типических обстоятельствах. Не случайно, что он первым поднял на щит и высоко оценил реалистические произведения Н. В. Гоголя — комедию «Ревизор» и поэму «Мертвые души». Надеждин же немногими образцами русской «народной» литературы признавал басни И. А. Крылова, ранние произведения Н. В. Гоголя («Вечера на хуторе близ Деканьки», «Арабески», «Миргород»), романы М. Н. Загоскина, драму А. С. Пушкина «Борис Годунов», а произведения позднего Гоголя и «Евгения Онегина» не понял и не принял.
Таким образом, как ни парадоксально, но критикуя «байроническое» подражательное направление русской романтической литературы и игнорируя реалистические произведения, Надеждин фактически сам оставался в русле романтического понимания содержания литературы в ее национально-патриотическом аспекте, по существу солидаризируясь в таких воззрениях со славянскими «будителями».
Выступая в 1830-е гг. за «народность» русской литературы, отстаивая достойное место России в ряду европейских народов, Надеждин как бы стоял у истоков славянофильского (также романтического) направления в русской культуре. Но нет! В отличие от будущих славянофилов он высоко ставил личность Петра Великого в истории России, отдавал должное достижениям западноевропейской цивилизации, не противопоставлял католичество православию. Более того, будучи издателем журнала «Телескоп», в 1836 г. он осмелился опубликовать «прозападническое» «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, за что поплатился закрытием журнала и ссылкой в Усть-Сысольск, затем в Вологду (1836-1838). Из ссылки он вышел совсем другим человеком, пересмотрев многие свои политические и философские воззрения и резко изменив направление деятельности.
Он отошел от литературной критики и занялся исследованиями в области истории, географии и этнографии. Еще будучи в ссылке, он написал две верноподданические статьи, пытаясь оправдать помещение статьи Чаадаева в своем журнале тем, что просто стремился повысить его «занимательность» у читающей публики и вызвать полемику. Эти статьи свидетельствовали, что Надеждин изменил своим либеральным взглядам и перешел на позиции официальной народности. Статьи содержали прямую апологию, своего рода романтизированный портрет русского самодержавия, которое, по мнению Надеждина, обеспечивает русскому народу блистательное будущее. «Это будущее, — писал он, — заключается в нашей безусловной доверенности и преданности державной воле, которая правит нами, ведет нас, печется о нашем совершенствовании, и которая создает для нас самую блистательную историю, такую историю, которой мы будем иметь полное право гордиться и за которую должны будем благословлять судьбу, что мы родились русскими!..» 7.
В центре внимания исторических, географических и этнографических интересов Надеждина отныне неизменно находится Россия, ее великое предназначение, русский народ и его единоплеменники — восточные, западные и южные славяне, как живые свидетели их общих древних корней и судеб.
В этой связи уместно сказать несколько слов об общеисторических представлениях Надеждина. Он выступал пропагандистом «высшего философского взгляда» на историю, противоречиво сочетая в нем системы Шеллинга и Гегеля, на которых базировалась романтическая историография. От Гегеля он воспринял постулат о поступательности и закономерности исторического процесса, принятое романтиками представление об эстафете человеческих цивилизаций. При этом Гегель признавал вершиной истории германское государство, а славянофилы и отчасти Надеждин пришли к выводу о великом предназначении России в судьбах мировой цивилизации. «Мы существуем для того, — писал он, — чтобы преподать великий урок миру! (Здесь и далее выделено Надеждиным. — М. Д.) Наше назначение не быть эхом этой дряхлой, издыхающей цивилизации, которой, может быть, видим мы последние предсмертные судороги, а развить из себя новую, юную и могучую цивилизацию, цивилизацию собственно русскую, которая также обновит ветхую Европу, как некогда эта Европа, еще чистая и девственная, еще не истерзанная бурями, не состарившаяся в волнениях, обновила ветхую Азию. И вот идеал этой русской самобытной цивилизации!» 8.
От Шеллинга он принял представление о развитии «самосознания абсолютного духа». Цель развития виделась в воплощении «идеи народности», которая превращает историю в процесс самопознания народом своего «духа». Важным достижением философии Шеллинга (как и Гегеля) была диалектика, восприятие мира в постоянном движении, в основу которого положена борьба противоположностей. Ей были также свойственны провиденциализм и примат дедуктивных умозаключений (хода мысли от общего к частному). Все эти постулаты составляли основу романтической историографии.
Надеждин рассматривал всемирную историю как последовательную смену эпох: древности (классика), Средневековья (романтизм) и Нового времени, проходившую отнюдь не мирным путем, а сопровождавшуюся политическими катаклизмами. В то же время «скачки» в истории он осуждал, считая, что российская государственность избежала завоеваний, что предоставило ей в будущем массу преимуществ перед Западом 9
В этих рассуждениях Н. И. Надеждин, как мы видим, вполне шел в русле представлений романтической историографии. Но снова парадокс. Историки-романтики на Западе и в славянских странах горячо выступали против традиционной истории государей и государств, создавали истории своих народов. Таков, например, труд чешского историографа Ф. Палацкого «История чешского народа в Чехии и Моравии» — вершина чешской романтической историографии, «История польского народа» А. Нарушевича и пр. В России первым опытом подобного рода стала «История русского народа» Н. Полевого, вышедшая в 1830 г. и написанная в противовес знаменитой «Истории государства российского» Н. М. Карамзина. Н. И. Надеждин в своей рецензии выступил с резкой критикой труда Полевого, утверждая: «История удобомыс-лима ли иначе, как только в великих представителях человечества? И кому принадлежит первоначально сие высокое право представительства, как не пастырям и правителям народов, коим Промысел дает силу и власть двигать новыми народными мыслями» 10. Такое же понимание он продемонстрировал и в упомянутых статьях по поводу опубликования «Философического письма» П. Я. Чаадаева. Только в конце жизни он приступил к созданию древнейшей истории русского народа на основе его «мифов» и «саг». Но об этом пойдет речь далее.
В конце 1830-х гг. Н. И. Надеждин все более приближается к шеллингианскому пониманию «народного духа» как основы исто-
рического развития. Свидетельством того стало его обращение к историко-географическим и историко-этнографическим сюжетам. Здесь он пытался найти практическое воплощение романтической идеи изучения русской народности во всех ее проявлениях. Ученый деятельно включается в работу Одесского общества истории и древностей, редактирует «Журнал Министерства внутренних дел», в 1845 г. вступает в Русское географическое общество, а с 1848 г. возглавляет его этнографический отдел, что явилось результатом борьбы за «русское направление» работы Общества.
Еще во время и особенно после ссылки Надеждин в русле этнографо-географического изучения России обращается к истории славян. Для «Этнографического лексикона» А. Плюшара он пишет несколько знаменательных статей «Венеды», «Винды», «Велика Россия» и др., в которых он обратился к западнославянским древностям, истории лужицких сербов, определил место русского языка среди единоплеменников, специально выделил восточнославянскую ветвь великороссов, малороссов и белорусов, показал областные диалекты великорусского языка (наречия московское, новгородское, рязанское, суздальское), определив их главные особенности. В трактовке этих конкретных сюжетов трудно найти постулаты романтической историографии. Здесь нет явной идеализации, стремления «удревнить» прошлое народов или «ославянить» их. Черты романтизации просматриваются разве лишь в утверждении о великом предназначении России и отчасти соплеменных славян и в описании миролюбивого «национального характера» венедов, в котором он шел за пражским славистом-романтиком П. Й. Шафариком, выступавшим за автохтонность венедов (славян) в Европе. «Между старожилами Европы венеды занимали почетное место. Они не были такими грозными завоевателями, как германцы и даже кельты; напротив, часто попадали игу завоевателей. Зато были трудолюбивы, промышленны и даже в некоторой степени просвещеннее своих соседей. Есть свидетельства, что венеды еще задолго до принятия христианской веры имели свою азбуку» 11.
В начале 1840-х гг. Надеждин совершил по поручению Одесского общества истории и древностей поездку по славянским землям. Наряду с изучением древних рукописей и «живых» славянских языков и диалектов важной целью командировки было установление контактов с деятелями славянского национального возрождения и привлечение их к работе Общества. В результате по ходатайству Н. И. Надеждина В. Ганка, Я. Коллар, В. Копитар,
В. С. Караджич, Л. Гай были приняты в действительные члены Общества 22 января 1842 г. 12.
В письме, посланном из Вены в журнал «Москвитянин» по поводу вышедшего из печати сборника сербских песен В. С. Караджича, Надеждин едва ли не впервые в отечественной литературе поднял вопрос о панславизме. Об угрозе панславизма, понимаемого как политическое объединение славян под эгидой России, в то время истерически кричали немецкие и венгерские публицисты, напуганные размахом и успехами славянского национального движения в Австрийской монархии. Надеждин признавал справедливость борьбы славянских патриотов за национальное возрождение и представил русским читателям культурно-духовное понимание панславизма, распространенное среди славянской романтически настроенной интеллигенции. Он писал: «Славянская народность, до сих пор забытая, затоптанная в грязь, действительно на всех концах немеченны зашевелилась, поминутно более и более входит в себя, сознает свое достоинство, получает доверие к своим силам. [...] Верные своему праотеческому имени словен наши западные собратья стараются паче всего восстановить или лучше спасти свое слово. Возрождение славянизма, которое производит столько шума и толков, есть собственно не что иное, как воз" " 13
рождение славянской народной литературы.» .
Оценивая сборник сербских песен В. С. Караджича, Надеждин в духе романтизма подчеркивает, что они представляют собой ценный материал для воссоздания национального облика сербов, ибо они собраны в тех районах, где «под защитою моря и скал, народ сохранил наиболее свою славянскую личность, со всеми поэтическими идиотизмами нравов, обычаев, языка» и посетовал, что «песни слепцов», этих «гомеров славянского народа», которые в России постепенно переводятся, не нашли своего Вука 14.
В путешествии Надеждин одним из первых в русской историографии обратил внимание на почти забытый самобытный восточнославянский народ — карпатских русинов, поставив вопрос о важности изучения Руси, русского мира за пределами Российского государства. Познакомившись с этим народом, он высказал убеждение, поддержанное авторитетными славянскими учеными В. Копитаром и П. Й. Шафариком, что «русская стихия простиралась на Юго-Запад, по обе стороны Карпат, вплоть до Дуная, задолго до вторжения мадьяров в Паннонию» 15. Найдя доказательства автохтонности этого народа в Карпатах, Надеждин позднее высказал гипотезу о карпатской прародине славян.
В дальнейшем, в поисках «чистых корней» русского мира (типичных для представлений романтиков) Надеждин по заданию Министерства внутренних дел отправился в 1845-1846 гг. в Австрию и Дунайские княжества для изучения жизни зарубежных старообрядцев и нашел, что «народность русская, со всеми мельчайшими подробностями и оттенками, как будто окаменела в них и пребывает в такой целости и чистоте, какую в настоящее время не везде сыщешь и в самой России» 16.
В 1848 г., возглавив Этнографическое отделение Русского географического общества, Надеждин утвердил в нем задачи этнографо-географических исследований в русле «русского направления». Главное внимание он обратил на достоверное, основанное на принципах «реальной критики» всестороннее изучение «народной личности» своего народа во всех стадиях развития: от «патриархального детства», через «героическую юность» к возрасту «мужества эпохи цивилизации» вплоть до «эпохи дряхлости», до которой, по представлениям ученого, было еще очень далеко. В таком подходе ясно прослеживается влияние романтизма, как и в том, что Надеждин стремился представить чистый облик народа, освобожденный от всяких примесей и заимствований, произошедших в ходе исторического развития от контактов с чудью, немцами, византийцами, варягами, татарами и пр.
На склоне жизни Надеждин сам обратился к начальному периоду истории русского народа (а не государей!), которая запечатлелась в его «мифах и сагах». В романтическом ключе он писал о природных факторах, которые во многом определили его национальный характер. В идеализированном представлении Надеждина, русский народ отличают «смышленость, предприимчивость, веселость, добродушное самодоверие, не преходящее, однако, в самонадеянную хвастливость, смирное терпение и благодушная покорность судьбе во всех житейских обстоятельствах, горячая любовь к родине, безусловная преданность природному государю, ничем не преодолимая приверженность к своей вере» 17. И именно таким, по его мнению, русский человек является в преданиях своей старины.
Таким образом, Н. И. Надеждин представляет собой крайне противоречивую фигуру в истории русского романтизма. С одной стороны, он, несомненно, являлся критиком его крайних проявлений, расцениваемых как чужеродные заимствования, а с другой, позднее, — его адептом и практиком в национальном аспекте, что ярче всего проявилось в его славистических опытах фольклорно-этнографического описания «лица» отдельных славянских народов.
ПРИМЕЧАНИЯ
10 11
12 13
14
15
16 17
Новейшие суждения и литературу о Н. И. Надеждине см.: Манн Ю. В. Надеждин Николай Иванович // Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. М., 1999. Т. 4. С. 206-213. Цит. по: Данилов В. Н. И. Надеждин в Одессе в 1838-1842 гг. // Русский филологический вестник. Варшава, 1911. Т. 65. Вып. 2. С. 358-359.
Надеждин Николай Иванович // Энциклопедический словарь Гранат. Изд. 7-е. Пг., [б. г.]. Т. 29. С. 787.
См., например: Манн Ю. В. Н. И. Надеждин — предшественник Белинского // Вопросы литературы. 1962. № 6; и др. Русские эстетические трактаты. М., 1974. Т. 2. С. 372. Никольский С. В., Соколов А. Н., Стахеев В. Ф. Некоторые особенности романтизма в славянских литературах // Исследования по славянскому литературоведению и языкознанию. Доклады советских ученых на IV Международном съезде славистов. М., 1960. С. 179-220.
Козмин Н. Две статьи Н. И. Надеждина, написанные по поводу «Философического письма» П. Я. Чаадаева // Русская старина. 1907. Т. 131. № 8. С. 258. Там же. С. 247-248.
Подробнее см.: Каменский З. А. Н. И. Надеждин. Очерк философских и эстетических взглядов (1828-1836). М., 1984; Дурновцев В. И. Россия и Запад в историко-философской концепции Н. И. Надеж-дина // Историография проблем международных отношений и национальных движений в зарубежных странах. М., 1987; и др. Вестник Европы. 1830. № 1. С. 63.
Н. Н. Венеды // Энциклопедический лексикон А. Плюшара. СПб., 1837. Т. 9. С. 375.
Данилов В. Н. И. Надеждин в Одессе в 1838-1842 гг. С. 353. Надеждин Н. И. Письмо из Вены о сербских песнях // Москвитянин. 1841. № 6. С. 515. Там же. С. 522.
Надеждин Н. И. Записка о путешествии по южнославянским странам // Москвитянин. 1842. № 6. С. 17.
Надеждин Н. И. О заграничных раскольниках. Лондон, 1860. С. 88-89. Надеждин Н. И. О русских народных мифах и сагах в применении их к географии и особенно этнографии русской // Русская беседа. 1857. Т. 4. С. 62.
1
2
3
4
7
Dostal' M. Yu. N. I. Nadezhdin on his Way to Romanticism (Paradoxes and Slavistic Experiences)
In this article there is an analyses of the contradictory way of N. I. Nadezhdin from a critic to a supporter of Romanticism. It is displayed in his folklore and ethnographical description of "personality" of specific Slavic nationalities. Keywords: N. I. Nadezhdin, Romanticism, Slavic identity.
#
