CC BY
319
Литературоведение
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2013, № 4 (2), с. 147-150
УДК 821.161.1
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ «МЕДНОГО ВСАДНИКА» А.С. ПУШКИНА © 2013 г. Г.М. Самойлова
Курганский госуниверситет
samoylovaproff@gmail.com
Поступила в редакцию 23.03.2013
Выявляются мифологические истоки поэмы А.С. Пушкина «Медный всадник». Уточняется существующая концепция возникновения замысла. Показана трансформация Пушкиным античного мифа, позволяющая глубже понять авторскую позицию.
Ключевые слова: рецепция, Медный Всадник, античность, миф.
В первой трети XIX века в отечественной литературе наблюдался всплеск интереса к античной культуре. Произведения К. Батюшкова, А. Дельвига, Е. Боратынского и других авторов несут на себе печать знакомства с древностью. Было заметно, что рецепция греко-римской литературы выходила на новый, более глубокий уровень. В 1829 году Н. Гнедичем был напечатан перевод «Илиады» Гомера. 6 января 1830 года в «Литературной газете» появился «утешительный и сладкий» (по мнению автора) отзыв Пушкина: «Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частью устремились на блестящие безделки, когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величавой древности, когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие, - с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду. Русская Илиада перед нами. Приступаем к её изучению...» [1, с. 101-102].
Можно наметить следующие уровни рецепции греко-римской культуры. Поверхностный уровень предполагал упоминание в произведениях древних авторов, героев, сюжетов и богов. Это постоянное обращение к Анакреону, Горацию, Эпикуру, Овидию и Тациту, а также к Амуру, Вакху, Авроре и т.д. Античные имена в данном случае выполняли во многом декоративную функцию, украшая произведение, придавая обыденному нечто значительное, величественное. Конкретные персонажи уподоблялись античным богам и как будто вступали в соревнование с ними: «Навстречу северной Авроры звездою севера явись...». Условные сюжеты и образы древней мифологии бесконечно воспроизводились и варьировались самыми разными авторами.
Более глубокое восприятие греко-римской культуры предполагало использование цитат, аллюзий, реминисценций, раскрывающих основную мысль. В произведениях Пушкина это привычное обращение к римскому кругу авторов и произведений, раскрывавших проблемы власти, творчества, морали и т.д.
Следующий уровень освоения античного наследия связан с его прочным и часто бессознательным внедрением в сознание автора и в ткань произведения. Античные произведения, уходя в подтекст, в глубины внутреннего строя, определяли сюжетно-композиционный строй произведения и авторские оценки. Особенно благодатной в этом отношении была древнегреческая мифология, о которой в дальнейшем пойдёт речь.
Если говорить об индивидуальном, личностном отношении русских авторов к грекоримской культуре, то можно выделить Н. Гоголя, привыкшего в своём творчестве омертвлять живое и очеловечивать предметный мир. Писателю был необходим тесный, осязаемый контакт с античной культурой. Он общался с домами, постройками, помнящими седую древность. Даже без друзей он не чувствовал себя одиноким в вечном городе. В письме из Рима от 15 марта 1838 года, обращённом к М.П. Балаби-ной, медлящей с приездом в Италию, находим следующее: «Все в гневе, что вы ничего не пишете. Колисей очень настроен против вашей милости. Из-за этого я к нему не иду, так как он всегда спрашивает: “Скажите-ка мне, дорогой человечище (он всегда зовёт меня так), что делает сейчас моя дама синьора Мария? <...> Скажите, почему она больше меня не любит?” -и я отвечаю: “Вы слишком стары, синьор Коли-сей”». А он, услышав эти слова, хмурит брови, его лоб делается гневным и суровым, а его тре-
щины - эти морщины старости - кажутся мне тогда мрачными и угрожающими, так что я испытываю страх и ухожу испуганный» [2, с. 85]. В чём-то этот диалог автора с архитектурным сооружением иронически перекликается со сценой общения Евгения с Медным Всадником, заканчивающейся погоней.
Пушкин уже в детские годы познакомился с текстами «Илиады» и «Одиссеи». Позже в лицейские годы он изучал греко-римскую культуру под руководством Николая Фёдоровича Ко-шанского, которым в 1817 году были выпущены два тома «Ручной книги древней российской словесности, содержащей археологию, обозрение классических авторов, мифологию и древность». Пушкин был хорошо знаком не только с античными писателями, но и с древнегреческой мифологией. Богатство фантазии и яркость образов древних греков в сочетании с их простодушием не могли оставить поэта равнодушным. Можно предположить, что образ Медного Всадника из петербургской поэмы Пушкина навеян одним из древнегреческих мифов.
Споры об истоках замысла «Медного всадника» Пушкина не стихают до сих пор. В ныне существующей литературе по поводу возникновения сюжета существуют различные предположения, связанные с рассказами о снах и видениях самых разных людей. В 1869 году в газете «Сын Отечества» Александр Петрович Милюков опубликовал заметку «Откуда Пушкин взял сюжет «Медного всадника». Милюков рассказал, что граф Михаил Юрьевич Виельгорский сообщил ему, что в 1812 году, когда решалась судьба России, князю Голицыну приснился странный сон. Ему казалось, что он идёт с докладом к государю. «Вдруг я обернулся от ужаса. В нескольких саженях от меня, при сумрачном свете раннего утра, скакал огромный всадник на исполинском коне, потрясающем всю окрестность топотом своих тяжёлых копыт. Я узнал эту фигуру по величаво поднятой голове и руке, повелительно простёртой в воздухе. То был наш бронзовый Пётр на своём бронзовом коне. Он проскакал во дворец. Император Александр быстро приблизился к «царственному всаднику». Пётр далее произнёс: «Не опасайся! пока я стою на гранитной скале перед Невою, моему возлюбленному городу нечего страшиться. Не трогайте меня - ни один враг ко мне не прикоснётся». И после этих слов Всадник удалился» [3, с. 102-103].
Другим сновидцем считается майор Батурин. Его сон получил даже права гражданства в пушкиноведении. Но серьёзные исследователи сомневаются в существовании легенды после
1812 года, так как она никак не отразилась в известных первоисточниках того времени. Скорее всего, подобные мифы появились позже и были порождены самой поэмой, которая сконцентрировала в себе энергию многих петербургских историй. Таким образом, вопрос о конкретных истоках поэмы Пушкина «Медный всадник» повисает в воздухе.
Попытаемся в поисках ответа на поставленный вопрос обратиться к письменным источникам, которые часто в преображённом, трансформированном виде использовались Пушкиным. Среди них - древнегреческая мифы, представляющие собой целое море необычных и ярких образов, дошедших до нас из глубины веков. Кстати, сам Петербург часто пробуждал мифологические ассоциации. Н. Анциферов, изучавший легенды о столице на болоте, заметил: «Периодически повторяющиеся наводнения, напор гневного моря на дерзновенно возникший город, возвещаемый населению в жуткие осенние ночи пушечной пальбой, вызывал образы древних мифов. Хаос стремился поглотить сотворённый мир» [4, с. 57].
Древнегреческую легенду о странном медном человеке, заставляющем вспомнить о пушкинском Медном Всаднике, можно найти в «Мифологической библиотеке» Аполлодора, который был афинским грамматиком, жившим во II веке до н.э. Его «Библиотека» относится к числу мифографических сочинений, излагавших в прозаическом пересказе основные сюжеты эпического цикла. Это древнейшие сказания эллинов, повествующие о героях и богах так, как их себе воображали древние греки. «Библиотека» представляет собой единственное из всех дошедших до нас античных сочинений по мифологии, где мифы Древней Греции излагаются в наиболее полном и систематизированном виде.
Пётр I, ознакомившись с «Библиотекой» Аполлодора, потребовал перевести её на русский язык. Работа была напечатана Алексеем Барковым в Москве в 1725 году, а позже неоднократно переиздавалась. Это известное в XVIII веке произведение не могло не привлечь к себе внимание Пушкина, с детских лет интересующегося античностью.
В «Библиотеке» Аполлодора находим следующий рассказ: «Выплыв в открытое море, аргонавты не могли пристать к острову Криту, так как им мешал сделать это Талос. О нём рассказывают, что он принадлежал к медному поколению, другие же сообщают, что его подарил Миносу Гефест. Талос был человек из меди, но иные говорят, что это был бык. У него была
только одна жила, протянувшаяся от шеи до лодыжек. Эта жила была заткнута медным гвоздём. Охраняя остров, Талос трижды обегал его кругом. Если на Крите появлялись чужестранцы, то медный человек прыгал в огонь, раскалялся, а затем заключал пришельцев в свои объятия и таким образом убивал их. И в этот раз, увидев подплывающий корабль, он стал бросать в него камнями. Но введённый в обман Медеей, Талос погиб, как говорят некоторые, от волшебного снадобья, которое дала ему Медея и которое ввергло его в безумие» [5, с. 22].
Обратим внимание на ключевые слова: медный человек - охрана острова - убийство людей - человеко-бык - бег медного человека -безумие. Всё это в несколько преображённом виде присутствует в «Медном всаднике» Пушкина. Совпадений с древнегреческим мифом слишком много для простой случайности. Есть основания предполагать, что удивительная фантазия древних дала толчок воображению поэта.
Сам создатель памятника, говоря о своём творении, не упоминал медь. В письме к Дидро Фальконе сообщал, что кругом Петра Великого не будет никакой решётки. Зачем сажать его в клетку? Если надо защитить камень и бронзу от сумасшедших и детей, на то есть часовые в русской империи. Таким образом, возможное столкновение сумасшедшего с монументом не исключалось самим скульптором. Но «медным» он будет называться лишь после появления произведения Пушкина. Откуда взялась эта пушкинская «медь»?
Древнегреческая легенда о медном человеке, охранявшем Крит, многое помогает понять. Происхождение самого мифа исследователи затрудняются объяснить. Не исключено, что в основе его - потрясение видом бронзовых статуй, увиденных людьми на острове. Дело в том, что древние люди чаще всего имели дело с деревом. Пережитки культа дерева до сих пор сохраняются в современной Европе. Табу на металлы существовало у многих народов, которые стремились таким образом изолировать опасное, нежелательное от всего остального мира. «Суеверный запрет на использование железа, возможно, восходит к весьма древней эпохе в истории общества, когда железо ещё было внове, и поэтому многие относились к нему с подозрением и неодобрением». «Как правило, нельзя было вносить металлические предметы и в греческие святилища. На острове Крит жертвы приносили без использования железа» [6, с. 217]. Однако для бронзы делалось исключение. Медь часто выполняла охранительные функции, спасая от злых духов: «Человек, которому пред-
стоит положить труп в гроб, по обычаю лапландцев получает от мужа, жены или детей умершего медное кольцо и носит его на правой руке до тех пор, пока не опустит тело в могилу. Медное кольцо служит ему амулетом, предохраняющим от любого вреда со стороны души покойного» [6, с. 235].
Медный человек античного мифа способен совершать опасные поступки, уничтожая чужестранцев путём нагревания в огне собственного тела и последующих объятий, от которых несчастные гости не могут отказаться. Причём действия его амбивалентны, они вбирают в себя противоположные начала: медный человек дружественно обнимает пришедших и в то же время убивает их. Склонность к подобной двойственности характеризует и творческую манеру Пушкина. Его Пётр и ужасен, и прекрасен.
Критский медный человек - патриот, любящий свою землю и стерегущий свой остров. Сторожевые, охранные функции выполняет и Медный Всадник Пушкина. Угроза Евгения («Ужо тебе!»), обращённая к памятнику, становится толчком к началу погони. Медный Всадник на жарко дышащем, загнанном коне в любую минуту готов к неутомимому, постоянному движению подобно медному человеку из древнегреческого мифа, несколько раз в день обегающему свой остров.
С образом мифического медного человека соотнесено зооморфное начало: он как будто и человек, и бык. Пушкинский герой тоже составляет одно целое с животным: в обычном состоянии и во время фантастической погони он не сходит с коня.
И наконец, тема безумия Евгения могла быть навеяна безумием мифического медного человека, отравленного Медеей. Разумеется, герой древнегреческого мифа проще, наивнее пушкинских взаимодополняющих друг друга персонажей (Евгений и Медный Всадник), но важна та опора, которую Пушкин находил в античном мироощущении с его простодушием, гармонией и чувством меры, с его особым поэтическим взглядом на мир, присущим древним. По мнению академика Алексеева, «античный мир со всеми созданными им материальными и духовными ценностями потому и оказался в центре внимания мыслителей и художников Возрождения, что он впервые сумел создать гуманное мышление, подчинившее себе науку, философию и искусство» [7, с. 207]. Как мы убеждаемся, роскошная фантазия эллинов оказала огромное влияние и на отечественную литературу.
Список литературы
1. Пушкин А.С. Мысли о литературе. М.: Современник, 1988. 639 с.
2. Гоголь Н.В. Рим=Roma. М.: Центр книги, 2009. 288 с.
3. Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить...»: Об авторе и читателях «Медного всадника». М.: Книга, 1985. 303 с.
4. Анциферов Н.Т. Быль и миф Петербурга. Пг., 1924. 285 с.
5. Аполлодор. Мифологическая библиотека. М.: Наука, 1972. 215 с.
6. Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.: Политиздат, 1983. 703 с.
7. Алексеев М.П. Явления гуманизма в литературе и публицистике Древней Руси // Исследования по славянскому литературоведению и фольклору. М.: Наука, 1960. 325 с.
MYTHOLOGICAL ORIGINS OF «THE BRONZE HORSEMAN» BY AS. PUSHKIN
G.M. Samoylova
The mythological origins of A.S. Pushkin's poem «The Bronze Horseman» are identified. The current concept of the origin of the poem’s idea connected with a dream is rejected by the author of the article. Pushkin's transformation of the ancient myth is shown, which allows a deeper understanding of the poet's idea.
Keywords: reception, Bronze Horseman, antiquity, myth.
