Может ли коллизия юридических норм порождать пробел в праве? Текст научной статьи по специальности «Право»

Вестник Томского государственного университета. 2018. № 432. С. 218-223. DOI: 10.17223/15617793/432/29

УДК 340.132

А.А. Петров

МОЖЕТ ЛИ КОЛЛИЗИЯ ЮРИДИЧЕСКИХ НОРМ ПОРОЖДАТЬ ПРОБЕЛ В ПРАВЕ?

Статья подготовлена в рамках выполнения НИР по гранту Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых МК-4819.2018.6 («Совпадение коллизий норм права»).

Изучается вопрос, можно ли квалифицировать непреодолимую коллизию правовых норм одновременно еще и как юридическую лакуну (так называемые существущие коллизионные пробелы в праве). Для этого изучаются высказанные отечественными и зарубежными правоведами идеи и их аргументация, рассматриваются реальные примеры таких коллизий. Обосновывается вывод о принципиальной несводимости антиномий норм к юридическим лакунам. Таким образом, способы восполнения пробелов неприменимы для таких коллизий норм права.

Ключевые слова: коллизия норм права; преодоление коллизий в праве; пробел в праве; способы восполнения пробелов в праве; коллизионный пробел.

Казалось бы, в теории права сложно представить понятия столь разные по смыслу, чем юридические лакуны и коллизии в праве. Однако их объединяет то, что, они, являясь результатом правотворчества [1. С. 36], относятся к юридико-техническим дефектам позитивного права [2]. Дальше начинаются различия: коллизии являются следствием чрезмерной, излишней регламентации определенных сфер общественной жизни а пробелы, напротив, порождены недостаточным числом правил для определенных ситуаций. По справедливому мнению К.Э. Альчуррона и Е.В. Булы-гина, в случае коллизии нормативная «система имеет излишние нормы, и для решения проблемы требуется удаление по меньшей мере одной из конфликтующих норм» [3. С. 221]. Напротив, как отмечается авторами «Нормативных систем», пробел в праве предполагает неполноту правовой регламентации: «Понятие нормативного пробела должно быть определено в терминах нормативного определения. Действие р (принадлежащее к определенному классу действий Н) нормативно определено в системе 8, если и только если р разрешено или запрещено в 8, то есть норма вида "Рр" или "О-р принадлежит 8". Когда одно из действий класса Н не определено в 8, имеется пробел и система 8 неполна в отношении Н. Только когда все действия из класса Н определены, система 8 полна в отношении Н. Полнота (пробел) есть, следовательно, относительное понятие: это отношение между системой норм и классом действий, а не (абсолютное) свойство системы, - положение которое часто юристы упускают из виду» [Там же. С. 220].

Между тем, несмотря на качественно различную природу, общие следствия пробелов и коллизий сходны: «...в обоих случаях система терпит крах в ее самой важной функции - функции регулирования поведения» [Там же. С. 221]. Более того, в «пространстве права» есть точка, в которой возникает вопрос о содержательном пересечении указанных ноуменов.

Речь идет о следующих ситуациях: легислатура в одном и том же формальном источнике права закрепляет две (или более) нормы, одинаковые по объему регулирования (адресованные одним и тем же субъектам в идентично моделируемых фактических ситуациях) и действующие на одной территории, но содержательно отличающиеся друг от друга - так, что реализация одной нормы с необходимостью означает нарушение другой.

Конечно, такого рода антиномии норм свидетельствуют о крайне низкой культуре законотворчества. Однако они все же встречаются в позитивном праве.

Так, ознакомившись с формулировкой ч. 6 ст. 103 Уголовно-исполнительного кодекса России от 08.01.1997 № 1-ФЗ, следует прийти к выводу о том, что осужденным к отбыванию уголовного наказания в виде лишения свободы запрещается прекращать работу для разрешения трудовых конфликтов, а любой отказ от работы или прекращение работы будет квалифицирован как злостное нарушение установленного порядка отбывания наказания. Вместе с тем в силу ч. 1 ст. 116 того же кодекса лишь отказ от работы или прекращение работы без уважительных причин следует рассматривать как злостное нарушение установленного порядка отбывания наказания. В приведенном примере налицо два различных по содержанию запрета для осужденных: (1) универсальный запрет на отказ от работы или прекращение работы и (2) запрет на отказ от работы или прекращение работы без уважительных причин. Указанные запреты содержатся в одном и том же нормативном акте (уже в его первоначальной редакции), рассчитаны на регламентацию одного и того же общественного отношения; одинаков и их адресат [4. С. 53].

Другой пример непреодолимой коллизии проанализирован В.В. Ершовым [5. С. 11]. В абзаце 3 ст. 72 Трудового кодекса РФ от 30.12.2001 № 197-ФЗ устанавливается, что «не является переводом на другую постоянную работу и не требует согласия работника перемещение его в той же организации... в другое структурное подразделение этой организации в той же местности. если это не влечет за собой изменения трудовой функции и изменения существенных условий трудового договора». Но согласно ст. 57 того же кодекса (в редакции, действовавшей до принятия Федерального закона от 30.06.2006 № 90-ФЗ) к числу существенных условий трудового договора, которые не могут быть изменены односторонними действиями лишь работодателя, относилось место работы (с указанием структурного подразделения). Очевидно, что указанные нормы противоречили друг другу до середины 2006 г. в части решения вопроса о наличии у работодателя обязанности согласовывать с работником его перемещение в иное структурное подразделение, если оно было указано в трудовом договоре: пра-

вило, закрепленное в абз. 3 ст. 72 Трудового кодекса, отрицало наличие такой обязанности, а в ст. 57 Трудового кодекса, наоборот, она закреплялась. Таким образом, Трудовой кодекс России заключал в себе рассогласованные нормы, рассчитанные на упорядочивание одной и той же ситуации, одинаковые по объему регулирования, адресованные одним и тем же субъектам (работодателю и работнику).

Подобного плана коллизии встречаются и в зарубежных правопорядках. Так, Л. Фуллер приводит такой пример: «В деле United States v Cardiff президент компании по производству продовольствия был обвинен в преступном отказе в доступе на фабрику федеральному инспектору, который должен был определить, соответствует ли она федеральному Закону о продовольствии, лекарствах и косметике. Условия, при которых инспектор может посетить фабрику, определяются в разделе 704 этого закона. Одно из этих условий состоит в том, что вначале необходимо получить разрешение владельца. Раздел 331 объявляет преступлением отказ владельца фабрики "разрешить вход или осмотр, признанные законными в разделе 704". Таки образом, получается, что закон гласит, что у инспектора есть право посетить производство, но при этом у владельца есть право не допустить его, отказав в доступе» [6. C. 85].

Как видим, в приведенных примерах налицо признаки коллизии правовых норм: есть несколько правил поведения, порождающих рассогласованность, противоречивость правовой регламентации одной и той же фактической ситуации. Однако критерий преодоления такой коллизии, безусловно, туманен (нормы созданы одним и тем же органом, обладают одинаковой юридической силой, совпадают по объёму, приняты одновременно и действуют на одной территории). То есть указанная коллизия не может быть квалифицирована ни как иерархическая, ни как содержательная, ни как темпоральная, ни как пространственная [7].

Правоведы, конечно же, не обошли подобные ситуации стороной в своих теоретических рассуждениях.

Так, по мнению Е.В. Васьковского, в таких случаях коллидирующие нормы «не могут быть примирены между собою и... нет достаточного основания для того, чтобы отдать преимущество» [8. C. 80] какой-либо из них. Поэтому, продолжал он, «не остается ничего иного, как признать их взаимно уничтожающими друг друга, т.е. не существующими» [Там же].

В доктрине встречается мысль, что лишь такие, непреодолимые, непримиримые антиномии норм следует называть истинными коллизиями в праве, а те антиномии юридических правил, которые могут быть преодолены путем применения коллизионных норм, таковыми не являются. Об этом писал, в частности, Б. Виндшейд, полагавший, что в описываемой ситуации происходят взаимная аннигиляция коллидирую-щих норм, их изъятие из корпуса позитивного права. Немецкий правовед замечал: «...если противоречие вовсе не мнимое (и притом непримиримое), и если нельзя также доказать, что истинная мысль законодателя выражается в одном из этих правоположений более, чем в другом, то следует сказать, что первое

имеет такую же силу, как и последнее; и что следовательно, первое отменяет последнее; а поэтому должно решать как не было ни того, ни другого» [9. С. 55].

При таком подходе ставится знак равенства между коллизиями и пробелами в праве. Ф. Хек, классифицируя пробелы в праве, называл описываемое явление коллизионным пробелом [10. С. 161; цит. по: 11. С. 375]. В этой связи Е.В. Васьковский, критикуя сам термин «коллизионный пробел», все же отмечал, что «под ним скрывается верная мысль, что когда существуют две противоречивые, отменяющие друг друга нормы и когда это противоречие нельзя устранить, следует вести себя так, словно в праве существует пробел» [11. С. 375]. Заместим, что термин «коллизионный пробел» встречается у многих отечественных и зарубежных авторов [1. С. 36, 39-41; 12. С. 54; С. 13. С. 207; 14. С. 25-30; 15; 16. С. 12; 17. С. 35; 18. С. 204; 19. С. 4-6; 20. С. 371-372].

«Коллизионный пробел» необходимо отличать от пробела в коллизионном регулировании (это понятие используется в науке международного частного права). В последнем случае в силу дефектности коллизионной нормы либо ее отсутствия для какого-либо отношения, осложненного иностранным элементом, отсутствует возможность применения коллизионных норм [21. С. 22-23; 22. С. 37]. Главным методом восполнения пробела в коллизионном регулировании «является применение гибкой коллизионной нормы» [22. С. 38] (принцип наиболее тесной связи) [23. С. 47], т.е. аналогия закона.

Вопрос непримиримого конфликта правовых норм занимал и Г. Кельзена. Вообще, позиция Кельзена о возможности коллизии норм не отличается последовательностью. В своем «Чистом ученим о праве» 1934 г. [24, 25] Кельзен отвергает возможность коллизии норм права (они не рассматривались им как суждения), однако уже в англоязычном переводе этой работы в 1945 г. он меняет свой подход [26; 27. С. 14, 60-64]. И теперь в чистом учении о праве в случае невозможности применения коллизионных норм и принципов для преодоления конфликта юридических правил, «...либо оба [коллидирующих] положения могут пониматься в том смысле, что правоприменительному органу - например, суду - представляется выбрать между ними, либо (если. две нормы лишь частично противоречат друг другу) вторая норма может пониматься как ограничивающая действительность первой. Если же невозможна ни та ни другая интерпретация, то это значит, что законодатель предписывает нечто бессмысленное, перед нами бессмысленный нормоустанав-ливающий акт; следовательно, здесь отсутствует какой-либо акт, субъективный смысл которого можно истолковать как его объективный смысл, и потому нет никакой объективно действительной нормы, - и это несмотря на то, что акт был осуществлен в соответствии с основной нормой» [28. С. 83] (заметим, что цитируемый перевод был выполнен по изданию «Чистого учения о праве» 1960 г. [29], поэтому он отражает систему взглядов «позднего» классического Кельзена американского периода [30. С. 3]).

3. Зембиньский осуществил попытку классификации коллизионных пробелов, выделив два их вида:

1) «логические» пробелы, где одна норма разрешает какое-то действие, а другая его запрещает; 2) «праксиологическое несоответствие» норм, когда результаты реализации одной из них препятствуют достижению результатов другой [13. C. 207].

В.В. Лазарев в числе существенных признаков «коллизионного пробела» называл абсолютный характер противоречия двух правил, порождающий невозможность преодоления правовой коллизии на основании применения коллизионных норм и принципов (таких как lex superior, lex specialis, lex posteriori) [14. C. 25-27], отмечая, что объекты коллизии, порождающей пробел, могут содержаться как в одном, так и в нескольких нормативных правовых актах [Там же. C. 26-27].

Последняя мысль В.В. Лазаревым нуждается в небольшом уточнении. Непреодолимое противоречие правовых норм, как правило, будет отсутствовать в случаях антиномии норм различных (двух и более) нормативных правовых актов, поскольку в этом случае почти всегда можно воспользоваться правилом преодоления темпоральной коллизии. Даже если два нормативных акта, содержащих абсолютно несовместимые нормы, приняты в один и тот же день, в подавляющем большинстве случае можно установить момент их принятия и в этом случае использовать принцип lex posteriori derogat priori. И лишь когда установить точную хронологию голосования за принятие нормативных актов в рамках одного дня нельзя, можно вести речь о неразрешимой коллизии (подобные примеры автору неизвестны, но гипотетически они возможны).

Описав воззрения правоведов, выделяющих «коллизионный пробел» в качестве самостоятельного вида юридических лакун, следует обратиться к природе коллизий и пробелов в праве. На наш взгляд, характеризовать ситуации непреодолимого противоречия норм права как «нормативную пустоту» нельзя. В основу предлагаемой позиции положено следующее:

Во-первых, антиномии норм позитивного права и юридические лакуны вызваны принципиально разными причинами: первые - нормативной избыточностью, т.е. множеством конфликтующих норм права, вторые - нормативной недостаточностью. В момент преодоления (в отличии от устранения) такой коллизии рассогласованные нормы все еще остаются в корпусе позитивного права как действительные и при отсутствии критерия выбора нормы. Более того, вообще в коллизионных ситуациях не всегда очевиден выбор применимой нормы (вспомним хотя бы вопрос об обратной отсылке в международном частном праве, неопределенность в иерархическом соотношений ряда нормативных актов). Если, к примеру, в сфере совместного ведения (ст. 72 Конституции РФ) друг другу будут противоречить нормы постановления Правительства РФ и закона субъекта РФ, нормативная основа для преодоления такой коллизии будет отсутствовать. Но никто не будет вести речь о том, что тем самым указанные нормы уничтожают друг друга. Проблема выбора применимой нормы все равно остается.

Во-вторых, столкнувшийся с ситуацией множества регуляторов поведения для одной ситуации правоприменитель обращается к арсеналу интеллектуаль-

ных операций для преодоления коллизий в праве, а не восполнения пробелов. Так, он может попытаться примирить коллидирующие нормы путем их системного и исторического толкования [6. С. 85-88; 31. С. 423-433] либо отказаться признавать наличие коллизии, ограничив, как писал Кельзен [28. С. 83], сферу действия одной из них, либо, наконец, выбрать одну из двух возможных коллидирующих норм, обосновав ее выбор любыми возможными аргументами либо вообще не мотивируя решение. Е. В. Васьковский применительно к последней альтернативе предлагал «отдать предпочтение той из них, относительно которой с большею вероятностью можно предположить, что именно в ней выражена истинная мысль законодателя» [8. С. 81]. Об этом, по его мнению, могут свидетельствовать «либо то обстоятельство, что одна из норм более согласна с другими действующими нормами, либо то, что она помещена именно в том отделе законодательства, который специально относится к данному виду отношений» [Там же].

Так, в приведенном в начале статьи примере конфликта норм ч. 6 ст. 103 и ч. 1 ст. 116 Уголовно-исполнительного кодекса России перспективной стратегией преодоления коллизии видится системное истолкование норм в контексте отраслевых и общеправовых принципов (в пользу правила ч. 1 ст. 116 Уголовно-исполнительного кодекса). А разрешения коллизионной ситуации в приведенном противоречии норм Трудового кодекса можно было пойти путем ограничительного толкования пределов действия правила абз. 3 ст. 72 как ущемляющего законные интересы слабой стороны трудовых правоотношений - работника.

Более того, в литературе даже встречаются попытки сформулировать коллизионную норму для преодоления исследуемых антиномий норм в рамках одного акта. Например, в своем трактате о толковании лорд Элсмир сформулировал экстравагантное предложение, «согласно которому при возникновении несовме-стимостей в пределах родного акта приоритет должно иметь первое из положений - то есть положение, которое является первым по порядку чтения текста» (цит. по: [6. С. 86]). Иронизируя над таким экзотичным подходом, Л. Фуллер справедливо задается вопросом о хоть каком-то его основании: «Интересно, что лежало в основе столь курьезного взгляда. Может, допущение, что к концу своего труда составители закона становятся более утомленными и менее внимательными?» - вопрошает он [Там же]. Однако нет сомнений в том, что это именно попытка преодолеть коллизию, но не восполнить пробел.

Дело в том, что в ситуации непреодолимой рассогласованности правил техника обращения с нормативным материалом принципиально отличается от случаев восполнения пробелов в праве. «Взаимное уничтожение» коллидирующих норм является не более чем метафорой, а правоприменитель, находящийся в положении буриданова осла, все же ограничен в своем выборе потенциально применимых коллидиру-ющих норм теми вариантами, которые предложил ему законодатель. Д.В. Агашев по этому поводу справедливо замечает, что, разделяя идею о том, что «колли-

зия способна породить пробел, мы вынуждены будем прийти к выводу о том, что избыток нормативного регулирования (коллизия) одновременно означает его отсутствие или недостаток (пробел)» [32. С. 58]. А такое умозаключение является внутреннее противоречивым.

В-третьих, правоприменитель, столкнувшись с такой ситуацией, не может эффективно воспользоваться средствами восполнения пробелов в праве, такими как, например, фиктивное правоприменение путем аналогии закона либо аналогии права, законодательное повеление правоприменителю действовать как будто бы он законодатель (как предлагает, в частности, ст. 1 Швейцарского гражданского уложения 1907 г.), «скрытное» применение аналогии закона или аналогии права, обращение к естественному праву [1]. Это обусловлено тем, что указанные способы представляют собой лекарство от иной болезни - недостатка правовых норм, а не их избытка.

При восполнении пробелов судья или иное уполномоченное лицо черпает основания для принятия решения о восполнении пробела за пределами совокупности норм позитивного права, на основании которого выносит внезаконное предписание [Там же. С. 70] для разрешения какого-либо дела. В случае же непреодолимой коллизии действующих правовых норм при всем желании найти необходимую «пустоту» в позитивном праве не представляется возможным: есть как минимум две формально не отмененные, действующие нормы, которые претендуют на применение в одной и той же ситуации. Отсутствие же критерия преодоления такой коллизии не меняет ее существо как коллизии, не превращает ее в пробел: «...если общественное отношение уже подвергалось правовому урегулированию, то оно (отношение), очевидно, будет находиться под влиянием каждой из коллидирующих норм» [32. С. 58], а «в результате разрешения одна из некоторого множества коллиди-рующих норм в любом случае должна быть применена к конкретному общественному отношению» [Там же].

Чтобы проиллюстрировать эту идею, смоделируем абсолютное противоречие внутри одного закона. Представим, что закон об образовании в норме N гласит, что преподавателю категорически запрещается любое опоздание на учебное занятие под угрозой увольнения, а в норме N1 содержится правило, разре-

шающее преподавателю опоздание на учебное занятие до 15 минут.

Эти два правила, очевидно, являются одновременно несовместимыми в ситуации опоздания преподавателя на занятие на срок до 15 минут. Означает ли это, что они «уничтожают» друг друга и возникает пробел в праве? Оправданно ли поступит суд, рассматривающий трудовой спор об увольнении такого педагога, если для разрешения спора он сформулирует свое правило, отличающееся от норм N и N1 (например, преподавателю разрешено опаздывать на 7 минут и 30 секунд (ровно половину срока, предусмотренного нашей нормой N1) либо преподавателю разрешается опаздывать ровно на одно учебное занятие)? Вряд ли это будет хоть на чем-либо кроме произвола правоприменителя основанное решение. Ведь если есть две нормы позитивного права, противоречащие друг другу, то отказываться выбрать одну из них и формулировать третью - означает бросать открытый вызов требованию законности, провоцируя и иных субъектов на прямое неподчинение позитивному праву.

Все вышеизложенное свидетельствует о недопустимости смешения пробелов и коллизий в праве. Способы восполнения пробелов в праве не могут использоваться для регуляции поведения в случаях непреодолимого противоречия правовых норм. В указанных обстоятельствах следует либо пытаться примирить конфликтующие нормы, либо применить одну их них по выбору (усмотрению) официального лица [28. С. 83], причем основания указанного выбора (либо одна, либо другая норма) очевидно будут лежать за пределами совокупности норм позитивного права. Поэтому предлагаемое Д.В. Агашевым наименование указанной разновидности коллизий - структурные [32. С. 128-129] - не вполне точно отражает их природу как непреодолимого противоречия, оставляющего выбор нормы, подлежащей применению, по сути, на усмотрение правоприменителю. Наверное, более удачно было бы назвать их дискреционными. Лишь последнее обстоятельство в какой-то мере говорит о наличии чего-то общего у процессов восполнения лакун и преодоления дискреционных коллизий в праве. Однако выход за пределы норм позитивного права для поиска оснований юридического решения не является конституирующим признаком самого пробела в праве, поскольку обращение к экстраюридической аргументации вполне возможно и при отсутствии юридических лакун [33. С. 477-480].

ЛИТЕРАТУРА

1. Дробышевский С.А., Тихонравов Е.Ю. Способы восполнения пробелов в праве. М., 2014. 176 с.

2. Власенко Н.А. Логико-структурные дефекты системы советского права // Правоведение. 1991. № 3. С. 22-28.

3. Альчуррон К.Э., Булыгин Е.В. О понятии правового порядка // «Нормативные системы» и другие работы по философии права и логике

норм. СПб., 2013. С. 211-222.

4. Крымов А. А., Скиба А.П. Коллизии законодательства России (краткий научный комментарий). М., 2016. 186 с.

5. Ершов В.В. Судебное правоприменение: актуальные теоретические и практические вопросы // Российское правосудие. 2006. № 5. С. 4-

12.

6. Фуллер Л. Мораль права. М., 2007. 308 с.

7. Власенко Н.А. Коллизионные нормы в советском праве. Иркутск, 1984. 99 с.

8. Васьковский Е.В. Руководство к толкованию и применению законов. М., 1997. 128 с.

9. Виндшейд Б. Учебник пандектного права. Общая часть. СПб., 1874. Т. 1. 375 с.

10. Heck P. Gesetzesauslegung und Interessenjurisprudenz // Archiv für die civilistische Praxis (AcP) / 1914. 112 ff.

11. Васьковский Е. В. Избранные работы польского периода. М., 2016. 640 с.

12. Вильнянский С.И. Толкование и применение гражданско-правовых норм : метод. матер. ВИЮН. М., 1948. Вып. 2. С. 42-61.

13. Ziembinski Z. Podstawy sporow o "luki w prawe" // Panstwo i prawo. 1966. № 2. S. 205-215.

14. Лазарев В.В. Пробелы в праве и пути их устранения. М., 1974. 184 с.

15. Raz J. Legal Reasons, Sources and gaps // Raz J. The Authority of law. Oxford, 1979. URL: http://www.oxfordscholarship.com/ view/10.1093/acprof:oso/9780198253457.001.0001/acprof-9780198253457-chapter-4.

16. Галаганов В.П. Правоприменительная деятельность в сфере пенсионного обеспечения : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1988. 20 с.

17. Лазарев В.В. О видах пробелов в праве // Правоведение. 1969. № 6. С. 30-37.

18. Уранский Ф.Р. Пробелы в праве и способы их восполнения в правоприменительной деятельности : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005.

192 с.

19. Портнов А.В., Москалюк О.В. Сшввщношення категорш «колiзiя норм права» i «прогалина в законодавствт // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Сер. Юридические науки. 2012. Т. 25 (64), № 1. С. 3-7.

20. Булыгин Е.В. Когда право молчит // «Нормативные системы» и другие работы по философии права и логике норм. СПб., 2013. С. 371379.

21. Макаров А.Н. Основные начала международного частного права. М., 1924. 151 с.

22. Толстых В.Л. Международное частное право: коллизионное регулирование. СПб., 2004. 526 с.

23. Гетьман-Павлова И.В. Международное частное право : учеб. для магистров. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2013. 959 с.

24. Kelsen H. Reine Rechtslehre. Leipzig ; Wien, 1934.

25. Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве 1-е изд. / пер. с нем. М.В. Антонова // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. С. 430-511.

26. Kelsen H. General Theory of Law and State. Cambrige, Mass., 1945.

27. Антонов М.В. Чистое учение о праве против естественного права? // Ганс Кельзен: чистое учение о праве, справедливость и естественное право. СПб., 2015. С. 7-106.

28. Чистое учение о праве Ганса Кельзена : сб. переводов / пер. с нем. С.В. Лезова ; отв. ред. В.Н. Кудрявцев, Н.Н. Разумович. М., 1988. Вып. 2. 212 с.

29. Kelsen H. Reine Rechtslehre. Wien, 1960.

30. Чистое учение о праве Ганса Кельзена : сб. переводов / пер. с нем. С.В. Лезова, отв. ред. В.Н. Кудрявцев, Н.Н. Разумович. М., 1987. Вып. 1. 195 с.

31. Савиньи Ф.К. фон. Система современного римского права / пер. с нем. Г. Жигулина ; под ред. О. Кутателадзе, В. Зубаря. М., 2011. Т. I. 510 с.

32. Агашев Д.В. Коллизионные проблемы в праве социального обеспечения. Томск, 2005. 272 с.

33. Pound R. Hierarchy of Sources and Forms in Different Systems of Law // Tulane law review. Vol. VII, № 4. P. 467-477.

Статья представлена научной редакцией «Право» 26 марта 2018 г.

COULD A CONFLICT OF LEGAL NORMS CREATE NORMATIVE GAPS?

Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal, 2018, 432, 218-223. DOI: 10.17223/15617793/432/29

Aleksandr A. Petrov, Siberian Federal University (Krasnoyarsk, Russian Federation). E-mail: sfu-pravo@yandex.ru Keywords: conflict of laws; conflict of norms; overlap of conflicts of laws; resolving of conflict of laws; gap in law; collision gap.

The current paper presents some ideas that can be used for a more clear distinction between conflict of norms and normative gaps in law. It is universally recognized that gaps in law and conflict of norms are opposing forms of legal indeterminacy. Fundamental reasons of legal gaps and conflict of norms in the law are different: incompleteness of the normative system in the first case and redundancy of inconsistent norms in the second case. However, the unique protentional point of contact between gaps in law and conflict of norms could be uncovered. Let us imagine a single legal act that includes a set of two incomplete rules for regulation of case a: let us assume that one of them (Norm 1) forbids activity A for persons p in case a, and the other rule (Norm 2) permits activity A for persons p in the same case a. Obviously, it is conflict of norms contradicting one another. Moreover, we could not use any well-established general principle (lex superior, lex specialis, lex posteriori criteria) to resolve such conflict of norms. If it is impossible to harmonize the content of Norm 1 and Norm 2, for instance, via restrictive interpretation of one of them in the context of the content of the other one, there are no universal objective ways to resolve this conflict of norms. Is it correct to describe the illustrated situation as a gap in law because of the "mutual assured annihilation" of any legal norm in case of total (absolute) contradiction? Is it the right way to fill this gap via argument by analogy or via any another way of filling gaps in law? The author strongly disagrees with this point and argues the opposite statement: any conflict of norms could not be a reason for the emergence of a gap in law because of the different nature and origin of legal conflicts and legal gaps as opposite forms of legal indeterminacy. The author believes that normative redundancy does not create incompleteness of regulation, and any enforcer has to resolve the total contradiction on norms via choosing of one of them but not via filling the gaps. The argumentation of the present idea is threefold. First, the author analyzes the current theoretical approaches in legal doctrine and weighs their benefits and disadvantages. Second, the author demonstrates three real cases of the inherent inconsistency between legal norms inside one act and illustrates possible ways of resolving them. The author also simulates a total (absolute) contradiction between two general norms and argues the impossibility of application of techniques and methodologies of legal analogy for resolving such conflict of legal norms. Third, the author analyzes the nature and the origin of normative gaps and conflicts of legal norms to show that the gap between them is unbridgeably wide.

REFERENCES

1. Drobyshevskiy, S.A. & Tikhonravov, E.Yu. (2014) Sposoby vospolneniyaprobelov vprave [Ways to fill in the gaps in the law]. Moscow: Norma.

2. Vlasenko, N.A. (1991) Logiko-strukturnye defekty sistemy sovetskogo prava [Logical andstructural defects of the system of Soviet law].

Pravovedenie. 3. pp. 22-28.

3. Al'churron, K.E. & Bulygin, E.V. (2013) O ponyatii pravovogo poryadka [On the notion of the legal order]. In: "Normativnye sistemy" i drugie

raboty po filosofii prava i logike norm ["Normative systems" and other works on the philosophy of law and the logic of norms]. St. Petersburg: St. Petersburg State University.

4. Krymov, A. A. & Skiba, A.P. (2016) Kollizii zakonodatel 'stva Rossii (kratkiy nauchnyy kommentariy) [Conflicts of Russian legislation (short scien-

tific commentary)]. Ryazan: Akademiya FSIN Rossii.

5. Ershov, V.V. (2006) Sudebnoe pravoprimenenie: aktual'nye teoreticheskie i prakticheskie voprosy [Judicial law enforcement: current theoretical

and practical issues]. Rossiyskoepravosudie. 5. pp. 4-12.

6. Fuller, L. (2007)Moral'prava [Moral of law]. Translated from English. Moscow: IRISEN.

7. Vlasenko, N.A. (1984) Kollizionnye normy v sovetskom prave [Conflicting norms in Soviet law]. Irkutsk: Irkutsk State University.

8. Vas'kovskiy, E.V. (1997) Rukovodstvo k tolkovaniyu i primeneniyu zakonov [A guide to the interpretation and application of laws]. Moscow:

Yuridicheskoe byuro "GORODETs".

9. Vindsheyd, B. (1874) Uchebnikpandektnogo prava. Obshchaya chast' [Textbook of law of pandects. The general part]. Vol. 1. St. Petersburg:

Gieroglifov i Nikiforov.

10. Archiv für die civilistische Praxis (AcP) / 112 ff. Heck, P. (1914) Gesetzesauslegung und Interessenjurisprudenz [Law Interpretation and Interest Jurisprudence].

11. Vas'kovskiy, E.V. (2016) Izbrannye rabotypol'skogoperioda [Selected works of the Polish period]. Moscow: Statut.

12. Vil'nyanskiy, S.I. (1948) Tolkovanie i primenenie grazhdansko-pravovykh norm: metod. mater. [Interpretation and application of civil law norms: methodological materials]. Is. 2. Moscow: VIYuN. pp. 42-61.

13. Ziembinski, Z. (1966) Podstawy sporow o "luki w prawe" [Basics of disputes about "gaps in law"]. Panstwo iprawo. 2. pp. 205-215.

14. Lazarev, V.V. (1974) Probely v prave i puti ikh ustraneniya [Gaps in the law and ways to eliminate them]. Moscow: Yuridicheskaya literatura.

15. Raz, J. (1979) The Authority of law. [Online] Available from: http://www.oxfordscholarship.com/view/10.1093/acprof:oso/ 9780198253457.001.0001/acprof-9780198253457-chapter-4.

16. Galaganov, V.P. (1988) Pravoprimenitel'naya deyatel'nost' v sfere pensionnogo obespecheniya [Law enforcement activity in provision of pensions]. Absract of Law Cand. Diss. Moscow.

17. Lazarev, V.V. (1969) O vidakh probelov v prave [On the types of gaps in law]. Pravovedenie. 6. pp. 30-37.

18. Uranskiy, F.R. (2005) Probely v prave i sposoby ikh vospolneniya v pravoprimenitel 'noy deyatel 'nosti [Gaps in the law and ways of replenishing them in law enforcement]. Law Cand. Diss. Moscow.

19. Portnov, A.V. & Moskalyuk, O.V. (2012) Spivvidnoshennya kategoriy "koliziya norm prava" i "progalina v zakonodavstvi" [The ratio of the categories "conflict of law" and "gap in the law"]. Uchenye zapiski Tavricheskogo natsional'nogo universiteta im. V.I. Vernadskogo. Seriya "Yuridicheskie nauki". 25(64):1. pp. 3-7.

20. Bulygin, E.V. (2013) Kogda pravo molchit [When law is silent]. In: Lisanyuk, E.N. (ed.) "Normativnye sistemy" i drugie rabotypofilosofiiprava i logike norm ["Normative systems" and other works on the philosophy of law and the logic of norms]. St. Petersburg: St. Petersburg State University.

21. Makarov, A.N. (1924) Osnovnye nachala mezhdunarodnogo chastnogo prava [The basic principles of private international law]. Moscow: Yuridicheskoe izdatel'stvo Narkomyusta RSFSR.

22. Tolstykh, V.L. (2004)Mezhdunarodnoe chastnoepravo: kollizionnoe regulirovanie [Private international law: conflict regulation]. St. Petersburg: Yuridicheskiy tsentr-Press.

23. Get'man-Pavlova, I.V. (2013) Mezhdunarodnoe chastnoe pravo [International Private Law]. 4th ed. Moscow: Izdatel'stvo Yurayt.

24. Kelsen, H. (1934) Reine Rechtslehre [Pure Theory of Law]. Leipzig; Wien: Deuticke.

25. Kelsen, G. (2011) Chistoe uchenie o prave: vvedenie v problematiku nauki o prave [Pure Theory of Law: an introduction to the problem of the science of law]. 1st ed. Translated from German by M.V. Antonov. Rossiyskiy ezhegodnik teoriiprava. 4. pp. 430-511.

26. Kelsen, H. (1945) General Theory of Law and State. Cambrige, Mass.: Cambridge University Press.

27. Antonov, M.V. (2015) Chistoe uchenie o prave protiv estestvennogo prava? [Pure theory of law against natural law?]. In: Kelsen, H. Chistoe uchenie oprave, spravedlivost' i estestvennoepravo [Pure theory of law, justice and natural law]. 2nd ed. Translated from German by M.V. Antonov, S.V. Lezov. St. Petersburg: Izdatel'skiy dom "Alef-Press".

28. Kudryavtsev, V.N. & Razumovich, N.N. (eds) (1988) Chistoe uchenie o prave Gansa Kel 'zena: sbornik perevodov [Pure theory of law by Hans Kelsen: a collection of translations]. Translated from German by S.V. Lezov. Is. 2. Moscow: INION RAN.

29. Kelsen, H. (1960) Reine Rechtslehre [Pure Theory of Law]. Wien: Deuticke.

30. Kudryavtsev, V.N. & Razumovich, N.N. (eds) (1987) Chistoe uchenie o prave Gansa Kel 'zena: sbornik perevodov [Pure theory of law by Hans Kelsen: a collection of translations]. Translated from German by S.V. Lezov. Is. 1. Moscow: INION RAN.

31. Savigny, F.C. von. (2011) Sistema sovremennogo rimskogoprava [The system of modern Roman law]. Translated from German by G. Zhigulin. Vol. 1. Moscow: Statut.

32. Agashev, D.V. (2005) Kollizionnyeproblemy vprave sotsial 'nogo obespecheniya [Conflict problems in the law of social security]. Tomsk: Izd-vo NTL.

33. Pound, R. (1933) Hierarchy of Sources and Forms in Different Systems of Law. Tulane Law Review. VII(4). pp. 467-477.

Received: 26 March 2018

Вестник Томского государственного университета. 2018. № 432. С. 224-230. Б01: 10.17223/15617793/432/30

УДК 340.131

С.А. Татаринов

РОЛЬ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В УКРЕПЛЕНИИ И РАЗВИТИИ КОНСТИТУЦИОННЫХ ЦЕННОСТЕЙ

Исследуется роль Конституционного Суда Российской Федерации по расширению воздействия фундаментальных конституционных ценностей на государственную деятельность. Отмечается влияние этих ценностей, содержащихся в его правовых позициях на правотворчество и правоприменение, направленное на обеспечение конституционности актов текущего законодательства, преодоление деформаций в правоприменении. Главной целью работы является выяснение познавательных и практических аспектов влияния деятельности Конституционного Суда на внедрение и распространение конституционных норм и ценностей, по углублению процессов конституционализации общественных отношений в нашей стране. Обосновывается специфика действия правовых позиций как нормативно-доктринальных правоустановлений, которые служат образцом поведения для государственных структур в конституционно-правовой практике, способны генерировать новые конституционные ценности.

Ключевые слова: Конституционный Суд Российской Федерации; конституционно-правовая доктрина; конституционно-правовое мировоззрение и мышление; конституционные нормы и ценности; конституционализация текущего законодательства; решения и правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации.

Необходимость дальнейшего расширения процессов конституционно-правового регулирования общественных отношений в нашей стране предполагает повышение роли Конституционного Суда Российской Федерации по укреплению и развитию конституционных ценностей в ходе отправления конституционного правосудия, призванного способствовать осуществлению правотворческой, правоприменительной, нормативно-интерпретационной и теоретико-мировоззренческой основ становления и развития отечественного конституционализма. Выступая в качестве Основного Закона всего российского общества и государства, Конституция РФ является уникальным, базовым политико-правовым актом, содержащим в себе высшие юридические, социально-политические, духовно-нравственные начала, определяющие главные цели и задачи, пути и формы взаимодействия между личностью, гражданским обществом и государством. При этом речь прежде всего идет о признании, соблюдении и защите фундаментальных конституционных ценностей, пронизывающих всю архитектуру, смысл и содержание Конституции; об общеправовых конституционных ценностях, определяющих состав, структуру и статусные характеристики элементов организации и функционирования общества и государства (гл. 1, 2 и 9 Конституции РФ); специальных конституционных ценностях, раскрывающих особенности их действия в отдельных отраслях и сферах общественной и государственной жизни (гл. 3-8 Конституции РФ); ценностях, зафиксированных в Преамбуле Конституции, в значительной степени имеющих морально-нравственную, этическую нагрузку, отражающих цивилизованный подход развития человеческого сообщества и накопленный социально-культурный, национально-исторический опыт существования прошлых поколений народов России [1. С. 8; 2. С. 10]. К числу этих универсальных, общеправовых конституционных «мегаценностей» (целей, задач, принципов, идеалов) можно отнести такие, как суверенитет народа, демократия и народовластие, права и свободы человека и гражданина, уважение к праву и верховенство Конституции, составляющие систему общих конституционных ценностей, а также способствую-

щие официальной легитимации и распространению общекультурных, гуманистических начал, которыми должны руководствоваться в своей правотворческой и правоприменительной деятельности уполномоченные субъекты конституционно-правовых отношений [3. С. 169-170].

Вместе с тем формальное учреждение и закрепление конституционных ценностей в Основном Законе совсем не означает их автоматического действия в реальной жизни и требует активного участия Конституционного Суда как главного хранителя Конституции РФ в обеспечении фактической возможности правильного правопонимания, реализации и защиты конституционных положений в конституционно-правовой практике органов государственной и муниципальной власти, должностных лиц и публичных образований. В первую очередь таким основным направлением трансформации конституционных норм и ценностей в деятельность органов государственной власти в сфере правотворчества выступает выполнение Конституционным Судом РФ своей традиционной функции судебного конституционного контроля по проверке конституционности оспариваемых законодательных актов, предусматривающей в необходимых случаях признание их неконституционными, если они противоречат заложенным в Конституции важнейшим, базовым право-установлениям. Как следствие, наиболее сложным вопросом в теории и практике осуществления нормо-контроля Конституционного Суда является измерение степени соответствия Конституции РФ актов текущего законодательства, исходя из существующей иерархии конституционных ценностей и особенностей их толкования, применения с учетом возникшей конкретной конституционно-правовой ситуации. В частности, наглядным примером может служить постановление Конституционного Суда РФ от 31 июля 1995 г., вынесенное по «чеченскому делу», когда он, анализируя соотношение разнопорядковых конституционных ценностей - прав и свобод личности и федерализма, - при разрешении сложившейся экстраординарной ситуации в субъекте РФ, отдал предпочтение принципу федерализма вопреки признанию приоритета в пользу принципа прав и свобод человека и гражданина как высшей ценности, который

определяет смысл, содержание и принятие действий (актов) органов публичной власти (ст. 2, 18 Конституции РФ) [4]. Также в другом решении от 21 декабря 2005 г. по делу о назначении губернаторов Конституционный Суд, обосновывая порядок наделения глав исполнительной власти субъектов РФ полномочиями Президентом РФ, сославшись на происшедшие серьезные социально-правовые изменения в обществе, сделал спорный вывод о приоритете действия в этом случае принципа единства системы исполнительных органов государственной власти не равноценному по своему значению в системе конституционных ценностей принципу народовластия, предоставляющему возможность самостоятельно устанавливать в регионах процедуру прямых выборов губернаторов [5].

Не менее важное значение по оценке конституционности принятых законодательных актов Конституционным Судом РФ с точки зрения воплощения в них конституционных требований имеет не только соблюдение иерархии конституционных ценностей, но и правильное правопонимание природы и выстраивание отношений координации и гармонизации между ними в рамках измерения шкалы конституционных норм и ценностей [1. С. 12]. Именно таким господствующим типом правопонимания, лежащим в основе Конституции РФ, является естественно-правовая концепция объяснения природы прав и свобод индивида, ориентированная на конкретизацию и развитие конституционных положений в отраслевом законодательстве в контексте достижения главной цели - признания приоритета прав и свобод человека и гражданина и запрещение нарушения со стороны органов государственной власти базирующихся на них универсальных конституционных принципов - формального равенства, социальной справедливости и человеческого достоинства, обуславливающие особенности регулирования взаимодействия между личностью, гражданским обществом и государством [1. С. 5; 6. С. 9-10; 7. С. 457, 461, 471-472]. В результате разбирательства дел по защите нарушенных прав и свобод человека и гражданина Конституционным Судом были сформулированы определенные выводы, позволяющие наполнить фундаментальные конституционные ценности конкретным нормативным содержанием и следовательно оценивать конституционность принятых актов текущего законодательства:

1) поддержание доверия граждан к закону и действиям государства, предполагающего сохранение правовой определенности, разумной стабильности законодательной регламентации обязанностей лица перед государством, исключающее произвольное и несправедливое изменение исполнения действующих или установление новых юридических обязанностей;

2) недопустимость необоснованного и несправедливого отказа государства от исполнения своих социально-публичных функций перед населением либо неравного, дискриминационного подхода к предоставлению льгот и преимуществ нуждающимся категориям граждан, принадлежащих к одной социальной группе или находящихся в схожей обстановке;

3) разумная соразмерность и справедливость введения ограничений федеральным законом прав и сво-

бод личности в соответствии с преследуемыми государством конституционно значимыми целями и необходимостью обеспечения защиты конституционных ценностей;

4) гарантирование государством реализации права каждого лица на равную судебную защиту человеческого достоинства, предусматривающее возможность свободного доступа к правосудию, проведения справедливого и компетентного судебного разбирательства, а также обжалования и пересмотра в судебных решений в различных видах судопроизводств для исправления судебных ошибок;

5) установление конституционно-правовой ответственности государства перед личностью, что возможно путем принятия специального федерального закона за неисполнение или ненадлежащее исполнение своих конституционных обязанностей и при условии полного и справедливого возмещения причиненного вреда индивиду [7. С. 453-454; 8. С. 208-209; 9. С. 131-132].

Одновременно правотворческая деятельность органов государственной власти по конкретизации и развитию конституционных ценностей в актах текущего законодательства требует разработанные специальные юридические механизмы, направленные на поиск паритета и преодоление конкуренции смежных конституционных интересов во взаимоотношениях личности, гражданского общества и государства с учетом внесенных предложений и рекомендаций Конституционного Суда РФ по регулированию отельных видов частноправовых и публично-правовых отношений. В частности, Конституционный Суд, опираясь на баланс публичных и частных конституционных интересов в постановлении от 16 мая 2000 г. по делу о банкротстве коммерческой организации, рекомендовал законодателю обосновать передачу части имущества предприятия из конкурсного производства в муниципальную собственность для государственных и муниципальных нужд, исходя из действия принципов соблюдения публичных интересов и неприкосновенности частной собственности при условии выплаты соразмерной и справедливой компенсации собственнику, а в постановлении от 14 июля 2005 г. об установлении сроков исковой давности по рассмотрению налоговых нарушений признал правомерность в определенной правовой ситуации восстановления сроков привлечения налогоплательщика к ответственности за совершение налогового правонарушения, руководствуясь целями формирования устойчивой бюджетной системы и сохранения свободы экономической деятельности [10, 11]. Однако в наибольшей мере правообразующая роль Конституционного Суда по внедрению универсальных конституционных принципов и ценностей в сферу правотворчества проявляется, если он не ограничивается лишь констатацией возникшего правового пробела и необходимости его устранения законодательным способом вследствие признания оспариваемого акта неконституционным, но и стремится на основе выработанной собственной правовой позиции по разрешению конкретного конституционно-правового вопроса обосновать параметры разработки будущего правового акта в целях обес-

печения единства и согласованности между Конституцией РФ и текущим законодательством, учитывая новое законодательное регулирование в выявленном конституционно-правовом смысле оспариваемых положений акта отраслевого законодательства. В качестве примера можно привести постановление Конституционного Суда РФ от 22 марта 2007 г. о признании неконституционной ранее действовавшей нормы проверяемого акта, ограничивавшего максимальный размер выплаты пособия по беременности, родам, и внесение предложения законодателю о новом порядке регулирования социальных выплат по аналогии с правами, закрепленными в международном трудовом праве и налоговом законодательстве об исчислении величины пособия соразмерно предшествующего среднего заработка женщины и ставки взимания единого социального налога, позволяющего гарантировать соблюдение универсальных конституционных ценностей как равенство, справедливость и достоинство при осуществлении права работника на государственное социальное обеспечение [12].

Следующим основным направлением претворения Конституционным Судом фундаментальных конституционных ценностей в конституционно-правовую политику является конституционализация правоприменительной деятельности органов публичной власти, призванная провести своеобразную ее «очистку» от дефектов и коллизий, вызванных искажением смысла оспариваемой нормы акта текущего законодательства, придаваемой ей толкованием в конкретном деле или сложившейся правоприменительной практике судебными и иными правоприменительными органами. В этих случаях Конституционный Суд РФ обычно воздерживается объявлять такую норму правового акта не соответствующей Конституции для предотвращения возникновения пробела в законодательном регулировании и необходимости внесения корректив в отраслевое законодательство и предполагает скорректировать сферу ее действия в новой интерпретации, исключающей в дальнейшем неконституционное применение юридической нормы, расходящееся с выявленным конституционно-правовым смыслом даваемого в решении Конституционного Суда. Таким наглядным примером может служить постановление Конституционного Суда РФ от 3 февраля 2010 г., в котором он расширительно истолковал условия выплаты ежемесячной денежной компенсации военнослужащим, проходящим военную службу по контракту, найма (поднаема) жилых помещений, включенных в списки на улучшение жилищных условий и уволенных либо подлежащих увольнению со службы до 1 января 2005 г., ибо иное понимание и применение оспариваемой нормы законодательного акта нарушает принципы равенства и справедливости регулирования статуса личности и может привести на практике к произвольному ограничению реализации права в жилищных правоотношениях в отношении категории граждан, принадлежащих к одной и той же профессиональной группе лиц [13].

В другой схожей ситуации для преодоления имеющихся препятствий в правоприменительной деятельности органов публичной власти, связанных с

отсутствием надлежащей нормативной базы в текущем законодательстве, Конституционный Суд может, опираясь на содержание универсальных конституционных принципов и ценностей, временно восстановить прежнее законодательное регулирование общественных отношений, затрагивающих права и свободы человека и гражданина, либо указать на обязанность прямого непосредственного применения Конституции РФ. Так, например в определении от 3 октября 2006 г. Конституционный Суд РФ признал возможным восстановить ранее установленный порядок приобретения права на получение льготной пенсии лицами, проработавшими в особо сложных и тяжелых условиях труда, предусмотренный прежним пенсионным законодательством, где измерения периодов времени на таких работах засчитываются в специальный трудовой стаж независимо от сроков его исчисления до или после 1 января 2003 г., исходя из действия принципов равенства и справедливости до момента принятия специального федерального закона о профессиональных пенсиях [14].

Если Конституционный Суд приходит к выводу, что объявление правового акта неконституционным предполагает возникновение пробела в законодательном регулировании, который нельзя будет восполнить прямым применением Конституции РФ либо конституционно-правовым истолкованием оспариваемых положений проверяемого нормативного акта, и существует необходимость внесения существенных изменений в текущее законодательство, то он вправе признать оспариваемые нормы в определенной части не противоречащими Конституции для предупреждения наступления негативных юридических последствий, вызванных повторным нарушением в правоприменительной практике основных прав и свобод личности. В частности, Конституционный Суд РФ в постановлении от 5 февраля 2007 г. признал соответствующими Конституции ряд оспариваемых положений ГПК РФ в части, касающейся совершенствования законодательной регламентации способов пересмотра и отмены вынесенных судебных решений в надзорном порядке, обеспечивающих соблюдение конституционных норм и принципов, таких как равенство, справедливость и достоинство, по восстановлению и охране нарушенного конституционного права индивида на судебную защиту путем применения надлежащих юридических процедур выявления, проверки и исправления судебных ошибок в надзорной инстанции [15].

Еще одним важнейшим правовым механизмом, способствующим утверждению и реализации фундаментальных конституционных ценностей в отечественной конституционно-правовой практике, является нормативно-интерпретационная функция Конституционного Суда, направленная на уяснение и разъяснение смысла и содержания Конституции РФ и отраслевого законодательства, обуславливающая выяснение эксплицитных и имплицитных связей и отношений, складывающихся между конституционными положениями и актами текущего законодательства, получающими свое отражение в сфере правотворчества, правоприменения и толкования в деятельности органов публичной власти [16. С. 15, 17, 20; 17. С. 60].

В результате адекватного конституционно-правового истолкования буквы и духа Конституции и текущего законодательства Конституционный Суд РФ обеспечивает гармоничное единство и взаимодействие универсальных конституционных принципов и ценностей высшего юридического уровня с предметом регулирования отраслевых законодательных актов, устанавливает и поддерживает разумный конституционный баланс между различными отраслями и институтами в рамках системы российского права, способствует их взаимному обогащению и выработке на базе создаваемого конституционно-правового фундамента особого вида нормативно-доктринальных правоустановле-ний как своих правовых позиций, сочетающих в себе признаки присущие предписаниям нормативных правовых актов, и выводы, свойственные конституционно-правовой доктрине [18. С. 81-82; 7. С. 12, 128-129, 142]. Выступая в качестве своеобразной квинтэссенции содержания принятого решения, правовые позиции Конституционного Суда представляют собой совокупность нормативно-интерпретационных установок, аргументов и оценок осмысления конституционных дефиниций и принципов, раскрывающих необходимость трансформации конституционных ценностей в текущее законодательство и в правоприменительную практику в случаях повторения схожих (аналогичных) конституционно-правовых ситуаций по разрешению конкретных конституционно-правовых вопросов и в целом влияющих на процессы развития российского конституционализма. Но особенно «квазиправотворческая» роль Конституционного Суда РФ как главного интерпретатора Конституции РФ возрастает тогда, когда он посредством конституционно-правового истолкования смысла и содержания Конституции и массива отраслевого законодательства для преодоления неопределенности понимания конституционных положений в ходе осуществления судебного конституционного контроля может генерировать новые конституционные ценности:

1) уточняет содержание нормативного материала статьи закона;

2) устраняет коллизию, конфликтность между несколькими нормами права в поисках баланса содержащихся в них конкурирующих конституционных ценностей;

3) выясняет системные, иерархические связи и корреляции между отдельными нормами правовых институтов конкретной отрасли российского права;

4) раскрывает нормативное содержание частей статьи закона, если имеются определенные коллизии и пробельность внутренней структуры элементов юридической нормы акта;

5) обеспечивает рихтовку закона до конституционного уровня и придает ему новое нормативное содержание, соответствующее реалиям правового регулирования общественных отношений, и тем самым за счет уплотнения новым конституционно-правовым материалом удается избежать необходимость внесения серьезных изменений и дополнений в проверяемые законодательные акты [7. С. 131, 271, 292].

В частности, неоднократно в своих правовых позициях Конституционный Суд фактически легализо-

вал многие новые конституционные ценности, которые вербально прямо не закреплены в тексте Основного Закона и вытекают из толкования духа интерпретированных положений Конституции РФ, таких как правовая безопасность и определенность, стабильность и предсказуемость регулирования публичных правоотношений, устойчивость условий хозяйствования, поддержание баланса публичных и частных интересов государства и предпринимательских структур, оказывающих существенное конституционно-правовое воздействие на функционирование системы национального права, правоприменительной практики и отвечающих перспективам развития российского общества и государства [7. С. 167-168].

Непосредственно из необходимости обеспечения многоуровневого влияния конституционных ценностей и норм на государственную и общественную жизнь вытекает теоретико-мировоззренческая функция Конституционного Суда РФ, предусматривающая его активное участие в становлении и развитии конституционной идеологии, правосознания и культуры, в соответствии с которыми должно происходить установление теоретико-познавательной и доктринально-концептуальной основ осуществления отечественного конституционализма. Как результат использования ценностно-ориентированного подхода по формированию конституционной идеологии деятельность Конституционного Суда посредством критического осмысления конституционных положений и реальной конституционно-правовой действительности служит надлежащей теоретико-практической базой, позволяющей в будущем генерировать в конституционно-правовой науке новые идеи, представления, концепции, направленные на поиск баланса и консенсуса между естественными правами и свободами личности, суверенитетом государственной власти и позитивным правом в рамках взаимодействия личности, гражданского общества и государства, предполагающей реальное утверждение Конституции как Основного Закона, воплощающего в себе высшие нравственные, правовые и социально-культурные стандарты, идеалы, ориентиры, определяющие основные пути общественного и государственного развития нашей страны [7. С. 73-74, 98].

Не меньшее мировоззренческое значение для развития науки конституционного права имеет эксперт-но-аналитическая деятельность Конституционного Суда РФ, способствующая пополнению ее понятийного аппарата актуальной юридической информацией о назначении и содержании конституционных норм и ценностей, методологии разрешения возникающих различных конституционно-правовых проблем, а также выяснению общих закономерностей и тенденций осуществления современного состояния российского конституционализма [7. С. 124-125].

Наконец, особое культурно-воспитательное воздействие призваны оказывать решения и правовые позиции Конституционного Суда на внедрение и распространение важнейших конституционных ценностей в профессиональное правосознание, содействующие выработке конституционно-правового мышления по восприятию определенных установок, представлений, оценок в отечественной конституционно-

правовой практике, побуждающие активизировать ционной культуры и воспитания среди органов пуб-меры по формированию высокого уровня конститу- личной власти и их руководителей.

ЛИТЕРАТУРА

1. Маврин С.П. Конституционные ценности и их роль в российской правовой системе // Журнал конституционного правосудия. 2012.

№ 3 (27). С. 1-13.

2. Кондрашев А. А. Конституционные ценности в современном российском государстве: о конфликтах и девальвациях // Конституционное и

муниципальное право. 2017. № 1. С. 6-13.

3. Витрук Н.В. Конституция Российской Федерации как ценность и конституционные ценности: вопросы теории и практики // Право, демо-

кратия и личность в конституционном измерении: (история, доктрина и практика). Избранные труды (1991-2012 гг.). М. : Норма, 2012. С. 165-175.

4. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 31 июля 1995 года № 10-П по делу о проверке конституционности

Указа Президента Российской Федерации от 30 ноября 1994 г. № 2137 «О мероприятиях по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики», указа Президента Российской Федерации от 9 декабря 1994 г. № 2166 «О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского конфликта», постановления Правительства Российской Федерации от 9 декабря 1994 г. № 1360 «Об обеспечении государственной безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, законности, прав и свобод граждан, разоружения незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и прилегающих к ней регионов Северного Кавказа», указа Президента Российской Федерации от 2 ноября 1993 г. № 1833 «Об основных положениях военной доктрины Российской Федерации» // Российская газета. 1995. 11 августа.

5. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 21 декабря 2005 года № 13-П по делу о проверке конституционности

отдельных положений Федерального закона «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» в связи с жалобами ряда граждан // Собрание законодательства Российской Федерации. 2006. № 3. Ст. 336.

6. Бондарь Н.С. Конституционные ценности - категория действующего права (в контексте практики Конституционного Суда России) //

Журнал конституционного правосудия. 2009. № 6 (12). С. 1-11.

7. Бондарь Н.С. Судебный конституционализм в России в свете конституционного правосудия. М. : Норма; Инфра-М, 2011. 544 с.

8. Витрук Н.В. Верность Конституции. М. : РАП, 2008. 272 с.

9. Зорькин В. Д. Конституционно-правовое развитие России. М. : Норма: Инфра-М, 2011. 720 с.

10. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 16 мая 2000 года № 8-П по делу о проверке конституционности отдельных положений пункта 4 статьи 104 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» в связи с жалобой компании «Timber Holdings International Limited» // Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 21. Ст. 2258.

11. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 14 июля 2005 года № 9-П по делу о проверке конституционности положений статьи 113 Налогового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки Г. А. Поляковой и запросом Федерального арбитражного суда Московского округа // Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 30 (ч. II). Ст. 3200.

12. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 22 марта 2007 года № 4-П по делу о проверке конституционности положения части первой статьи 15 Федерального закона «О бюджете Фонда социального страхования Российской Федерации на 2002 год» в связи с жалобой гражданки Т.А. Баныкиной // Собрание законодательства Российской Федерации. 2007. № 14. Ст. 1742.

13. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 3 февраля 2010 года № 3-П по делу о проверке конституционности абзаца второго пункта 14 статьи 15 Федерального закона «О статусе военнослужащих», пункта 4 Постановления Правительства Российской Федерации «О порядке выплаты денежной компенсации за наем (поднаем) жилых помещений военнослужащим - гражданам Российской Федерации, проходящим военную службу по контракту, гражданам Российской Федерации, уволенным с военной службы, и членам их семей» и пункта 1 Положения о выплате денежной компенсации за наем (поднаем) жилых помещений гражданам Российской Федерации, уволенным с военной службы, и членам их семей в связи с жалобой гражданина С.В. Глушкова // Российская газета. 2010. 12 февраля.

14. Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 03 октября 2006 года № 471-О по запросу Курчатовского городского суда Курской области о проверке конституционности пункта 3 статьи 27 Федерального закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации» и по жалобе гражданки Степановой Ольги Александровны на нарушение ее конституционных прав той же нормой // Собрание законодательства Российской Федерации. 2007. № 5. Ст. 679.

15. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 5 февраля 2007 года № 2-П по делу о проверке конституционности положений статей 16, 20, 112, 336, 376, 377, 380, 381, 382, 383, 387, 388 и 389 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом Кабинета Министров Республики Татарстан, жалобами открытых акционерных обществ «Нижнекамскнеф-техим» и «Хакасэнерго», а также жалобами ряда граждан // Собрание законодательства Российской Федерации. 2007. № 7. Ст. 932.

16. Бондарь Н.С. Аксиология судебного конституционализма: конституционные ценности в теории и практике конституционного правосудия. М. : Юрист, 2013. Вып. 2. 176 с.

17. Бондарь Н., Джагарян А. Прямое действие Конституции : генерация и гарантирование конституционным правосудием // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 3 (112). С. 52-78.

18. Бондарь Н.С. Нормативно-доктринальная природа решений Конституционного Суда РФ как источников права // Журнал российского права. 2007. № 4. С. 75-85.

Статья представлена научной редакцией «Право» 21 марта 2018 г.

THE ROLE OF THE CONSTITUTIONAL COURT OF THE RUSSIAN FEDERATION IN REINFORCEMENT AND DEVELOPMENT OF CONSTITUTIONAL VALUES

Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal, 2018, 432, 224-230. DOI: 10.17223/15617793/432/30

Sergey A. Tatarinov, Tomsk State University (Tomsk, Russian Federation). E-mail: cafedra206@mail.ru

Keywords: Constitutional Court of the Russian Federation; constitutional doctrine; constitutional ideology and reasoning; constitutional norms and values; constitutionality of existing legislation; decisions and legal positions of the Constitutional Court of the Russian Federation.

The aim of this article is to study the theoretical and practical questions of influence of the Constitutional Court of the Russian Federation on the formation and development of constitutional values according to which the constitutionality of different spheres and parts of public and state life should be carried out. On the basis of specific scientific methods (systematic, formal- legal, method

of legal hermeneutics) and analysis of the decisions of the Constitutional Court of the Russian Federation, in the framework of the proposed classification of constitutional norms and values, the author pays special attention to the functioning of the principles of equality, social justice, human dignity that penetrate the most important aspects of relations between the person, society and the state. Primarily, the Constitutional Court of the Russian Federation influences the implementation of constitutional values in the legislation of state organs by providing stability of regulation of a person's duties before the state and by prohibiting groundless and unfair refusal of the state to fulfill public and social obligations before people, by making inequality in exemption and advantages to citizens of one social group inadmissible, by introducing rational, proportional and fair restrictions of the main rights and freedoms, by guaranteeing the realization of possibility to equal and fair judicial defense, by making the state legally liable before the person under conditions of complete and just compensation of harm. Besides, the constitutional influence of the Constitutional Court on legislation supposes the determination of hierarchy and balance inside the system of competitive constitutional values, maintaining of balance of personal legal and public legal interests, overruling of legal deformations and grounding of elaboration and admission of characteristics of future legislative acts that involve the rights and freedoms of a person. Therefore, expansion of the influence of constitutional values by the Constitutional Court of the Russian Federation on law enforcement by organs of public authority corrects the action sphere of debatable norms in a new interpretation, which in future excludes its implementation, which is different from the constitutional sense; it restores a previous legislative regulation or it admits the possibility of action of this norm as recognized and which non-contradicting to constitutional statements in a particular part. The interpretational function of the Constitutional Court on interpretation of the Constitution of the Russian Federation and sectoral legislation has a big practical value for establishing fundamental constitutional values in the activity of public organs, for it presupposes creation of legal statements as particular regulatory and doctrinal determinations, which are examples of behavior in constitutional practice and are able to generate new constitutional values.

REFERENCES

1. Mavrin, S.P. (2012) Konstitutsionnye tsennosti i ikh rol' v rossiyskoy pravovoy sisteme [Constitutional values and their role in the Russian legal

system]. Zhurnal konstitutsionnogopravosudiya. 3 (27). pp. 1-13.

2. Kondrashev, A.A. (2017) Constitutional values in the modern Russian state: conflicts and devaluations. Konstitutsionnoe i munitsipal'noepravo. 1.

pp. 6-13. (In Russian).

3. Vitruk, N.V. (2012) Pravo, demokratiya i lichnost' v konstitutsionnom izmerenii: (istoriya, doktrina i praktika). Izbrannye trudy (1991—2012 gg.)

[Law, Democracy and Personality in the Constitutional Dimension: (History, Doctrine and Practice). Selected works (1991-2012)]. Moscow: Norma. pp. 165-175.

4. Rossiyskaya gazeta. (1995) Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation of July 31, 1995, No. 10-P on the case on verification of

the constitutionality of the Decree of the President of the Russian Federation of 30 November 1994 No. 2137 "On measures to restore constitutional legality and law and order on the territory of the Chechen Republic, of the Russian Federation of 9 December 1994 No. 2166 "On measures to curb the activities of illegal armed groups on the territory of the Chechen Republic and in the zone of the Ossetian-Ingush conflict", the Government of Russia of 9 December 1994 No. 1360 "On ensuring state security and the territorial integrity of the Russian Federation, legality, citizens' rights and freedoms, disarming of illegal armed formations on the territory of the Chechen Republic and the adjacent regions of the North Caucasus", the decree of the President of the Russian Federation of 2 November 1993 No. 1833 "On the main provisions of the military doctrine of the Russian Federation". Rossiyskaya gazeta. 11 August. (In Russian).

5. Russian Federation. (2006) Postanovlenie Konstitutsionnogo Suda Rossiyskoy Federatsii ot 21 dekabrya 2005 goda № 13-P po delu o proverke

konstitutsionnosti otdel'nykh polozheniy Federal'nogo zakona "Ob obshchikh printsipakh organizatsii zakonodatel'nykh (predstavitel'nykh) i ispolnitel'nykh organov gosudarstvennoy vlasti sub"ektov Rossiyskoy Federatsii" v svyazi s zhalobami ryada grazhdan [Decision of the Constitutional Court of the Russian Federation of 21 December 2005 No. 13-P on the case on verification of the constitutionality of certain provisions of the Federal Law "On general principles of the organization of legislative (representative) and executive bodies of state power of the constituent entities of the Russian Federation" in connection with the complaints of a number of citizens]. Sobranie zakonodatel 'stva Rossiyskoy Federatsii. 3. Art. 336.

6. Bondar', N.S. (2009) Konstitutsionnye tsennosti - kategoriya deystvuyushchego prava (v kontekste praktiki Konstitutsionnogo Suda Rossii) [Con-

stitutional values - the category of the current law (in the context of the practice of the Constitutional Court of Russia)]. Zhurnal konstitutsion-nogo pravosudiya. 6 (12). pp. 1-11.

7. Bondar', N.S. (2011) Sudebnyy konstitutsionalizm v Rossii v svete konstitutsionnogo pravosudiya [Judicial constitutionalism in Russia in the light

of constitutional justice]. Moscow: Norma; Infra-M.

8. Vitruk, N.V. (2008) Vernost'Konstitutsii [Fidelity to the Constitution]. Moscow: RAP.

9. Zor'kin, V.D. (2011) Konstitutsionno-pravovoe razvitieRossii [Constitutional and legal development of Russia]. Moscow: Norma: Infra-M.

10. Russian Federation. (2000) Postanovlenie Konstitutsionnogo Suda Rossiyskoy Federatsii ot 16 maya 2000 goda № 8-P po delu o proverke konsti-tutsionnosti otdel'nykh polozheniy punkta 4 stat'i 104 Federal'nogo zakona "O nesostoyatel'nosti (bankrotstve)" v svyazi s zhaloboy kompanii "Timber Holdings International Limited" [Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation No. 8-P of 16 May 2000 on the case of verification of the constitutionality of certain provisions of Paragraph 4 of Article 104 of the Federal Law "On Insolvency (Bankruptcy)" in connection with the complaint of Timber Holdings International Limited]. Sobranie zakonodatel'stva Rossiyskoy Federatsii. 21. Art. 2258.

11. Russian Federation. (2005) Postanovlenie Konstitutsionnogo Suda Rossiyskoy Federatsii ot 14 iyulya 2005 goda № 9-P po delu o proverke kon-stitutsionnosti polozheniy stat'i 113 Nalogovogo kodeksa Rossiyskoy Federatsii v svyazi s zhaloboy grazhdanki G.A. Polyakovoy i zaprosom Federal'nogo arbitrazhnogo suda Moskovskogo okruga [Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation of July 14 2005 No. 9-P on the case on verification of the constitutionality of the provisions of Article 113 of the Tax Code of the Russian Federation in connection with the complaint of citizen G.A. Polyakova and the request of the Federal Arbitration Court of the Moscow District]. Sobranie zakonodatel'stva Ros-siyskoy Federatsii. 30(II). Art. 3200.

12. Russian Federation. (2007) Postanovlenie Konstitutsionnogo Suda Rossiyskoy Federatsii ot 22 marta 2007 goda № 4-P po delu o proverke konsti-tutsionnosti polozheniya chasti pervoy stat'i 15 Federal'nogo zakona "O byudzhete Fonda sotsial'nogo strakhovaniya Rossiyskoy Federatsii na 2002 god" v svyazi s zhaloboy grazhdanki T.A. Banykinoy [Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation of 22 March 2007 No. 4-P on the case on the verification of the constitutionality of the provision of Part One of Article 15 of the Federal Law "On the Budget of the Social Insurance Fund of the Russian Federation for 2002" in connection with the complaint of the citizen TA. Banykina]. Sobranie zakonodatel'stva Rossiyskoy Federatsii. 14. Art. 1742.

13. Rossiyskaya gazeta. (2010) Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation of 3 February 2010 No. 3-P on the case on the verification of the constitutionality of the second paragraph of Paragraph 14 of Article 15 of the Federal Law "On the Status of Servicemen", Paragraph 4 of the Decree of the Government of the Russian Federation "On the procedure for payment of cash compensation for renting (sublease) of accommodation to servicemen - citizens of the Russian Federation who are on military service under contract, to citizens of the Russian Federation dismissed from military service and members of their families" and Paragraph 1 of the Regulation on payment of money compensation for renting (sublease) of residential premises to citizens of the Russian Federation discharged from military service, and members of their families in connection with the complaint of citizen S.V. Glushkov. Rossiyskaya gazeta. 12 February. (In Russian).

14. Russian Federation. (2007) Opredelenie Konstitutsionnogo Suda Rossiyskoy Federatsii ot 03 oktyabrya 2006 goda № 471-O po zaprosu Kurcha-tovskogo gorodskogo suda Kurskoy oblasti o proverke konstitutsionnosti punkta 3 stat'i 27 Federal'nogo zakona "O trudovykh pensiyakh v Rossiyskoy Federatsii" i po zhalobe grazhdanki Stepanovoy Ol'gi Aleksandrovny na narushenie ee konstitutsionnykh prav toy zhe normoy [Resolution of the Constitutional Court of the Russian Federation of 3 October 2006 No. 471-O at the request of the Kurchatov city court of Kursk oblast on the verification of the constitutionality of Paragraph 3 of Article 27 of the Federal Law "On Labor Pensions in the Russian Federation" and at the complaint of Olga Stepanova on the violation of her constitutional rights by the same norm]. Sobranie zakonodatel 'stva Rossiyskoy Federatsii. 5. Art. 679.

15. Russian Federation. (2007) Postanovlenie Konstitutsionnogo Suda Rossiyskoy Federatsii ot 5 fevralya 2007 goda № 2-P po delu o proverke konstitutsionnosti polozheniy statey 16, 20, 112, 336, 376, 377, 380, 381, 382, 383, 387, 388 i 389 Grazhdanskogo protsessual'nogo kodeksa Rossiyskoy Federatsii v svyazi s zaprosom Kabineta Ministrov Respubliki Tatarstan, zhalobami otkrytykh aktsionernykh obshchestv "Nizhnekam-skneftekhim" i "Khakasenergo", a takzhe zhalobami ryada grazhdan [Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation No. 2-P of 5 February 2007 on the case on the verification of the constitutionality of the provisions of Articles 16, 20, 112, 336, 376, 377, 380, 381, 382, 383, 387, 388 and 389 of the Civil Procedure Code of the Russian Federation in connection with the request of the Cabinet of Ministers of the Republic of Tatarstan, complaints of open joint-stock companies "Nizhnekamskneftekhim" and "Khakasenergo", as well as complaints of a number of citizens]. Sobranie zakonodatel'stva Rossiyskoy Federatsii. 7. Art. 932.

16. Bondar', N.S. (2013) Aksiologiya sudebnogo konstitutsionalizma: konstitutsionnye tsennosti v teorii i praktike konstitutsionnogo pravosudiya [Axiology of judicial constitutionalism: constitutional values in the theory and practice of constitutional justice]. Is. 2. Moscow: Yurist.

17. Bondar', N.S. & Dzhagaryan, A. (2016) Pryamoe deystvie Konstitutsii: generatsiya i garantirovanie konstitutsionnym pravosudiem [Direct action of the Constitution: generating and guaranteeing constitutional justice]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie. 3 (112). pp. 52-78.

18. Bondar, N.S. (2007) Normativno-doktrinal'naya priroda resheniy Konstitutsionnogo Suda RF kak istochnikov prava [Normative-doctrinal nature of the decisions of the Constitutional Court of the Russian Federation as sources of law]. Zhurnal rossiyskogoprava. 4. pp. 75-85.

Received: 21 March 2018