CC BY
94
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
83
УДК 82-1/-9 Н.В. Морженкова
МОДЕРНИСТСКАЯ ПОЭТИКА В СВЕТЕ ЖАНРОВОЙ КОНЦЕПЦИИ М.М. БАХТИНА
В статье рассматривается вопрос об исследовательской целесообразности жанрового прочтения модернистских произведений. Особое внимание уделяется проблематизации категории жанра в контексте литературы XX века. В результате анализа конкретных исследований произведений Э. Паунда, Дж. Джойса, У. Фолкнера, В. Вулф доказывается, что жанровая концепция, выдвинутая в трудах М. М. Бахтина, может служить продуктивной теоретической базой для поэтологического изучения модернистских текстов. На обширном текстовом материале демонстрируется, что анализ модернистской поэтики в свете жанров формирует новый взгляд как на отдельные произведения, так и на жанровую традицию в целом. Обращение к жанровой концепции М.М. Бахтина позволяет выявить внутренне закономерное соприкосновение модернизма с предшествующими литературными эпохами, понять скрытые механизмы эволюции творчества модернистов.
Ключевые слова: жанр как речевая установка, модернизм, модернистская поэтика, М.М. Бахтин, Э. Паунд, Дж. Джойс, У. Фолкнер.
Разговор о категории жанра в контексте литературы XX века подразумевает, прежде всего, оправдание целесообразности обращения к данной категории, ибо, как замечает И.О. Шайтанов, «в словаре современного расхожего литературоведения это слово сопровождается усталостью и даже снисходительной усмешкой. О жанре запомнилось лишь старое - это «параграф школьной поэтики» [19. С. 71]. Показательно в этом контексте заявление постмодернистского французского писателя М. Бланшо, объявившего в 1959 г., что в ходе борьбы художественного текста с жанровой предписательностью сама литература разрушает жанры [3. Р. 55]. По наблюдению Н.Л. Лейдермана, «ненависть к жанрам» типична для переходных эпох, примером которой и является XX век [14. С. 153]. В качестве иллюстрации «обесценивания» понятия жанра как теоретической категории современного литературоведения учёный приводит «Эстетику» Б. Кроче, в которой жанр, наряду с литературным родом, именуется «интеллектуальным заблуждением».
Действительно, с точки зрения нормативного понимания жанра, ассоциирующегося с предпи-сательной формой, дискуссионным кажется сам вопрос о жанровой проблематике в контексте литературы XX в., ориентированной на полное освобождение творческой мысли от каких-либо предписаний и канонов. Один из ключевых вопросов, возникающих в полемике о жанре в контексте модернистской литературы, - как модернистское произведение может одновременно и принадлежать к жанру, и разрушать жанр? Вероятно, речь следует вести не о разрушении жанра, а о разрушении традиционных, отстоявшихся представлений о нём. Если попытаться ответить на этот вопрос в свете теории жанров, предложенной в трудах формалистов и М.М. Бахтина, становится очевидна его неправомерность. Как отмечает И.О. Шайтанов, обвинение в нормативизме снимается с жанра в сфере исторической поэтики, открывающей путь к речевым концепциям жанра [18. С. 93]. В 1920-х гг. в рамках русской филологической школы в трудах М.М. Бахтина и формалистов выдвигается концепция речевой природы жанра и жанровой природы слова; «когда на Западе занялись словом в тексте, в России начали изучать слово в жанре» [18. С. 93]. Актуальность поиска новых жанровых концепций в отечественной филологии 1920-х годов звучит в словах Б. М. Эйхенбаума «мы сейчас больны отсутствием жанров и исканием их». Учёный акцентирует необходимость «установки на жанр, а не на идеологию, не на «отражение» и не на фабулу» [18. С. 229].
Понимание словесной природы жанра как «речевой установки» (Ю.Н. Тынянов), как «речевого жанра», «художественного высказывания» (М.М. Бахтин) исключает возможность существования внежанровых текстов и вскрывает бессмысленность выражений «внежанровая литература», «внежанровое произведение», встречающихся в литературоведческом дискурсе. Тот факт, что модернистские жанры плохо поддаются классификации, свидетельствует не об их нежанровой природе или тотальной жанровой «неуловимости», а о неправомерности в данном случае рассматривать жанр как единицу классификации, как «фиксированную форму».
Относительно незначительное число англоязычных работ, авторы которых фокусируются на жанровом аспекте модернистских текстов, - результат многолетней «дискредитации» понятия жанра
как теоретической категории западного литературоведения в пользу личного авторского начала и неповторимости художественного текста. На этом «постжанровом» фоне выделяются исследования, в которых продуктивно анализируется специфика конкретных модернистских текстов через призму жанра. Для большого числа западных исследователей «возвращение» к жанровой проблематике модернистской литературы связано с обращением к имени М.М. Бахтина.
В этой связи интересным представляется исследование Л. Хенриксен модернистских англоязычных эпических поэм с опорой на бахтинскую концепцию жанра, в которой она видит действенный инструмент исследования конкретных текстов [7]. Появление модернистских произведений, авторы которых жанрово именовали свои тексты как «эпические поэмы», породило в литературоведении волну обсуждений о правомерности употребления понятия «эпическая поэма» применительно к произведениям XX века. Л. Хенриксен работает с понятием «эпической амбициозности» («epicambi-tion»). Это понятие ввёл в литературоведческий дискурс С. Сикари в связи с исследованием вопроса о самоопределении Э. Паунда в контексте мировой литературы. Сопоставляя «Кантос» с «Божественной комедией» Данте, С. Сикари объявляет, что «эпические амбиции» Э. Паунда связаны с неутомимым стремлением последнего позиционировать себя как поэта, которому отводится доминирующая роль в современной культуре [12. P. 9]. Заимствуя термин «эпическая амбициозность», Л. Хенриксен трактует его как связанный с внутренней логикой жанра и кругом жанровых предшественников, в диалог с которыми и вступает Э. Паунд [7. P. 18].
Обращаясь к «памяти» жанра, исследовательница отмечает божественное «авторство» героического эпоса, убежденность в божественном происхождении дара эпического поэта. Именно через жанровую «память» Л. Хенриксен объясняет особый статус эпоса как жанра в литературе XX века. Это наблюдение наводит на мысль об особой жанровой чувствительности модернистов, для которых жанр оказывается способом актуализации диалога с широким кругом предшественников. Опираясь на бах-тинскую концепцию жанра, Л. Хенриксен убедительно доказывает наличие значимых параллелей между «Одиссеей» и «Иллиадой» Гомера, «Энеидами» Вергилия, «Божественной комедией» Данте, модернистским эпосом «Кантос» Э. Паунда и постколониальной эпической поэмой «Омерос» современного поэта и драматурга карибского происхождения Дерека Уолкотта. Эту преемственность исследовательница видит именно как жанровую, определяя жанр через понятие генеалогии («genreislineage»). Она приходит к выводу, что в рамках современной литературы само обращение к жанру эпической поэмы маркирует грандиозность замысла и «нескромность» подобного дерзновения, ибо неизбежно актуализирует древнюю жанровую традицию. В результате, «эпическая амбициозность» («epicambition») сопровождается «эпической обеспокоенностью» («epicanxiety»), а у современных поэтов возникает стремление декларативно отмежеваться от традиции эпоса. Именно этот отказ авторов от причисления своих произведений к эпической традиции является «топосом» жанра современного эпоса («Such disavowal of the epic ambitionis, however, itself a modern topos of the genre») [7. P. 22].
Л. Хенриксен, полемизируя с Ф. Моретти, ставящего под сомнение правомерность бахтинского понимания эпоса относительно современных вариантов этого жанра, представленных «Улиссом» Дж. Джойса, «Кантос» Э. Паунда, «Доктором Фаустусом» Т. Манна, приходит к выводу, что значительные расхождения между классическими и современными образцами жанра объяснимы романизацией последних [11; 7. P. 125]. Предостерегая от недооценки роли жанрового диалогизма и акцентируя романизацию эпоса, исследовательница подчёркивает, что у М. М. Бахтина речь идёт об относительной монологичности эпоса, очевидной при его сопоставлении с многоголосием романа. На это понимание эпической монологичности, кстати, указывают и отечественные исследователи [17. C. 78]. Применяя идеи М. М. Бахтина к исследуемому материалу, В. Л. Хенриксен предлагает термин «novеlisedepic» для обозначения современного эпоса, пытаясь показать принцип исторической изменчивости жанра в индивидуальной художественной практике поэтов на протяжении всей истории западной литературы (от Гомера до наших дней).
В 1987 г. Дж. Маддокс c сожалением отмечал, что бахтинская теория романа не получила должного внимания среди исследователей творчества Дж. Джойса [17. P. 154]. Ситуация с тех пор значительно изменилась. К бахтинской концепции жанра обращается целый ряд джойсоведов. В отечественной филологии С. С. Хоружий сопоставляет бахтинскую концепцию карнавализации с поэтикой комического Дж. Джойса [16. С. 12-26]. Р.Б. Кершнер в монографии «Джойс, Бахтин и популярная литература» (1989) исследует роль массовой литературы в раннем творчестве писателя через призму диалогической концепции М.М. Бахтина [8]. Как отмечает М.К. Букер в книге с показатель-
ным названием «Джойс, Бахтин и литературная традиция: к компаративной поэтике культуры», бах-тинские теории работают особенно продуктивно применительно к джойсовской прозе [1].Так, например, Ж. Кимбалл доказывает, что психоаналитический дискурс, вплетённый в художественное целое «Улисса», вовсе не делает этот роман фрейдистским, как полагали многие современники писателя [9. P. 30]. Утверждая, что психоаналитический язык в романе представляет собой художественно изображённый ключевой «социально-типический язык» эпохи, исследовательница исходит из бах-тинского понимания романа, согласно которому «роман- это художественно организованное социальное разноречие, иногда разноязычие, и индивидуальная разноголосица. Внутренняя расслоенность единого национального языка на социальные диалекты, групповые манеры, профессиональные жаргоны, жанровые языки, языки поколений и возрастов...» [13. C. 76]. Именно обращение к бахтинской концепции романа позволяет по-новому взглянуть на психоаналитический подтекст и увидеть в нём не результат прямого влияния теории З. Фрейда на язык Дж. Джойса, а художественное освоение «разноречия» эпохи.
Апеллируя к бахтинской интерпретации творчества Ф. Рабле, М.К. Букер акцентирует, что раблезианские параллельные места, выявляемые целым рядом исследователей в прозе Дж. Джойса, не сводимы к какому-то частному параллелизму отдельных мотивов и образов, а жанрово обусловлены [1. P. 51]. Будучи модернистской пародией, «Улисс» связан с карнавальностью Рабле, восходящей к коллективной, площадной пародии-травестии. Отмечая, что М.М. Бахтин описывает существовавшие в древней смеховой литературе смеховые дублеты серьёзных образов, исследователь выдвигает предположение, что джойсовский Леопольд Блум является современным жанровым вариантом древнего «комического Одиссея» [1. P. 27].
М.К. Букер показывает, что исследование «Улисса» в свете бахтинской концепции противопоставления романа и эпоса позволяет по-новому взглянуть на природу джойсовского модернистского диалога с Гомером, за которым стоит не личностная интенция автора, а жанровое противостояние романа и эпоса, задающих различные картины мира [1. P. 25, 27]. Бахтинская сфокусированность на жанрах, а не на индивидуальных авторах ориентирует исследователя на изучение актуализации в «Улиссе» жанрового столкновения между романом и эпосом, а не на анализ личного отношения Дж. Джойса к Гомеру как к своему предшественнику. К тому же, перемещение этого вопроса в сферу жанровой проблематики подразумевает, что изучение джойсовского варианта диалога между эпосом и романом не должно лимитироваться обращением лишь к Гомеру, но неизбежно вводит в диалогическое поле такие тексты, связанные с эпической традицией, как, например, «Энеида» Вергилия и «Потерянный рай» Мильтона.
По замечанию М.К. Букера, концептуальное для «Улисса» противопоставление между романом и эпосом как манифестация конфликта между прошлым и настоящим соотносит джойсовский диалог с Гомером с полемикой о модернистском отношении к истории [1. P. 27]. Если предположить, что Дж. Джойс обращается к эпическому опыту для «стабилизации» своего текста, тогда очевидно стремление писателя устраниться из исторического движения и войти во вневременное пространство эпоса. Если же допустить, что автор «Улисса» пародирует Гомера и бросает романный вызов эпосу, тогда он скорее разбивает эпическую иллюзию вневременности и локализует свой роман в историческом контексте настоящего момента. Это амбивалентное прочтение, неразрешимое в пользу какого-либо одного варианта, созвучно бахтинскому пониманию жанровых явлений как динамичных и противоречивых.
Показательны и другие примеры использования жанровой теории М. М. Бахтина применительно к модернистским текстам. Так, в свете концепции романизации жанров рассматривает Ч. Ханнон превращение У. Фолкнера-поэта, дебютировавшего в литературе именно стихами, в У. Фолкнера-романиста [6]. В данном случае обращение к бахтинской теории романа способствует переосмыслению жанровой эволюции творчества писателя. По наблюдению исследователя, механизм перехода от одного жанра к другому, от одной поэтики к другой проявляется в образности третьего романа «Флаги в пыли» (Flagsinthe Dust, 1927), вышедшего в переработанном виде под названием «Сарторис» (Sartoris,1929); образы «Флагов» представляют собой «романизированные» образы «Миссисипийских стихов» (Mississippi poems, 1924). В результате романизации пасторальные поэтические образы превращаются в романные внутренне диалогизированные образы, в которых реализуется социальный диалог «языков», передающий конфликтное взаимодействие различных социальных дискурсов. На примере конкретных фрагментов Ч. Ханнон демонстрирует, как У. Фолкнер осуществляет переработку нероманного материала, полифонически развивая его.
Показательно сопоставление самостоятельных рассказов, написанных У. Фолкнером для журналов, с их романизированными версиями, которые представляют собой переработанные рассказы, включённые писателем в ткань романов. Например, рассказ «Пятнистые лошади» (Spotted Horses), впервые опубликованный в 1931 г. в журнале Скрибнерс Мэгэзинер (Scribner's Magaziner), появляется в романе «Деревушка» (TheHamlet, 1940) [4]. В отличие от рассказа, в романном фрагменте начинают звучать конфликтующие социальные «голоса», репрезентирующие контрастные социальные позиции. В подтексте романного эпизода явно угадывается полемика, развернувшаяся в США в первой трети XX в. вокруг так называемого «правового реализма», направления философии права, акцентировавшего практическую ориентацию юриспруденции, отвергавшего абстрактную постановку вопроса о природе права и критиковавшего нормативные, оторванные от реальной жизни аспекты права. В романе У. Фолкнер даёт художественные образы полемизирующих друг с другом социальных нарративов эпохи, в рассказе этого полифонизма нет.
Теория романа М.М. Бахтина позволяет Ч. Ханнону посмотреть на типичную для художественной практики У. Фолкнера переработку уже опубликованного материала с иной точки зрения. Неслучайно название финальной части монографии (Rethinking Revision: «Zones of Contacts» in Faulkner) исследователя включает бахтинское выражение «зона контакта», под которым подразумевается романный контакт с незавершённой действительностью. Ч. Ханнон показывает, что именно на максимальное расширение этой зоны и направлены усилия У. Фолкнера. С точки зрения исследователя, адекватное описание полидискурсивности романов писателя предполагает тщательный анализ фолк-неровской практики переработки материала, направленной на его романизацию.
Бахтинская концепция жанра позволила обратившимся к ней западным литературоведам по-новому взглянуть на жанровую сущность модернистского романа, распознать в нём не «смерть» жанра, а виток его эволюции. В этом смысле образцово следующее замечание М.К. Букера относительно романа В. Вулф «Орландо» (Orlando, 1928), в котором угадываются признаки целого ряда жанров (биографии, исторического сочинения, плутовского романа, сатиры, сказки, памфлета, романа воспитания, беллетризованной истории английской литературы): «В свете теории М.М. Бахтина этот роман является не отклонением от романной традиции, а ярким примером её специфики» [2. P. 167]. Исследователь усматривает в «Орландо» близость традиции мениппеи и отмечает, что жанровый энциклопедизм не противоречит романной природе этого произведения. М.К. Букер аппелирует к концепции М.М. Бахтина с целью доказать, что необычность «Орландо» не может рассматриваться как основание для исключения этого произведения из контекста романной традиции. По замечанию исследователя, если и определять это произведение как анти-роман, то следует иметь в виду, что анти-роман не является «вырождением» романа, а, напротив, определяет магистральную линию развития романа как жанра в литературе XX века.
Здесь следует отметить, что в англо-американском литературоведении теоретическое наследие М.М. Бахтина часто пересматривалось в радикальном ключе и интерпретировалось с марксистской, поструктуралистской, деконструктивистской точек зрения [15]. Для западной рецепции М.М. Бахтина весьма характерно «препарирование» его через призму феминистских теорий. В контексте настоящей работы иллюстративно исследование Н. Глейзнер «Диалогическая субверсия: Бахтин, роман и Гертруда Стайн», в которой бахтинская теория романа «диалогизирована» феминистскими концепциями [5]. Исследовательница анализирует новеллу «Тихая Лена», входящую в трилогию Г. Стайн «Три жизни», полемизируя с бахтинской идеей романного многоголосия. С точки зрения Н. Глейз-нер, в «Тихой Лене» ни у героев, ни у повествователя нет своей идеологии, что отличает их от героев и повествователя реалистического романа («The characters are not ideologues ..., and neither is the narrator an ideologue (as in most realist novels») [5. P. 166]. Н. Глейзнер пытается показать, как в результате диктата монологического «дискурса собственничества» («discourse of proper»), художественно воспроизведённого Г. Стайн, в новелле полностью подавляется голос женской субъективности и телесные переживания. Идеология насаждается не только напрямую, сознательно, но и подсознательно, вживляясь в плоть и желания субъекта.
Очевидно, что исследовательница не совсем учитывает бахтинское широкое понимание понятия «идеология». Она работает в противоположном направлении; если М.М. Бахтин в своём понимании идеологии пытается уйти от узких классово-политических рамок, то Н. Глейзнер, обращаясь к бахтин-ской концепцией, напротив, сужает понятие «идеология», помещая его в гендерно-социологический контекст [5]. При этом исследовательница фактически доказывает присутствие в «Тихой Лене» иной
идеологии, иронически подрывающей монологический дискурс. Суть этого диалога с романом XIX в. она усматривает в феминизации патриархально-ориентированного реалистического дискурса. На наш взгляд, само бахтинское направление мысли выводит исследовательницу за феминистские рамки, невольно наводя на мысль о диалогической сути стайновского эксперимента с реалистической художественностью.
Принимая во внимание вышеизложенный опыт западных исследователей, наглядно продемонстрировавших в ходе анализа конкретных произведений, что в рамках модернистской художественности поиск новых литературных форм идёт в сторону усиления жанровой рефлексии, можно сделать следующие выводы. Способность увидеть модернистскую поэтику в свете жанровой проблематики формирует новый взгляд как на отдельные тексты, так и на жанровую традицию в целом. Обращение к жанровым концепциям позволяет выявить внутренне закономерное соприкосновение модернизма с предшествующими литературными эпохами, понять скрытые механизмы эволюции творчества модернистов, проанализировать, как жанры «проступают» в произведениях, объявляемых «внежанровыми» сторонниками постжанровых теорий.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Booker K. M. Joyce, Bakhtin, and the Literary Tradition: Toward a Comparative Cultural Poetics. Ann Arbor, Michigan, 1995.
2. Booker K .M. Techniques of Subversion In Modern Literature Transgression Abjection and the Carnivalesque. Gainesville, Florida, 1991.
3. Collins J. The Genericity of Montage: Derrida and Genre Theory // Genre matters: essays in theory and criticism. Ed. J. Strong, L.Stevenson, G. Dowd. Bristol, 2006. P. 55-67.
4. Faulkner W. Three Famous Short Novels: Spotted horses; Old Man; The Bear. New York, 1966.
5. Glazener N. Dialogic Subversion: Bakhtin, the Novel and Gertrude Stein// Bakhtin and Cultural Theory. Ed. K. Hirschkop, D. G. Shepherd. Manchester, New York, 1989. P. 155-177.
6. Hannon Ch. Faulkner and the Discourses of Culture. Baton Rouge, Louisiana, 2005.
7. Henriksen L. Ambition and Anxiety: Ezra Pound's Cantos and Derek Walcott's Omeros as Twentieth-century Epics. Amsterdam, New York, 2006.
8. Kershner R. B. Joyce, Bakhtin, and Popular Literature: Chronicles of Disorder. Chapel Hill,North Carolina, 1989.
9. Kimball J. Growing up Together. Joyce and Psychoanalysis 1900-1922 // Joyce Through the Ages: A Nonlinear View. Ed. M. P. Gillespie. Gainesville, Florida, 1999. P. 25-46.
10. Maddox J. Mockery in Ulysses // Joyce's Ulysses: The Larger Perspective. Ed. R. D Newman, W. Thornton. Newark, Delaware, 1987. P. 141-156.
11. Moretti F. Modern Epic: the World System from Goethe to Garcia Marquez. London, 1995.
12. Sicari S. Pound's Epic Ambition: Dante and the Modern World. Albany, New York Press, 1991.
13. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975.
14. Лейдерман Н.Л. Проблема жанра в модернизме и авангарде (Испытание жанра или испытание жанром?) // StudiSlavistici. 2008. № 5. С. 147-177.
15. Осовский О.Е. В зеркале «другого»: рецепция научного наследия М.М. Бахтина в англо-американском литературоведении 1960-х - середины 1990-х. Саранск. 2003.
16. Хоружий С.С. Бахтин, Джойс, Люцифер // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб.,1995. С. 12-26.
17. Чернец Л.В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики). М., 1982.
18. Шайтанов И.О. Бахтин и формалисты в пространстве исторической поэтики // Шайтанов И.О. Компаративистика и/ или поэтика. М., 2010. С.87-109.
19. Шайтанов И.О. Была ли завершена «Историческая поэтика»? // Шайтанов И.О. Компаративистика и/или поэтика. М., 2010. С. 35-86.
20. Эйхенбаум Б. В поисках жанра // Русский современник. 1924. № 3. С. 229.
Поступила в редакцию 12.11.15
N. V. Morzhenkova
MODERNIST POETICS THROUGH THE LENS OF BAKHTIN'S CONCEPT OF GENRE
The article deals with the issue of how the categories of genre analysis can be applied to modernist fiction. Particular attention is paid to the problematization of the genre category in the context of the literature of XX century. Through the analysis of certain investigations of works of E. Pound, J. Joyce, W. Faulkner, V. Woolf, it is proved that the genre con-
cept, introduced in the works of M. Bakhtin, can serve as a productive theoretical basis for the poetic study of modernist texts. By the extensive text material it is demonstrated that the analysis of modernist poetics in the light of genres creates a new perspective on individual works and the genre tradition as a whole. Appeal to Bakhtin's concept of genre helps to reveal the internal correlation of modernism with previous literary epochs, to understand the underlying mechanisms of evolution of modernist art.
Keywords: genre, speech genre, modernism, modernist poetics, M. Bakhtin, E. Pound, J. Joyce, W. Faulkner.
Морженкова Наталия Викторовна, доктор филологических наук, профессор кафедры языкознания и переводоведения Института иностранных языков
ГАОУ ВО «Московский городской педагогический
университет»
129226, Россия, г. Москва,
2-й Сельскохозяйственный проезд, 4 (корп. 1)
E-mail: natalia.morzhenkova@gmail. com
Morzhenkova N.V.,
Doctor of Philology, Professor at Department of Linguistics and Translation Studies
Moscow City Teachers' Training University 2 Sel'skokhozyaystvennyi proezd, 4/1, Moscow, Russia, 129226
E-mail: natalia.morzhenkova@gmail. com
