CC BY
361
Библиографический список:
1. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека [Текст] /
Н.Д. Арутюнова. - М. : Языки русской культуры, 1999. - 896 с.
2. Верхотурова, Т.Л. Фактор наблюдателя в языке науки [Текст] / Т.Л. Верхотурова. - Иркутск : ИГЛУ, 2007. - 289 с.
3. Верхотурова, Т.Л. Наблюдатель в грамматике (семантика неличных форм глагола в контексте модуса восприятия) [Текст] / Т.Л. Верхотурова // Вестник ИГЛУ - 2012. - №2ю (18). - С. 59-63.
4. Ковалева, Л.М. Английская грамматика : предложение и слово [Текст] / Л.М. Ковалева. - Иркутск : ИГЛУ, 2008. - 394 с.
5. Колесов, И.Ю. Актуализация зрительного восприятия в языке : когнитивный аспект (на материале английского и русского языков) [Текст] : дис. ... д-ра филол. наук / И.Ю. Колесов. - Барнаул, 2009.
- 467 с.
6. Мирончук, Т.В. Продолженный инфинитив в системе форм английского глагола [Текст] / Т.В. Мирончук // Вестник НГУ Сер. : Лингвистика и межкуль-турная коммуникация. - 2012а. [в печати].
7. Мирончук, Т.В. Happen, seem и appear - грамматика трех глаголов [Teкст] / Т.В. Мирончук // Проблемы концептуальной систематики языка, речи и речевой деятельности : материалы 6-й Всерос. науч. конф. - Иркутск : ИГЛУ, 2012в - С. 262 - 266.
8. Муняева, Е.И. Анализ конструкций с глаголом see в свете теории концептуальной интеграции [Teкст] : дис. ... канд. филол. наук / Е.И. Муняева. - Иркутск, 2007. - 141 с.
9. Семенова, Т.И. Лингвистический феномен кажимости [Текст] / Т.И. Семенова. - Иркутск : ИГЛУ 2007. - 237 с.
10. BNC- British National Corpus [Electronic resource].
УДК 801.54(091)
ББК 81.2 Рус
- URL : http://corpus.byu.edu/bnc/ (дата обращения : 10.10.11).
11. Fauconnier, G. Compression and emergent structure [Text] / G. Fauconnier // Language and Linguistics. -2005. - Vol. 6, №4. - P. 523-538.
12. Fauconnier, G. Conceptual Integration Networks /
G. Fauconnier, M. Turner // Cognitive Science. -1998. - Vol. 22, №2. - P. 133-187.
13. Fauconnier, G. Mental spaces, language modalities, and conceptual integration [Text] / G. Fauconnier // The new psychology of language : Cognitive and Functional approaches to Language Structure / Ed. by M. Tomasello. - Lawrence Erlbaum, 1998. - P. 133183.
14. OALD - Oxford Advanced Learner’s Dictionary [Electronic resource]. - 8th ed. - Oxford University Press, 2010. - URL : 1 electronic optical disc (CD-ROM) (дата обращения : 25.03.2010).
15. Sheldon - Sheldon, S. Are you afraid of the dark? [Electronic resource] / S. Sheldon. - URL : http://webread-ing.ru/det_/thriller/sidney-sheldon-are-you-afraid-of-the-dark.html (дата обращения : 25.03.2010).
16. Tolkien - Tolkien J.R.R. Two towers [Electronic resource] / J.R.R. Tolkien. - URL : http://artefact.lib.ru/ library/tolkien.htm (дата обращения : 25.03.2010).
17. Turner, M. A mechanism of creativity [Text] / M. Turner, G. Fauconnier // Poetics Today. - 1999. - Vol. 20 (3). - P. 397-418.
18. Turner, M. Compression and Representation [Text] / M. Turner // Language and Literature. - 2006. -Vol. 15 (1). - P. 17-27.
19. Turner, M. Conceptual Integration and Formal Expression [Text] / M. Turner, G. Fauconnier // Journal of Metaphor and Symbolic Activity. - 1995. - Vol. 10, №3. - P. 183-203.
20. Wild - Wild, O. An Ideal Husband [Electronic resource] / O. Wild. - URL : http://www.gutenberg.org/ ebooks/885 (дата обращения : 13.04.2011).
И.М. Некипелова
метонимическая деривация как результат утраты семантического синкретизма в истории русского языка
Статья посвящена исследованию одного из процессов становления семантической системы русского языка в ее историческом развитии - появлению системы метонимических дериватов. В рамках исследования предлагается концепция утраты семантического синкретизма, в результате чего в языке формируется метонимический тип мышления. Изучение процесса утраты семантического синкретизма приводит к необходимости разграничения понятий семантическое словообразование и семантическая деривация в диахроническом аспекте, что позволяет по-новому взглянуть на понимание явлений полисемии и омонимии в истории русского языка.
Ключевые слова: семантическая система; история русского языка; моделирование семантики
I.M. Nekipelova
metonymical derivation as a result of the loss of semantic syncretism in the Russian language
The article is focused on historical development of the Russian language semantic system. One of the semantic processes has evolved as a metonymical derivatives system. As a result of my findings to this effect, a new conception of semantic syncretism loss is suggested. Following the decomposition in the language, the metonymic derivatives system is formed. The research of semantic syncretism decomposition process brings forth a demarcation of semantic word formation from semantic derivation concepts in diachronic aspect. That makes it possible to throw a new light on the polysemy and homonymy in the Russian language history.
Key words: semantic system; history of the Russian language; modelling of semantics
Историческая семантика - неотъемлемая часть семантики в целом. Она позволяет дополнить известную ученым языковую картину мира славян, которая отражена в текстах памятников древней письменности посредством особенностей функционирования в них слов, так как «слово действительно есть способ сосредоточения семантической энергии концепта» [Флоренский, 1990, с. 292].
При описании семантики слова и его языковых связей необходимо опираться прежде всего на контекст, в котором оно употреблено, и на данные различных лингвистических словарей, фиксирующих употребление исследуемого слова в аналогичных, подобных или других контекстах. Обращение к словарям помогает выявить типичность / нетипичность / окказиональность и регулярность / нерегулярность употребления слова в тексте (контексте). Это оказывается важным для выявления постоянных и закономерных, а также спорадических и случайных употреблений слова в определенный период развития языка на пути становления автономности слова как единицы языка, а не речи. Степень автономности слова определяется разнообразием контекстов, в которых оно встречается, широтой его лексико-семантического и семантикограмматического окружения. Чем более слово оказывается привязанным к контексту и чем в большей степени контекст обусловливает актуализацию созначения слова, тем с большей вероятностью следует рассматривать его как единицу речи, употребление которой отражает процессы расширения семантического объема слова или утраты семантического синкретизма лексической единицы. Чем менее слово и компоненты его значения зависят от контекста, в котором оно употребляется, чем ши-
ре возможности его семантического и лексического окружения, тем с большей вероятностью следует постулировать сформировавшуюся самостоятельность слова и тем с большей вероятностью его следует рассматривать как уже автономную единицу языка. В рамках подобного представления семантического наполнения смысловой структуры слова следует говорить о языковом значении лексической единицы, функционирующей как единица языка, и о контекстуальном (актуальном) значении лексической единицы, функционирующей как единица речи в определенном контексте.
Итак, при толковании слова важным является разграничение языковых и контекстных значений слова, а также определение контекстных значений, актуализированных в том или ином лексико-семантическом и грамматикосемантическом окружении. Нами разработаны некоторые критерии разграничения языкового и контекстного значений. Один из критериев - наличие или отсутствие описания значения в словарях: в первом случае мы говорим об устоявшемся в языке употреблении слова, во втором случае о том, что процесс закрепления конкретного употребления находится в стадии развития или же в условиях случайного употребления. Следующий критерий - степень употребляемости в одном тексте, в текстах одного жанра, в текстах разных жанров: частотное употребление свидетельствует о закрепленности слова в языковой системе, редкое или единичное употребление свидетельствует о незавершенности процесса закрепления слова или же о его случайном / нетипичном употреблении. Третий критерий - фиксация абсолютного употребления слова как лексически независимой от контекста лексемы
или возможность употребления слова только в системных отношениях с другими словами контекста: возможность абсолютного употребления слова свидетельствует о существовании этого слова как полноценной единицы в языке определенного периода; возможность же употребления слова только в условиях контекста может свидетельствовать о его окказиональном употреблении, о полной зависимости от контекста, о символичности смысла текста, о расширении семантики слова и начальном этапе процесса формирования семантического деривата, наконец, о фразеологизации словосочетания / высказывания. Последовательное применение этих трех критериев к описанию функционирования слова наиболее точно позволяет выявить языковой или контекстный характер значения слова, сводя к минимуму субъективность исследований семантической системы.
Необходимость разграничения языкового и контекстного характера значений слов связана с попыткой выявления направления эволюции семантической системы, ее развития в истории русского языка. В целом исторический период Х1-ХУН вв. характеризуется приоритетной векторной направленностью в развитии семантической системы: формированием и постепенной утратой (полной или частичной в определенных условиях) первоначального семантического синкретизма слова, а затем вычленением слова из состава речевой формулы и становлением его как самостоятельной, автономной лексической единицы, возможной в абсолютном употреблении. Как следствие, в этот период происходит не только обогащение семантических возможностей языка, но и частичная перестройка грамматической системы (например, появление возможности составления номинативных по синтаксической структуре предложений в XVII в. и др.).
Подтверждение векторной направленности развития исторической системы русского языка должно быть осуществлено с помощью многоаспектного анализа употребления языковых единиц в разновременных текстах, имеющих разную жанровую характеристику. Наиболее перспективным методом комплексного изучения рукописей является исследование корпуса текстов в сопоставлении их языковых и текстологических особенно-
стей: «Этот принцип заключается в том, что объектом исследования является отмеченный в реальной коммуникации языковой материал - написанные тексты, произнесенные фразы и т. д.» [Кронгауз, 2005, с. 74]. Языковые особенности древних рукописей необходимо представлять интегрированно, показывая общую текстовую информацию в контексте славянской культуры. В данной статье основная концепция иллюстрируется лингвистическим материалом текстов разной жанровой и временной принадлежности [Триоди цветная, XI/ XII в. и XIII в., л. 1-3] и памятников деловой письменности XШ-XVШ вв.
В целом развитие семантической системы может быть представлено только в условиях анализа употребления и функционирования языковых единиц в разных контекстах, в текстах разных жанров и стилей и т. д. Следовательно, материал должен быть представлен в максимально возможных контекстах, поскольку «при небольшом количестве языкового материала он служит скорее иллюстрацией научной гипотезы или аргументом в ее поддержку, чем ее основой или реальным объектом исследования» [Кронгауз, 2005, с. 74-75]. А разнообразие контекстов возможно лишь в корпусах текстов, объединенных какими-либо общими характеристиками.
Однако в последнее время в понимании понятия корпус текстов происходит перекос в сторону использования информационных технологий. Несмотря на то, что «основной принцип современной корпусной лингвистики существовал задолго до появления компьютерных корпусов и вообще корпусов текстов» [Кронгауз, 2005, с. 74], практически все ученые, занимающиеся прикладной лингвистикой, сводят понимание корпуса текстов исключительно к электронным корпусам, т. е. метод корпусного исследования подменяется прикладными исследованиями, что при наличии некоторых общих моментов совершенно не одно и то же. Под корпусом текстов следует понимать совокупность текстов, объединенных какими-то общими параметрами - временем создания (например, корпус текстов XII в.), местом создания (например, корпус новгородских памятников письменности), принадлежностью к одному жанру (например, корпус текстов деловой письменности), единым авторством (например, корпус текстов, автор-
ство которых принадлежит Ивану Грозному), языковой принадлежностью (например, корпус текстов русского языка) и др. А вот под электронным корпусом текстов следует понимать совокупность размещенных на электронных носителях текстов, объединенных какими-либо общими параметрами и составляющих базу данных электронного ресурса. Принцип исследования материала - сплошная выборка, подход к представлению материала
- все употребления искомой языковой единицы во всех представленных текстах. Разница -в носителях информации. Преимущества компьютерных продуктов - упрощение процедуры поиска. Это оказывается значимым для сокращения времени поиска той или иной формы слова, его написания. Но в семантических исследованиях поисковые системы практически полностью бесполезны: система может найти языковую единицу, но не может определить ее значение, показать окружение, не может определить его значимость для актуализации созначения и реализации коннотаций. В языке, имеющем очень сложную систему многозначности слов и омонимии, такой поисковик скорее запутает исследователя, нежели поспособствует изучению семантики, поскольку «такой подход упрощает обработку материала и вместе с тем огрубляет ее» [Кронгауз, 2005, с. 75]. В большинстве случаев поисковая система сможет показать статистику употребления языкового знака, но без учета его актуальных значений, или отсутствие употребления знака, но в этом случае исследователю надо точно знать, какой знак он хочет найти в тексте, в противном случае поисковая система задачу выполнить не сможет. Во многом изучение семантики сводится к положению Л. Витгенштейна о том, что значение языковой единицы - это ее употребление [Витгенштейн, 1994]. Действительно, «чтобы изучить семантику слова, следует найти все контексты, в которых оно зафиксировано» [Там же], однако совершенно необязательно, чтобы эти тексты были представлены в электронном варианте.
Следует также отметить, что исследование корпусов текстов, дающее широкие возможности исследователю в изучении семантики, наталкивается на определенные проблемы. Сложность описания исторической семантики и ее моделирования связана с рядом факторов. Во-первых, основную проблему состав-
ляет конструирование семантической модели, поскольку она неизбежно должна учитывать данные всех уровней языка, в то время как сама семантика не является уровнем языка - она содержание языка. Во-вторых, при моделировании семантики необходимо учитывать постоянное развитие языка, в котором самым подвижным является изменение именно семантической составляющей, таким образом, модель должна представлять временное и пространственное соотношение, вертикальные (диахронические) и горизонтальные (синхронические) отношения и связи языковых единиц в системе (модели). В-третьих, необходимо учитывать и то, что слово дошло до современности лишь в определенном контексте, что затрудняет фиксирование всех возможных употреблений слова и его связей с другими языковыми единицами, поскольку сохранившиеся тексты могут не отражать все отношения слова, которые реализовывались в тот или иной период развития языка. В-четвертых, при интерпретации связей слов, употребленных в древних текстах, не всегда можно говорить об абсолютной адекватности подобного анализа, так как описание семантики слова рассматривается сквозь призму наличия семантических связей слова в современном языке, которых могло и не быть у данной языковой единицы на более ранних этапах развития языка. В-пятых, любое, в том числе и семантическое моделирование необходимо предполагает использование абстракции, идеализации и формализации, что, по своей сути, должно исключать или сводить к минимуму рассмотрение отклонений от общей картины развития, а отклонения и ответвления и есть сущность семантики. Предлагаемое в статье моделирование семантических отношений и связей слов представляет собой разработку типовой структуры семантического описания, а наполняемость этой структуры обусловлена индивидуальными характеристиками и отношениями слов.
Наибольшая сложность исследований семантической системы в ее историческом развитии связана с нерешенностью в науке проблемы соотношения терминов полисемия и омонимия. Анализ языкового материала показывает, что это, скорее, не противопоставление терминологии, называющей одни и те же явления, а название и определение разных яв-
лений в языке, не получившее должного обоснования и разграничения в лингвистике, поскольку не учитывался тот факт, что «многозначен знак, а не слово»: «Говоря о многозначности слова, мы смешиваем слово и знак, часть и целое... С этой точки зрения каждое отдельное употребление слова дает уже совсем другое, новое слово, поскольку в изменившемся контексте оно может выступить в ином значении» [Колесов, 2002, с. 19].
Для более точного и полного определения явлений полисемии и омонимии как явлений, характеризующих разные процессы в языке, необходимо разграничить понятия семантическое словообразование и семантическая деривация, использующиеся в современной лингвистике как терминологические синонимы.
В целом в науке деривация понимается как отклонение от нормального или исходного состояния, изменение направления развития, ответвление. Следовательно, соблюдая общенаучную тенденцию в определении термина деривация, лингвистический термин семантическая деривация следует применять при описании семантических процессов, приводящих к отклонениям и ответвлениям от исходного значения слова. Иными словами, «семантическая деривация - это процесс появления у слова семантически производных значений, созначений, семантических коннотаций, процесс расширения семантического объема слова, приводящий к появлению семантического синкретизма, а потом и процесс распадения семантического синкретизма, приводящий к появлению явления так называемой полисемии. Деривация имеет направления изменений, которые определяют типы самой деривации: метонимические и метафорические процессы изменений семантической структуры слова» [Некипелова, 2011, с. 36].
Семантическое словообразование - это процесс в языке, приводящий к появлению нового слова - семантического производного
- и к появлению омонимии, когда при многозначности знака (прежде всего графического) с ним отождествляются два или более слова, имеющие разные значения и, как правило (за редким исключением, связанным с заимствованием слов из других языков), связанные с исходным значением первоначального слова
и между собой словообразовательными отношениями.
Семантическая деривация и семантическое словообразование - явления тесно связанные, хоть и отражающие разные стадии развития семантики слова и выполняющие разные функции в формировании семантической системы. Семантическая деривация является количественным фактором семантических изменений: появляющиеся новые созна-чения слова все более изменяют и расширяют его семантический объем. Это явление прежде всего речи, а не языка, поскольку актуализация тех или иных коннотаций оказывается обусловленной контекстом, в котором языковая единица употребляется. Таким образом, большую роль в функционировании семантически наполненных элементов - синкрет -играет текст, определяющий значение слова. Семантическое словообразование - явление и результат качественного скачка, приводящего к появлению новой языковой единицы с собственным значением, закрепляющимся в языке. В этом случае контекст определяет не актуализацию того или иного созначения употребленной языковой единицы, а выбор того или иного слова из ряда единиц, близких ему по значению или по форме.
Таким образом, семантическая деривация -это семантические изменения, происходящие в семантической структуре слов; семантическое словообразование - это развитие семантической системы языка.
Естественно, понятие семантическая деривация тем самым не оказывается противопоставленным понятию семантическое словообразование, поскольку в определенных областях семантических отношений и связей слов они могут пересекаться, однако и отождествлять их тоже не следует. И семантическая деривация, и семантическое словообразование отражают процессы диахронии в языке, поэтому используются нами для исследования исторических явлений.
Направление изменений определяет возможную цель: метонимическая деривация может привести только к появлению новой языковой единицы, связанной с производящим словом метонимическими отношениями, метафорическая деривация - к появлению языковой единицы, связанной с производящим словом метафорическими отношениями. В
результате появляются отношения, связанные между собой системно: типы метонимизации и модели метафоризации. Происходит накопление все новых и новых концептов дифференцирующего значения, и «тут уже возникают системные отношения, регулирующие процессы семантической деривации» [Колесов, 2002, с. 96].
В свою очередь новая лексическая единица может стать источником новых семантических изменений, которые могут привести к развитию семантической системы языка. Система языка постоянно развивается, но с точки зрения исследования семантики оказывается важным зафиксировать промежуточные этапы, которые в синхронии представляются как статичные. Однако процессы диалектики универсальны и по отношению к языку: статику необходимо рассматривать как элемент динамики так же, как синхроничные срезы представляют собой этапы диахронии. Следовательно, все семантические изменения неизбежно должны рассматриваться как этапы развития семантической системы, т. е. как исторические изменения (диахрония), приводящие к временной фиксации семантической системы относительно какого-либо определенного этапа развития языковой системы (синхронии). В целом «язык представляет собой систему, в основе которой лежат отношения между словами, отражающие усложнение причинно-следственных отношений в кажущемся человеку мире» [Некипелова, 2011, с. 684-685].
Итак, начавшийся на раннем этапе развития языка процесс семантической деривации приводит к появлению семантических син-крет - единиц, обозначающих многое, актуализация созначений которых не проявляется в контексте.
Первоначально действительно в языке раннего периода развития фиксируется семантический синкретизм слова, когда оно не только прямо называет денотат, но и подразумевает еще нечто большее, чем называет. Идея о расширении семантического объема слова учеными уже высказывалась: «Под расширением значения слова мы понимаем увеличение его семантического объема, которое происходит в результате исторического развития слова или в контексте его речевого употребления» [Балалыкина, 1997, с. 33]. Такое
видение противопоставлено представлениям об омонимичности отношений между всеми существующими и возможными значениями слов, поскольку омонимия представляется как явление, в рамках которого у каждой языковой единицы возможно лишь одно лексическое значение. Однако омонимию можно фиксировать только в тех случаях, когда словообразовательные отношения между производным и производящим словами уже закрепились в языке, когда языковая система уже обогатилась еще одной единицей с уникальным лексическим значением. Однако остается вопрос: можно ли в рамках концепции омонимии представить как омонимичные те отношения, которые ведут к появлению новой языковой единицы? В данном случае мы говорим не об отношениях между самостоятельными языковыми единицами, имеющими широкое употребление в речи носителей языка, а об отношениях между созначениями, составляющими смысловое наполнение одного слова. Именно в этой ситуации следует говорить об увеличении семантического объема значения слова, которое приведет впоследствии сначала к актуализации одного из созначений в определенном контексте, затем к закреплению подразумевания этого созначения в определенном окружении, и только потом к закреплению этого созначения за определенным дериватом, т. е. появлению самостоятельной единицы языка с уже устоявшимся лексическим значением.
В целом, исходное, в основном предметное значение слова с развитием отвлеченного мышления славян и с развитием экстраполяции как основного типа мышления стало дополняться новыми ассоциациями, появившимися в результате познания мира. В результате смысловой объем слова стал расширяться и обозначать многое вне зависимости от контекста. При этом для древнерусского периода было характерно расширение за счет включения в значение слова метонимически развившихся ассоциаций. На том этапе функционирования слова его значение не может быть представлено как смысловая структура, потому что само значение не членимо на составляющие.
Приведем пример подобного расширения значения:
Ab.Nb.Cb. ЕЪДНТк нюдл пръдлтн гл
птрБОБбУилго "Спел унроу (ТЦ, 31 л).
Слово мнр] в представленном контексте имеет широкое (в современном понимании этого понятия) значение, поскольку обозначает людей, животных, Вселенную, т. е. все живое и неживое, созданное Богом. В последующем лексема мнр] станет обозначать многое не за счет объема своего значения, а за счет той системы дериватов, которую разовьет в истории языка. Таким образом, позднее, с утратой первоначального синкретизма слова, эти метонимические значения выступят в качестве значений метонимических дериватов.
Однако в силу того, что долгое время синкретичное слово было ограничено рамками речевой формулы, а процесс становления слова как самостоятельной автономной лексической единицы занял не одно десятилетие и растянулся на несколько веков, семантические синкреты можно наблюдать и намного позднее XI-XIV вв. Так, тексты деловой письменности сохраняют употребление подобных формул достаточно долго.
Слово ремли как семантическая синкрета встречается в самых ранних текстах и обозначает многое: «земля, почва», «твердая поверхность планеты», «мир, созданный Богом», «люди, населяющие планету», «суша»:
Бъскрьсемнл ДУь просБЪтнмъ.сл Люе
ПЛС[Л гУи ПЛС[Л Ш С]мьртн °^,О К]
жнрун н Ш ремли МЛ месо [С] Е] УЛС] пръвел] есть посъдмоую поюфл [Триодь цветная, 55 об.].
Слово ремлл занимало важное место в языковой картине мира древних славян: «Жизненное пространство, данное вне времени, описывается метонимически расширяющимся миром «своих» и «чужих»: земля -своя, единственная, страны - чужие, их множество; и страны, и земля синкретично нераздельны - это и «почва», и «земля» (в отличие, например, от моря), и «земной мир», и «территория проживания народа» [Колесов, 2002, с. 232].
Однако ближе к XV в. у в большинстве текстов начинают встречаться отдельные самостоятельные дериваты со значениями «страна», «население, жители», «территория», «родина» и др., которые вступают в парадигматические семантические отношения. Значения этих дериватов первоначально являлись созначениями, составляющими смысловую структуру слова ремлис и становящи-
мися актуальными лишь в определенных контекстах. При этом актуализация того или иного созначения могла происходить путем отказа от неактуальных значений в контексте - деактуализации одного или нескольких созначе-ний. Актуальными или неактуальными могли стать несколько созначений, наиболее тесно связанных в мышлении носителей языка ассоциативными отношениями. Так, в текстах деловой письменности более позднего времени можно наблюдать деактуализацию созна-чений «земля, почва», «твердая поверхность планеты», «мир, созданный Богом», «люди, населяющие планету» и актуализацию созна-чений «территория», «страна, государство, владения»:
Н КЛрЛКОБ] БЛШН[ Б6ЛНТН НМ CVH4 рНТН Н Б6ЛНКНН рЛКЛр] УНИНТНЕ VT0 ИНКОЛН ОИН ИЛ Уериое море И6 [ОДНТН Н Бперед Т"М] ИЛ ГсДрБЪ1 Р6МЛН N6 Пбр^ еступлтН (Челобитная царегородского архимандрита Амфилохия царю Алексею Михайловичу. 1649) [Вести-куранты, 1983, с. 88].
Деактуализация созначений не предполагает их утрату, слово не лишается этой части своего смыслового наполнения - деактуали-зированные созначения могут не проявляться эксплицитно, но подразумеваться имплицитно. Так, созначение «страна, государство» предполагает и наличие «людей, населяющих эту страну», а если учесть, что в мышлении людей государь - наместник Бога на земле, то отбрасывать полностью созначение «мир, созданный Богом» также не следует.
Те же процессы происходили и в изменении смысловой структуры слова сбътъ, связанного частичными синонимичными отношениями со словом ремЛию Слово сбътъ имеет исходное значение «отсутствие тьмы», но в текстах зачастую представляет собой семантическую синкрету, имеющую расширение основного значения за счет дополнения созна-чением «утро, рассвет», поскольку рассвет наступает тогда, когда появляется свет, становится светло:
до СБ"Ту ил пехт сплте (Калязинская челобитная, 1677) [Памятники, 1989, с. 213];
ОТ MOCKdS ПОБерЛН ИЛ СБ"ТуЕ Л ИЛ
угръшу прНБерЛН б осмом хлсу (Послание дьякона Федора Иванова «отцам» и «братии» из заточения, 1666) [Там же. С. 486].
В текстах деловой письменности слово сбът] зачастую употреблено и в другом синкретичном значении «земля, вселенная, все страны, население, человеческое общество» [Словарь, 1996, с. 136]:
вес сбът том* поднбнтс^ (Переводы ведомостей, присланных из Польши, о военных действиях в Европе и заключении мирных договоров, 1621) [Вести-куранты, 1972, с. 65];
ГОсудАрт всего сб"та н БеЛНКнн ДерЖАБеЦ] НАДО БСЪМН ДерЖАБЦЪ1 (Вести из Гданьска, 1638) [Там же. С. 217];
БО БС^ МЪСТА БО БСЪМ] СБЪТб ОТ НАУАЛА Н ДО КОНЦА пронтн МО
;ем] (Вести из Гданьска, 1638) [Там же];
бо вес сб"т] то б"дамо (Перевод письма Б. Фохта, посланного из Вильны в Москву Д. Карклинку, с вестями из разных мест, 1644) [Вести-куранты, 1976, с. 186];
СЛАБу НАШу Не ТОЛЬКО Б] УАСТН СБ"ТА еврОПеНСКОГО ПрАБОСЛАБЛеНуЮ НО Н Б] ОДЛеГЛ^[ рА МОреМ] УОрНИМ] СТрАНА[] Ар1АТСКН[ ДОВОЛЬНО НАрОДОМ] ТАМОШНИМ] Б"ДОМуЮ НСПрАрННТН Н
поглотнтн (Универсал гетмана Запорожского войска Богдана Хмельницкого, 1648) [Акты, 1853, с. 78];
перед ЕГОМ I БС"М СБ"ТОМ ДОЕр*Ю совесть [отнм ОЕерегАтн (Перевод с вестовых листов, присланных из Архангельского города торговым иноземцом англичанином Иваном Гебдоном, 1656) [Вести-куранты, 1996, с. 113];
ДАДАНМ] О ТОМ ОТБЪТ] ПереД БС"М]
СБ"ТОМ] (Перевод с вестовых листов, присланных из Архангелького города торговым иноземцом англичанином Иваном Гебдоном, 1656) [Там же. С. 154].
Однако в это же время в других контекстах одно из созначений слова сбът] могло быть актуальным, например, созначение «мир, мироздание, жизнь»
я С КрНУННЗ Не МОГН НА СБеТ ГЛДеТ
(Письмо П.Ф. Малыгину от матери Матрены Семеновны, XVII в.) [Грамотки, 1969, с. 64].
Возможность актуализации созначений в разных контекстах позволяет в целом воспринимать семантическую синкрету как символ, знак, имеющий возможность разного прочтения в зависимости от текстовой ситуации, но всегда предполагающий и остальные созначе-
ния: «Синкретизм смысла (текста) еще подавляет энергию значения (слова), но метонимический выброс контекстных со-значений позволяет раскрыть смысл текста и истолковать слово как символ» [Колесов, 2002, с. 232]. Так, в тексте Цветной триоди находим: Б]ДЛШЛ Б] ИД] МОЮ р]ЛУ] Н Б] жлжоу мою нлпоншн ма оце тл [Триодь цветная, 33 об.]. Первоначально формулу б] жлжоу мою илпоншн ма можно интерпретировать следующим образом: когда я захочу пить, то напои меня. Однако более широкий контекст позволяет нам выйти за рамки буквальной трактовки и придать этой фразе символическое значение, характерное для языка триодей, не противоречащее предметному смыслу, но дополняющее его: когда вера иссякнет, дай мне веру. В результате слово жлжл может быть одновременно интерпретировано и как желание пить, и как желание уверовать.
Таким образом, семантический синкретизм базировался прежде всего на расширении семантического объема слова, но это расширение было процессом наслаивания созначений и коннотаций, а не порождением нового слова. Семантическая синкрета - знак, представляющий собой символ, обладающий способностью называть, вернее, обозначать многое. Символ сам по себе как языковой знак представлял собой совокупность более или менее различимых потенциальных значений и коннотаций, приписываемых слову как знаку. Позднее любое потенциальное значение могло быть реализовано в контексте и стать актуальным, но исключительно для этого и аналогичных контекстов. Контекст предназначен был помогать определять актуальное значение символа, знака в ситуации. В результате сначала в контекстуальном употреблении -в речи, а потом и в языке стали оформляться первые одновременно синтаксически и семантически связанные, характеризующиеся определенной устойчивостью в употреблении и функционировании единицы речи и языка. Однако они обладали некоторой свободой в грамматическом выражении: относительно
свободными были состав этих единиц, полнота и последовательность состава, словообразовательные и морфологические формы, формирующие составное наименование.
Так, в текстах триодей употреблены формулы живая вода и животная вода в значении «колодезная или проточная вода, годная для питья» [Словарь, 1975, с. 249], которые связаны с основным значением слова вода -«естественная влага»:
бодл жньд текуфн [Триодь цветная, 112 об.];
н БОДОу жньотноу 7Т TtEt ПрНАТЬ
[Триодь цветная, 114 об.].
Зарождение и активизация процесса дополнения значения слова коннотациями ознаменовали переход ментального мышления славян от собственно предметного, конкретного типа мышления - прямого называния денотатов - к отвлеченному типу мышления -подразумеванию, добавлению созначений. В дальнейшем все эти созначения начали закрепляться контекстно, распадаться на все менее зависимые от исходного (этимологического, непроизводного) значения созначения и в дальнейшем были образованы семантические дериваты с соответствующими значениями, различающими дериваты в контекстах.
Актуализация созначения слова - процесс, направленный от контекста к смыслу знака, закрепление значения за словом - процесс, направленный от смысла знака к контексту. Закрепленность слова за формулой / формулами ограничивало употребление слова в определенном значении в определенном контексте. Расширение контекстуальных условий привело к тому, что контекст стал определять выбор подходящего созначения слова для наиболее точного выражения смысла. С развитием самостоятельности слова и его значения от контекста именно слово стало определять возможности своего окружения. Таким образом, для древнерусского языка создание текста означало объединение речевых формул, представляющих собой части высказывания, а для более позднего времени создание текста
- синтагматически последовательное соединение слов, обладающих возможностью сочетаться друг с другом.
Так, первоначально в текстах функционировала формула подь рукою esith в значении «быть в подчинении у кого-либо», она являлась калькированным выражением греческого unó таq /sipa, слово рукл употреблялось только в составе формул, имеющих опре-
деленную лексическую и грамматическую ва-рьированность [Словарь, 1997, с. 243]:
н со всъмн рнЖЛУЪ1 што под] кго рукою (Подтвердительная грамота князя Ивана Александровича. XIV в.) [Смоленские, 1963, с. 70];
нм ЕЪ1тн под госудлревою цлрскою высокою рукою (Наказ Мангазейским воеводам князю Василию Масальскому и Савлу-ку Пушкину. 1601) [Миллер, 1999, с. 389];
н ЕЪ1Лн ей под его цлрскою высокою рукою в его цлрском жлловлмье (Отписка уфимского воеводы Михаила Нагого Тюменскому воеводе князю Луке Щербатову, 1601) [Миллер, 2000, с. 194].
В греческом языке эта формула была метафорой. Однако греческая метафора «является переводом с другого языка и, следовательно, в славянском все выражение целиком является не метафорой, а законченным символом. Метафора не заимствуется, она создается» [Колесов, 2002, с. 203]. Известные уже в ранних переводных текстах заимствованные метафоры воспроизводились по памяти, а не создавались автором заново. Заимствования в древних славянских текстах обладали огромной силой развития языковых форм. Формульность древнерусской речи никогда не превращалась в штампы, так как в структуре формул происходили постоянные преобразования. А.А. Потебня утверждал, что понимание заимствования изменяет его известным образом, свойственным родному языку [Потебня, 1958, с. 251]. Таким образом, вышеуказанные речевые формулы могли порождать новые формулы, развившиеся на славянской почве.
Только в XVI в. стало возможным появление формулы под моглмнс которая имела значение «быть во власти». Она была уже собственно славянским новообразованием и по праву может считаться метафорой, где основную семантическую нагрузку несет концепт власть, выраженный посредством употребления слова могл в значении «власть, подчинение»:
тлко усон БЪ1 ммъсте под моглмн еитн у влс] всю рускую ремлю мо бса мудрость влшл мн во уто ;е систь сожннм] нрволемнем] (Второе послание Ивана Грозного Курбскому, XVI в.) [Памятники, 1986, с. 82];
ТАКО H ds [Отеете c ПОПОМ] сел^ НБЕрсТОМ] H с олъксъем] с лдлшеьииъ H СО Бсемн СБОНМН семеамн ПОД НОГЛМН СБОНМН БсИ рускую ремлю БНДЪТН (Второе послание Ивана Грозного Курбскому, XVI в.) [Памятники, 1986, с. 80].
Столь существенная лексическая замена, произошедшая в составе первоначальной формулы, свидетельствует о том, что слово обрело автономность и независимость от конкретного контекста.
Первоначальное расхождение созначений в контекстах можно наблюдать уже в XT-XTI вв., поскольку распадение синкрет - процесс длительный и очень сложный, отмеченный достаточно рано в памятниках письменности. Семантический синкретизм - процесс приращения смыслов, семантическая деривация - процесс смещения смысла.
В употреблении одних лексем можно наблюдать более ранние признаки расхождения созначений, в употреблении других - более поздние. Во многом этим процессам способствовали греческие заимствования - символы, метафоры и др. Так, в Триоди цветной [РГА-ДА, ф. 381, №138] можно увидеть контексты, различающие и актуализирующие созначения слова ремли
- «твердая поверхность планеты»:
ПАДНИ НрМЪрНБЪ1Н НЕО ДЛЛННЮ ;е ремлю Ге ПрНДЕ сНОНА же НрЕЕрАБ] тем же ЖНТНН ЦрсТБОБАТН Б]рлИЕНТН людн БърпО БЪПНЮфА слаба снл" ТБОеН
ГН [Триодь цветная, л. 8];
ремли 5ГДА ПОТрАсесА КАМЕНН5 5ГДА рАсПАДесА ЖНДОБ] ПрЕПЕрЪША НН ЦрКБ^ ЕНАА КАТАПЕрМА НН МЕрТБЕЦЕ Б]сКрЕ^ сеННК Н] ДАЖ] НМ] ГН ПОДЪлОМ] Н[]
ико Т]феТНАА на та поо^уншаса [Триодь цветная, 34 об.];
- «мир, созданный Богом»:
преже У]сТЕНАГО ТН КрсТА БОННОМ] НГрАИфеМ ТОЕОИ ГН рАрОуМНАИ БОННЕР ТБА 0уЖАсА[0усА Б]рлОЖН ЕО сА БЪНЕЦЕ рОуГАННИ НЖе ремлИ 0уКрАсНБ]1Н ЦБЪТИ Н НА ГрАННЦИ роуГАеМ] ПОНОсН НЖЕ ОЕлАКИ ОДЪБАИ ТБЕрДЕ ТАКОЕ ЕО стрО^
енне оурАроумъсА тбое млсрДне [е бе^ лНА МНлОсТЕ слАБА ТеЕе [Триодь цветная, л. 45]; слово тберде 'употребляется в приведенном контексте в значении «твердая поверхность земли» наряду со словом ремли;
в данном контексте они выступают в гиперо-гипонимических отношениях, поскольку слово ремли в этом контексте значит больше, чем слово тБЕрдЕ и включает в себя его значение; однако слово тберде может выступать и синонимом слову ремли (см. выше);
- «земля, почва»:
П0КрЪ1БЛИ н Б0ДЛМн ПрeБSICПрEHИA Cd04 П0ЛЛгЛИ н М0рю ПрЄД"Л] ПЪ^КЪ ^ДЕрЖЛн РЄМЛЮ TA П0ЄтЕ CAH^e TA CЛЛБHTЕ Л^НЛ T"E" ПрHH0CHTЕ [БЛЛОу dCA тБЛрЕ ИКС ^ДЪтеЛЕ d]C"[] Б
Б"ки [Триодь цветная, л. 41];
- «место, куда были изгнаны люди из рая, противопоставленное небу - месту Бога» :
CeTO рлдн E] рлрдроушнтЕ TA Д0 KOH^A HCTЕрГHeT TA H ПрeCeЛHT TA î ceлл тБ0Єг0 H K0рeHЕ TdOH î рємли
жнБоуфн[] [Триодь цветная, л. 9];
- «люди, населяющие планету, землю»:
БeceлнcA нерелме т^ж^тБоунте
ЛЮЕАфнн CHOHf ЦрСтБОуИ HE0 Б] ге CHЛЛM] ПрнДЄ ДЛ г0Б"5тЕ dECA РЄ^ МЛИ î ЛнЦА Єг0 H ДЛ П05тЕ ЕЛгтЄ
[Триодь цветная, л. 9].
Исходное предметное значение «почва», присущее слову рємли, =0G8=05B ?5@2>=0G0;L=> 4>?>;=OBLAO 70 AGет расширения семантического объема значения лексемы на метонимических основаниях: «твер-даяровная поверхности планеты», «земля как противоположение небу» [Срезневский, 1893, с. 972] в противопоставление небу и горам, «суша» в противопоставлении морю; позднее в результате переноса по смежности появляются созначения «люди, населяющие планету, землю», «народ» [Там же. С. 973], «страна, государство» [Там же. С. 972], «имение, владение» [Там же], «земля обрабатываемая» [Там же]. С принятием христианства значение слова рємли начало дополняться созначени-ями христианской символики, которые в греческом языке несомненно были метафорами, однако не воспринимались как метафоры на славянской почве: «мир, созданный Богом», «мир» [Там же].
Следует отметить, что расширение объема понятия происходило параллельными путями: путем заимствования греческой христианской символики и путем развития созначений на славянской почве, не связанных с греческими заимствованиями. Так, по всей видимости,
на метонимических основаниях переноса по смежности исходное значение слова ремли
- «суша» дополняется значением «почва», а с принятием христианства знак земля дополняется христианской символикой - «мир, созданный богом».
Если слово, представляя собой семантическую синкрету, могло употребляться только в определенном контексте и полностью было связано с определенным традиционным окружением, то новые условия употребления языковых единиц обусловливают актуализацию разных созначений в различных контекстах. Актуальное значение слова проявлялось только в определенном окружении, которое и сигнализировало о семантической актуализации одного из созначений, в то время как другие созначения деактуализировались, переставали быть актуальными в этом контексте. Таким образом, проявляя одно значение в актуальном контексте, лексема теряет остальные созначе-ния синкретичного слова: «На пути к слову сама «вещь» теряет некоторые свои признаки, поскольку номинация происходит по какому-то одному признаку, признаваемому особенно важным в данный момент развертывания концепта» [Колесов, 2002, с. 93].
Таким образом, исходный синкретизм смысла подвергался последовательному снятию некоторых созначений посредством уточняющих слов и контекстов: «Ориентация на конкретное приводит к необходимости дифференцировать различные типы и оттенки качества» [Колесов, 2002, с. 89].
Но не все слова были синкретами, поскольку не все развивали дополнительные созначения и даже коннотации. Их предметное или исходное значение сохранялось очень долго, а в некоторых случаях не изменилось и сейчас:
î КЛАтБЪ! ХДБКИ TOEOW CБ0E0ЖДШЛГ0
[Триодь цветная, 33 об.].
Некоторые же слова, напротив, не потеряли своей семантической синкретичности в истории языка: символы религиозной культуры христианского мира и по сей день сохраняют емкость объема значения, что оказывается очень важным в сакральном тексте и в сакральной культуре. Такие слова, как ]ee
[C]EE КрЄт]ЕЕ ХЛБК]ЕЕ C^H^tEE HE0 в
рамках христианского мировидения продолжают совмещать в своем значении все богатство представлений человека о мире, сохра-
няя свою особость и сакральность: «Сакральное слово вообще не имеет признаков слова (всегда стоит под титлом); это зримые символы непознаваемых сущностей, представленные во всем их семантическом синкретизме» [Колесов, 2002, с. 107].
Следовательно, в древнерусский период нецелесообразно говорить о функционировании омонимов, поскольку слово в этот период значило больше, чем конкретный денотат. Именно в это время большую роль начинает приобретать контекст, т. е. окружение слова, поскольку основную семантическую нагрузку несет именно он.
Этот процесс явился следствием внелинви-стических факторов, поскольку усложнение системы языка стало результатом усложнения причинно-следственных отношений в мире, следовательно, в картине мира славян. Появление новой информации о мире должно было быть каким-то образом выражено посредством языка. А освоение новой информации неизбежно происходило путем сопоставления с уже известным о мире, и даже более того -на основе уже известного. Впервые тезис, что «мнение или учение своими символами водят нас к неизвестному через более известное» был высказан Н. Кузанским в трактате «De docta ignorantia»: «Все исследователи судят о неизвестном путем соразмеряющего) сравнивания с чем-то уже знакомым, так что все исследуется в сравнении и через посредство пропорции. Когда искомое сравнивается при этом с заранее известным путем краткой пропорциональной редукции, познающее суждение незатруднительно, наоборот, когда требуется много промежуточных звеньев, возникают трудности и неясности, как известно в математике, где начальные положения редуцировать к первым самоочевидным принципам проще, а последующие труднее, потому что надо обязательно проходить через те начальные. Итак, всякое разыскание состоит в более или менее трудном сравнивающем соразмерении. По этой причине бесконечное, как таковое, ускользая от всякой соразмерности, остается неизвестным» [Кузанский, 2001, с. 44].
Но в лингвистике внимание на это было обращено намного позже: Ф.И. Буслаев и А.А. Потебня в ряде своих работ обосновывали антропоцентризм человеческого мышления и выражения этого мышления в языке, по-
знание нового через уже известное. Ф.И. Буслаев писал: «Созерцая природу, человек приписывает ей качества и действия своих воззрений, но не по подобию или метафоре, а по врожденному своему стремлению сблизиться с предметом наблюдения и познавания, по свойству самого разума человеческого налагать отпечаток своей деятельности на всем том, чего коснется. Язык выражает это действие разумом весьма просто, а именно: называет вещи не по тому, что они суть на самом деле, а по тому, как они кажутся. Плавающие по морю, конечно, знают, что берега и горы стоят неподвижно, не плавают, однако в арханг. наречии говорится: берег всплывает, сопка всплывает, т. е. выказывается, появляется из-под горизонта. Такое выражение составилось не по уподоблению берега чему-либо плывущему, а по наглядке: потому что берег или сопка в этом случае действительно кажутся всплывающими. Следовательно, это не метафора, а скорее метонимия, и притом еще на самой начальной степени своего развития, в перенесении кажущегося впечатления на предмет оное произведший» [Буслаев, 1861, с. 168-169]. А.А. Потебня впоследствии высказывал мнение о том, что «вещи всегда называются по тому, чем они кажутся, и мыслятся такими, какими кажутся, ибо то, что они есть, есть не сущность, а позднейшая измененная более продолжительным и многосторонним наблюдением видимость» [Потебня, 2003, с. 216]. Таким образом, усложнение языковой системы, в том числе и ее семантической части, было связано с усложнением процесса экстраполяции мышления славян, которые стали способны не только называть, давать предметные номинации, но и предполагать и предвидеть.
Семантический синкретизм базировался прежде всего на расширении семантического объема слова, но это расширение было процессом наслаивания со-значений и коннотаций, но пока еще не результатом порождения нового слова. Завершение процесса утраты синкретизма слова было ознаменовано появлением семантических дериватов, появившихся в результате действия прежде всего метонимических процессов, основанных на номинации по смежности.
В целом конкретно разделить время функционирования синкрет и время функциони-
рования метонимических дериватов нельзя, следует говорить о постепенной смене мышления, и, как следствие, употреблении сначала синкрет, а затем постепенному превалированию в функционировании дериватов. Однако всегда в любой развивающейся системе, в том числе и языковой, фиксируются переходные этапы и элементы, являющиеся отражением этих этапов. Поэтому распадение первоначального синкретизма слова может быть показано посредством анализа распадающихся синкрет, но только в функционирующем потоке этих образований.
Появление семантических дериватов связано с совершенно разными способами мышления и выражения ментальности славян. Принципиально следует разграничивать метонимическую деривацию и аналогичные ей процессы и метафорическую деривацию.
Метонимические дериваты образовывались в результате постепенной утраты семантического синкретизма слова - разграничении и отделении друг от друга тех созначений, которые были совмещенными в отношении одного знака и которые в свое время способствовали расширению семантического объема слова. Это принципиально типовой процесс, в результате активизации которого сформировались определенные словообразовательные модели. Здесь было представлено не категориальное нарушение, а категориальное продолжение развития тех значений, которые зародились в недрах синкретичного слова. Метонимия отражает развитие отвлеченного мышления, т. е. определение и обозначение денотата посредством отвлечения нового от уже известного конкретного, что изначально лежало в основе номинации денотата:
оухеиНК] ешб! БЛКоу предлстт ил сре,р" продлБ] [Триодь цветная, л. 31].
Слово сре,ро употреблено в контексте в значении «серебряные монеты; монеты, отлитые из серебра», таким образом, произошло отклонение от предметного значения в направлении к обозначению релевантных признаков и характеристик понятия деньги: серебро -«серебряные монеты» как деньги, отличающиеся от золота - «золотых монет».
Метафорические дериваты образовывались в результате «скачка» в мышлении, отрыве нового от уже известного, категориального нарушения. Подобный языковой процесс
мог быть реализован только в более развитом мышлении, нежели в отвлеченном. Появление метафор ознаменовало переход мышления славян на более высокий уровень - абстрактный. Абстрактность - это не отвлечение, а разрыв, поэтому метафора - принципиально нетиповой процесс, который не следует смешивать с понятием нетипичный процесс. В ранних же текстах триодей используются заимствованные греческие метафоры: тъло р ]ло," Еопротнвмо отроцн Ежствьмнн оелнуншл мл [л ;е шлтллсл серлкомм ы[] с],орнфе помишлиеть т]фетьмл и ^ентн пооуулетсл жньотл дьржлфл го дллмню кго ;е бса твлрь слгть сл лвдфн в] в"ки [Триодь цветная, 39 об.].
Таким образом, постепенная утрата семантического синкретизма полностью была обусловлена становлением самостоятельности метонимических дериватов, значение которых было связано со значение производящего слова отношениями и ассоциациями смежности представлений о некоторых явлениях окружающего мира.
Отличие метонимических моделей от метафорических группировок связано с тем, что формирование метонимических моделей - это оформление словообразовательных моделей с высокой степенью потенциальной заполняе-мости, в то время как образование метафорических группировок - это проявление спонтанных индивидуально-авторских процессов. Это подтверждает анализ языковых данных в истории языка. Метонимические модели реализуются последовательно и в широком объеме, образование метонимии является принципиально понятным. Поэтому реализация потенциальности метонимической деривации
- явление реальное и последовательное, возможное. А потенциальность метафорической
- это явление непоследовательное, спорадическое, и скорее вероятное, появление метафоры можно лишь предположить, а не спрогнозировать.
В целом же, однако, мы не можем говорить о смене метонимического мышления на рубеже XIV-XV вв. метафорическим, поскольку произошло дополнение, а не замещение: активизация метафорического мышления так же не убила метонимическое мышление, как развитие отвлеченного мышления не стало свидетельством отказа от предметного (в основе
непроизводных слов зачастую лежит прямая номинация денотатов).
Следует сказать о том, что этот процесс, как и все процессы в языке, не является абсолютно универсальным, так же, как нельзя сказать об универсальности и объективности человеческого мышления как такового. Поэтому не следует удивляться тем фактам, что в единичных случаях мы встречаем метафору в XIV в., а некоторые проявления семантического синкретизма наблюдаются и в современном языке.
Библиографический список:
1. Балалыкина, Э.А. Основные направления семантического развития слова [Текст] / Э.А. Балалыкина // История русского языка. Словообразование и формообразование : Сб. материалов / под общ. ред. проф. Г. А. Николаева. - Казань : УНИПРЕСС, 1997. - С. 33-41.
2. Буслаев, Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства [Текст] / Ф.И. Буслаев. - СПб. : Общественная польза, 1861. - Т 1.
- 601 с.
3. Витгенштейн, ЛІФилософские исследования [Текст] / Л. Витгенштейн // Философские работы.
- М. : Гнозис, 1994. - С. 73-319.
4. Колесов, В.В. Философия русского слова [Текст] /
В.В. Колесов. - СПб. : ЮНА, 2002. - 448 с.
5. Кронгауз, М.А. Семантика [Текст] : учебник для студ. лингв. фак-тов / М.А. Кронгауз. - 2-е изд., испр. и доп. - М. : Академия, 2005. - 352 с.
6. Кузанский, Н. Об ученом незнании [Текст] / Н. Ку-занский, пер. с лат. С.А. Лопашова. - М. : Азбука, 2001. - 320 с.
7. Некипелова, И.М. К вопросу о разграничении понятий отвлеченность и абстрактность и роли категорий отвлеченности и абстрактности в развитии семантической системы русского языка [Текст] / И.М. Некипелова // В мире научных открытий. -Красноярск : Научно-инновационный центр, 2011.
- №4.1(16). - С. 682-689.
8. Некипелова, И.М. К вопросу о разграничении понятий семантическая деривация и семантическое словообразование в диахроническом аспекте [Текст] / И.М. Некипелова // Вестник ТГУ Филология № 2 (14). - 2011. - С. 33-46.
9. Потебня, А.А. Из записок по русской грамматике [Текст] / А.А. Потебня; общ. ред., пред. и вст. ст.
В.И. Борковского. - М. : Учпедгиз, 1958. - Т. 1-2.
- 536 с.
10. Потебня, А.А. Теоретическая поэтика [Текст] / А.А. Потебня. - СПб., М. : Филологический факультет СПбГУ; Академия, 2003. - 384 с.
11. Словарь русского языка XI-XVII вв. [Текст]. - М. : Наука, 1975. - Вып. 2. АН СССР. - 320 с.
12. Словарь русского языка XI-XVII вв. [Текст]. - М. : Наука, 1997. - Вып. 22. АН СССР. - 298 с.
13. Словарь русского языка XI-XVII вв. [Текст]. - М. : Наука, 1996. Вып. 23. АН СССР. - 253 с.
14. Срезневский, И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам [Текст] / И.И. Срезневский // Издание отделения русского языка и словесности императорской академии наук.
- СПб., 1893. - Т. 1. - 1420 с.
15. Флоренский, П.А. Столп и утверждение истины [Текст] / П.А. Флоренский. - М. : Правда, 1990. -448 с.
16. Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою коммис-сиею [Текст]. - СПб. : Тип-ия Э. Праца, 1853. - Т. 5. 1633-1699. - 440 с.
17. Вести-куранты 1600-1639 гг. [Текст] / сост. Н.И. Тарабасова, В.Г. Демьянов, А.И. Сумкина; под ред. С.И. Коткова. - М. : Изд-во Наука, 1972.
- 347 с.
18. Вести-куранты 1642-1644 гг. / сост. Н.И. Тара-басова, В.Г. Демьянов, А.И. Сумкина; под ред.
С.И. Коткова. - М. : Изд-во Наука, 1976. - 399 с.
19. Вести-куранты 1648-1650 гг. / сост. Н.И. Тарабасова, Р.В. Бахтурина; под ред. С.И. Коткова. - М. : Наука, 1983. - 296 с.
УДК 81.133.Г36 ВВК 81.2Фр-2
20. Вести-куранты 1651-1652 гг., 1654-1656 гг., 16581660 гг. / сост. В.Г. Демьянов, отв. ред. В.П. Вом-перский. - М. : Наука, 1996. - 223 с.
21. Триодь цветная, XI/XП в. и XIII в. // РГАДА, ф. 381, № 138. - 173 л.
22. Миллер, Г.Ф. История Сибири [Текст] : в 2 т. / Г.Ф. Миллер. - 2-е изд., доп. - М. : Вост. лит-ра РАН, 1999. - Т. 1. - 630 с.
23. Миллер, Г.Ф. История Сибири [Текст] : в 2 т. / Г.Ф. Миллер. - 2-е изд., доп. - М. : Вост. лит-ра РАН, 2000. - Т. 2. - 796 с.
24. Памятники литературы Древней Руси : XVII в. [Текст] : в 2 кн. / сост. и общ. ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. - М. : Худож. лит., 1989. - Кн. 2. -704 с.
25. Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века [Текст] / сост. и общ. ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. - М. : Худ. лит-ра, 1986. - 640 с.
26. Грамотки XVII - начала XVIII в. [Текст] / сост.
Н.И. Тарабасова, Н.П. Панкратова; под ред.
С.И. Коткова. - М. : Наука, 1969. - 408 с.
Е.Б. Савельева
ДЕЙксис и АнАФорА: оБЩЕЕ и специфическое
В статье речь идет о грамматических явлениях - дейксисе и анафоре, объединяющим критерием которых является общий механизм указания, а специфичность выражается через «объект указания» и его локализацию.
В связи с этим освещаются различные точки зрения на сущность и характеристики анализируемых явлений.
Ключевые слова: референциальная функция; референциальное выражение; виды референций; референт; дейксис; анафора; дискурс; дейктические категории; дейктики; анафорическое указание
E.B. Savelyeva
DEIXIs AND anaphora: THE GENERAL vs. THE sPEcIFIc
The article is devoted to deixis and anaphora, related to each other due to a general mechanism of indication. Their specificity is expressed by the object-indicater and its location. With regard to these phenomena, different points of view of outstanding linguists who deal with the problem are discussed.
Key words: referential function; referential expression; forms of references; referent; deixis; anaphora; discourse; deictic categories; deictics; anaphoric indication
Предметом вербальной коммуникации яв- сывают определенные характеристики и да-ляется, как правило, внеязыковая действи- ют оценку, между которыми устанавливают тельность. Это - объекты, факты, события определенные отношения и связи. Эти свя-и т. п., о которых говорят, которым припи- зи и отношения представляют единство трех
© Савельева Е.Б., 2012
